Геном Варвары-Красы, или Пикмалион

Эли Эшер

Искусственный интеллект удрал из лаборатории, а пара благонамеренных, но несколько наивных студентов ему в этом помогает. Сможет ли всемирно знаменитый профессор, заведующий той самой лаборатории, найти беглецов? И смогут ли они вчетвером уйти от преследующих их безжалостных ассасинов?Это вы узнаете, прочитав сказ о том, как мышка стала кошкой, а душа университета влюбилась в профессора.

Глава 4 Тайна

В кабинете декана биологического факультета повисла тишина.

— Григорий Иосифович, — сказал наконец Карен после паузы, — Вы что, вызываете огонь на себя? Зачем? Поверьте, я не дитё малое. А даже после этого, если до крайностей дойдет, меня тоже не пожалеют.

— Не переживайте, Карен Ахмедович, — мягко ответил Варшавский, закончив свою рюмку и взяв второй ломтик лимона, — Пржемек — бизнесмен, он все правильно понимает. Даже вас задеть было бы очень немало шума, Вы все-таки хорошо известный ученый, и не только в России. А меня и подавно. А именно шума они и стараются избежать. Так что не волнуйтесь, Карен Ахмедович. Уверяю вас, в прошлом ради того, чтобы сначала кафедра, а потом факультет выжили, я и не с такими общался. Поверьте опыту старого человека. Все будет нормально.

— Но если все же что пойдет не так?

— А если что не так пойдет, я еще и наших доблестных стражей госинтересов оповещу. Вы же знаете, у меня хорошие отношения с Владимиром Афанасьевичем. А они очень не любят, когда лезут на их территорию. Конечно, придется делиться, но уж не такое дело, чтоб экономить. Давайте лучше еще по рюмочке… Уверяю вас, очень полезно, особенно сейчас. Стресс снять, сосуды расширить.

Карен машинально разлил еще по рюмке. Декан редко выходил из роли профессора Преображенского из «Собачьего сердца», но уж когда делал это, как сейчас, говорил очень четко и по делу. Вообще-то декан — должность не такая уж большая, не букашка, уважение вызывает, но к большому чиновнику дверь ногой не откроешь. А вот Варшавский открывал. Были у него знакомства, кроме уже упомянутого Владимира Афанасьевича.

— Вероятно, вы правы, Григорий Иосифович. Вы меня и правда хорошо прикрыли, я вам должен. Но почему?

— Конечно, я прав, — согласился тот, — А что вы мне должны и почему… Видите ли, Карен Ахметович, я уже немолод, небольшой риск меня не сильно волнует. А вот что будет после меня и, главное, кто будет после меня, очень даже волнует. Ну, за успех нашего предприятия, и чтобы ваши страхи не оправдались!

Они подняли рюмки, и на этот раз Карен не стал отпивать по чуть-чуть, а сразу опустошил свою. Декан был прав, стресс надо было снимать и двигаться вперед. Что сделано, то сделано.

Две рюмки была норма Карена, когда плюсы спиртного уже есть, а минусов еще нет и не будет. Неизбалованный алкоголем организм уже ощутил приятное тепло и расслабленность.

— А вот скажите, Карен Ахмедович, чем же вам наш инцидент показался столь рискованным, если не секрет? — спросил декан, — Я, как вы знаете, в цели заказчика не лез, особенно учитывая, что тот ими явно не хотел делиться, но, мне кажется, они достаточно прозрачны, вы не думаете? И не вижу я в них ничего опасного, голубчик.

— Вы знаете, Григорий Иосифович, уж слишком уж много непонятного в этом проекте. Во-первых, ничего незаконного мы не делаем, откуда тогда вся эта секретность? Ну, выполняем мы заказ, сами даже не знаем, для кого. Что мы вообще можем разболтать такого? Да, признаю, заказ на искин интересный, прямо скажем, прорыв. Но на эту тему как раз никакой секретности нет, заказчик позволил статьи публиковать. Тогда что?

— Так, может быть, геном, который они нам передали? — предположил Варшавский, — В перспективе хотят запатентовать, но ведь когда посылают заявку на патент, приходится и всю новую последовательность раскрыть, и белки новые описать, а этого они пока что еще не хотят. Вот и хранят коммерческую тайну.

— Ну, человеческий геном не очень-то запатентуешь, — возразил Карен, — Но когда я его посмотрел, то тоже решил что-то подобное. У людей, сами знаете, геном очень одинаковый, а тут целый букет очень необычных генов. Понять, что они делают, сами знаете, практически невозможно, но полно белков, имеющих отношение к памяти. Причем ни много ни мало, к записи в память. Интересно, правда?

— Возможно, голубчик, возможно. И какие у вас идеи были по этому поводу? — декан явно вернулся в свой привычный стиль разговора.

— Была у меня идея, Григорий Иосифович. Причем беспокоящая идея. А уж не спящего ли агента мы растим? Со встроенной памятью. Сами посудите, с точки зрения коммерческой тайны самого генома, делать это в России — нонсенс. Ясно же, что госбезопасность всю переписку скопирует. Значит, не боятся этого. С чем я готов согласиться, скопировать они, может, и скопируют, но использовать не смогут, просто осядет в архивах. Но все-таки, если геном в секрете хранить, то лучше бы какую частную лабораторию где-нибудь в Швейцарии. Там с такими секретами куда лучше дела обстоят. Зато в Швейцарии любой выращенный андроид документируется с фото, отпечатками пальцев, радужки глаз, детальной группой крови и даже прикусом зубов. А у нас всего этого нет. Доказать, что это андроид, по сути, невозможно. И женское тело, оно тоже неспроста. Подложи такую какому политику, а потом она того по ночам станет уму-разуму учить. Тому, что на тех белках записаны. Как вам такая гипотеза?

Декан задумался, потом налил еще по рюмке коньяка и отпил из своей.

— А вам не кажется, что как-то это уж, если позволите так выразиться, чересчур фантастично, Карен Ахмедович? Вы же не хуже меня знаете, в каком состоянии находится наука. Мы память просто не умеем записывать через геном. Напрямую, да, научились с грехом пополам. Причем все больше пока с грехом и пополам, но хоть что-то можем. А так… записать в гены, и чтобы тело потом само все вспомнило? Фантастика какая-то, я даже не уверен, что такое вообще возможно. Я даже механизм такого переноса памяти представить себе не могу. И вообще, это вы намекаете на то, что только мы с вами, да санитары и смогут опознать этого андроида? И всех свидетелей потом… Не слишком ли уж запутано? Это уже, извините за выражение, какая-то совсем ненаучная фантастика получается.

— Ну, механизм я и сам не представляю. Но что, если он на этих генах и записан? Представьте, что эти новые гены в основном как раз и формируют механизм, который раскрывает генетическую запись и переносит ее в мозг?

— А почему именно генетическую, позвольте спросить?

— А какую еще? Больше-то ничего в геноме нет!

— Ну-ну, голубчик, мало ли что еще с памятью можно сделать? А если записывать аминокислотами произвольную информацию, то что, если они вдруг активируются? Так ведь можно на такие белки нарваться… Нет-нет, не спорьте, слишком уж фантастично.

— Вообще-то, вот и я такое сначала подумал, Григорий Иосифович. А потом еще кое-что узнал. Но было уже поздно отказываться.

— И что же, если можно поинтересоваться?

— Вы помните мою племянницу Машу, которая с мужем в Британском музее в Лондоне работает? У нее еще специальность интересная — генетическая археология. Расшифровывает геномы из древних захоронений.

— Помню, голубчик, помню, — кивнул Варшавский, — Большая умница, как и ее супруг. Я пару ее статей видел, интересные работы.

Карен вздохнул и все-таки превысил свою норму, опрокинув третью рюмку, проводив ее третьим ломтиком лимона и глотком чая.

— Так вот, ее я и попросил посмотреть присланный нам геном по своим базам, — продолжил он, — Так сказать, по-родственному. Около половины необычных генов нашлись. Угадайте где? У некоторых фараонов Древнего Царства в Египте! Было еще несколько интересных частичных совпадений. А вот почти полное соответствие нашлось только одно. Никогда не угадаете, где!

— Не томите, голубчик, давайте, рассказывайте!

— В смоленском захоронении тысячелетней давности, которое Маша со своим мужем как раз раскапывали перед получением работы в Британском музее!

— Но, позвольте, зачем этот-то геном скрывать? Там ведь и никакого секрета нет. Он ведь должен на интернете, в открытых базах лежать.

— Ну, в открытых базах он все-таки не лежал, Григорий Иосифович, иначе я бы сам его нашел. Но вот такое интересное совпадение.

— И какова же ваша гипотеза?

— Гипотеза, если позволите, дикая, попахивает очень странно, и приличному ученому говорить такое вслух не стоит, Григорий Иосифович, — начал Карен. Коньяк горячил кровь и незаметно развязал язык, — Так что, извините, публично я этого никому не скажу, только вам, лично. Собственно, потому и до сих пор никому не говорил, даже вам.

Он сделал паузу, но Варшавский смотрел на него молча, в ожидании, и Карен решился:

— А что, если это искусственный геном? Не спрашивайте меня, откуда он взялся — инопланетяне, демоны, ангелы, исчезнувшие атланты — не знаю! Но кто-то когда-то уже умел записывать генетическую память и сделал ее для чего-то. А потом искусственные гены, как обычно случается с искусственными генами, потихоньку растворились и исчезли из генофонда. Удалились естественным отбором как ненужные. И потому и остались только в древних захоронениях, и то не у всех особей. А заказчики наши как-то поняли, что они нашли, и сумели использовать этот геном для записи в человеческое тело своей собственной информации!

Варшавский задумался. Тишина повисла в кабинете, и ни один из собеседников не спешил ее нарушать. Наконец декан допил свою рюмку, поставил ее на стол, сделал паузу, зажевал коньяк лимоном, и, в конце концов, сказал:

— Знаете, голубчик, интересно. Ахинея, если позволите мне так сказать, но очень интересно. Я даже не знаю, что и сказать на это. Тут надо еще много подумать. И знаете, пожалуй, вы правы, Карен Ахмедович, давайте лучше считать, как сначала, что нам просто сделали заказ из элитного западного борделя. Как-то спокойнее будет.

Ого, подумал Карен, чтобы Варшавский так выражался, нужно его сильно встряхнуть. Но вслух говорить он ничего не стал и только согласно кивнул головой. Тем более, что так думать и правда было куда спокойнее.

⁂

В переулке стояли трое. Девушка лет двадцати пяти с роскошной русой косой, огромными синими глазами и чистой, как у младенца, кожей лица. Она, наверное, была бы очень красива, если бы не мешковатая, полностью скрывающая фигуру синяя физкультурная форма. Двое других были явно помоложе, лет по двадцать. Парень среднего роста с короткими, аккуратно подстриженными темно-русыми волосами и атлетической фигурой, одетый в рубашку, джинсы и кроссовки, с недовольным лицом потирал правую коленку. Другая девушка, невысокого роста, в аккуратной юбке ниже колена, легкой кофте, темных колготках и туфлях на низком каблуке, смахнула за ухо блондинистые волосы, подстриженные в стиле каре «драная кошка». Затем сквозь увеличивающие огромные стекла очков она скептически посмотрела на своих спутников и спросила:

— Ну, хорошо, мы выбрались. Что теперь?

Вопрос был явно риторический. Русоволосая красавица его проигнорировала, поскольку грызла крошечный арахисовый орешек, держа его у рта обеими руками. А при взгляде на парня было очевидно не только то, что он тоже хотел бы знать ответ на этот вопрос, но то, что он никогда в жизни не признается в этом. Тем не менее, огромные синие глаза верноподданически уставились на него, явно ожидая мудрых решений. А когда женщина на свою голову и другие части тела требует от мужчины решений, тот обязательно чего-нибудь нарешает.

— Надо ее в посольство отвести. Джери, ты откуда? Из какой страны? Тебе в какое посольство надо? — спросил парень.

Джери, а это была именно она, услышав свое имя, задумалась.

— Голландка! — выдала она после паузы и случайно проглотила остатки орешка. Посмотрев взглядом, полным разочарования, на свои руки, она тут же забыла о заданном ей вопросе, переключила внимание на Натку и с восторженным молящим взглядом пискнула:

— Орешек?

Та вздохнула и выдала требуемое. Джери тут же отключилась, вновь занявшись едой.

— Ну, по крайней мере, теперь понятно, почему она так любит сыр, — мрачно пошутила Натка, — И как мы ее доставим в голландское посольство?

— Надо ее куда-то в безопасное место доставить, а потом предупредить посольство — и пусть они ее сами забирают! — выдал идею Петя.

— Куда? К тебе?

— Не, ко мне далеко, через полгорода на метро ехать…

— Я в трех остановках на троллейбусе отсюда, — неосторожно сказала Натка, тут же сообразив, что ненароком выступила добровольцем, и попыталась открутить свое предложение назад, — Вот только что родителям скажем?

Увы, было уже поздно. Петя, приняв идею к исполнению, был уже как бронепоезд — не остановить и не свернуть, разве что под откос.

— Скажи, что новая студентка, иностранка из Голландии, нужно, где пожить, пока ее в общежитие оформляют! Заодно и понятно, почему она по-русски через пень в колоду, и странности все спишутся.

Женская прагматичность выражается не только в том, что они не любят заниматься глупостями. По крайней мере, тем, что они сами считают глупостями. Это включает и нежелание переубеждать тех, кто глупостями заниматься более чем склонен, например, мужчин. С точки зрения Натки, это был как раз такой случай.

— Ну, хорошо, — с сомнением сказала она, — Только надо везти ее на троллейбусе или автобусе, пешком слишком далеко.

— Ничего, на билет у меня хватит! — гордо отмахнулся Петя.

⁂

Дылды занялись чем-то странным. Они попытались укутать Джери в какие-то тряпки, из которых можно было бы сделать отличное гнездо. Она попыталась погрызть и их, но сыром они не пахли, а дылды все равно отобрали тряпки и натянули их на нее. В принципе, Джери приходилось бегать в лабиринте с электродами, налепленными на шерстку, видно, и сейчас что-то вроде. Так что она и не сопротивлялась, главное — чтобы в конце лабиринта был сыр!

Сыр, кстати, закончился, и эта мягкая, белая, пропахнувшая сыром — тоже. Джери обиженно посмотрела на дылд, особенно на самочку, эту, Та-шу, которая вышла из двери наружу. Джери уже узнала, что это называется «дверь», и теперь самочка звала ее за собой. Снаружи было очень светло и потому страшно. И тут Та-ша вынула что-то еще. Интересно, подумала Джери, что это? Втянув ноздрями воздух, она почувствовала одуряющий аромат.

— Орешек! — уже привычно всплыло в сознании слово.

— Да, да, орешек, на! Орешек, — ответила Та-ша, протягивая в руке поджаренный до золотистого цвета божественно пахнущий продолговатый шарик.

В конце концов, со мной двое дылд, а с ними безопасно, решила Джери, уже обнаружив себя снаружи держащей вожделенную цель обеими лапками.

— Орешек, — на этот раз довольно сообщила она. Какая это, оказывается, полезная штука, эти «слова». Если назвать что-то вкусное, то дылды тут же это дают. Здорово! Как полезно, оказывается, уметь говорить! Жаль, она раньше этого не умела!

Затем ее повели по какому-то лабиринту, почти как в тех снах, с потолком и поворачивающему не только в стороны, но и вверх-вниз. Спустившись, они вышли наружу, и тут потолка уже не было. Сначала Джери испугалась, под открытым небом летали совы и бродили кошки. Но, увидев забор с приставленным к нему кубиком, она успокоилась. Это просто еще один лабиринт, только обычный, без потолка! А уж когда Та-ша взобралась на кубик и перемахнула через забор, Джери и вовсе убедилась в своей правоте. Вслед за самочкой она залезла на кубик, но прыгать через забор повременила. Нет, она хорошо умела прыгать с кубиков через перегородки, но вдруг там кошка?

Тем временем альфа стал подпирать ее заднюю часть. Интересно, это он ей собирается детенышей делать? Джери тут же охотно оперлась на альфу выбранной им частью тела поосновательнее, но что-то пошло не так. А главное, из-за забора протянулась лапка Та-ши с орешком. Потом сделает детенышей, решила Джери, прыгая через забор.

То, что сказал затем альфа, в словаре почему-то не было. Ну, до сих пор не было. Поскольку, незаметно для Джери, ее подсознание тут же старательно вставило новые слова в словарь. Тем более, что значение их было в целом легко угадать — было кристально ясно, что альфа недоволен. А ладно, быстрее надо было детенышей делать, решила Джери. В общем, это не очень взволновало ее, поскольку в лапках у нее опять был одуряюще вкусно пахнущий орешек. Вгрызаясь в этот томительный аромат, Джери почти отключилась от внешнего мира, но тут услышала свое имя. А имя — это когда дают сыр!

–…Джери, ты откуда? Из какой страны?.. — спросил альфа.

«Страны»? «Откуда»? Вы можете подумать, что мышка вряд ли будет достаточно умна, чтобы разумно ответить на такой вопрос. Но нет, глупой она не была. У нее просто был очень своеобразный опыт, но, в конце концов, ее неспроста выбрали в качестве основы для искусственного интеллекта. Лаборатория Карена долго гоняла белых лабораторных мышек, а потом добавила к ним еще и обычных домовых серых, наловленных в деревне недалеко от города. И вот эта серая мышка оказалась самой сообразительной в поисках сыра и избегании опасностей.

Вы можете сказать, что если уж она попалась там, в деревне, то это не самая умная мышка. Самая умная осталась в подполье и продолжала грызть картошку и что там еще у хозяина оставалось. Да, вы правы. Умная, но не самая умная. Эволюция далеко не всегда выбирает самых умных, часто даже совсем наоборот. Ибо верно сказано: «Во многой мудрости много печали.» Словом, у людей это тоже сплошь и рядом случается. Думаю, вы сами можете привести примеры.

Тем не менее, самой глупой Джери тоже не была, а потому она задумалась. Ей никогда не приходило в голову, что для подпола сельского дома у печки тоже есть название. Собственно, и о названиях-то она только-только узнала, и название тому месту под печкой в голову не приходило. А «страна»… Это как «Италия», «Франция», «Голландия», трудолюбиво стало подсказывать ей подсознание из словаря. О! А ведь печку тамошние дылды называли как-то очень похоже! Ага, точно!

— Голландка, — гордо выдала Джери и хотела вернуться к орешку, но случайно проглотила его. Сначала огорчение и разочарование почти полностью поглотили ее. Орешек! Он был такой вкусный! У нее чуть слезы на глаза не навернулись. Но тут она вспомнила о новообретенном способе получать вкусные вещи. Надо только назвать их вслух!

— Орешек! — выдала она, умоляюще глядя на самочку. И та тут же дала попрошенное. Ах, как чудесно говорить! И какая чудесная, замечательная, восхитительная эта Та-ша! Как бы стать такой же?!

⁂

Надежда Сергеевна, пожилая женщина в форме кондуктора, неодобрительно посмотрела вслед молодой троице, только что покинувшей троллейбус и направившейся в близлежащий переулок. Из всех троих ей понравился только парень. Молодой, собранный, атлетически сложенный. Вот какой-то девушке повезет, подумала она.

Девушка была… обычная. Юбка, кофта, очки. Будучи бабушкой внука-студента, Надежда Сергеевна была всегда критично настроена к девицам подходящего возраста. Вот эта, например. Ни рожи ни кожи, волосы секутся, может, витаминов не хватает, может, болеет. И все туда же, командует. Окрутит парня вроде ее Пашеньки, и будет с такой мужик мучаться всю жизнь. Чего такого особенно плохого нашла она в этой случайной девице, Надежда Сергеевна сказать не могла. Но что-то ей в ней не нравилось. Определенно, Пашеньке нужна кто-то поскромнее. Бюст не такой вызывающий. С юбкой подлиннее. Волосы получше. Лицо без прыщей. Теорию, что после замужества прыщи исчезают, Надежда Сергеевна в расчет не принимала. После, может, и исчезнут, а ты «до» не допускай! И вообще, а если муж в командировку уедет, кем она от прыщей будет лечиться? Вот! То-то и оно!

Но больше всего ей не понравилась другая девушка, постарше. Надо отдать должное, волосы у той были куда лучше, да и прыщами даже не пахло. Кожа у нее была чистая, ровная, как у младенца. Вот только вела она себя тоже как младенец. Изъяснялась односложно, грызла что-то мелкое, держа это перед собой обеими руками. А уж додуматься гулять по городу в обвисшей физкультурной форме! Это ж ни стыда ни совести! Разве можно перед парнем так крутить попой, как эта?!

И вообще, было в этой девице что-то от умственно отсталой. Ну, как можно радостно и истошно пищать: «Еще столб!» каждый раз, когда тот проплывал мимо за окном? Каждый раз! А ведь троллейбусные провода подвешены именно на столбах! «Столб!», «Еще столб!», «Еще столб!», «Столб!”… Надежде Сергеевне казалось, она с ума сойдет от этого повторяющегося писка. Да и до этого девица отличилась. Увидев подъезжающий к остановке троллейбус, девица взвизгнула и попыталась сбежать в растущие у остановки кусты шиповника, но парень с девушкой не дали ей этого сделать. Шиповника! А потом заманивали девицу внутрь, показывая ей жареный, золотистый орешек арахиса. Арахиса! Да еще и приговаривая:

— Орешек, Джери, орешек, на, иди сюда, орешек!

Еще и иностранное имя! Как будто всего остального было недостаточно, чтобы насторожить бдительного кондуктора. Надежда Сергеевна вознамерилась было не пускать в троллейбус такую пассажирку, но парень предъявил ей удостоверение санитара и сказал, что так доктор велел. С докторами пожилая кондукторша спорить не решилась и, приняв деньги за билет, потом все три остановки продолжала неодобрительно поглядывать на нелепо сгорбившуюся фигуру в темно-синем трикотаже. Наконец, под радостный писк: «Еще столб!», все трое покинули её территорию, а троллейбус маршрута номер 15 унес вздохнувшую свободно бдительную кондукторшу навсегда из нашей истории.

⁂

Открыв чудо речи и обнаружив ее полезность, Джери вошла в режим, в который обычно впадают начинающие говорить дети. Она стала называть все, что могла узнать и на что у нее имелось слово. Особенно ей понравились фонарные столбы. Их было много, и их можно было называть каждый раз, когда они проплывали мимо за окном. Потом они шли по переулку, и там тоже было много разных вещей, которые можно было называть. Наконец они попали в норку, и тут очередной орешек кончился.

— Орешек! — сказала Джери. Но на этот раз магия не сработала.

— Нету, — ответила Та-ша.

— Сыр? — с надеждой спросила Джери.

–…Сейчас… — сказала Та-ша и явно собралась пойти за сыром.

И тут с Джери произошло то, что очень часто и вполне обыденно происходит с мышами. Да, в общем-то, и с людьми бывает. И у этого тоже было название! Длинное, сложно, красивое! Её обязательно похвалят за такое слово, а может, и еще что вкусное дадут! Счастливая тем, что знает новое слово, Джери тут же произнесла его вслух!

⁂

Добраться до Наткиного дома удалось почти без приключений. Орешков хватило еще надолго, благо каждый из них Джери грызла чуть ли не несколько минут. Как она это делала, оставалось загадкой, но ни Натка, ни Петя не считали нужным на это жаловаться. К сожалению, помимо угрызания орешков, на Джери напал словесный понос. Она просто не могла удержаться от того, чтобы не называть вслух все, на что падал ее взгляд.

На этом фоне попытка Джери спрятаться в колючих кустах от троллейбуса выглядела уже как незначительный инцидент. Дальше произошло краткое объяснение с вознамерившейся помешать им кондукторшей. И тут Петя заработал еще несколько очков в Наткином сердце, легко разрешив проблему. Оно просто солидно предъявил пожилой мегере откуда-то взявшееся у него удостоверение санитара и объяснил, что они выполняют предписания врача. После чего та мгновенно сдала назад.

Три остановки на задней площадке, где Петя с Наткой, вцепившись в поручни, прижали Джери к окну, прошли почти мирно. Затем, доведя кондуктора почти до исступления Джериными воплями: «А вот еще столб!», троица наконец покинула негостеприимный троллейбус. Тут они свернули в переулок, где стоял еще довоенной постройки четырехэтажный, выкрашенный желтой краской кирпичный дом, в котором на третьем этаже была квартира Наткиных родителей. Домофон был в очередной раз сломан, лифта тут никогда и не было, так что по полутемной лестнице с обшарпанными стенами, покрытыми сентенциями бомжей, пришлось подниматься пешком. Впрочем, в полутьме Джери стала двигаться значительно охотнее. К счастью, дома никого не оказалось, поэтому удалось отложить объяснения с родителями на потом. Пройдя через прихожую и гостиную, все трое вошли в тесную Наткину комнату.

И тут орешки кончились.

— Орешек, — сказала вслух Джери и уставилась на Натку.

— Нету, — сказала та.

— Сыр? — с надеждой сказала Джери.

— Надо посмотреть, — ответила Натка, — Сейчас проверю в холодильнике…

Но не успела. С той же жизнерадостной непосредственностью Джери сообщила:

— Обкакалась!

На несколько секунд повисла неудобная тишина.

— Знаешь, Петя, — сказала наконец задумчиво Натка, — Может, мне это только кажется, но думаю, что она совсем не иностранка…