Тёмные времена души. Карта смерти

Элиана Исааковна Арнтгольц

Книга начинается с необычной поездки в Карелию главного героя с его дедушкой. Начинают происходить необъяснимые странности. После поездки дедушка неожиданно умирает, а в жизни главногогероя начинается череда смертей и неприятностей, его жизнь рушится в одночасье. Всё дело в прошлом его семьи и его рода. В книге описывается чёрный магический ритуал, сцены экзорцизма, магия и оккультизм. Книга поднимает и философскиетемы: предназначение, смысл жизни, семейные ценности, сила рода и патриотизм.

Святки

Время между Рождеством и Крещением называется Святки. На Святки было принято гадать на будущее, гадать на суженого, просить лучшей доли, загадывать желаемое. Большинство из этого делалось забавы ради, когда собирались вместе девчата. Это время считалось лучшим в году для ворожбы и гаданий. Время, когда границы между мирами размыты, можно было накликать кого угодно в дом. Девчата кидали сапожок через забор; первый, кто проходил из мужчин мимо, называл своё имя, — вот и имя жениха для девицы, бросившей сапожок. Гадали и на воске. Жгли бумагу, а по теням разгадывали, что за будущее ждёт. Много чего забавного было, а самые храбрые гадали на зеркалах.

Жила у нас в деревне девица, звали её Алёна. Была она из зажиточной семьи. Красавица, белая кожа, румянец на щеках, тоненькая такая. Рукодельница была знатная, какие сарафаны вышивала. Но девица была с характером, нос высоко задирала, местные парни были слишком просты для неё, всё ей не так, не слишком умён, не слишком силён, не слишком красив… Да и с девчатами не слишком зналась. Сама себе на уме была, про принца мечтала.

В тот год после Рождества собрались в избе у Настасьи девчата погадать. Вечер был тёмный, мороз всё крепчал, небо было звёздным, и полная луна освещала дорогу к дому. Самое время было гадать. Решили гадать на воске. Первой взялась за гадание Людмила. В тазик с водой начала лить растопленный воск, и вышло у неё изображение — голубь. Будет известие у неё в этом году из дальних мест, а голубь с крыльями вверх, значит, хорошие будут новости. Следующая стала гадать Настасья, у неё вышло сердечко. Любовь будет большая в этом году. Последней решила гадать Алёна. Поставила тазик с водой, растопила воск. Держит его, а ручонки трясутся. Начала читать заклинание и медленно выливать горячий воск. Обстановка в избе стала напряженной, давящей. Алёна закончила читать заклинание и вылила последний воск. Девчата склонили головы к тазу, чтоб разглядеть изображение.

— Ты видишь крест, могила вроде? — спросила Настасья с ужасом на лице.

— Кладбище! И крест, — ответила Людмила.

Алёна побледнела, она стала ещё белее, руки затряслись снова. Она и сама видела и крест, и могилу, и кладбище. И понимала, знак плохой, предвещает смерть. Может, её, может, родных, неизвестно. Она не подала виду, что испугалась.

— Глупости это всё! Зря потраченное время. А вы верьте в эти сказки, — громко сказала Алёна, встала, оделась и вышла, хлопнув дверью. Алёна бежала по деревне куда глаза глядят, она так не хотела верить в увиденное. Слёзы хлынули у неё из глаз, шею стало душить, как ком застрял в горле. Она уже и не видела, куда бежит, глаза щипало от слёз. И вдруг она споткнулась и упала прямо лицом в сугроб. Она так мечтала о замужестве, что приедет принц, влюбится в неё и заберёт её навсегда отсюда. А тут такое. Лежит она лицом в сугробе, вся в снегу, и слышит тихий такой голос:

— А ты погадай себе сама, что ты этих кур дурных слушаешь. Возьми два зеркала, большое и маленькое, пару свечей и читай вызов. Вот и увидишь своего суженого! — сказало маленькое ушастое синее существо и исчезло из вида.

Алёна поднялась из сугроба, вытирая лицо от снега, и подумала: «А что это я и вправду этих дурёх слушаю! Сама себе нагадаю, — с оптимизмом в голосе сказала она. — Интересно, а кто это говорил?»

Что это было за существо, так и осталось загадкой. Побрела она домой вся мокрая. Всю дорогу она повторяла вызов, чтоб не забыть то, что ей сообщило неизвестное существо. Шла она с полной решимостью нагадать себе суженого.

Спустя несколько дней всё было готово. Полночь. Баня. Стоит большое зеркало. Напротив него маленькое, да так, чтоб в большом отражался большой коридор из зеркал. По бокам восковые свечи. Алёна разделась до наготы, распустила косу и начала читать вызов, предварительно зажигая свечи. Долго она читала вызов и вглядывалась в коридор, ничего. И вдруг что-то чёрное в бане промелькнуло. Резко похолодало, мурашки побежали по телу со страху. После слов «покажись мне, появись» в зеркалах начали появляться очертания чего-то или кого-то. Образ существа приближался всё ближе и ближе в зеркале. И вот уже можно было разглядеть его. Это было уродливое чёрное существо, не то с гривой, как у льва, не то что-то чудовищно лохматое. Глаза угольки, злобный оскал, что-то в этом было демоническое. Алёна всё больше вглядывалась в отражение в зеркале, она не могла поверить своим глазам, не могла поверить в увиденное.

— Кто ты? — спросила она.

— Суженый твой! — прозвучал ответ.

— А как звать тебя?

— Зови меня Господин! — раздался хохот, мерзкий хохот.

— А если я не буду тебя так называть? — спросила Алёна.

— У тебя больше нет выбора! — ответило чудище и исчезло.

Тут Алёна уронила маленькое зеркало. Зеркало разбилось вдребезги, и она сильно порезала себе руку. Обмотала руку тряпкой, оделась и вышла прочь, затушив свечи. До дома она шла в смешанных чувствах. «Вот это да. Суженый — чудовище! Чертовщина совсем разгулялась. Значит, не вышло. Да ну и ладно!» — думала она. И отправилась спать. Она решила никому не рассказывать о случившемся, родители растревожатся, а подруги засмеют, пусть будет секретом. И начиная с этого дня Алёна заметила, будто бы невидимая сила рядом с ней, кто-то смотрит на неё, а взгляд тяжёлый такой, давит. Куда ни пойди, всегда с ней. Как-то стало ей не по себе от этого. А рука долго не заживала, как проснётся поутру, опять кровь…

Однажды она сидит за вышиванием в избе одна и вдруг слышит голос, гипнотический такой, нежный.

— Скучала ли ты по мне, суженая? — прям в правое ухо говорил голос.

Она резко одёрнулась от неожиданности.

— Кто это? — спросила она.

— Это Господин твой! — ответил голос.

— Тот самый, что из бани? Что тебе надобно? — вскрикнула она.

— Теперь я твой Господин, что пожелаю, то и исполнишь! — ласково и протяжно ответил он.

У Алёны после его слов всё закружилось, поплыло, сила воли покинула её, что хочешь, то и лепи из неё.

— Чего бы ты хотел, мой Господин? — совершенно равнодушным и монотонным голосом спросила она.

— Жертвы хочу кровавой! Так, чтобы сегодня в полночь ты принесла мне петуха аль какую другую животину на перекрёсток пеших дорог. Отрубила голову твари живой, а кровь чтоб стекла в посудину. И ступай восвояси простоволосая, не оборачиваясь.

— Слушаюсь и повинуюсь, мой Господин! — ответила она.

Голос пропал. Алёна осталась в избе одна. Как заворожённая, она думала о жертве. И решила, когда все уснут, стащить петуха из курятника, прихватив топор с собой, и отправиться на перекрёсток в поле. Там были пешие дороги. Взгляд её был туманный, в никуда, все мысли только о предстоящем. Её как подменили, покорная стала, её резвость и строптивость вмиг исчезли. Ближе к полуночи она тайком вышла из дома, пробралась в курятник, схватила петуха, засунула головой его подмышку и пустилась бежать на перекрёсток. Снег под ногами скрипел, петух вырывался, топор пару раз падал в снег, а ей всё нипочём, торопится она.

Пришла на перекрёсток. Положила топор, поставила миску, держит петуха за лапы и приговаривает: «Вот видишь, я томилась, к тебе я торопилась, кровушку пролить я шла. Приходи поужинай, Господин мой суженый!»

После этих слов она быстро отсекла голову петуху и слила всю кровь в миску. А петуха держала крепко, чтоб не убежал. В этот момент в её взгляде было что-то зловещее, глаза блестели, губы расплывались в улыбке, она чувствовала прилив сил. Давно она не чувствовала себя так хорошо, может, так хорошо ещё никогда.

Кровь перестала капать в миску, она бросила петуха на снег, развернулась и пошла обратно. Тут она услышала хруст костей, чавканье, улыбнулась и с чувством выполненного долга пошла домой спать. Вскоре по деревне поползли слухи, что живность стала пропадать. Родители Алёны сразу заметили пропажу птицы. И чтоб у них всю живность не перетаскали, отец её поставил капканы и сам по ночам иногда караулил. Так Алёне пришлось скотину воровать у соседей, чтоб Господина ублажить. Она сильно исхудала и осунулась, появились синяки под глазами, румянец исчез, вид стал замученный и уставший. Все окружающие заметили такие резкие изменения в когда-то цветущей молодой девушке.

— Доченька, поела бы что. Смотри, как исхудала, лица на тебе нет. Может, нездоровится тебе? Может, случилось что? — спрашивала маменька.

— Нет, матушка, всё хорошо. Спалось мне сегодня мало да неспокойно.

Так и отвечала она на вопросы родителей, что всё хорошо, притомилась, устала, не спалось. Да и подружек своих она совсем позабыла. Вот позовут её в лес по грибы да по ягоды или на пруд, а она и отказывает, мол занята делами важными. А как заслышит голос, что зовёт её в лес пойти или ещё куда в уединённое место, сразу глаза загораются, а голос всё шепчет и шепчет ласковые и нежные слова про любовь и страсть, похоть неземную. Побежит она в указанное место в полночь, раздевается догола и предаётся блуду и разврату с тварью этой нечеловеческой, а он ей всё шепчет и шепчет на ушко, в шею целует и гадости всякие с ней сотворяет. Она и рада, совсем ум потеряла, как мотылёк на свет летит, не боится обжечься. После каждой подобной встречи силы её всё угасали, будто зверь этот жизнь из неё вытягивал.

Как-то парень деревенский увидал её посреди ночи торопящейся на кладбище одной, углядел он в этом что-то неладное. Решил за ней проследить, куда это Алёна ходит да и что она там делает. Затаился так, чтобы было всё слышно, но не видно его, чтоб не обнаружить себя. Никак он не ожидал стать свидетелем такого. Девица разделась догола и с чудищем волосатым стала совокупляться прям на могиле, возле самого креста. В игрища любовные с ним играть, молитвы страшные произносить, похабень всякую делать. Перепугался парень от всего увиденного, то ли пошевелился, то ли вскрикнул от неожиданности. Выдал он себя. Тут чудище нечеловеческое как скаканёт в траву, где притаился парень. Рёв, хруст, а затем тишина. Кровь брызнула во все стороны, залила голое тело девицы. Стоит она вся в кровище и видит бездыханное тело паренька. А ведь он ходил за ней, в любви ей признавался, сватался. Да не люб он был ей, отказала она ему.

На следующий день обнаружили тело убитого паренька. Оказалось, сердце у него было вырвано, кровь выпита и тело порвано когтями, сильно обезображено. Что тут началось. Начали собирать отряды добровольцев, крепких мужиков с оружием, топорами, вилами, у кого чего было, охранять деревни от будущих нападений. Поймать эту тварь и убить. Отомстить за убитого паренька. Его похоронили в закрытом гробу. На похоронах собрались всей деревней, рыдали все взахлёб. Только Алёна одна стояла в сторонке, не проронив ни слезинки. Она была отстранена, холодна, как никогда.

После всего случившегося потемну народ на улицу не высовывался. Детей и женщин не выпускали из дому, а мужики выходили на охоту за этой тварью, что скотину тащит по ночам и паренька задрала насмерть. А Алёне, как назло, не сидится в избе. Только она на улицу, а отец тут как тут и домой вертает её. Голос по ночам зовёт её, манит выйти в лес, на кладбище… Сладкие речи ей, нежные слова шепчет. Невмоготу ей уже стало, три дня не может из дома сбежать затемно. Три дня глаз сомкнуть не может. Как только увидела, что отец вернулся в дом и уснул, бегом понеслась в лес. На небе ни облачка, ярко светят звёзды, полная луна освещает дорогу. Заслышав чьи-то голоса, она спряталась подальше от дороги в кусты. Обождав, пока вооружённые мужики скрылись из вида и голоса их совсем стихли, она продолжила свой путь. Придя в лес на перекрёсток, она стала звать Господина: «Как луна уходит в тень, так и мне было не лень прибежать сюда, к тебе, зову тебя, Господин, приди ко мне! Ты мне очень нуженный, приходи мой суженый!»

Послышался цокот копыт, резко похолодало. Появился он и молвит: «Я к тебе явился, из ада торопился, где мой кровный ужин? Ты мне плохо служишь!»

Он ударил её по лицу и исчез. Она и сама не помнит, как добралась до дома. Чувство собственной никчёмности, ненужности давило её и душило. Будто бы она очнулась от гипноза, скинула розовые очки. Та реальность, в которой она была сейчас, была просто отвратительна, то, что с ней произошло за последние полгода, было жутко и ужасно. Это была не она. «Околдовали, всё сделанное моими руками — это не я, не я, не я!» Ком в горле, слёзы, текущие ручьями по щекам. Мысли дурные привели её в баню, что рядом с домом, ту самую баню, в которой она так неудачно погадала на суженого. «Здесь всё это началось, здесь это пусть и закончится. Сил нет больше так жить», — сказала она. В голосе слышалась фатальность всего происходящего. Она отыскала кусочек карандаша, который был ею же спрятан в бане, и листок бумаги, там был записан вызов суженого. Села и на чистой стороне листа написала:

«Дорогие мои батюшка и матушка. Я совершила страшный грех, которого себе не смогу простить никогда, не смогу и оправдать, и забыть случившегося. Всё случившееся просто какое-то страшное стечение обстоятельств. Глупое. Так будет лучше для всех. Я не смогу смотреть вам в глаза, вы меня воспитывали по-иному. А случилось со мной вот что. На Святки мы с девицами гадали, у меня выпало плохое будущее — могила с крестом на кладбище. Но я на этом не успокоилась, я провела очень страшный обряд в бане. Гадание на зеркалах на суженого. Но вызвала к себе я демона — страшную, вонючую и волосатую животину. Я стала его невестою. Выпил он всю мою кровь, вытянул все мои жилы, высосал всю жизнь мою. Я делала гадкие вещи по его указке, будто чумная, не понимала, что творю. Я видела смерть юноши. Это он. Он его убил. Сил моих больше нет жить так дальше. Простите меня за всё. Так будет лучше!»

Наутро отец и мать, не обнаружив дочери в избе, начали её искать. Войдя в баню, отец обнаружил тело дочери, висящее в петле. И предсмертную записку. Похоронили её тихо, за оградой деревенского кладбища, там, где самоубийц хоронят. Службу заупокойную не провели и не отпели.

Дед опустил взгляд под ноги и замолчал. А мы всё сидели возле озера и рыбачили. Дед прервал паузу первым.

— Знаешь, помню эту историю, как вчера. Жалко девку! Наложила на себя руки. Красивая была. У нас пол-деревни парней за ней ходили. Я тогда совсем сопляком ещё был, ещё не ходил в школу.

— Жалко, конечно… — сказал я. — Но, выходит, гадание верное было?

— Выходит, что да! — подтвердил дед.

— Дед, вот ты у меня умудрённый опытом, скажи, для чего человек живёт?

— Что значит для чего живёт? — переспросил дед.

— Ну, цель у него какая? Вернее, я спрашиваю не про конкретного человека, а про всех людей. Для чего люди рождаются на земле? Какое у них здесь предназначение?

— Вот ты спросил! — заулыбался дед. — У каждого пришедшего в это мир своя цель. Кто-то хочет себя увековечить во времени, кто-то стремится к власти, кто-то к наслаждениям, кто-то находит себя в служении людям, а кто-то в отрешении от всего мирского. У каждого свой путь.

— А как же бомжи? — удивлённо спросил я.

— А что бомжи? — переспросил дед.

— Люди теряют жильё, деградируют, оказываются на самом дне. У них какая цель?

— Внучек, в жизни нет никакой цели. Каждый её придумывает себе сам. А бомжи получают наслаждение. Многие же из пьющих. Неужели ты думаешь, алкоголики болеют?

— Алкоголизм — это болезнь, говорят врачи, — ответил я.

— Как бы не так! Алкоголики получают удовольствие от своего состояния. Так же, как и любая зависимость. Врачи… Много знают твои врачи! Таблетками людей пичкают, а надо причину устранять. А они одно лечат, а другое калечат.

— А как же эта девушка, Алёна, из твоей истории? У неё какая цель была в жизни?

— Откуда же я знаю. Только ей не суждено было долго жить. Ты знаешь, внучек, каждый сюда приходит уже со своим багажом. И не нам выбирать, когда родиться, а когда умирать, — тут дед выдержал паузу. — А почему ты спрашиваешь про цель?

— Мне иногда кажется, что живу я бесцельно или не своей жизнью. Что я должен что-то сделать. Может, что-то изменить.

— Ну, тут я тебе не советчик. В своей жизни ты должен разобраться сам.

— Дед, может, закончим на сегодня с рыбалкой? А то мы сегодня весь день тут на подножном корму. Крупные рыбёшки пожарим на ужин, а мелочью угостим кошку, а после ужина я баню растоплю.

— Как скажешь, внучек. Тогда давай удочки собирай и вещи в дом заноси. Ужин пойдём готовить.

На ужин у нас было три жареных карася, хрустящая жареная картошка и светлое пиво. Хоть я и холостяк, а готовить научился и иногда себя балую приготовленной нормальной едой. После ужина я растопил баню. Посидели немного в парилке, без фанатизма, и уставшие разошлись спать. Я даже перед сном не успел ни о чём подумать, помечтать, не вспоминал события прошедшего дня, просто лёг в кровать и уснул. Помню только, что на следующий день собирались в лес по грибы.

День выдался пасмурный, то вроде солнце появится на небе, а тут сразу и облаками затянет. Всё указывало на дождь, но дождя не было. Небо как-то необычно давило сегодня, хотелось поваляться, потянуться в кровати, полениться. А дедушка мой что-то захворал. С самого утра не суетился на кухне, как это бывает. Захожу к нему в спальню. Лежит мой дедушка в кровати, спрятался под одеяло калачиком, одни глаза и борода торчат.

— Дед, что с тобой? Загрустил или что болит? — меня серьёзно озадачило состояние деда.

— Плохо мне что-то…

— Что болит? Может, воды?

«Во дурак, — подумал я, — что, вода от боли помогает? А может, с сердцем что, а я даже первую помощь оказывать не умею». И у меня перед глазами понеслись худшие картины, которые могло выдать моё воображение, но дед вовремя перебил его.

— Болит всё, даже корни волос болят. Наверное, погода меняется. А может, уже на тот свет пора.

— Дед, прекрати эти заупокойные песни. Мы ещё с тобой в лес за грибами собирались. Значит, не сегодня. Может, ты хочешь чего? Ты скажи, я приготовлю.

— Мне сегодня Ниночка снилась, — и дед замолчал.

Ниночка — это моя покойная бабушка, дедушкина жена. Они лет пятьдесят прожили вместе или больше даже, душа в душу. Бывает, возьмутся за руки и идут гулять по парку. Дед бабушку очень любил, даже по молодости стихи ей посвящал. Наверное, так и должна выглядеть любовь, когда смотришь на такую счастливую пару.

— Мы с ней в парке жёлтые кленовые листья собирали, — после паузы продолжил дед.

— Когда? — спросил я, очнувшись от своих мыслей.

— Во сне сегодня, — ответил дед и опять замолчал.

Я присел на край кровати рядом с дедом и молча ждал. Может, захочет чего или помочь встать, а может, надо просто посидеть рядом. Так я сидел недолго. Дед прервал молчаливую паузу:

— Я бы чаю чёрного выпил с мёдом, — тихо так, равнодушно произнёс дед.

А мёда-то как раз у нас и не было, и мне пришлось сообщить об этом.

— Ну нет, так нет, — так же равнодушно произнёс дед и отвернулся к стенке. «Ну что же я за человек-то такой? Неужели родному любимому деду мёда не найду, ну не на Южном полюсе и вправду мы находимся, не отрезаны от большой земли. Возьму машину да и съезжу в местный магазин, не пешком ведь. А вдруг это одно из последних желаний деда, ведь возраст уже, а я тут сижу». После этой мысли меня как смыло. Я уже бежал по лестнице вниз и кричал деду: «Сейчас, дед, сейчас! Будет тебе мёд! У тебя внук сегодня работает волшебником!»

После этой фразы я накинул на себя куртку, хлопнул входной дверью и уже бежал к машине. Наш арендованный домик был самым крайним и самым близким к озеру. От дома в правую сторону уходила асфальтированная дорога, проходящая среди соснового леса. Я уже ехал по дороге, было темно и совершенно не видно неба из-за высоченных сосен. Когда сосны закончились, я продолжал ехать уже по полю, по насыпной щебёночной дороге. Вдали по левую сторону остался сосновый бор, по правую сторону от меня виднелась лесополоса из реденьких берёз, через жёлтую листву которых уже можно было разглядеть поселковые постройки. Именно туда я и направлялся в магазин. Небо тем временем затянуло тучами, но тучи были не дождевые. Серые, тяжёлые. И небо казалось всё ниже и ниже. «Давит… Такое небо бывает, когда идёт снег, зимнее небо, — размышлял про себя я. — Откуда бы мне знать, городскому жителю, про небо? Разве в городе мы замечаем такие вещи, как небо, тучи, звёзды и другие природные объекты и явления? Пожалуй, что нет». Тем временем я добрался до места назначения. Одноэтажное здание, покрашенное в белый цвет, с голубыми решётками на окнах и вывеской «Продукты» и было магазином. Я вошёл. Меня встретила за прилавком дама средних лет, пышных форм, в белом чепце и голубом фартуке.

— Здравствуйте, молодой человек! — очень приветливо поздоровалась она.

— Доброе утро! — ответил я.

— Вы из писательского посёлка у озера? — спросила она.

— Из посёлка у озера. А откуда вы знаете? — удивился я.

— Ну как же? Всех местных я знаю наизусть.

— Точно! — ответил я. — А почему писательский? — заинтересовало меня.

— Раньше тут дачи давали, в советские времена, самым выдающимся или отличившимся из Союза писателей.

— Ну, значит, из писательского посёлка я, милая барышня! — продолжил я.

В это время продавщица заулыбалась и даже покраснела от смущения.

— Очень нужен мёд! — перешёл к делу я.

— Ой! А мёда нет! — растерялась продавщица.

Только я открыл рот, как она уже меня опередила.

— Ну, я знаю, где есть мёд!

— В улье? — пошутил я.

— Почти. В конце посёлка, по дороге прямо, тут всего-то несколько домов, живёт Фёдор Ильич, он держит пасеку. У него есть мёд, самый лучший липовый мёд. Ты такого в магазине не купишь.

— А какой дом? Как понять, что это его? — поинтересовался я.

— Да как. Ворота у него большие синие. Точно не перепутаешь.

Я ловил каждое слово, не мог я вернуться обратно без мёда. Тут взгляд мой зацепился за слово «Вдохновение», и я подумал: «Как не хватает в моей жизни вдохновения».

— Спасибо! А давайте мне ещё и конфет, — и я указал на понравившиеся мне коробки конфет.

Сделав ещё кое-какие покупки, я отправился к пасечнику. Внизу по улице я увидел синие ворота. Вошёл во двор и, увидев мужчину в возрасте, спросил:

— Доброе утро! Где мне найти Фёдора Ильича, не подскажете?

— Доброе! Ну почему же не подскажу? Это я. По какому поводу вы ко мне?

— Я был в магазине, хотел купить мёда, а его нет. И мне посоветовали к вам.

— А сколько надо? — спросил пасечник.

— Я даже не знаю, — растерянно ответил я.

— Ну как это не знаю? — удивился он.

— Я здесь с дедом, арендовали домик на несколько дней, порыбачить хотели, а дедушка мой сегодня совсем слёг. Не знаю, что и делать. Не встаёт, к бабушке-покойнице собрался. Вот только сказал, что чая с мёдом бы попил. А у нас нет мёда, вот я и поехал купить.

Пасечник меня внимательно выслушал и сказал: «Молодец, сынок! Пойдём. Я тебе банку лучшего мёда достану». Мы прошли в дом, Фёдор Ильич действительно тщательно перебирал банки, убранные на нижнюю полку буфета.

— Вот, нашёл! Липовый… лучший, — с горящими глазами сказал он, держа на вытянутых руках банку мёда.

Мы договорились о цене, и я уже пошёл к воротам, а пасечник мне и говорит: «А ты с дедом посиди рядом, поговори, выслушай человека. Загрустил он совсем. Внимание ему надо».

Я махнул головой, что понял, и поехал обратно.

Время было к обеду, но так и не распогодилось, то ли дождь, то ли снег, то ли гроза вместе с градом вот-вот начнётся. Да ещё и ветер поднялся. Уже не до природы мне было, я торопился вернуться назад. Приехал домой и сразу на второй этаж. Дед мой лежит всё в той же позе, калачиком, кряхтит. Я ему сразу про мёд доложил и отправился готовить чай. Всё принёс к нему в комнату, сам уселся возле него на кровати и решил во что бы то ни стало деда моего раскачать и поднять с кровати.

— Давай пить чай! Я и мёда, как ты хотел, и конфет купил. Мёд самый лучший, липовый, с пасеки купил.

— С пасеки? — удивился дед.

Я помог ему встать, усадил поудобнее, и мы принялись пить чай. Не мог я оставить деда один на один с его грустью.

— Дед, расскажи, как вы с бабушкой познакомились. С чего началась история вашей любви? — начал я.

Конечно, эту историю я слышал очень много раз и практически знал наизусть, но дед всегда с таким энтузиазмом рассказывал эту историю, что я решил его таким образом чуть оживить.

— Ты же знаешь, — начал дед, — что я был на войне. Многие тогда на войну отправились добровольцами, кто год, кто два приписали себе возраста, чтобы попасть на фронт. Старший брат мой тоже добровольцем ушёл. А мне, пацану, всего двенадцать, конечно же, не взяли. Ну, я и отправился добровольцем в партизанский отряд. За что в дальнейшем, по окончании войны, был награждён орденом. Звание получил. Ты же видел, сколько у меня медалей. И остался я после войны на военной службе. Молодой офицер в длинной серой шинели. Таким меня впервые увидела Ниночка. Было это в мае, после праздника Великой Победы. Вижу этот день, вот прям как тебя сейчас. Вечер выдался тёплый и сухой. Яркое солнышко уже опускалось за горизонт, на небе линию горизонта очертило оранжевым, красным и розовым цветами. Было ясно, что жди холода, ведь зацвела черёмуха. Деревья стояли зелёные, а где-то вот только что распускались почки. В воздухе кружили майские жуки. Мы их ловили забавы ради, а потом отпускали. Мои сослуживцы, такие же молодые ребята, как и я, и чуть старше, пригласили меня на одну из квартир, где решили организовать танцы. Ну и, конечно же, позвали девчат. Ради этого всё и затевалось. — Тут дед заулыбался. И говорит: — «В этом мире всё ради женщин и всё для женщин». Там я впервые увидел свою Ниночку. Она стояла ко мне спиной в толпе девчат. А затем обернулась ко мне лицом. Тут меня как молнией прошибло. Такая красивая, с длинною русою косою до пояса, фигуристая. Вы это называете любовь с первого взгляда. А я тогда сразу решил — это моя женщина, и я за неё повоюю, если надо. Прилип я к ней, как банный лист, с того дня прохода не давал. А она не очень-то и против была. Уже потом, спустя много лет, она мне призналась, что знала с самого начала, что я её суженый. Сон она видела, в котором видела меня в шинели длинной, серой. Через мост я её за руку переводил. А сон у неё был загадан на суженого. Так я за ней несколько месяцев, как собачонка, протаскался по пятам. По осени мы сыграли свадьбу. Свадьба была молодёжная, студенческая. Расписались в загсе, выпили шампанского и надели кольца медные, так мы их до конца и хранили. Отпраздновали такое событие в студенческом общежитии, всей толпой. Хоть мы тогда и были нищие, ни золотых колец, ни дорогих свадебных нарядов у нас не было, да и столов, ломящихся от деликатесов, тоже. Но как мы ждали этого события, сколько радости и счастья было! Сколько веселья! Мы же создали молодую семью. Нам дали комнату в общежитии. У нас на двоих был один чемодан вещей. В комнате стояла кровать с сеткой вместо матраса, деревянный круглый столик с двумя стульями возле окна. И штора у нас тоже появилась не сразу. Первое время окно закрывали газетами от любопытных глаз. Мы были молоды и счастливы, мы строили светлое будущее и трудились на благо страны.

Дедушка замолчал. После длинной паузы в сдавленном от горя голосе услышалась боль.

— Ниночки больше с нами нет… Никому я больше не нужен. Вот и мой век заканчивается, я чувствую. Наконец-то… — Он поднял голову, глядя в потолок, произнёс: — Скоро, совсем скоро, моя родная, мы с тобой встретимся. Подожди ещё немножко…

Он снял очки и начал вытирать побежавшие по щекам слёзы.

Я почувствовал эту боль утраты. Но ничего сделать я не мог.

Дед немного успокоился. Он допил свой чай, даже похвалил мёд.

Спустя некоторое время мы уже сидели на веранде, дышали воздухом. Я приготовил обед. Отобедали всё там же, на веранде, а затем я вынес самовар, и мы принялись чаёвничать вместе с конфетами «Вдохновение». Вроде грусть, и тоска, и хандра уже позади. Дед мой на свежем воздухе да после целительного мёда и вправду выздоровел.

Мы с дедом не обсуждали спорт, не критиковали власть и политику. Ещё в списке запретных тем были осуждение людей, сплетни и всякое злословие. Это табу в нашей семье было с самого детства. Дед приравнивал все эти качества к группе самых тяжёлых грехов, который могут нанести тяжкий вред не только одному человеку, но и всему его окружению. Дедушка мой очень глубокий человек с философским взглядом на жизнь. У него есть чему поучиться. В последнее время и меня начали интересовать похожие вещи и темы для размышления. О смысле жизни, о предназначении, о мировом устройстве, обо всём скрытом и сакральном. Возможно, пришло моё время. Может, так и выглядит переход на новую ступень развития, где духовное превосходит материальное. Уже не так важны материальные вещи и удовлетворение своих животных инстинктов. Жажда денег, вещей, власти, еды и удовольствий. Всё это второстепенно. Дедушка, конечно, заметил изменения и неожиданные странные вопросы, которые я задавал. Но эти философские темы и рассуждения ему пришлись по вкусу, и он с удовольствием отвечал на мои вопросы и рассуждал вместе со мной на животрепещущие актуальные темы. Старался передать свою мудрость и опыт.

Мы сидели и разговаривали о том, о сём. Вдруг я набрался храбрости задать вопрос о смерти.

— Дедушка, скажи, неужели тебе не страшно, когда ты говоришь, что уже пора, время пришло умирать? Неужели не хочется жить?

— Нет, внучек, не страшно. Когда ты прожил свою жизнь так, как хотел, завершил всё начатое, то не страшно. Знаешь, кому страшно?

— Кому? — с интересом спросил я.

— Тем, кто пребывает в иллюзиях всю свою жизнь. Ходит на работу каждый день и ненавидит эту работу. Живёт с человеком, которого не любит, и тем самым отравляет жизнь себе и ему ежедневными скандалами и выяснением отношений. Дети, которые живут с тобой в одном доме, но ты не знаешь про них ничего. Их воспитывает детский сад, школа, лагерь, улица, кому повезло больше, бабушки. И когда наступает час икс, то очень страшно. Ведь на этом свете ты не сделал ничего, ты ничего не добился, не создал. Жизнь прошла мимо. И тут слукавить перед окружающими не получится, их тут нет. Тут ты один на один, сам с собой. И вот тут-то и становится грустно, обидно и страшно.

— Ты хочешь сказать, что человек чувствует приближающуюся смерть? — удивился я.

— Конечно, чувствует. Когда уже нет цели, нет желаний, чувствуешь конечность бытия. Фатальность. А знаешь, как было раньше?

— Мне очень интересно, расскажи!

— В деревнях раньше в домах, где были пожилые люди, заранее были приготовлены гробы. Хранились они на чердаках или в сенях. И это никого не смущало. Не вызывало какой-то истерики, паники да и страха при виде гроба. Все всё понимали. Как только преставился раб Божий, надо сразу похоронить. Заморозков тогда ещё не было. А бывало ещё и такое. Ничего не предвещает вроде беды. Соберёт старушка всю свою многочисленную родню. Повидается со всеми, каждому что-то скажет. Все распоряжения, как захоронить её, даст. Одежду похоронную приготовит. Искупается и ложится спать, а во сне раба Божья померла тихо. И такое было часто. Люди чувствовали сильнее.

Затем дедушка посмотрел в пол, выдержал паузу, поднял на меня глаза и сказал:

— Ну да ладно. Не будем о грустном.

На улице уже начало смеркаться. Мне показалось, что озеро затягивает густой туман. Он был не совсем обычный, казался грязно-жёлтым. И туман медленно двигался в нашу сторону. Потихоньку из вида скрылось озеро, затем пропали из видимости две огромные сосны метрах в ста от дома. И туман уже шёл на нас. Мы поторопились в дом. Из окна дома мы стали наблюдать, как туман скрывает последние очертания предметов. И вот ещё чуть-чуть, и вид из окна превратился в густую жёлтую завесу. Ничего не было видно.

— Вот это да! Я такого ещё никогда не видел! — искренне удивился я.

— Да. В очень странном месте мы находимся, — очень настороженно сказал дед. — Я такой туман видел лишь раз в жизни, и запомнил я это навсегда. Внучек, проверь все окна, чтоб закрыты были, и шторы задёрни! — громко скомандовал дед.

— А в чём дело? — хотел узнать я.

— Все объяснения потом! — жёстко, как отрезал, сказал дед и направился на мягкий диван в гостиной.

Проверив всё внизу, я бегом по лестнице направился наверх. Всё оказалось закрыто, мне оставалось лишь зашторить окна и вернуться обратно. Возле камина меня ожидала горка дров. Ночи уже были холодные, даже появились первые заморозки на почве. В доме чувствовалась сырость к вечеру и было зябко. Топка камина была не только частью красивого вечернего ритуала, но и необходимостью, дабы не замёрзнуть ночью. За эти несколько дней я освоил это искусство в совершенстве. Конечно, первые уроки мне преподал мой дедушка сразу по приезде, объяснял всякие тонкости и нюансы по ходу дела. Камин был хорош. Сразу видно, что дом строился для человека со вкусом, и большое количество книг, которые были в доме, не подразумевало под собой коммерческой цели этого проекта. Тут была целая библиотека, которую, вероятно, очень долго собирали. Камин был выложен красным кирпичом с чугунными коваными вставками и литьём, хороший закос под старину. Вечерний отопительный ритуал мне доставлял особое удовольствие, а когда огонь уже горел в камине, то можно было присесть рядом в кресло, вытянуть ноги поближе к огню и накинуть клетчатый плед. Что может быть более успокаивающим, чем созерцание огня?! Только созерцание горящего в камине огня и бокал красного сухого вина. Стоп. Ну вот опять! Ну откуда у меня, у обычного парня, математика и программиста из самой обычной семьи, такие барские замашки? Прям гурман, эстет! Иногда я сам себя пугаюсь.

Тем временем дедушка мой вёл себя крайне подозрительно. Был очень возбуждён, беспокоен. Я налил ему бокал вина и ожидал возле горящего камина. Дедушка о чём-то думал, подняв глаза от пола, он начинал шагать по комнате, сложив руки в замок за спину, затем снова останавливался, опускал глаза в пол, делал паузу, принимал ту же позу и шагал в обратном направлении. Будто бы он вёл мысленный диалог сам с собой или спорил. Я изредка поглядывал в его сторону, но не вмешивался. Я ещё подбросил поленьев в камин и перемешал кочергой уже горящие угли вместе с только что добавленными. На камине стоял старинный канделябр, я зажёг в нём свечи, чтобы добавить уют в нашу атмосферу. Занял насиженное мною место в кресле и сделал глоток вина. Держа в правой руке бокал, я принялся разглядывать огоньки пламени через стекло бокала. Я сделал ещё пару глотков вина, медленно, со знанием дела. Стараясь ощутить на вкус все тона и полутона. Дедушка наконец-то успокоился, видимо, договорился сам с собой. Присел рядом со мною на соседнее кресло. Заглотил бокал вина, буквально залпом. Так пьют только водку, не дожидаясь закуски.

— Ну и кислятина! — изобразив недовольство вином, произнёс дед.

— Но дело ведь не в вине, так? — поинтересовался я.

— Есть одна история, которая гложет меня изнутри, покоя не даёт. Вот уже и совсем дряхлый старик я, а чувство вины меня не покидает. Так и не смог я убедить себя в том, что не виноват я.

— А что же такого ты сделал? Что случилось? — удивлённо спросил я.

Я знал своего деда как человека очень порядочного. Мне даже никогда бы не пришло в голову, что мой дед мог совершить преступление или поступить не по совести. Но, конечно, ситуации бывают разные.

Дед, набравшись храбрости, начал свою историю-исповедь.

— Мне и вправду очень тяжело об этом вспоминать. Я никогда, слышишь, никогда никому не рассказывал этой истории. Расскажу я тебе всё как на духу, может, облегчу душу свою перед смертью. Я, конечно, знаю, что ни в чём не виноват, ребятнёй мы тогда были безмозглой, но всё меня внутри что-то гложет. Было мне тогда лет девять или десять. Как только учёба заканчивалась и наступало лето, мы с ребятами всё время от рассвета и до заката проводили на улице. На речке, в лесу, с отцом на сенокосе. То в поле ловили бабочек и выпасали скотину, то в лес по грибы и ягоды, то в огороде поливаем, нас тогда никто не выгуливал, никто не искал. Проголодаемся, прибежим в дом пообедать — и опять на улицу. Но работу по хозяйству всегда выполняли, даже мысли не допускали перечить отцу или матери. Но были места, в которые ходить было запрещено строго-настрого. Одно из таких мест было в нескольких километрах от нашей деревни. Огромное поле, а посреди поля стоял когда-то добротный барский дом. А ещё несколько километров в лес от барской усадьбы был чугунолитейный завод, принадлежавший тоже когда-то этой семье промышленников. Якобы в тех местах неожиданно появлялся грязно-жёлтый туман, вот точь-в-точь такой, как сегодня тут. И пропадали в нём люди, в основном мальчики. Бесследно исчезали совсем. Почему и откуда появлялся туман — неизвестно и куда пропадал — тоже. Больше было вопросов, чем ответов. Но мы же были охочие до всего. Что нам туман! Всё бабьи страшилки! И однажды мы с ребятами настолько осмелели, что отправились туда интереса ради. А дело было так.

Тут то до меня дошло, что сегодня случилось с дедом, когда он туман увидел. Как белены объелся. Это должна быть история историй, а не просто бабуськина страшилка про туман. Со вторым бокалом вина мой интерес к этому делу только разыгрался сильнее, хотелось зрелищ. Дедушка начал свой рассказ.

— Дело было в один из июльских жарких дней, в сезон сенокоса. Отец наш вместе с соседским дядькой косили на полях траву и привозили на лошади к нашим домам. А у нас, у пацанов, было задание траву раскидывать рядом с домом по полю и в течение дня переворачивать её, чтобы высохла, а к вечеру уже собирали сено в стоги и накрывали на ночь. Или сразу в сарай, если сено хорошо просохло, теперь уже до зимы. В тот год лето выдалось на редкость жарким и сухим. Сена мы тогда заготовили не на одну зиму вперёд. С соседями мы дружили семьями, отцы наши дела совместные имели, а я и соседские три пацана были ровесниками и даже в школу вместе ходили. Сам Бог велел дружить. Старший был Матвей — самый бедовый и задира, и заноза везде. Помладше Степан и Фёдор — это мои ровесники, озорные, но более спокойные ребята. Вот мы вчетвером и дружили, но, бывало, к нашей компании и ещё ребята прибивались ненадолго. Лежим мы как-то вчетвером между стогами сена, с теневой стороны, отдыхаем в жаркий полдень. А Матвею всё неймётся. Скучно ему стало. И давай он нас подначивать барскую усадьбу посмотреть. Говорит нам, клад пойдём искать.

— Да ты что? Туда же нельзя! — в один голос закричали Степан и Фёдор.

— Что, боитесь, мамка заругает? — в ответ им Матвей.

— А она и ничего не узнает, если не говорить! — вдруг вырвалось у меня.

Мы давно уже говорили за эту старую усадьбу, всё не покидал нас этот интерес. Столько было слухов и домыслов, что только подогревало интерес.

— А как же привидения? — спросил Степан.

— Нет там привидений. Там появляется жёлтый туман, он поедает детей, — сказал Фёдор.

— Вы что, верите в эти сказки? — спросил Матвей.

— А я слышал, что там покойная хозяйка ходит и ищет своих покойных детей. Вроде как они в младенчестве померли. От этого и интерес к детям, — так сказал я.

— А вы хоть знаете кого-то из наших, кто пропал там? Кого съел туман? — не унимался Матвей.

Мы с ребятами переглянулись друг на друга и в один голос сказали:

— Нет.

— Вот видите! Значит, это всё сказки! — продолжал наш заводила.

— А ты хочешь проверить, сказки это или нет? — спросил я.

— А ты нет? Трусость не позволяет? — продолжал Матвей.

— Я не трус! — ответил я.

— А я слышал, что там есть клад. В барской усадьбе спрятан клад. И кто-то распространяет слухи, чтобы его не нашли. А я вот хочу найти и разбогатеть. И сам построю себе барскую усадьбу, куплю лошадей. Прислугу найму. На завтрак, обед и ужин вкусности всякие есть буду. Спать на перине да белых простынях. А ещё свой пруд сделаю, где осётров разводить буду. А по саду моему будут фазаны и павлины гулять.

Мы слушали, открыв рты. Мы тоже хотели вкусности, перины, лошадей. Решено было идти искать клад. Тут я и говорю:

— На Ивана Купалу, кто найдёт цветущий папоротник, тот найдёт клад и разбогатеет.

— Так это же в июле, уже прошло. Ещё год надо ждать, — сказал Фёдор.

— Год — это долго. А вдруг не найдём цветущий папоротник? — Степан засомневался.

— Решено. Идём прям сейчас. Кто со мной? — И Матвей встал из-за стога сена и отправился в направлении усадьбы.

Мы, долго не думая, вскочили и отправились за ним. Матвей нас предупредил, что деревню нашу обойдём по окраине, чтоб не привлекать внимания к себе. Когда мы проходили по окраине, за нами увязался пацанёнок лет пяти. Звали его Филипп. Появились они в нашем Спассо-Успенском селе недавно. Вроде люди городские. Отец, мать и этот пацанёнок. Мы сразу с ребятами договорились, что если найдём клад, то возьмём его себе, с ним делиться не будем. А он и ничего и не понял, что мы задумали. Мы впятером отправились по просёлочной дороге вдоль поля, оставив нашу деревню позади себя. С левой стороны было поле с белым и розовым клевером, по правую сторону от нас колосился ячмень. Солнце было в зените, на небе ни одной тучки, ни облачка. Мы немного устали от палящего солнца и решили свернуть с дороги в лесополосу. Лесочек был редкий, в основном берёзы, плавно перешедший в густой тёмный лес, где можно было отдохнуть от жары под кронами высоких деревьев, а чуть дальше вглубь была дубовая роща. Там было даже прохладно. Мы нашли пенёчки, на которых и расположились отдохнуть в тени. Мне послышался звук воды. Мы с ребятами прислушались, звук был, но очень тихий. Пройдя чуть вглубь, я первый обнаружил среди толстых старых дубов родник, который бил из земли и образовывал небольшую ямку, выложенную светлыми камнями, полную чистой и прозрачной воды, которая вытекала из ямки тонким ручейком. Матвей, как всегда, был на передовой, он первый пробовал воду. Она оказалась не просто питьевой, но и ещё очень вкусной. Мы вдоволь напились воды, утолили свою жажду, умылись и продолжили дальше свой путь. Какое-то ещё время мы шли по лесу, затем вышли на опушку, на которой обнаружили целую полянку спелой красной земляники. Нашей радости не было предела, и мы понеслись наперегонки жадно есть землянику. Через некоторое время Матвей, который возомнил себя главным, напомнил нам о цели нашего похода, и мы пошли дальше. Когда мы увидели перед собой жёлтое большое поле из лютиков, мы поняли — мы совсем рядом. Ещё и по этой причине многие обходили это место, лютик — это цветок, который ядовит, от него дохнет скот. Это мы знали с малолетства. Мы побрели по полю среди лютиков, и вскоре на горизонте появилось некое строение с совершенно неухоженным видом. Ясно было — это и есть заброшенная барская усадьба. Возле самого дома была поросль молодняка берёзы, кое-где из кирпичных стен торчали растущие кое-как деревца. Была хорошо видна обвалившаяся кровля. И некогда дорогой и богатый дом местных промышленников был в удручающем состоянии. По каким причинам это произошло, мне не было известно. Ясно лишь одно — история тут была тёмная, раз местный нищий народ не разобрал здесь всё до единого кирпичика.

Дом был из тёмного кирпича в два этажа. На входе была белая каменная лестница из нескольких ступенек и деревянная тяжёлая входная дверь. Даже были целы стеклянные окна, только тёмные от грязи. Крыша обвалилась в нескольких местах, и дымоход чуть обрушился, но видна была солома на трубе, видимо, аист смастерил себе гнездо. Мы вошли в дом, открыв тяжёлую входную дверь. Сердце бешено колотилось, дух перехватывало, было страшно заходить внутрь. Даже храбрый Матвей заробел, но всё же шёл первый. Недалеко от входа была широкая чугунная лестница, ведущая на второй этаж. Она была выкована интересными узорами и причудливыми завитками. На первом этаже был очень даже пригодный камин, очень красивый, с интересной символикой, точно такая же была и на перилах лестницы, на кованых решётках. На потолках, по краям и в центре комнаты, была лепнина. На полу когда-то был паркет. Он весь вздулся и стал тёмно-коричневого цвета. На стенах можно было разглядеть узорчатые обои, кое-где они держались на стенах, а в некоторых местах обвалилась штукатурка и была видна дранка, даже там была чёрная и местами зелёная плесень. Такие же были и углы стен и потолков. В воздухе стояла сырость и запах плесени. Помещение, в котором, видимо, была кухня, имело настенные шкафы грязно-зелёного цвета, на полу осколки фарфоровой посуды, в углу ещё горка какого-то мусора и хлама. В самом дальнем углу от нас был люк в полу, такие бывают, когда есть погреб под домом. Просто квадрат в полу без крышки. Я подошёл поближе, мальчишки шли следом за мной. Я первый заглянул вниз. Там была тёмная болотная жижа, которая шевелилась. Вонь стояла невыносимая именно из этой дырки. Мы переглянулись, закрывая нос пальцами, быстро покинули это помещение. На первом этаже ещё была какая-то комната. Она была закрыта на железную дверь с большим амбарным замком, весом, наверное, в килограмм. Что это за помещение и зачем дырка в полу, мы так и не поняли. Дальше мы двинулись по лестнице наверх. Филипп за нами так везде хвостиком молча и ходил. На втором этаже было несколько комнат и выход на чердак, оттуда было видно солнце и небо из-за обвалившейся крыши. Мы зашли в одну комнату, посередине стоял большой сундук. Мальчишки решили, что там может быть клад, и побежали его открывать. Сундук был незаперт и, на удивление, полон всяких вещей и одежды. Мальчишки начали разбирать с интересом содержимое сундука, а я тем временем вышел из комнаты и открыл дверь в соседнюю. Там была комната в красных тканевых обоях. Где-то обои из красного жаккарда были чёрные от плесени, где-то цвет был бледный, выгоревший от попадавшего с улицы солнца. Посреди комнаты стояла высокая кровать с балдахином. На красном покрывале был огромный слой пыли, балдахин, некогда бывший белым, стал грязно-серым. Часть окна закрывала огромная паутина, а с другой стороны окна висела коричнево-выгоревшая штора. А ещё в комнате был дубовый платяной шкаф, очень хороший. Напротив кровати висела одна-единственная картина. Это был портрет очень красивой дамы. Она была средних лет, с тёмными слегка вьющимися волосами, поднятыми на затылке в причёску, карими глазами. В ушах у неё были длинные изумрудные серьги. Она была белокожей, с лёгким румянцем на щеках. Дама была худенькой, с утончёнными чертами лица. Когда я рассматривал портрет, мне показалось, что она мне улыбается. Какое-то тепло исходило от этой картины. Она мне казалась очень знакомой и гипнотически манила меня к себе. Мне послышался звук: «Вот какой ты вырос! Совсем уже большой! Как похож на деда!» Тут с шумом внеслись в комнату мальчишки, и картина снова обрела прежний облик. Я так и не понял, был ли голос или нет. Мальчишки потащили меня к сундуку что-то показать, но мы свернули в совершенно другую комнату и решили её обследовать. Комната была самая сухая из всех комнат в доме. В ней было душно и сильно пахло пылью. Вся комната была заставлена разными вещами и предметами интерьера, всё было завешено белой тканью, ставшей от времени грязной и пыльной. Пока я чихал возле входа в комнату, ребята полезли между вещей в поисках сокровищ. Добравшись до стены, они с ужасом обнаружили среди вещей огромный осиный улей, который они успели потревожить. Осиный рой с шумом вылетел из улья. Мы с криком рванули оттуда что есть мочи, сшибая всё на своём пути. Тут я услышал плач, это Филипп кувырком слетел с лестницы вниз и разбил себе нос и содрал до крови коленку. Мы уже были возле входной двери, когда я увидел, что ему нужна помощь. Я хотел вернуться к нему, но дороги обратно не было, осы уже всем роем окружили нас и гнали от барской усадьбы прочь. Нас сильно покусали, но хуже всего досталось Матвею. Его ужалили осы так, что глаза были щёлками, лицо раздуло до неузнаваемости. Мы стояли среди поля с лютиками в растерянном состоянии. Сказать, что мы были в шоке, просто не сказать ничего. С той стороны, с которой мы бежали, на нас надвигался грязно-жёлтый туман. Уже не было видно барской усадьбы, поле с лютиками тоже быстро скрывалось из видимости, и нам оставалось лишь бежать, бежать что есть сил отсюда, куда глаза глядят.

Когда туман остался позади, мы, просто выбившись из сил, рухнули на дороге. У меня сильно драло в пересохшем горле, осиные укусы болели и сильно чесались. Степан и Фёдор сидели на дороге и в один голос плакали. Матвей всхлипывал, он уже так опух, что левый глаз не видел, а правый он открывал пальцами.

— Где же Филипп? — спросил я.

— Ты же видишь, с нами его нет, — сказал сквозь слёзы Степан.

— Неужели он остался в доме? Мы не можем с ним так поступить! — продолжал я.

— И что ты предлагаешь? — спросил Матвей.

— Нужно вернуться! Так нельзя! — настаивал я.

— Мне бы до дома добраться в таком состоянии, я пас. А ты, если такой совестливый, отправляйся, мы и тебя потеряем в тумане, — сквозь слёзы сказал Матвей.

— Уже начинает темнеть, как ты его хочешь в темноте и ещё в тумане искать? — спросил Фёдор.

— Не знаю. А если ему плохо? А если он умирает? — растерялся совсем я.

Я совсем расстроился, но один не рискнул идти туда.

— Всё, что мы можем сделать, — это побыстрее вернуться в деревню и рассказать честно, что случилось. Мужики с освещением и собаками ещё смогут ему помочь, — сказал, как отрезал, Матвей.

Через пару часов мы добрались до дома. Уже совсем стемнело. Наши домашние начали подозревать неладное. Как только мы вернулись, сразу рассказали всё, что произошло.

В нашей семье рукоприкладство было не принято, но в этот раз мой отец молча взял плети, схватил меня за ухо и потащил на сеновал. Он меня выпорол так, что ещё неделю я не мог садиться. Я валялся на сеновале с голой задницей и захлёбывался от слёз. Для меня это был конец света. Мне было жалко себя, я был зол на отца, что он так поступил со мной. Я чувствовал жуткую вину за то, что не помог Филиппу, за то, что не вернулся, за то, что он вообще увязался с нами. Я рыдал взахлёб и не мог успокоиться. Вскоре пришла матушка, она тоже плакала. Она села рядом со мной, гладила меня, успокаивала. Всё причитала о том, как мы могли туда пойти. Звала в дом, но я остался спать в сарае.

Я не знаю, как поступили с ребятами после этой истории дома, мы это никогда не обсуждали и старались больше не вспоминать. Я безумно любил отца, но эта история навсегда изменила моё отношение к нему. Я не смог простить ему такой жестокости. Я и себе не смог простить. После того, как мы вернулись, собралось много взрослых мужиков. Новости-то распространяются быстро. Взяли керосиновые лампы, собак, всё, что может пригодиться. Запрягли лошадей и отправились на поиски. Поиски результатов не дали. Много дней подряд прошаривали каждый сантиметр на многие километры от дома, но увы. Ни живого, ни мёртвого мальчика найти не смогли. Убитые горем родители вскоре навсегда покинули наши края. А у меня на всю оставшуюся жизнь осталось тяжелейшее чувство вины за то, что не спас, не помог.

История эта закончилась трагично. Конечно, я был прав, дед мой ни в чём не был виноват, но, как человек честный и совестливый, он винил себя.

Следующее утро выдалось пасмурным. Грязный туман, что появился неожиданно вчера, исчез. Мы, как и договаривались, отправились в лиственный лес за грибами. Я прихватил с собой складной стульчик, чтобы дедушка мог передохнуть в дороге. В лесу было сыро и холодно, под ногами было полно осыпавшихся желудей. Под старыми берёзами мы обнаружили пару красавцев-мухоморов. Среди орешника набрали полкорзинки лисичек, а дальше на полянке я нашёл рыжий большой подосиновик, как с картинки, а ещё один белый гриб. Затем дедушка обнаружил чьи-то следы — это оказались свежие следы кабанов. Он мне скомандовал разворачиваться обратно и быстрее уносить отсюда ноги, так как кабаны с маленькими кабанчиками опасны. На этом наши поиски грибов были окончены. Мы вернулись в дом и приготовили собранные грибы.

На следующий вечер мы наслаждались баней, чаем из самовара и местным мёдом. Мне так понравилась эта неделя сельской жизни здесь, что совсем не хотелось возвращаться.

Но вот и день отъезда наступил. Мы складывали свои вещи в арендованный серебристый внедорожник, на котором мы с комфортом сюда и приехали. Нас ожидало порядка шести часов пути по Карелии до Санкт-Петербурга. Карелия — это красивейшие места нетронутой природы. Это леса, заповедники, парки, более тысячи озёр и водоёмов, водопады, болота и топи, мхи и лишайники, каменистые склоны с высокими соснами, а на самом севере — это непроходимые таёжные места. Карелия — это не только природа, это ещё и места силы, аномальные зоны и странности, которые происходят тут с людьми. Это край эпосов, тайн и загадок. В это утро меня охватила грусть, завладела моим разумом необъяснимая тоска. Это место манило к себе, словно не хотело отпускать. Мы с дедом присели на дорожку на веранде, соблюсти традицию. В это время к нам, видимо, тоже попрощаться, пришла кошка, огромная чёрная кошка, с которой мы тут подружились и подкармливали свеженаловленной рыбой и привезённым с собой мясом. Она тёрлась о ноги, мурлыкала и ласкалась, словно не отпускала нас. В то же время тучи сгустились, стало ещё темнее и заморосил мелкий дождик. Даже погода в этот день плакала.

Дедушка поблагодарил место, что гостеприимно принимало нас, и мы двинулись в путь. Навигатор указывал нам дорогу домой. Выехав на трассу, я заправил полный бак бензина, купил кофе с собой. Странное чувство меня не покидало. Я не мог себе объяснить, что не так, но что-то меня беспокоило и даже тревожило. Дедушка мой сидел рядом на пассажирском сидении, молчал, вёл себя встревоженно тоже. Но никто из нас не начинал разговор первым. Дождь монотонно моросил всю дорогу, придавая местной природе увядающий вид. Вот разогнать бы серые тучи, добавить бы чуть осеннего солнышка, и природа заиграла бы совсем другими красками. Тишина давила и нагоняла тоску. Включил радио. Странно… Ни одна радиостанция не работает, шум, треск, вдруг в эфире разговор на непонятном языке. И снова помехи.

— Но сюда же мы ехали, всё работало! — возмутился я.

— Н-да! — пробурчал дед.

И снова тишина. А меня не покидает странное чувство, будто мы не туда едем. Будто картинки за окном не те, будто что-то тут не так. Но! Навигатор же не обманет! Я стал убеждать себя мысленно, что, может, дорога объездная, может, навигатор нас повёз по другой трассе. Тут дедушка прервал молчание.

— А ты мне скажи, дружок, а мы куда едем? — с претензией в голосе прозвучал дед.

Я мысленно заулыбался. Значит, не показалось.

— Домой, — ответил я.

— А что-то дорога дюже странная! — бурчал недовольно дед.

— Мне тоже показалось, на озеро мы ехали по другой дороге. Может, навигатор нас иначе повёз.

Мой дедушка уже был знаком с чудо-машиной.

— Ну, вот будем проезжать указатели, ты и сверься с картой бумажной, — посоветовал мне дед.

— Нет у меня карты, — ответил я.

— Да как же это так? Ты ведь не на соседнюю улицу поехал, не в знакомое село! А вдруг навигатор испортился, а вдруг интернету нет. Мало ли что бывает! Ты пойми — это Карелия, ещё чуть-чуть — и мы в тайге окажемся, мы же на север уже едем. Тут не может быть тысячи объездных путей. Тут край дикий, необжитой.

Я остановил машину, мы вышли на воздух чуть походить. Проверил интернет, навигатор, все подключения, даже ловит сеть. Всё в порядке, а всё равно чертовщина какая-то тут есть, пейзаж не тот.

— Вот видишь озеро? — говорит мне дед и указывает рукой вдаль.

— Вижу, — отвечаю я.

— Озеро большое, тёмное, с дороги видно хорошо. Берега высокие, скалистые, вон сосны стоят вековые, но лысые совсем. Место-то приметное. Неужели я бы не увидал такое? Ну ладно ты за рулём, ну я-то в оба глаза сижу и гляжу.

— Согласен. Странно это всё. У меня давно закрались сомнения относительно этого маршрута, но думал, показалось.

— Ладно, поехали! — скомандовал дед. — Надо кого-то из местных спросить, где это мы!

— Отличная идея! Только за три часа пути мы не проехали ни одного населённого пункта и не встретили ни одной проезжающей машины! — сказал я с ухмылкой.

— И вправду! — удивлённо произнёс дед. — Чертовщина тут какая-то! Не зря про эти места легенды ходят.

Мы сели в машину и продолжили свой путь дальше. Небо становилось всё темнее. Дорога становилась всё хуже и хуже. Вместо красивых жёлтых берёз и в багрянец одетых рябин — болотистые почвы с редкой неказистой растительностью. Какие-то карликовые деревья, изуродованные до неузнаваемости, обгоревшие стволы и переломанные ветки, сухостой.

— Мне это всё не нравится! — сказал дед. — Гиблое место! — в голосе его слышался страх.

Мне и самому было не до шуток от местных пейзажей. Только я решил развернуть машину назад, как навигатор сообщил нам: «Ну что же, ещё пятьсот метров — и вы прибыли к месту назначения! Добро пожаловать! Ха-ха-ха! Домой!»

От этого женского компьютерного голоса стало совсем не по себе. Как в фильмах ужасов, чья-то злая шутка перед сценой дикой резни. Меня прошибло током после этого голоса. Мысли понеслись с такой скоростью в голове, что не догнать. И про то, что я сошёл с ума, и про восстание машин, и про то, что искусственный интеллект уже завладел миром, а мы здесь больше никто. Пока я рефлексировал и рассматривал страшные картины настоящего и будущего, дедушка быстро привёл меня в чувство реальности.

— Ну, что мы встали-то? Чего так испугался? Я же говорил тебе, это твоя машина совсем неисправна! Не доверяю я компьютерам. Может, она отсырела?

— Кто? — переспросил я.

— Ну машина твоя — навигатор! — ответил дед.

— Это какая-то нелепая шутка или вообще восстание машин, — ответил обречённо я.

— Внучек, надо почаще на улицу выходить, мозги выгуливать и проветривать, чтоб такая глупость в голову не лезла! Что стоим? Видишь, впереди в темноте видны избы, давай доедем узнать, куда нас твоя машина привезла. Восстание машин! Ну надо же! Как же вы жить-то дальше будете?

— Как-то так и будем, бок о бок с миром фантастики, — ответил равнодушно я.

Я, конечно, медленно поехал вперёд, но себе не смог логично объяснить произошедшее. Машина медленно поднималась в гору. Ну, вот мы и прибыли к месту назначения. Вышли из машины. Это была когда-то жилая деревня, находящаяся на возвышенности. Дул сильный ветер, конечно, с ног не сносил, но продувал насквозь. В сумерках были видны лишь очертания деревянных чёрных изб, двери и ставни окон стучали от ветра, а железный скрип добавлял некой зловещести. Стояли обугленные остатки деревьев, выжженная чёрная земля была повсюду под ногами. Неожиданно раздался гром прямо над нами. Раскаты грома были такой силы, что закладывало уши. Недалеко от нас в воздухе появились плазмоиды, небольшие шары золотистого цвета. Они вроде как изучали нас. Воздух был сильно наэлектризован. Всё напоминало грозу, только не было дождя, ни капельки. Где-то в небе сверкнуло. И вот ещё момент, и огромного размера молнии, озарявшие всё небо, попадали прямо с неба на землю, в ту самую обугленную деревню, в которую мы приехали. От раскатов грома содрогалась земля. Считаные секунды — и в нескольких метрах от нас молния ударила в землю. От страха я упал на землю и закрыл руками уши и голову. Левое ухо не слышало. Всё происходящее дальше было как в тумане, как в замедленной съёмке. Дедушка что-то снял с шеи, протянул к небу, чуть выше его рук вскоре загорелись некие золотые символы, может, неясные мне буквы. И тут же наступила тишина. Пропали плазмоиды, молнии, бьющие в землю, гром, лишивший меня слуха ненадолго. Всё. Тишина. Я вообще не понял, что это было. Ни начала этого «происшествия», ни тем более его завершения. Дедушка подошёл ко мне. Протянул мне руку со словами: «Поднимайся, внучек! Всё позади! Негоже в грязи лежать!»

Я был весь грязный, руки и лицо в саже.

— Оказывается, так можно было? Я, как последний идиот, от страха улёгся в грязь, а всего-то руки протянуть к небу надо! Может, объяснишь? А то как-то слишком много мистики стало в моей заурядной жизни! — высказался я.

Я быстрым шагом шёл к машине. Дедушка за мной молча. Было сильное желание как можно быстрее свалить отсюда, чем быстрее, тем лучше. А ещё хорошенько вымыть руки и умыться. Мы сели в машину. К моему великому счастью, машина завелась и была исправна, но навигатору я больше не доверял. Мы недолго ехали, когда вдалеке увидели свет. Это, к нашему счастью, оказалась заправка и магазин. Я смог умыться, приобрести карту, напитки и всю необходимую информацию. Оказывается, не так далеко отсюда, по прямой, есть придорожный отель и забегаловка, типа кафе, где, в общем, и поесть, и выпить, и переночевать можно. Это то, что надо сейчас. После всего произошедшего за день лучше переночевать где-то ночь, а уже по-светлому в дорогу домой. Мы наконец добрались до гостиницы. Это была не совсем гостиница, на первом этаже кирпичного здания, увешанного цветными гирляндами, было круглосуточное кафе, там же, на первом этаже, туалет и душ, а на втором этаже уже комнаты со всеми удобствами для ночёвки. Недалеко от входа располагалась огромная стоянка для грузовиков и прицепов, здесь дальнобойщики останавливались на ночлег, кто обходился удобствами грузовиков, а кто и снимал комнату. Понятно, публика здесь была разношёрстная, тут и девочек на ночь можно было снять, и самогона домашнего из-под полы, и, думаю, наркотическими веществами тут тоже не брезговали. Эдакое злачное место. Но для двух уставших мужиков, я имею в виду себя и деда, лучше тут провести эту ночь. Внизу я оплатил комнату с двумя отдельными кроватями, заказал что-то наподобие ужина и бутылку коньяка. Мне хотелось хлопнуть стакан крепкого алкоголя и забыться до утра. Так оно и вышло. На следующий день дорога домой была дорогой именно домой. Появилась радость на душе от знакомых видов. И вот уже наконец мой родной Санкт-Петербург. Я был в восторге от поездки, однозначно, это самое необычное путешествие, которое со мной приключилось. Столько мистики на квадратный сантиметр. Дедушка тоже оказался доволен, несмотря на последний инцидент. Я привёз его к дому и хотел уже попрощаться, как он начал первым: «Внучек, я хотел тебе кое-что подарить, хотел это сделать раньше, да времени подходящего не нашёл. А сейчас время что надо».

Он протянул руку, на ладони лежал чёрный гранёный камушек размером с сантиметр на чёрной верёвке.

— Это чёрный кварц на кожаном ремне, камень редкий в природе. Это талисман. Я не помню, откуда он у меня появился, но знаю точно — от многих бед он в жизни меня уберёг. Ты был свидетелем случившегося в этом чёртовом месте. Слова тут бессильны. Не сочти меня за старого дурака, выжившего из ума. Возьми. Мне он уже ни к чему, я свой век отжил, а у тебя ещё всё впереди.

Дедушка одел мне его на шею. Мы пожали друг другу руки по-мужски, попрощавшись. Дед попросил до квартиры не провожать. На этом мы и расстались.

«Дом, милый дом!» — с этими словами и улыбкой на лице я переступил порог своей квартиры. Как бы не было где-то хорошо, дорого и богато, а свою холостяцкую берложку я очень люблю. Я заработал на эту квартиру сам, и считаю это своим достижением. В квартире есть спальня с огромной кроватью, кухня с выходом на балкон, но большую часть времени я провожу в зале, тут есть диван, на котором я сплю, стол — рабочее место, тут я ем, тут у меня и куча всяких проводов и аппаратуры. Тут можно увидеть залитую кофе клавиатуру, сантиметровую пыль на полках, грязные стаканы с высохшими остатками кофе и плесени, по углам комнаты можно обнаружить пыльные колобки. Типичная холостяцкая конура. Но так уютно, безопасно и комфортно я себя больше нигде не ощущал. Но в этот раз всё было по-другому, алгоритм дал сбой. Я полежал на диване, включил телевизор, долго перещёлкивал каналы, не ища что-то определённое, полежал в горячей ванне, накормил себя ужином. Но чувство какой-то неопределённости меня не покидало. Вот вроде тебя что-то беспокоит, но ты не можешь поймать себя на мысли, что беспокоит. Ты что-то хочешь, но не знаешь что или не уверен точно. Какая-то странная маета, когда как ни сядь, ни ляжь, всё не так и не то. Приключение осталось позади, мы благополучно вернулись домой живы, здоровы, невредимы и полностью удовлетворённые поездкой. Но что-то меня сильно тревожило. Такое, конечно, бывало и раньше, но тому были явные причины — экзамены, окончание проекта, устройство на работу, которую очень тяжело заиметь, да и, в конце концов, ожидание важных решений и ценных бумаг. Но что не так в этот раз?

Я вырубился на диване перед телевизором. Я лежал в тёплой голубой светлой воде, в бассейне. Вода держала меня на плаву, тело было лёгким и расслабленным. Я видел голубое чистое небо. Слышалось пение птиц где-то вдали. Как вдруг что-то резко потянуло меня на дно, я начал захлёбываться водой и выныривать наружу. Я вскочил от ужаса, это был всего лишь сон, но очень реалистичный. Оказывается, я проспал всего минут сорок. После этого сна моя тревога только усилилась и набирала обороты. Я вспомнил слова деда, что надо выгуливать и проветривать мозги, чем и решил заняться. Я сразу отмёл варианты фитнес-клуба, баров и публичных мест. Я покинул парадную, вышел из закрытого двора через арку и уже шёл по хорошо освещённой фонарями и подсветками зданий улице. Погода была вполне ожидаемой для сырой и промозглой осени. Асфальт был грязный и мокрый, кое-где встречались лужи. Я решил прогуляться по набережным любимого мною города. Я не знаю, сколько я гулял по времени и сколько километров прошёл пешком. Домой я вернулся далеко за полночь, нагулявшись и устав.

Сон в эту ночь был беспокойный, я то и дело просыпался. Мне снилась чёрная бархатная пентаграмма, пятиконечная звезда рогами вверх. Затем во сне я видел высокую каменную колокольню с одним колоколом. Белого цвета с зелёным. Такой зелёный бывает при окислении металла, он не совсем зелёный, скорее, цвет морской волны. Во сне колокол звонил глухим тяжёлым звуком. Дальше был шаманский бубен. Он издавал монотонный низкий звук. Был шаман с низко опущенной головой, на которой было цветное разнообразие перьев. Я проснулся в очередной раз. За окном было ещё темно. У меня давило в груди, в области сердца, тревога не отступала.

Неожиданно невидимая струна в груди лопнула, ровно так, как рвётся самая тонкая струна на музыкальном инструменте, неожиданно и с высоким пронзительным звуком. Всё стихло. Тревога, беспокойство, боль в сердце — всё ушло. Из глаз покапали слёзы. Я ещё некоторое время лежал на диване, ворочался из стороны в сторону, смотрел в потолок. Сна уже не было. С ощущением оглушённости в голове я ходил по квартире, искал какую-то одежду… Трижды кипятил чайник, забывая о нём. С третьей попытки кофе был готов. Меня ожидала пол-литровая кружка, так я планировал себя взбодрить. На улице рассвело. Было туманное октябрьское утро. В тёплых пушистых тапочках, надев махровый белый и очень тёплый халат на спортивный костюм, вместе с кофе я вышел на открытый балкон, выходивший из кухни. Балкон был совсем небольшой, перила и ограждения были девятнадцатого века, может, и реставрированы, но абсолютно аутентично выглядели и были сохранены. Передо мною открывался вид на набережную канала Грибоедова, самый что ни на есть исторический центр. Было туманно, что ограничивало видимость. Тихо, немноголюдно, спокойно. Только голуби кучковались на мостовой возле набережной. Сидели нахохлившиеся на перилах, то улетая с насиженных мест, то возвращаясь. Я пил свой кофе и созерцал утренний Петербург.

В восемь тридцать семь зазвонил телефон. В трубке зазвучал голос мамы.

— Сынок, дедушки с нами больше нет. Он вчера лёг спать, а сегодня уже не проснулся. Мне очень жаль…

— Как? В смысле? Я перезвоню! — резко оборвал разговор я.

Слёзы непроизвольно потекли по щекам. Я не понимал, не осознавал, как это, вчера дедушка был жив, здоров, мы вчера вернулись. Ничего не предвещало беды. Я не был готов к такой новости. Я вообще не знаю, могут ли люди быть готовы к таким новостям. В голове не укладывалось. Вчера он был, а сегодня его уже нет. Сегодня в моей жизни стало на одного любящего меня человека меньше. На шее у меня висел талисман, что дедушка повесил мне вчера. Я держался за чёрный камень левой рукой, а в голове проносилась куча мыслей. Я вспоминал всю последнюю неделю в мельчайших подробностях. Как мы рыбачили, жгли костёр, топили камин, ходили за грибами, готовили, чаёвничали. Как я нёсся сломя голову за мёдом, думая, вдруг это последнее желание деда. И я был прав, я молодец, я всё сделал правильно. Если б я только знал, что так скоро деда не станет. Сколько бы я ещё смог для него сделать. Как много ещё я не успел спросить, а как много сказать. Я вспоминал все истории, что дед рассказывал в последние дни. Я вспоминал детство, проведённое в летнее время с ним в деревне. Я вспоминал всё, чему меня когда-то учил дед, его советы. Я анализировал его слова. Ведь каждый день он говорил мне про смерть, про последние дни, что человек чувствует кончину. Он чётко описал свою смерть. Я верил ему, как никому другому. Но верить в последние дни жизни я отказывался. Слёзы не прекращали течь по щекам. Теперь пазл в моей голове сложился. Теперь я всё понял. Моя тревожность, беспокойство, странные сны, всё мне давало некий сигнал, я просто не понял, в чём дело. Даже смерть деда я так сильно прочувствовал, как порванную струну. Я ещё долго не мог принять реальность происходящего. Я позвонил отцу, выразил свои соболезнования. Сегодня я потерял деда, а он отца. Предложил свою помощь, но моя помощь не понадобилась, уже вовсю шли приготовления к завтрашней траурной церемонии. Мне сообщили время и место.

На следующий день без пятнадцати два я стоял уже возле входа на Северное кладбище. Я был одет в классическое чёрное пальто, брюки тоже чёрные, классические и лакированные чёрные туфли. Всё согласно дресс-коду. Мне, конечно, не понятно, какая разница, в зелёном, голубом или фиолетовом ты придёшь проводить в последний путь, но это принципиальный вопрос для моей мамы. Но и дабы не нагнетать и не навлечь на себя излюбленные ею вопросы: «Что же скажут люди?», я решил соблюсти все формальности. К двум часам подошли все ко входу и ожидали катафалк. Пришло пару соседей-старичков, с которыми дедушка дружил по-соседски, ходили в гости друг к другу. Пришли немногочисленные родственники, которые, как правило, собирались либо на свадьбы, либо на похороны, в другие значимые моменты жизни они в родстве не были замечены. Пришёл проводить в последний путь деда родной брат покойной бабушки, ныне ещё действующий главврач психиатрической больницы, врач от бога. Я его всегда очень любил, и он меня тоже. Пройдёт совсем мало времени, и мы с ним встретимся снова, он мне даст очень ценный совет, но об этом позже. Вообще, я не любитель семейных сборищ, даже если они по весёлому поводу. Когда я был маленьким, мне казалось, что наш создатель, который сидит на небе, просто забавляется, когда создаёт семьи и родственников, таких разных людей соединяет в союзы и объединяет под одной крышей. С возрастом эта детская теория только утвердила своё право на существование. Сборище совершенно разных людей, с разным мировоззрением, разными ценностями, иногда диаметрально противоположными взглядами на жизнь, которых время от времени судьба сталкивает лбами. Не зря наши классики писали о проблемах отцов и детей, эта тема стара как мир.

Вот и подъехал катафалк, включили похоронный марш, родители взяли меня под руки, вся наша немногочисленная семья пошла медленно за катафалком по асфальтированной дороге, идущей по главной аллее кладбища. Кто-то из тётушек начал громко рыдать, во весь голос причитая о том, «как же ты нас покинул». Весь этот театрализованный спектакль меня словно резал по живому, по сердцу. «Боже, какая показуха!» — думал про себя я. Я же точно знал, что за последние несколько лет все эти псевдорыдающие даже не нашли время просто позвонить деду, справиться о здоровье. А он всем звонил, помня день рождения каждого и дни рождения их детей и внуков. Я старался абстрагироваться от происходящего. Мне было тяжело на душе от потери близкого, не просто родственника, а близкого по духу человека, и всё происходящее сейчас — это лицемерие — меня расстраивало ещё больше.

Но с погодой нам сегодня даже повезло. Было достаточно тепло для этого времени года, а главное, сухо и безветренно. Осеннее солнышко ярко светило сегодня весь день, даже не скрывалось за тучами. Кладбище, по которому мы сейчас шли, было очень старое, но ухоженное и содержалось в порядке. На территории кладбища много высоких и мощных осин и клёнов, которые ещё переливались от жёлтого к красному цвету. Сухая листва шелестела под ногами и создавала ощущение бабьего лета. Мы свернули направо с главной аллеи, продолжив траурное шествие дальше. Мы направлялись к могиле покойной бабушки, жене деда, там и планировалось его захоронить. Было ощущение безмятежности, полный штиль. Даже переменчивое настроение местной погоды словно взяло паузу сегодня. Затаилось… Ждёт. А мы идём в гости, в город на погосте. Тут и лежат кости. Покойники спят. Кресты гранитные стоят, оградки калитками скрипят. Фотографии с памятников на нас глядят, взглядом провожают. А по спине мурашки пробегают. Вот чуть-чуть, и мы на месте. Могилка бабушкина, рядом яма, гора земли… Рыдающие тётки тут, священник в чёрной рясе. Из катафалка гроб несут. Стоит на стульях открытый гроб, в нём дед лежит, словно и не труп. Всё как в тумане, мне не по себе… Священник начинает речь, но речи я не слышу. Мне слышны птицы, слышен крик, мне белки мысли слышны, мне слышен шёпот из толпы, листвы мне слышен шелест, а псалмы батюшки, увы. Я подошёл к нему поближе, встал за спиной. Увидел нечто, будто из груди покойного деда вспорхнула бабочка цвета василька, вспорхнула и улетела. Вдруг батюшке сдавило что-то в груди, согнулся он, закашлял. Я чуть отошёл, а он за мной. И падает в могилу, таща меня за собой. Что же тут было. Нас вытаскивали из могилы мужики, батюшку сразу в неотложку, сказали — сердце. А мне так хотелось от кладбища отмыться. Всё окончено. Гроб захоронили. Люди в шоке от таких картин. Я, конечно, по уважительной причине от кушаний поминальных отказался. Мой вид сегодняшний парадный, увы, оказался неприглядный.

Ну что ж, и этот этап в истории окончен.

Даже на кладбище не обошлось без инцидента. Вот только вопрос, что делал на кладбище священник? Я не припоминаю креста на шее у деда. Чтоб он когда-то ходил на службу в церковь. Или давал ценные указания, как его захоронить, в которых он бы упоминал отпевание по православным канонам. Я точно знал — место на кладбище рядом с Ниночкой дед приготовил для себя, он об этом часто говорил и нам напоминал. А вот в самодеятельности с батюшкой я заподозрил свою мать. Она могла, чтоб как у людей. Нет, сегодня выяснять идейного вдохновителя сегодняшнего происшествия у меня не было сил. Я почти не спал сегодняшней ночью, так же, как и прошлой. Мне хотелось отмыться от могильной земли, поплакать одному, не делая вида, что ты сильный и непрошибаемый ничем. Я ещё не смирился с мыслью, что деда, моего любимого деда, больше нет. Я никогда уже ему не позвоню, не приду с дурацким подарком на день рождения. Может, мне станет легче на душе скоро, но не сегодня. Бывают же в жизни чёрные и белые полосы, которые чередуются. Видимо, в моей жизни наступил период чёрной полосы. Я сильно разочаровался в любви, как мне казалось, у меня были крепкие и серьёзные отношения, которым было уже несколько лет. Мы серьёзно обсуждали планы на будущее, даже пару раз разговор заходил о будущих детях. Но в один прекрасный день мне дали от ворот поворот. Оказалось, у неё уже были другие отношения некоторое время, а я был лишь запасным аэродромом. Обидно. А я честно ждал окончания её учёбы и мечтал о пышной свадьбе, но увы. Этому не суждено было сбыться, а хуже всего, что ты любишь, так искренне, так нежно… Преданный и верный пёс. Она не пощадила ни меня, ни моих чувств. Не успели затянуться раны, как умер мой любимый дед, который мне был надеждой и опорой. Вот поговоришь с ним, и на душе тепло становится, чувствуешь прилив сил, начинаешь в себя верить. Вроде ничего особо не рассказал, а ответ получил. И прёшь дальше, без сомнений, вперёд. Теперь и личной жизни нет, и деда нет, и сомнения закрались о предназначении и выборе профессии в жизни. Будто бы я должен делать что-то другое, жить иначе, но вот как иначе, я понять пока не могу.

Конец ознакомительного фрагмента.