Дедушка и внучка

Элизабет Мид-Смит, 1911

«Дороти Сезиджер сидела на зеленой свежей лужайке, залитой ярким солнцем, среди травы, из которой выглядывало множество чудесных белых маргариток. Ее тетка Доротея смотрела на девочку из окна своего будуара, помещавшегося в нижнем этаже старинного дома, где жили многие поколения рода Сезиджер. Дороти шел седьмой год. Она была одета в белое платье, мягкое и широкое, волнами рассыпавшееся вокруг нее. На довольно худеньком личике светились очень серьезные черные глаза; на голове вились густые темные волосы. Девочка скинула шляпу, которая теперь лежала на траве, и усердно плела гирлянду из маргариток, на ее коленях было множество этих маленьких цветов. Личико малышки казалось серьезным и озабоченным…»

Глава V

Старая-молодая

В это утро у старого сэра Роджера нашлось много занятий. Он сделал суровый выговор обоим садовникам — Петерсу и Джонсону. Множество сорных трав оказалось там, где им быть не следовало. Грядки садовой земляники и клубники тоже были в беспорядке — садовники забыли закрыть их сетками, и птицы безжалостно истребили самые крупные ягоды. Обыкновенно сэр Роджер продавал всю землянику. Невдалеке от Сторма был большой торговый город, где охотно покупали ягоды и плоды, поспевавшие в этой усадьбе, платили за них большие деньги. Сам Сезиджер никогда не дотрагивался до этих вкусных вещей, уверяя, что находит их вредными для здоровья. Но в этот день, в силу какой-то странной причины, он сорвал небольшой капустный лист и положил на него около дюжины лучших крупных и сочных ягод. Он рвал их, когда на него никто не смотрел или, по крайней мере, когда ему казалось, что никто за ним не наблюдает. Наклонившись над грядкой, он почувствовал, что ему вдруг стало очень душно. Он нелепо выглядел в огороде, сам отдавал себе в этом отчет, но все-таки продолжал торопливо собирать ягоды.

— Ягоды и плоды полезны детям, — сквозь зубы бормотал старик. — Но я ни в коем случае ничего не скажу Доротее.

Сезиджер отнес ягоды в старую покосившуюся беседку, снова вышел из нее и продолжил обход усадьбы, браня слуг и проводя таким образом утренние часы. Как уже было сказано, сэр Роджер всегда завтракал ровно в девять часов. Скудная закуска подавалась минута в минуту в назначенное время. Ленч накрывался ровно в половине второго.

Сэр Роджер считал, что такая аккуратность необходима для сохранения здоровья. В двадцать пять минут второго он пошел домой, оставив землянику в беседке. Сезиджер вымыл руки, причесал волосы и вошел в столовую. Старик увидел мисс Доротею, но маленькой Дороти с ней не было.

— Где девочка? — спросил он. — Я не разрешаю ей с нами ужинать, но почему бы ей теперь не быть здесь? Где она, Доротея?

— Не знаю, — ответила мисс Сезиджер.

— Ты не знаешь? Неужели ты все утро не видела ее?

— Нет.

— Ты ее искала?

— Да, отец, искала и посылала искать Мэри. Но Дороти нет в саду. Во время завтрака она сказала Мэри, что отправится путешествовать. У нее очень пытливый ум.

— Я ненавижу таких детей! — рассердился старый сэр Роджер. — Она не должна себя так вести! Доротея, чем больше я смотрю на тебя, тем сильнее убеждаюсь, что ты не сумеешь воспитать эту маленькую своенравную девочку, у которой чересчур пытливый ум! Мне придется поместить ее в приют или в какое-нибудь закрытое заведение. Я просмотрю объявления и выберу недорогой пансион с такой платой, которую я мог бы вносить. Больше ничего не остается. Дороти — дурной, непослушный, своенравный ребенок. Но я удивляюсь тебе, Доротея. Ты не можешь справиться с таким ничтожным, крошечным созданием!

— Я очень беспокоюсь о ней. Представить не могу, куда она убежала, — попыталась оправдаться Доротея.

— Ну, довольно, довольно, — перебил ее отец. — Ты беспокоишься? Да мне до этого дела нет. Садись и ешь ленч. Мне неприятно, что ты стоишь, сам я стоять не могу, устал. Я все утро бродил по усадьбе.

Старик съел хлеба с сыром и выпил стакан очень жидкого пива. Доротея есть не могла. Завтракая, сэр Роджер обсуждал недостатки своих слуг, жаловался, что садовники плохо ухаживают за фруктовым садом, который теперь дает только половину прежнего дохода.

— В это время года, — ворчал он, — мы должны были бы жить на доходы от продажи плодов и ягод. Деньги, собранные за них, могли бы покрывать все наши издержки и еще давать нам возможность откладывать кое-что. Мне тяжело видеть, как все у нас растрачивается без пользы.

— Дедуля, я вернулась! — прозвучал веселый голос, и через открытое окно в комнату вскочила маленькая Дороти.

На белом платье виднелись пятна, черные волосы растрепались, и на щеке красовалась глубокая царапина.

— Здравствуй, милая тетя, — поздоровалась она, удостаивая взглядом свою немолодую родственницу, и с разбега прыгнула, по обыкновению, на колени к деду.

— Ого, — только и вымолвил он, — вы довольно-таки бесцеремонны, маленькая мисс.

— Ну, конечно, ведь я же тебя не боюсь, дедуля, нисколечко не боюсь. Пожалуйста, не воображай, что ты можешь меня испугать.

— Да уж я вижу, маленькая мисс.

— Не называй меня «маленькая мисс», мне это не нравится.

— Ну, хорошо, Дороти.

— Вот это другое дело, — удовлетворенно кивнула девочка. — Обними меня так, чтобы мне было хорошо и удобно. Я чуточку устала.

— Лучше сядь-ка на свой собственный стул, маленькая мисс.

— Опять «маленькая мисс»? — Дороти погрозила маленьким пальчиком.

Темные глаза деда смотрели в очень темные глаза ребенка. Старое лицо нахмурилось. Пальчик Дороти двинулся вверх и разгладил морщину на лбу сэра Роджера.

— Вот так-то лучше. Теперь ты хорошенький. Поцелуй меня. Хочешь?

— Совсем не хочу.

— Отлично. Я никогда не целую людей, которым не нужно моих поцелуев. Тетя Доротея, ты хочешь поцелуй?

— Я хочу, чтобы ты села спокойно, — сказала мисс Доротея, — и не беспокоила дедушку.

— Она не мешает мне, Доротея, — отозвался сэр Роджер. — Пожалуйста, будь так добра, встань и позвони.

Мисс Сезиджер исполнила просьбу отца. На звонок пришел Карбури.

— Сейчас же подайте прибор для мисс Дороти, — приказал старик.

— Прибор — это значит тарелка, нож, вилка и стакан для воды? — спросила Дороти. — Да? Потому что если «да», то мне этого не нужно, Карбури, так как я сыта.

— Что ты хочешь сказать? — оторопел старик.

— Меня накормили у мистера Персела. Он очень милый человек. Жена дала мне отличный завтрак, там было всякое мясо и… и луковицы. Я очень люблю лук. А ты, дедуля?

— Нет, это простонародное кушанье.

Карбури постоял немного и решил, что лучше тихонько выйти.

— Дороти, — обратился к девочке сэр Роджер, — как ты посмела напрашиваться на обед у одного из моих арендаторов?

— Меня пригласили, — невозмутимо ответила Дороти. — Видишь ли, славный-преславный кролик Бенни сломал лапку. Тут пришел мистер Персел и вынул его из ужасной западни. Теперь он лечит кролику лапку, а потом отдаст маленького Бенни мне. Это будет мой кролик, мой собственный. Я позволю ему спать на моей постельке и буду целовать его. Он-то уж будет рад, что я его целую, как были рады папа и мама. И жена дала мне отличный обед и угостила меня такими вкусными луковицами…

В эту минуту тетя Доротея быстро встала и тоже вышла из столовой.

— Хорошо, что она ушла, — облегченно вздохнула маленькая Дороти.

— Почему ты это говоришь? — спросил сэр Роджер, который сам был доволен, что дочь ушла, и сильнее прижал внучку к себе.

Она подняла головку, черные глаза девочки смеялись:

— Потому что при тете ты боишься говорить то, что по-настоящему думаешь.

— Я ничего не боюсь.

— Ну, значит, ты такой же, как я: меня нельзя испугать. Мне не нравится страх, и я не знаю, что это такое. Только все-таки, дедуля, ты говоришь не совсем правду. Не совсем, потому что ты боишься тети Доротеи.

— Не говори глупостей, маленькая Дороти. Уж конечно, я нисколько не боюсь ее. С какой стати я должен бояться собственной дочери? Неужели это похоже на меня?

— А все-таки боишься, — поддразнивала Дороти.

— Не боюсь! И перестань спорить со мной, это невежливо. Маленькая девочка должна многому научиться, и я попросил твою тетю учить тебя. Прежде всего, она выучит тебя слушаться.

— О! — в ответ Дороти весело засмеялась, а глаза у нее так и заблестели.

— И она будет тебе давать различные уроки.

— Ну и хорошо, — согласилась Дороти. — Учите, чему хотите. Я проглочу все, все посажу к себе в голову и буду беседовать с тобой об уроках. Мамочка учила меня разным чудесным вещам, а также мой дорогой папа. Учиться я хочу, но слушаться… Нигде в библии не сказано, что нужно слушаться теток: там говорится, что нужно слушаться мать и отца, о тетках же ничего не написано. Лучше учи меня сам, дедуля. Тебя я, пожалуй, буду слушаться, самую чуточку.

— Ну, пойдем гулять, — старик старался спрятать от внучки улыбку.

Он взял маленькую ручку и провел Дороти до беседки, в которой на свежем капустном листе лежала земляника. Едва они вошли в полуразрушенный, покривившийся домик, Дороти стала усиленно принюхиваться.

— Что за чудесный запах? Не понимаю, чем это пахнет?

Старик волновался, щеки его покраснели, глаза заблестели.

— Ах, знаю, знаю! — закричала девочка, заметив лист, а в нем крупные сочные ягоды. — Дедуля, ты положил их здесь для меня?

— Гм, да. Положил-то для тебя, только вот такая непослушная девочка их не получит…

— Я буду сидеть у тебя на коленях и лакомиться, — перебила Дороти. — Знаешь, дедушка, я чуточку устала, потому что ходила очень далеко. И мне ужасно хочется пить. Посмотрим… Нужно сосчитать: одна, две, три, четыре, пять… Целых одиннадцать! Что за прелесть! Какие крупные! Дедуля, скушай вот эту.

— Нет, я никогда не ем ни плодов, ни ягод.

— Ты должен, должен, и ты скушаешь. Ну, пожалуйста, дедушка, миленький, пожалуйста.

Но старые губы не разжимались, а молодому ротику хотелось ягод. Кончилось тем, что Дороти сама уничтожила всю землянику. После этого она откинулась, с удовольствием прижалась к деду, поглаживая его костлявую руку.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — проворковала она.

Много лет прошло с тех пор, как старый сэр Роджер Сезиджер слышал такие слова. В первое время после свадьбы его жена говорила, что горячо любит его. Сын два или три раза старался доказать свою любовь. Но в общем старика было трудно полюбить. Даже любовь леди Сезиджер скоро угасла, потому что муж был так же скуп на ласку, как и на деньги. И вдруг теперь искрящееся энергией, бесстрашное дитя ворвалось в его жизнь, и маленькая курчавая внучка говорила, что любит его. После этих слов старик точно посвежел и помолодел. Неужели он убьет и ее любовь? Глядя на чернокудрую девочку, он удивлялся и никак не мог понять, почему она его совсем не боялась, почему, в то время как все старались отшатнуться, она радовалась его приближению и звала к себе.

После завтрака он нередко ложился поспать, а в это утро много ходил и двигался, что утомительно для старого человека. Но сегодня ему спать не хотелось. Он невольно крепче обвил руками маленькое существо. Детские губы, еще красные от сока земляники, прижались к морщинистой щеке, и будто что-то горячее, сладостное и волшебное коснулось старого сердца.

— Тебе очень приятно, когда я тебя целую, правда, дедуля?

— Мы не будем об этом говорить.

— Вот и отлично. Я люблю секреты, — заметила Дороти. — И ведь, правда, ты сам будешь учить меня, дедушка? Лучше учи меня ты, а не тетя Доротея, хотя ее я тоже очень люблю.

Несколько минут Дороти сидела молча, обдумывая пришедшую в голову мысль.

— Я хочу, чтобы тетя Доротея стала счастливой, — наконец высказалась девочка. — Мы с тобой могли бы ей в этом помочь. Как ты думаешь? Правда, могли бы?

— Твоя тетя Доротея вполне довольна и совершенно счастлива, — сухо ответил сэр Роджер, которому был неприятен такой поворот беседы. Ему нравилось тайком баловать маленькую Дороти, но совсем не хотелось, чтобы Доротея принимала в этом участие.

— Ей нужно много новых вещей, — продолжала Дороти, не обратив ни малейшего внимания на его последнее замечание. — Ей нужны платья, такие, как были у моей мамы. Мамочка была такая хорошенькая! Как жаль, что ты не видел ее. Ты бы ее полюбил. А вот папа… Но он был совсем ты, только молодой; ты — только не сгорбленный и без морщин на лбу; ты — только с веселым лицом; ты — если бы ты говорил быстро, весело и так, чтобы всех насмешить. Вот какой был мой папа. А теперь он и моя мамочка живут на небесах. У меня остался ты один, дедушка, и, конечно, тетя Доротея тоже. Но я люблю тебя больше, гораздо больше, чем ее. А потому я тебя еще раз поцелую, и, пожалуйста, позволь мне пойти во фруктовый сад и есть столько земляники, сколько мне захочется. Знаешь, прямо с грядки!

Через несколько минут тетя Доротея увидела маленькую фигурку в сильно испачканном белом платье, наклонившуюся над грядкой земляники. И разглядела сгорбленного, очень старого человека, ходившего взад и вперед в том месте фруктового сада, где, как он думал, его было видно меньше всего. Она улыбнулась, но ничего не сказала. Мисс Сезиджер в это время сидела за своим письменным столиком и писала ответ на таинственное и удивительное письмо, которое пришло к ней в это утро. Она собиралась сама пройти через северный лес и положить запечатанный конверт под камень, на котором была высечена буква «Р». Ведь это был тот самый камень, у которого она и Роджер веселились во время устроенного ими пикника в старые добрые времена.

Письмо брата сильно встревожило ее и в то же время очень обрадовало. Прежде всего, теперь ей не нужно было плакать о Роджере, думая, что он лежит в могиле. Уже это одно бесконечно радовало ее. К тому же между ней и Роджером завелась тайна. Бедная мисс Доротея вела такую скучную, ничем не наполненную жизнь, что «секрет» был для нее целым громадным достоянием, целым мирком. Ее совершенно не заботило, в чем провинился брат, какие проступки он совершил. Она уже давно простила ему, что он женился, как выражался отец, «на девушке, стоявшей ниже его», и что он вел рассеянную жизнь блудного сына. Говоря правду, библейский блудный сын уже давно был для мисс Доротеи любимым образом в притчах. Она читала рассказ о нем со слезами и, произнося святые слова, представляла на месте персонажей своих близких. Она часто видела во сне возвращение блудного сына, нередко представляла его себе нуждающимся, нищим и униженным; но больше всего любила мысленно рисовать себе его раскаяние и веселье, начавшееся в доме в честь примирения с ним. И между тем в эти минуты ее охватывала тревога: она невольно сравнивала евангельского отца со старым сэром Роджером Сезиджером и подозревала, что возвращение ее собственного заблудшего брата не будет сопровождаться радостью и ликованием, и уж тем более старик не прикажет ради этого заколоть откормленного бычка.

Теперь, когда она писала молодому Роджеру, ее опасения немного улеглись. Она, конечно, совсем не желала, по крайней мере сейчас, чтобы брат вернулся в Сторм. Но она во что бы то ни стало решила повидаться с ним. Брата и сестру связывала девочка, склонившаяся над земляничными грядками во фруктовом саду. Это существо в испачканном белом платьице превращало связь между ними в неразрывную цепь.

«Дороти должна соединить всех нас», — мысленно сказала себе Доротея.

В эту минуту она не думала об отце, всей душой стремясь лишь встретиться, поговорить с братом, может быть, крепко расцеловать того, кого она столько раз представляла себе мертвым.

Пока бедная Доротея писала письмо Роджеру, она чувствовала себя и счастливой, и печальной. Она сознавала, что ей нужно быть очень осмотрительной, и мысль об осторожности занимала ее. Мисс Сезиджер написала немного слов, стараясь в них скорее скрыть, чем выразить свои чувства.

Конец ознакомительного фрагмента.