Мы, дети золотых рудников

Эли Фрей, 2016

Кит живет в нищем шахтерском поселке, а Ханна – в расположенном по соседству элитном городке нефтяников. Между ними высокий забор, огромная социальная пропасть и чувства, не имеющие права на существование. Жители двух социальных миров ненавидят друг друга. И лишь страшная трагедия способна положить конец извечной вражде. Это история взросления детей, у каждого из которых своя судьба и свое будущее. Но трагедия прошлого прочно связывает их на протяжении многих лет и не дает разойтись каждому своей дорогой. Это роман о дружбе и предательстве, о детской жестокости и дворовых войнах, о социальном неравенстве и конфликтах, о надеждах и несбывшихся мечтах. И о запретной любви к человеку, живущему в другом мире – мире за высоким забором.

Часть II. Ханна

Глава 1

Наш автобус постоянно трясет на кочках. Я очень устала от этой поездки, мы летели двумя самолетами, а теперь уже несколько часов бултыхаемся в автобусе.

Я смотрю в окно: на протяжении всей дороги тянется лес. Это удивительно… Лес просто не кончается. Во Франкфурте мы жили на окраине, там очень много шумных заводов и совсем нет деревьев.

Где же мы будем жить, если тут везде лес? Будет ли там город? Парк аттракционов? А магазин игрушек?

Всю дорогу я думаю о доме, который мы покинули и которого у нас больше нет, и глаза щиплют слезы. Я вспоминаю разные места, куда родители часто меня водили.

На Willy-Brandt Platz мы часто ходили в кино.

На Siesmayerstraße посещали самый большой ботанический сад.

На мосту Eiserner Steg открывался потрясающий вид на огромные зеркальные небоскребы.

На набережной Schaumainkai по субботам работал самый большой во Франкфурте блошиный рынок. А еще у берега Майна много прожорливых уток, для которых мы всегда брали из дома хлеб.

Автобус тяжело поднимается на пригорок, доезжает до вершины, и…

И дом мигом забывается. Передо мной открывается море. Мы часто летали на море, мне очень нравилось смотреть на волны, идущие чередой к берегу и накатывающие на него. Вот и сейчас я вижу волны… Только зеленые. И это море навсегда застыло.

Я вижу две реки, между которыми и раскинулось это море: холмы, которым нет числа. Зеленые волны то уходят вниз к равнине, то поднимаются вверх, отступают назад и снова накатывают. По холмам мягко стелется густой туман…

— Mist! Mist!^[2] — Все пассажиры смотрят в окно. — Nebel!^[3]

Мы въезжаем в туман и как будто погружаемся в молоко, вокруг ничего не видно.

По мере движения автобуса туман постепенно рассеивается… За окном — какой-то поселок. Неужели доехали? Но радость быстро угасает. Из-за тумана все мутное, но то, что я вижу, мне не нравится. Это место очень жуткое… Через белую дымку проступают очертания ветхих домов, и они такие мрачные, как будто в них живут чудовища.

На обочине стоят какие-то столбы. Они расставлены в произвольном порядке. Но когда глаза привыкают, а может, туман еще редеет, я поражаюсь: это не столбы, а люди! Они стоят в ряд вдоль дороги и не шевелятся. Их так много… И они грозно смотрят на нас.

— Мам… — Я тяну ее за рукав. Люди смотрят так недружелюбно, что по телу пробегает дрожь. — Мам, кто это? Что это за место? Мы будем жить здесь?!

Я вот-вот расплачусь. Я не хочу здесь жить! Эти дома и люди меня пугают.

Людей на обочине очень много… Они провожают глазами наш автобус. А вдруг они нападут?

— Нет, милая. Конечно же, мы не будем жить здесь. Эти люди нас не тронут.

Я слышу глухой удар. Из-за этого удара в автобусе поднимается переполох.

— Stone! Stone!^[4] — кричит кто-то сзади.

Люди вскакивают с мест.

— Stein! Schund!^[5] — кричат пассажиры в панике.

Кто-то из детей в автобусе принимается громко плакать.

От страха я судорожно вцепляюсь в мамину руку. Что это был за стук? На нас нападают?

— Родители! — раздается требовательный голос водителя. — Срочно пересадите детей от окон к проходу! Задвиньте занавески на окнах!

Я вот-вот расплачусь, но, посмотрев на лица мамы и папы, понимаю, что сейчас не время распускать нюни. Нужно выполнять распоряжение водителя.

И вот все дети сидят вдоль прохода, окна задернуты.

Мама прижимает меня к себе. Я зарываюсь носом в ее свитер, который приятно пахнет духами. Не хочу знать, что происходит вокруг.

Ударов больше не слышно… Паника проходит, никто не плачет, автобус продолжает движение уже без помех.

Через некоторое время нам разрешается открыть окна, и я смотрю на улицу. Страшных людей больше нет. Я вижу арку из разноцветных камней и яркую надпись: «Добро пожаловать в Голубые Холмы! Когда автобус въезжает в арку, я замечаю рядом с ней огромную корову, всю светящуюся яркими огоньками. Это меня успокаивает. Корова напоминает мне дом. И Рождество…

Я вспоминаю рождественскую ярмарку на площади Römerberg, которую мы посещали каждый год. Вся площадь была заставлена ярмарочными домиками, украшенными гирляндами, яркие огоньки которых весело мерцали и переливались. Я каталась на аттракционах, а потом мы прогуливались мимо красочных палаток с угощениями, откуда доносился терпкий запах жареного миндаля, а продавцы в нарядных старинных одеждах с улыбками зазывали посетителей ярмарки. Мы ели мед с корицей, слушали мелодичный звон колокольчиков, разглядывали в витринах разноцветные пряничные домики, фигурки из шоколада, сувениры и подарки…

Мы въезжаем в поселок. Многие дома еще только строятся, везде стучат и сверлят, валяется много строительного мусора. Но те дома, которые построены, выглядят очень мило, кажется, что они улыбаются нам.

А вот и наш домик, красуется на самой окраине поселка, на первой линии почти у границы. Узнаю его легко, ведь столько часов я изучала фотографии. Запомнила каждую черточку, каждое дерево рядом. Розоватые стены, оконные рамы расписаны причудливыми узорами. У нас будет свой собственный сад, где можно сажать много цветов и ягодных кустов. Нам с мамой нравится выращивать цветы. Несмотря на то что во Франкфурте мы жили в квартире, а не в доме, мы превратили балкон в оранжерею. Я уже представляю, как мы будем тут выращивать цветы и строить альпийские горки. Я куплю семь садовых гномиков! Я размещу их вокруг большущего розового куста. А еще мы устроим маленький пруд, в котором будут жить толстые лягушки.

Здесь, на окраине, автобус делает конечную остановку. Мы выходим из него, папа достает из багажного отделения огромные чемоданы.

— Ну вот, милая, это наш новый дом. — Мама обнимает меня сзади за плечи. — Тебе нравится?

Чистенький аккуратный дом похож на домик из сказки. Конечно, мне нравится!

Но тут вой вдалеке отвлекает мое внимание. Как будто протяжно кричат монстры. Я смотрю в ту сторону, откуда доносится жуткий звук, но вижу только сетчатый забор, огораживающий наш поселок, и пустынные холмы, тонущие в туманной пелене.

Что за страшное место находится там, за забором? Место, где воют чудовища, где никогда не рассеивается nebel и где живут такие страшные Schund.

* * *

Я быстро привыкаю к новому дому.

Мы с мамой много времени проводим в саду, рыхлим почву, выкорчевываем сорняки, сажаем цветы, прокладываем тропинки.

На третий день после нашего приезда кто-то украл светящуюся корову с главного въезда. По этому поводу даже провели собрание всех жителей Голубых Холмов. Видел ли кто-нибудь что-нибудь? Но никто ничего не видел, корова будто испарилась! Кому она могла понадобиться?..

На собрании так ничего и не выяснили. Сказали, надо будет принять меры, если что-то подобное станет повторяться.

Мне приходится много учиться, в частности учить английский, а еще мама занимается со мной русским: раз мы уже живем в России, то обязаны уметь говорить на местном языке. Русский маме нравится, она знает его еще со времен института, в то время она изучала историю и культуру России в Средние века, написала даже какую-то огромную книгу, которую потом опубликовали. Как рассказывала мама, чтобы ее написать, ей пришлось переворошить тонну документов, многие из которых не имели перевода. Так ей и пришлось выучить русский язык. Эх, а теперь она заставляет меня…

В школе, на удивление, учиться оказалось не так уж сложно: очень много людей приехало из Германии, поэтому специально для нас образовали целый немецкий класс, и нам не приходится изучать новые уроки на иностранном языке.

Корову у въезда поставили новую, я обрадовалась, когда ее увидела. Без коровы было как-то пусто и грустно…

Что до садоводства, мы с мамой пытаемся превзойти наших соседей-французов. Плющ на стенах их дома гуще и длиннее нашего, розы в саду дают больше бутонов, а цветочная арка — наряднее и пышнее. Гадкие французы! Почему у них все лучше? Может, дело в каких-то особых французских семенах или подкормках?

Место, в котором мы живем, мне нравится — оно похоже на ботанический сад во Франкфурте. Тут много растений и животных. По утрам в наш сад прилетают маленькие птички с хохолком и загнутым вниз клювиком. На дереве в саду я часто вижу белок, по вечерам в дальнем конце сада сопят ежи — таскают обрезки ткани и щепки, которые остались у нас после украшения сада. Мама говорит, это им нужно для утепления норы.

Один раз утром у порога я увидела зайца. А в другой раз — куропатку.

Мне больше не снятся сны о доме. Теперь мой дом — здесь.

* * *

Происходят неприятности.

Безжалостно выдернули все цветы в саду сестер Рихтер. Трупики бархатцев, ромашек и ноготков были разбросаны по дороге.

У Пирси украли велосипед.

У мисс Джонсон разбили все горшки у дома.

Кто-то проколол шины автомобиля Джозефа. Вытоптал и уничтожил весь газон семьи Бауэров.

Взломали кладовку Мартинеса, непонятно, украли злоумышленники что-нибудь или нет, но по всей улице валялись смятые коробки и банки, разбитые бутылки, содержимое их было рассыпано и разлито.

Это происходило в центральной части, до наших домов на окраине беспорядки не доходили.

Снова собрание, оно проходит в саду одного из управленцев. Все приносят стулья, рассаживаются по саду, обсуждают произошедшее. Детей на собрание не пускают, но мы все равно тут — обошли дом с другой стороны и подслушиваем.

Видно, что жильцы боятся. Кричат, что это сделали Schund.

— Они не люди, а звери! Чудовища!

— Нужно усилить охрану! Укрепить границу!

— Я боюсь отпускать на улицу своих детей!

— Нужно срочно принимать меры!

Управленец пытается всех успокоить. Взрослые приходят к соглашению — покупают несколько камер и устанавливают их на улицах. Теперь охрана будет следить за всем, что происходит в поселке.

* * *

Я люблю выходные, в эти дни никто не спешит на работу и в школу.

По утрам на улицах слышно, как распахиваются окна, — все выглядывают на улицу, машут друг другу и желают доброго утра.

Из раскрытых окон льется аромат кофе и свежих булочек. Смешиваясь с цветочным благоуханием, запахом листвы и земли, он разносится дальше по улицам.

В субботу по утрам люди выходят из своих домов, подметают тропинки, протирают от пыли фонарные столбы, лавочки, цветочные горшки и ограждения клумб. За уборкой соседи обсуждают друг с другом погоду, политические новости и курсы валют, затем переключаются на дурацкие ток-шоу и глупые сериалы. Также любимыми темами для разговора служат дом и огород. Как что улучшить, смастерить своими руками, починить и заменить.

Воскресенье — день отдыха от всего. Мальчик на велосипеде развозит газеты — кидает их прямо к дверям на крыльцо. На наше крыльцо он никогда не попадает, как будто нарочно целится в моих гномов и постоянно сбивает Ворчуна! Гадкий мальчишка!

Мы очень сдружились с одной семьей немцев, и теперь по воскресеньям в хорошую погоду мы зовем друг друга на Bratwurst^[6]. Устраиваем барбекю, запекаем колбаски на углях и пьем домашний лимонад. Весело болтаем и шутим.

* * *

В среду у Жаклин, француженки из центральной части поселка, пропал кот.

А в пятницу кто-то сжег флаги у школы, мы утром обнаружили на флагштоках обгорелые лоскуты.

И… К одному флагштоку было привязано мертвое тело кота Жаклин.

Schund.

Люди паникуют. Дети не выходят из домов без сопровождения взрослых. По вечерам на улочках, где раньше жители Голубых Холмов так любили прогуливаться под светом фонарей, теперь пусто. Все прячутся по домам.

Ночью я с трудом могу заснуть, перед глазами стоит ужасная картина: убитый кот на флагштоке…

Организуют добровольный патруль, теперь по вечерам жители собираются по три человека и патрулируют улицы.

А в одну из субботних ночей разгромили булочную Финке. Выбили все окна, все внутри разломали и подожгли.

И снова — собрание.

Все кричат, требуют принять срочные меры.

Принимают решение — будут строить прочный глухой забор и пропускной пункт с охраной. С этого момента никто из Schund не посмеет сюда зайти.

* * *

Спустя год.

Расправляю занавески на окнах. Должно быть четыре складки — ни больше, ни меньше. Иначе с улицы окна будут иметь неаккуратный вид.

Выхожу из дома, поправляю покосившиеся от ветра цветочные горшочки, привешенные к стенам.

Грустно смотрю на наш прудик: лягушки в нем так и не хотят поселяться.

Прыгаю по тропинке. Этим летом случаются две самые большие радости в моей жизни.

Первая — мне купили Барби! Вторая — меня приняли в девчачий клуб!

Девчачий клуб находится за первой линией домов, на подстриженной зеленой лужайке под окнами дома Ирмы.

Девочки собираются здесь, приносят свои драгоценные девчачьи сокровища, раскладывают на розовых покрывалах подушки и одеяла.

Принимают в клуб только тех, у кого есть Барби. Но это еще не все. Молд твоей Барби будет определять твое место в клубе. Если ты не знаешь, что такое молд, то не стать тебе членом клуба красотки Ирмы, никогда не стать!

Ирма — счастливая обладательница редкой старинной Барби. В девчачьем клубе Ирме, конечно же, отведено почетное место королевы у куста с гортензией. Рядом, на чуть менее престижных местах, располагаются подруги Ирмы — Агата и Гертруда, у них тоже достаточно редкие куклы Барби.

Этих кукол родители привезли дочкам из далеких уголков планеты. Поэтому Агата и Гертруда занимают важные места в клубе — справа и слева от его хозяйки. А вот тем, кто купил Барби в маленьком магазине игрушек у нас здесь, в Голубых Холмах, таких популярных молдов, как «Маки» и «Суперстар» — им на хорошие места в клубе рассчитывать нечего. Их места — под колючими ветвями декоративного барбариса. Никого не удивишь такими Барби! Ведь они есть у всех. Особенно если эти Барби — простые куклы в купальниках. Без всяких примочек — накладных волос, платьев, духов.

Моя Барби не Маки и не Суперстар. У меня даже не Барби, а Скиппер — сама Скиппер! Многие девчонки мечтают о Скиппер нового молда, с прошлого года эта кукла мелькает во всех журналах для девочек, и вот наконец-то она появилась в продаже. Мне сегодня утром доставили ее сюда из Америки!

Скиппер, вертящая в руках йо-йо, которое поднимается и опускается при нажатии рычажка на спине куколки. Скиппер, от которой пахнет клубникой, с разноцветными прядками, в голубом платье до пяток, в туфлях на огромной платформе, с модной сумочкой. Скиппер, к которой прилагается второе платье для дискотеки. Да, это все о моей Скиппер!

Многие девочки признали, что личико Скиппер намного милее, чем у Барби.

Я помню это долгожданное утро, когда мы с мамой получали на почте посылку. Когда я открывала коробку, вдыхала неповторимый запах новой куклы, откручивала проволоку, чтобы освободить свою любимицу. Помню, с какой радостью я помчалась в девчачий клуб.

Но, не добежав немного, я остановилась и продолжила путь не спеша, как будто просто гуляю.

— О, привет, Ирма! Привет, девочки! — сказала я, сделав удивленное лицо — притворилась, что забыла, что здесь находится их клуб.

— Привет, Ханна, — ответили они, даже не посмотрев в мою сторону, ведь до этого дня у меня не было Барби, а того, у кого нет Барби, для Ирмы и ее подруг просто не существует.

Я медленно шла мимо, не глядя на них, но нарочно повернув к ним мою куклу.

— А что это у тебя? — Одна из девочек, Гертруда, все-таки заметила!

— Ах, это… — сказала я небрежно. — Да вот, привезли сегодня. Из Америки. Это Скиппер.

— Скиппер? — Девочки побросали своих кукол. Мое сердце трепетало от радости! — Можно посмотреть? Это та самая?

— Да, та самая.

Я охотно подошла ближе и смело присела на покрывало — экое нахальство! Да Ирма будет визжать на весь поселок, если вдруг на покрывало усядется незваный гость! А тут промолчала.

Девочки по очереди вертели в руках мою куклу. Разглядывали вделанный йо-йо, щупали разноцветные прядки.

Я терпеливо выждала пару минут. Потом сказала:

— Ну, мне пора.

И протянула руку, намереваясь забрать куклу.

Девочки переглянулись, посмотрели на Ирму.

— Ханна, а ты не хочешь… — нехотя начала та. Я улыбнулась мысленно, потому что знала, что она предложит. Она не хотела этого говорить, но девочки так и просили ее глазами, и ей пришлось уступить. — Присоединиться к нам?

— К вам? Вступить в ваш клуб? — медленно проговорила я, делая вид, будто обдумываю это предложение и сомневаюсь, надо ли это мне. — Хм. Даже не знаю…

— Да! Оставайся у нас! — Гертруда стала уговаривать меня. — У нас здесь очень весело! Мама Ирмы сегодня испечет печенье с изюмом. А моя мама сделает имбирный лимонад.

— А еще завтра Дагмар принесет гадальные карты! Мы будем гадать! А я принесу лак для ногтей и наклейки! — подключилась Агата.

— Ну же, Ханна, давай! У нас правда весело! — добавила Дагмар.

Сама Ирма промолчала; я видела, что ей не нравится моя Скиппер, — она слишком классная, ни у кого такой нет, даже у нее, королевы клуба.

— Ну, хорошо, так и быть, — с притворной неохотой согласилась я. — Уговорили, вступлю в ваш клуб.

Вот так я стала новым членом девчачьего клуба. Мне отвели довольно неплохое место между клумбой с гиацинтами и армией садовых гномиков. Здесь нет колючих кустарников.

Здесь, под окнами дома семьи Оттль, девочки создали свое собственное государство. Мы приносим сюда свои сокровища — помады старших сестер, старые кольца мам, блестящие пуговки, гадальные карты, наборы для фокусов.

Здесь мы обсуждаем запретные темы и подслушанные краем уха беседы взрослых.

Сегодня на газоне в сборе не весь клуб, издалека я замечаю на покрывале только Агату и Дагмар.

Хорошо, что нет Ирмы. Я недолюбливаю Ирму, потому что она меня не любит. С тех пор как я принесла сюда Скиппер, ее Бренда перестала быть самой желанной куклой. Бренда — старинная кукла, она ничего не умеет делать, у нее нет никаких интересных особенностей. А йо-йо моей Скиппер всех завораживает.

Дагмар расчесывает свою куклу и клеит ей на волосы разноцветные звездочки. Агата красит ногти розовым лаком и жует печенье.

Я присоединяюсь к девочкам. Беру из своей шкатулки помаду, крашу губы. Потом переодеваю мою Скиппер.

— Хотите, расскажу одну страшную историю про Schund? — предлагает Дагмар.

— Конечно, хотим! — Мы с Агатой откладываем свои дела и с нетерпением смотрим на Дагмар.

Мы любим истории про Schund, подслушиваем разговоры о «сброде» взрослых. Эти рассказы всегда жуткие и пугающие.

Schund — страшные дикие существа. Они живут за забором, ходят в рванине и едят людей.

— Я подслушала эту историю у взрослых девочек вчера вечером, — начинает Дагмар. — Они говорили, что за забором есть один страшный дом с очень страшным подвалом, из которого нет выхода. Schund затаскивают в этот подвал маленьких девочек… И…

— И?.. — Мы с Агатой сгораем от нетерпения. Что же делают страшные Schund с маленькими девочками?

— Они снимают с них трусы, — заговорщицки шепчет Дагмар. — И суют им в попу железную палку до тех пор, пока не потечет кровь!

— О-о-ой! — Мы с Агатой испуганно переглядываемся. — Какой ужас!

Дагмар довольно улыбается: ее история произвела сильное впечатление.

— Schund очень любят маленьких светловолосых немецких девочек, — добавляет она, заплетая косу сначала своей любимице, потом самой себе. — Так что надо быть осторожными — не ходить в nebel.

Светловолосые немецкие девочки, мы с Агатой переглядываемся.

Мы никогда не ходим в туман — все страшные истории, связанные с Schund, всегда связаны и с nebel.

К нам присоединяются Ирма и остальные девочки. Ирма, как всегда, нарядная: на этот раз она надела голубое платье, а в косы вплела голубые ленты. Ее Бренда тоже в голубом наряде. Ирма держит в руках какой-то журнал. Вид у нее и девочек озабоченный, как будто что-то случилось.

— В чем дело, Ирма? — интересуюсь я.

— Ох, девочки… — Она качает головой. — Смотрите, что я вычитала сегодня в июньском журнале «Барби». Здесь статья о том, как отличить настоящую Барби от подделки. Сейчас зачитаю вам. Вот, нашла. «У настоящей Барби в глазах звезды, а не рубины. Если же вы увидели куклу с рубинами в глазах, будьте уверены, что перед вами подделка…»

Ирма поднимает голову и оглядывает нас с Дагмар.

Мы в панике поднимаем своих кукол. Я заглядываю в голубые глаза Скиппер.

Рубины.

Нет, не может такого быть!

— Уф-ф, звезды!.. — выдыхает Дагмар.

— И у моей Барби звезды! — Агата показывает ей свою Барби. И смотрит на меня: — Ханна, а что у твоей Скиппер?

Я прячу свою куклу.

— Дай прочитаю!

Я вырываю из рук Ирмы журнал и читаю сама. И правда… Ясно написано про рубины. Как же так?..

— У меня звезды, — говорю я спокойно.

Но Ирма смотрит на меня исподлобья.

— Дай посмотрю на Скиппер! — требует она.

— Не дам!

— А ну дай!

Она набрасывается на меня, вырывает Скиппер.

— Так я и знала! — кричит она и демонстрирует куклу подругам. — Смотрите все! Здесь рубины! Подделка!

Все по очереди разглядывают мою куклу.

— И правда… Рубины… Что же делать? — растерянно спрашивает Дагмар.

— Я знаю, что делать! — восклицает Ирма. — Все помнят наши правила? В клуб вступают только владелицы Барби. Настоящих Барби… Прости, Ханна, ты больше не можешь оставаться в клубе.

— Нет, Ирма, это не дело, — замечает Гертруда. — Пускай Ханна останется. Она с нами уже так долго. Ну и пусть рубины, какая разница?

— Нет, мы не можем ее оставить. Прости, Ханна. Нам придется тебя исключить.

Ирма смотрит на меня печально, но я вижу, что что-то не так. Она все это подстроила! Все знают, что Скиппер интересней Бренды! Вот она и подстроила все! Чтобы снова быть в клубе первой!

— Ты специально все так сделала! — кричу я на Ирму. — Хотела исключить меня! Ты все придумала! Моя Скиппер настоящая, это твой журнал не настоящий! Девочки, и вы ей верите? Она же врет нам! Да скажите вы что-нибудь, глупые девчонки!

Я с надеждой смотрю на них. Ну же, вступитесь за меня! Скажите что-нибудь! Но девочки смотрят вниз, изучают свои ногти либо расчесывают волосы куклам.

Ах вот, значит, как! Все против меня?

— Ханна… — Ирма говорит тихо, как будто успокаивает меня. — Мы понимаем, ты переживаешь. Это тяжело — узнать, что твоя кукла — подделка. Ты имеешь право обижаться на нас, мы тебя не виним. Но ты не можешь больше оставаться в клубе. Прости.

Ух, во мне кипят злые слезы! Я вскакиваю, хватаю свою Скиппер и ухожу прочь.

— Куда ты, глупая? — кричит Ирма мне вслед. — Там nebel! Тебя утащат Shund! Они заберут тебя в свой подвал!

И правда… Из-за слез в глазах я не вижу, куда иду, и невольно двигаюсь в сторону граничного забора. Но я слишком гордая и не буду реагировать на предупреждение Ирмы, не поверну назад.

Упрямо иду вперед, вскоре кончается наш поселок, дальше тянутся пустынные холмы. Я вхожу в nebel. Ничего не видно вокруг… Трава под ногами влажная, воздух холоднее, чем в нашем поселке. Везде белая пелена. Я дохожу до какого-то забора и не сразу понимаю, что нахожусь на границе. Забор здесь сетчатый, второй забор, бетонный, начали строить недавно и так далеко еще не протянули. Администрация подумала, что Schund не будут пробираться к нам через окраину, и обезопасили сначала центральную часть.

Я сажусь у забора на влажную траву.

Как Ирма могла так со мной поступить? Я считала, что мы подруги. А остальные девочки — они все молчали! Даже не подумали вступиться за меня. Тоже мне, подруги. Девчачий клуб. Ненавижу всех девочек клуба Ирмы!

Я прижимаю к себе Скиппер и плачу.

Вдруг я слышу какой-то шум, страшный ритмичный звук.

Ре-та-те-тет… Ре-та-те-тет…

Я тревожно замираю и смотрю в ту сторону, откуда доносится звук. Вспоминаю рассказ Дагмар о страшном подвале.

Schund. За мной идут Schund!

Глава 2

Что делать? Бежать? Но Schund услышат меня, если я побегу. Лучше, наоборот, сидеть тихо и не шевелиться.

Ре-та-те-тет… Ре-та-те-тет…

А страшный звук все ближе.

Я сжимаюсь в комочек и закрываю глаза, зубы стучат от холода и страха. Пусть Schund уйдут! Пусть уйдут!

— Эй! Ты кто такая? Чего тут делаешь?

Детский голос! Не могу разобрать слов и понять, какой это язык. Я поднимаю голову и по ту сторону забора вижу мальчишку, низкорослого и худого.

Страх немного проходит… Но тут я замечаю в его руках огромную железную rohr^[7], которой он ведет по забору, из-за чего и получается этот жуткий звук, и сердце снова бешено колотится. Несмотря на то что нас с мальчишкой разделяет забор, мне все равно страшно.

Я разглядываю незнакомца через железную сетку, а он в ответ задумчиво смотрит на меня, чешет макушку, тормоша лохматые черные волосы. Ух, какие страшные у него глаза. Почти белые, как nebel вокруг. На мальчишке широкие штаны, заправленные в огромные, выше колен, сапоги, длинная грязная рубашка, подпоясанная кожаным ремнем. К поясу привязано много всяких удивительных вещей. Какие-то мешочки и футляры, фонарик, ножик, циферблат от наручных часов и… Я визжу и отскакиваю в сторону. Ratte!^[8] К поясу мальчишки привязана дохлая ratte!!!

— Чего визжишь? Чего испугалась?

Мальчишка осматривает себя, а я все визжу.

— А, это…

О, нет! Он отвязывает ratte! Сейчас он кинет ее на меня! Перебросит через забор.

— Не пугайся, это Мальвина. Да, она немного попахивает — я поймал ее позавчера. Но она все равно еще клевая. Хочешь погладить?

Он протягивает ratte в мою сторону. Мой визг, думаю, разносится на всю округу.

— Ладно, понял. Только не ори. Вот, я убираю Мальвину, видишь?.. Мальвина, кажется, мы с тобой не нравимся нашей новой подруге.

Он снова привязывает ratte к своему поясу. Слава богу, он не будет ее кидать на меня через забор!

Но все равно я с беспокойством смотрю на железную rohr в руках мальчишки.

— Чего ты такая трусливая? Убрал я Мальвину, не съест она тебя. Чего боишься-то? Этой палки, что ли?

Он водит rohr по забору. Ре-та-те-тет….

— Я зову ее Китькина радость. Все коты у нас в округе ее боятся.

О чем он говорит? Я не понимаю ни слова. Но не остается сомнений: передо мной один из Schund. Только очень маленький. Даже помладше меня. Я первый раз вижу Schund так близко.

— Так кто ты такая? Ты не из нашего двора. В Лоскутках я всех знаю. Платье на тебе красивое, наши девчонки не ходят в таких. У нас Катька один раз напялила платье с оборками, так наши дворовые девки быстро ей их оборвали… Налетели, как стая ворон, и оборвали. Такие злющие у нас девчонки. Может, ты из Коробок? Они там получше нас одеваются. Если повезет, там даже платье не порвут, если надеть. Если ты из Коробок, то чего забралась так далеко? И зачем перелезла за забор? А чего у тебя с лицом? Ты чего ревешь?

Он о чем-то меня спрашивает… От злости и обиды в горле встает ком. Я хочу проглотить его, но нет… Он вырывается наружу. Я вдыхаю побольше воздуха и высказываю мальчишке все, что произошло со мной, трясу куклой и тычу ей в nebel, в сторону, откуда я пришла.

— Гадкие девчонки… Они сказали, что я не могу больше быть в их клубе. Ирма обманула всех! Все ей поверили! Она сказала, что моя Скиппер не настоящая! Это все Ирма, Ирма! И ее дурацкая кукла Бренда. Но я знаю, Скиппер настоящая! Ирма просто мне завидует! Хочет быть первой в клубе, но все девочки знают, что Скиппер интересней Бренды! Бренда ничего не умеет делать, а у Скиппер есть йо-йо-о-о…

На последних словах я уже реву в голос и икаю, задыхаясь.

Мальчишка смотрит на меня странно, как будто я сказала что-то нелепое.

— Так ты не из наших… Ты из этих… Оттуда, — печально говорит он и показывает рукой в сторону Холмов. — Иностранка, значит. Мне кажется, ты немка. У меня дед, когда под старость с катушек съехал, почему-то стал считать себя русским шпионом в нацистской армии. Ух, и намучились мы с ним! Постоянно что-то орал на немецком… Где он его выучил? Всю жизнь на фабрике проработал, галоши делал. Но слова похожие на твои. Так что думаю, ты немка. Не реви! Я хоть не понял ничего из твоего тарахтенья, одно мне ясно: тебя кто-то обидел!

Мальчишка говорит непонятные слова и лезет ко мне через забор.

Он спрыгивает на землю, дотрагивается до меня пальцем. Я всхлипываю и смотрю на него сверху вниз: он ниже меня на полголовы. И совсем не страшный, я его больше не боюсь.

— Не реви, маленькая немецкая девочка! Пойдем, накажем твоих обидчиков!

Он кивает на мою куклу. Я улыбаюсь. Кажется, я понимаю, что он хочет! Он хочет мне помочь отомстить гадким девчонкам!

Я указываю в сторону домов:

— Ирма! Ирма!

— Ирма, значит, виновата? Ну что ж, устроим Ирме капут!

Мы переглядываемся. Это странно… Видеть маленького Schund так близко. И так странно… Что рядом с ним мне хорошо. У него добрые глаза. Он не будет меня есть, и rohr тыкать в меня тоже не будет.

Он протягивает мне ладошку:

— Меня Никита зовут. Ни-ки-та.

— Ханна. — Я пожимаю его руку — надеюсь, она не измазана крысиными кишками. — Твое имя очень странное. Можно, я буду звать тебя Кит? — Показывая на себя, я повторяю: — Ханна. — А потом показываю на него: — Кит.

— Кит? — удивляется мальчик. — Мне нравится! Только знаешь, кто такой кит у нас? Сейчас нарисую.

Из одного из своих футлярчиков он достает огрызок карандаша и смятый листок бумаги. Быстро рисует на нем что-то, потом показывает мне.

— Вот. Это кит.

Я смотрю на листок. Мальчик здорово рисует! Он нарисовал огромного Wal^[9], который выпускает фонтан.

— Это Кит? Мы называем их Wal. Очень красивый рисунок! Мы думали, вы дикари, едите людей. А вы так здорово умеете рисовать… Ты необычный мальчик, Кит-Wal. И я рада, что встретила тут тебя.

Мы крадемся по Холмам. Трава влажная, и мои ноги в летних замшевых туфельках совсем промокли.

Ничего не видно сквозь туман, но мне уже не страшно заблудиться, ведь теперь я не одна.

Кит бодро вышагивает рядом, насвистывая какую-то песенку.

Буф-буф-буф — привязанная ratte болтается и стукается о его ногу.

— Сколько тебе лет, Кит?

— Чего хочешь? Не понимаю я по-вашему! Вы говорите так резко и отрывисто. Никогда в жизни не буду учить немецкий!

— Лет. — Я кладу ладонь себе на грудь, а потом показываю ему обе руки, загнув один палец. — Мне — neun^[10].

— А… Сколько лет. Тебе найн? Девять? А мне — восемь.

Он показывает две руки, загнув на каждой по пальцу.

— Acht^[11], — говорю я.

— Ахт? Это по-вашему восемь, что ли?

— Acht.

— Ну и черт с тобой. Пусть будет ахт.

— Мы пришли!

— Ну ни фига себе у вас домины! — мальчик присвистывает. — Похожи на пряничные домики из сказки про Гензеля и Гретель. У меня была такая книжка с картинками. А ты, кстати, похожа на Гретель. — Он трогает меня за волосы. — На картинках у нее были такие же косички.

Я веду его к клубу. По чужим садам мы подбираемся ближе. Проползаем под садовой телегой дедушки Аццо, обходим прудик и водяную мельницу миссис Джексон, топчем цветники семьи Липман. И вот наконец мы у дома семейства Оттль. Забираемся в кусты мадам Бюжо, живущей по соседству. Я показываю на девчачий клуб. По-женски поджав ножки, как маленькие леди, девочки пьют чай; на покрывале расставлен настоящий чайный сервиз: ажурные фарфоровые чашечки, изящный заварочный чайник, сахарница. На красивом блюде лежат разноцветные пирожные-сердечки.

— Видишь тех девчонок под окнами? Вон та, что у самого окна — это Ирма.

— Так вот эти девчонки тебе что-то сделали? Кто из них Ирма и Бренда? Сейчас я им задам перцу…

— Смотри. — Я разворачиваю его к себе, берусь за свои косички. — Ирма — она с косичками. Бренда — ее кукла. — Я показываю на Скиппер.

— Все, понял, не тупой. Сейчас мы устроим маленькое представление.

Кит встает.

— Эй, ты куда? — испуганно спрашиваю я.

Нас же заметят! Чего он удумал?

— Пошли за мной.

Мы подходим к колонке, от которой отходит длинный шланг. Он тянется до самых окон, к другому его концу прикреплена поливалка. Она находится прямо возле девчонок. Теперь я поняла! Какой же Кит сообразительный! Он хочет пустить воду!

— Ну, ты готова?

Я радостно киваю. Он отворачивает кран.

Девчонок обдает дождем. Визжа, они в панике вскакивают с покрывала, толкая друг друга, топча свои сокровища, и в спешке убегают в разные стороны.

— Вот и все, — Кит заворачивает кран.

Мы подходим к мокрому покрывалу. Девчонки даже оставили своих кукол…

Ага, вот и Бренда! Валяется на траве, брошенная хозяйкой. Я хватаю ее, собираюсь убежать, но решаю немного задержаться. По-королевски прохаживаюсь по покрывалу, давлю ногами все, что можно раздавить — печенье, чашки, зеркальца, шкатулки…

Закончив свое гадкое дело, киваю Киту и поднимаю руку с куклой:

— Бренда.

Кит улыбается, как Чеширский кот из сказки про Алису.

— Пойдем отсюда, пока нас не засекли.

Мы заходим за дом и прячемся в кустах, опустившись на корточки.

— И что мы будем с ней делать? — спрашиваю я.

Кит снимает с куклы платье. — Есть у меня пара идей…

Из футлярчика на поясе он достает зажигалку.

Я с нетерпением ожидаю, какое наказание ждет Бренду.

Кит подносит к лицу Бренды зажженную зажигалку.

Внутри меня что-то пищит. Причинять куклам боль — это жестоко, жестоко!

Но я давлю этот писк и с наслаждением наблюдаю, как течет краска с некогда голубых глаз Бренды. Смываются звезды, смываются глаза. Резиновая кожа на лице вспучивается, загораются волосы. Едко пахнет химикатами.

Кукла истекает жженой резиной. Огненные голубые капли падают на землю с характерным приятным звуком.

Вж-ж… Вж-ж…

Кит больше не может держать куклу и бросает ее на землю.

Лицо и прекрасные кудрявые волосы Бренды сгорают полностью, а твердое пластиковое тело просто чернеет.

Мы с восторгом смотрим на изуродованную куклу, которая всего пять минут назад была такой прекрасной.

— Это — первый подарок, который мы оставим Ирме, — говорит Кит. — Но есть еще один.

Он снимает с пояса Мальвину, берет платье Бренды.

— Фу! Какая гадость! — морщусь я, понимая, что сейчас будет.

И вот в руках у Кита — дохлая ratte в прекрасном голубом платье принцессы.

Кит берет Мальвину, я — почерневшую Бренду, и мы продвигаемся по кустам и лужайкам к клубу, желая посмотреть, что делают девочки.

Промокшие до нитки, они ходят вокруг покрывала. Ирма, вся в слезах, нервно бегает по газону, ища свою любимицу. Некоторые девочки тоже плачут, бережно собирая осколки своих раздавленных зеркал и шкатулок.

— Где дом Ирмы? — Кит складывает руки домиком. — Ирма. Дом. Надо положить Бренду и Мальвину ей под дверь. Скорее всего, сейчас девчонки разбредутся по домам — вот ору-то будет, когда Ирма эти чудища увидит!

Мы незаметно пробираемся под окнами к входной двери дома семьи Оттль.

Кладем остатки Бренды и принцессу Ratte под дверь, пулей убегаем в кусты и ждем. Минут через десять слышатся легкие шаги и девчачьи всхлипывания: Ирма возвращается домой.

Через минуту раздается нечеловеческий вопль. Крик такой пронзительный и громкий, что от него закладывает уши. Я с испугом смотрю на Кита: а не перегнули ли мы палку? Но он ободряюще мне кивает.

Ирма не умолкает. Дело сделано, теперь мы отомстили гадине. Устав слушать ее крики, мы уходим обратно по Холмам к забору — теперь здесь наше с Китом Королевство.

Садимся у забора. Несмотря на то что тут сыро и промозгло, и сквозь туман совсем не проходит солнечный свет, мы, прижавшись плечами, смеемся и с восторгом обсуждаем сегодняшнее приключение. Правда, совсем не понимаем друг дружку. Но это неважно.

— Wie spät ist es?^[12] — говорю я, показывая на воображаемые часы на руке. Я совсем потеряла счет времени… Меня будут ругать.

Кит снимает с пояса висящие на цепочке карманные часы, дает мне. Уже восемь часов!

Я вскакиваю.

— Уже поздно! Меня будут ругать! Мне пора идти!

Кит расстраивается.

— Тебе пора домой? А завтра? Ты придешь сюда завтра? В какое время? — Он трясет часами.

Я смотрю на него и вдруг понимаю, что очень-очень, ну просто мечтаю прийти сюда еще. Завтра. Послезавтра. Буду приходить сюда каждый день. Я безумно хочу дружить с этим маленьким странным Schund, хотя не понимаю ни слова из того, что он мне говорит.

Я беру у него часы, верчу их в руках.

— Знаешь, похоже, что теперь ты — мой единственный друг. Я обязательно приду сюда завтра. — Показываю на двенадцать часов на циферблате. — Zwölf Uhr^[13]. Я приду сюда в это время.

— Я буду ждать тебя, пряничная девочка! — Он снова улыбается, как кот из сказки, и, забрав часы, лезет обратно за забор.

Он уходит в свой nebel, я ухожу в свой.

Дома я сижу у себя комнате и расчесываю волосы Скиппер.

Такой странный день… Все так резко перевернулось, встало с ног на голову. Я мечтала о дружбе с Ирмой и ее подружками уже очень давно, стать членом их клуба было смыслом моей жизни, а теперь… Теперь все изменилось.

И еще этот мальчишка из Schund… Который оказался совсем и не похож на Schund в моем представлении.

Неужели мы теперь друзья?

Скиппер…

Я смотрю на куклу и думаю, думаю… Что-то перевернулось не только в мире, но и внутри меня. Я будто в одночасье стала чуточку взрослее.

Кукла больше не доставляет мне радости.

Я беру розовую коробку, в которой она ко мне приехала.

Смотрю на Скиппер. Глажу ее волосы, оправляю платье, вдыхаю ее сладкий запах.

Аккуратно опускаю ее в коробку, кладу коробку в плотный черный пакет и убираю на самую верхнюю полку шкафа.

Больше я никогда не увижу Скиппер, даже во время суматошных сборов при переезде обратно во Франкфурт. Возможно, она и после нашего возвращения в Германию будет лежать где-то у меня дома в розовой коробке и улыбаться самой себе нарисованной улыбкой.

Глава 3

Я надела красное платье, а мама вплела мне в косу красную ленточку.

Иду сквозь nebel, мокрая трава цепляется за оборки на юбке, не дает мне идти. Подол платья весь намок.

Будет ли он ждать меня там, у забора? Или уже ушел? Я обещала прийти в двенадцать, но уже гораздо позже. Мама меня задержала. Ждет ли он?..

Сердце колотится от волнения. Он там! Я различаю его худую фигурку в тумане: Кит стоит по ту сторону сетки, смотрит на меня.

— Ну, здравствуй, пряничная девочка, — улыбается он. — А я уже хотел идти тебя искать.

— Прости, мама задержала. Ты сегодня такой красивый — чистая рубашка тебе идет. И волосы причесал. Так очень здорово! Особенно без висящей на поясе ratte.

Действительно, Кит изменился. Он больше не похож на дикого Schund.

— Только вот… — Я указываю на rohr у него в руках, с которой он не расстается. — Без нее ты выглядел бы еще лучше. Но я знаю, что ты с ней ни за что не расстанешься.

— Ни черта не понимаю, чего ты говоришь! Но это неважно, мне просто нравится слушать твой смешной язык. Ой! Какие у тебя сегодня смешные червяки в волосах!

Он смотрит на мою прическу. Что он говорит? Думаю, благодарит меня за комплимент. И, наверное, говорит, что ему нравятся мои ленточки.

— Спасибо, их мама вплела, — улыбаюсь я.

Мы смотрим друг на друга через сетчатый забор.

— Знаешь… — Мне в голову приходит идея. — Не хочешь перелезть ко мне? В такой одежде ты не отличаешься от наших детей, и никто ничего не заподозрит. Лезь! У нас есть классные качели! На них можно крутиться «солнышком». А еще у нас открылся новый магазин, и всем у входа раздают воздушные шарики. А еще печенье! Если повезет, и нам хватит. Пойдем!

— Чего хочешь? Зовешь меня куда-то? К вам? Ты думаешь, это хорошая идея? Ну, пойдем. — Он лезет на забор. — Отойди в сторону, я прыгаю.

Печенья нам не досталось, но мы получили свои шарики, привязали их друг другу к запястьям, чтобы не улетели. У меня было немного денег, и я купила нам с Китом мороженое.

Мы сидим на качелях, лакомимся мороженым, а в воздухе сталкиваются наши воздушные шарики. Я очень горда за нас, мы совсем как взрослая пара. Никто вокруг не смотрит на Кита со страхом, все принимают его за своего, они не видят в нем Schund.

Кит очумело вертит головой, я вижу, что для него все любопытно и непривычно. Ему непривычен наш мир. Он что-то спрашивает у меня, но я не понимаю… Я бы с радостью ему все рассказала, ответила бы на все вопросы, если бы знала русский язык.

Этот день мог бы быть прекрасным. Одним из самых лучших дней за это лето, но…

Как и в прошлый раз, все мне портит девчачий клуб. Ирма.

Я вижу издалека девочек из клуба, которые направляются в сторону детской площадки. Ирма идет в центре, гордо задрав подбородок, и держится чуть спереди. Королева, фу-ты, ну-ты!

И тут она замечает меня. И Кита. От удивления она останавливается на пару секунд.

— Хей! — громко говорит она своим подружкам. — Я узнаю этого мальчишку! Я заметила его вчера, когда кто-то залил наш клуб. Он бродил в это время вокруг кустов. Это был он — он нас залил! И Ханна с ним? Она с ним заодно!

Девочки подходят и окружают нас. Ирма с возмущением смотрит то на меня, то на Кита.

Я встаю с качелей.

— Ты не права, Ирма! — я пытаюсь защитить нас с Китом. — Ты ошиблась! Мы здесь ни при чем! Нас вообще рядом с твоим домом вчера не было, когда кто-то повернул кран и затопил вас!

— А откуда ты знаешь, что кто-то повернул кран? Я об этом не говорила.

Ирма подозрительно смотрит на меня.

Черт! Она поймала меня на лжи.

— Ага! Значит, это была твоя идея! — кричит Ирма. — Это ты нам все разломала!

Она толкает меня. Я плюхаюсь обратно на качели.

Кит вскакивает и толкает Ирму:

— А ну, не тронь ее!

— Ах, ты, гадкий мальчишка! — кричит Ирма. — Кто ты такой? Ты не с нашей улицы! Кто ты такой и чего приперся сюда?

— Только попробуй тронуть ее еще раз! — Кит хватает с земли железную rohr и замахивается на Ирму.

Ирма отскакивает в сторону — rohr не задевает ее.

— У него rohr, rohr! — верещат девочки и расступаются.

Ирма выпучивает круглые от ужаса глаза. Она начинает понимать.

— Да это же…

— SCHU-U-U-UND!!!!!!!!!!!! — хором кричат девочки и разбегаются в разные стороны.

Наша ссора привлекает внимание. Взрослые прохожие оборачиваются и удивленно смотрят на нас. Некоторые уже идут в нашу сторону.

— Schund! Schund! — продолжают кричать девочки.

Нас с Китом окружает свита Ирмы, а также близко подходят некоторые взрослые, мы жмемся друг к другу от страха.

— Ханна, этот мальчик правда пришел с той стороны? — спрашивает меня один из наших соседей, дедушка Аццо.

Я молчу, понурив голову.

— Ханна, — строго говорит дедушка Аццо. — Если это так, то ему надо немедленно покинуть наш поселок. Мы обязаны вызвать охрану. Ты же понимаешь, он чужой, ему не место здесь.

— Бежим, Кит! — кричу я и хватаю Кита за руку.

Не хватало еще взрослых разборок и охраны! Киту тогда не поздоровится.

Он понимает меня, мы прорываем живое кольцо и пулей убегаем под дикие вопли девчонок.

— Вон отсюда, Schund! — слышу я противный визжащий голос Ирмы. — Убирайся обратно в свою помойку!

Прочь! Бежим прочь! Обратно в спасительный nebel, который скроет нас от посторонних глаз. Обратно к своему забору.

У забора мы садимся на траву и прижимаемся друг к дружке. Я плачу — мне очень обидно!

— Ненавижу Ирму! — всхлипываю я. — Она теперь не даст мне проходу. Будет мучить и дразнить! И теперь ты не сможешь бывать со мной здесь — если Ирма увидит нас вместе, то снова будет вопить на весь поселок.

— Не переживай! — говорит Кит. — Эта Ирма просто завидует тебе. Она страшная, как ведьма. И толстая. И нос у нее размером с картошку. И вредная она. А ты милая. Вот она и злится. Но мне, наверное, не стоит больше к тебе лазить, а то Ирма снова разорется. Давай в следующий раз ко мне пойдем? Я тебе много всего интересного покажу.

Мы сидим под забором до самого вечера, а потом прощаемся, я снова обещаю прийти завтра в двенадцать. Смотрим друг на друга перед тем, как дурацкая сетка снова разделит нас на два разных мира.

— У тебя червяки из волос повылазили. — Кит подтягивает ленточки в моих косичках. — До завтра! Я буду ждать тебя, пряничная девочка! — Говорит он и лезет на забор.

И снова он уходит в свой nebel, а я ухожу в свой.

* * *

— Я слышал, на детской площадке сегодня был какой-то переполох, — говорит папа за вечерним чаем, перелистывая страницы газеты.

Я лежу на ковре, собираю паззл с изображением замка. Крыша не хочет складываться! Когда слышу папины слова, кусочки мозаики выпадают из рук.

— Переполох? — удивляется мама, которая рисует на новых цветочных горшках яркие полосы. — Нет, не слышала об этом. Я целый день была у Джоанны, сегодня первый день, как работает ее магазин — и ей нужна была помощь с открытием. А что там случилось?

— На детскую площадку пришел какой-то дикий мальчишка из Schund… Он принес с сбой оружие — острую палку — и напал на наших детей. Хорошо, что никто не пострадал. Ханна, ты что-нибудь слышала об этом?

— Нет, папа, — спокойно отвечаю я, а внутри все кипит от злости и несправедливости.

— Боже мой, это ужасно! — возмущается мама. — За что мы платим охране? За то, чтобы дикие твари лазили к нам через забор? Нужно пожаловаться управленцу, это не дело!

— Согласен. Завтра же отправлю жалобу. А еще надо сообщить в санитарную службу, чтобы обработали все карусели. Наверняка мальчишка притащил на себе кучу микробов. Не хватало еще заразиться! Ханна, ты мыла руки после улицы?

— Мыла.

Я все еще ищу кусочки крыши для замка, стараюсь говорить спокойно. Весь гнев и всю свою ярость прячу в невидимый сундучок.

— Вымой еще! И возьми с верхней полки антибактериальное мыло!

— Хорошо, папа, — встаю я и послушно иду в ванную.

— Три раза, Ханна. Мой руки три раза и не меньше чем по десять секунд! Я слежу за тобой из гостиной и считаю вместе с тобой!

— Да, папа.

Я мою руки так, как сказал папа, вслух громким голосом отсчитываю секунды и думаю, что никогда раньше мои любимые и обожаемые родители не были так далеки от меня, как сейчас.

* * *

Перед выходом из дома я глубоко вдыхаю. И выдыхаю. И снова вдыхаю. Я знаю, что меня ждет за калиткой. Это надо просто перетерпеть… Всего полминуты позора — и я убегу. Уйду в nebel, где меня ждет мой Кит. Мой друг. Мой защитник. Мой могучий Wal. Нужно просто пробежать через весь этот кошмар. Полминуты — и я свободна.

Я толкаю дверь. Солнечный свет слепит глаза, и некоторое время я не могу видеть.

— Müllbraut! Невеста с помойки! Глядите, вон она идет, Müllbraut! Помоечная невеста!

Перед калиткой у забора стоят все девчонки и мальчишки с нашей улицы. Ирма подговорила всех… Меня обсыпают листьями и мелкими камешкамии. А кто-то кидает в меня банановую кожуру и банку из-под газировки.

— Müllbraut! — Злые девчонки и мальчишки обступают меня, не давая прохода.

— Пожалуйста, дайте пройти! — отчаянно кричу я.

Все смеются.

Ирма водружает мне на голову венок из травы.

— Та-та-та-та-а-ам!.. — пропевает она несколько тактов свадебного марша. — Где же твой женишок, Невеста с помойки? Бросил тебя?

Они все смотрят на меня с усмешкой. Господи, ну почему они все такие жестокие! Со многими из них я дружила раньше, не понимая, что под их напускной добротой скрываются гниль и чернота.

Противные дети начинают дергать за волосы и больно щипать за руки. Кто-то дергает за платье, и слышится неприятный звук рвущейся ткани.

— Пустите меня! — кричу я и закрываю лицо руками.

Мне так тесно и нечем дышать, хочется упасть на землю, но я из последних сил держусь. Я не доставлю им такой радости, я не упаду!

Меня ждет Кит-Wal. Надо думать только о Ките!

Это придает мне сил: я вырываюсь и бегу прочь. В спину мне летят оскорбления и злой смех.

Бегу по холмам. Бегу к своему мальчишке.

— Кит! Кит! Ты здесь! — Я бросаюсь на сетку.

— Что с тобой? Ты как будто от медведя улепетываешь! Чего такая напуганная? — По ту сторону сетки он смотрит на меня испуганно. А потом хмурится, и я вижу, что в глазах его теперь пляшут злые чертенята. — Опять эти ведьмы тебе что-то сделали? Ух, я им щас!

Он в сердцах резко проводит rohr по забору.

По округе разносится жуткий звук: ре-та-те-тет…

— Нет, не надо, Кит! — я улыбаюсь, скрывая слезы и грусть. — Все хорошо, правда. Давай не будем портить этот день.

— Ты улыбаешься. Значит, все хорошо? Ну, тогда лезь ко мне! Сегодня моя очередь водить тебя по своей стороне.

— Ты меня куда-то зовешь? В свой nebel? Но как я перелезу… На мне ведь платье.

— Давай я помогу тебе. Девчонки всегда такие беспомощные.

Он перелазит на мою сторону. Я карабкаюсь по сетке вверх, перебираюсь на другую сторону. Это очень волнительное чувство, ведь я первый раз нахожусь на территории Schund. Не считая дня приезда, когда колонна автобусов с поселенцами проехала через их поселок. Но сейчас уже построили дорогу в объезд, чтобы больше не пересекаться с местными.

Я оправляю оборки на платье.

— Куда мы пойдем?

Кит довольно улыбается.

— Я покажу тебе кое-что. Тебе это понравится. Ты любишь картины? Я поведу тебя в наш район — у нас целые дома с картинами на стенах, представляешь! У нас все здорово рисуют. И разукрашивают свои дома. Об этом словами не расскажешь — это надо видеть! Там огромные картины на стенах! Пошли…

Он мне что-то хочет показать… Мы идем через nebel, переходим реку по шаткому мостику из досок, ржавых бочек и автомобильных шин, потом идем по холмам. И оказываемся в странном месте. Горы земли, камней, металла и досок, рельсовые пути, на которых стоят ржавые товарные вагоны, укатанные дороги, по которым ездят самосвалы.

Руда! Сюда свозят золотую руду! Удивительно, но камни, которые экскаваторы грузят в вагоны, совсем не похожи на золото, на вид они грязно-бурого цвета.

В воздухе так много пыли, что в горле першит, в нос бьет резкий запах мазута.

— Мы еще не пришли. Это — территория шахт. Нам вообще-то здесь находиться нельзя, но мы прошмыгнем, нас не заметят.

Кит ведет меня вдоль рельсов. Постепенно людей становится все меньше, мы отходим все дальше от места работ — вокруг лишь каменистая почва да худые деревца, изредка на путях попадаются одинокие товарные вагоны.

Мы проходим мимо одного из крытых вагонов и слышим голоса внутри. Кто-то утробно смеется. Дверь откатывается в сторону, вниз спрыгивает человек. От одного его вида трясутся коленки. я сразу понимаю, что это Schund. Грязная одежда, немытые слипшиеся волосы, грубое лицо и дикие, злобные глаза.

— Эй, мальки, чего вы тут шляетесь? — рычит он. — Разве родители не дерут вам задницу за то, что вы без спросу по шахтам шаритесь?

Следом из вагона выпрыгивают еще один мужчина.

Страшные люди подходят к нам. Я хватаю Кита за руку: мне страшно.

— Мы не на шахты, — спокойно отвечает Кит. — К реке ходили.

Кит крепко держит меня. Он тоже сильно нервничает.

— Нечего там шляться! Там полно диких собак! — Schund говорит с усмешкой, а потом переводит взгляд на меня. — Эй, а что за пигалица с тобой? Не припомню у нас такую. Расфуфыренная… Из Коробок, что ли? Ты кто такая?

Я понимаю, что он обращается ко мне. Молча опускаю голову.

— Эй, язык проглотила, что ли? Отвечай, когда взрослый с тобой разговаривает!

— Ее Машка зовут, — отвечает за меня Кит. — Она моя соседка, и мы уже уходим.

Кит тянет меня за руку, намереваясь увести прочь от этих людей. На секунду я поднимаю голову и смотрю в глаза страшному человеку. Он что-то заподозрил. Смотрит недобро.

— А ну, стоять! Пускай ответит сама! Отвечай, кто ты такая? Как тебя зовут? Ты не с наших Лоскутков!

Он вцепляется мне в плечо холодными пальцами, поворачивает к себе. Его руки плохо перевязаны грязными бинтами, какие-то из них слезли, и я чувствую прикосновение грубой и жесткой кожи. Кит рычит и бросается на него, но второй агрессор оттаскивает его и крепко держит. Кит кричит и пытается вырваться.

Schund наклоняется ко мне. Его лицо совсем близко… От него несет чем-то мерзким, кислым, тошнотворным. Кожа на лице вся в рубцах и буграх.

Я трясу головой. Нельзя говорить. Нельзя!

— А ну, отвечай! — встряхивает он меня.

— Оставь ее! Только попробуй ей что-то сделать, убью тебя! Отвечаю, найду и убью! — кричит Кит.

Я сдаюсь. Не могу выдержать этого кошмара. Я просто хочу, чтобы все кончилось.

— Ханна. Меня зовут Ханна. Я пришла сюда из Голубых Холмов.

Неожиданно услышав иностранную речь, он ослабляет хватку. Но лишь на секунду.

— Ага!!! Она из этих! Так я и знал! Крупную рыбу мы поймали! — Schund смотрит вокруг. — Никого нет! Тащим ее в вагон!

Страшный мужчина зажимает мне рот, чтобы я не закричала. Поднимает меня в воздух и несет к вагону.

Меня бросают внутрь на деревянный пол. Что со мной будет? Сделают ли они мне больно?

Наверное, это они — те самые Schund, про которых ходят страшные истории среди наших детей! Это они делают с маленькими девочками жуткие вещи!

Я кричу, но страх так велик, что я издаю лишь писк. Сердце вот-вот разорвется на части. Сейчас произойдет что-то ужасное…

Этот бродяга стоит в проеме, довольно смотрит на меня своими страшными глазами, как кот, который загнал мышь в ловушку.

Я беспомощно озираюсь. Они превратили вагон в свою берлогу: на полу — грязный комковатый матрас, рядом — трехногая табуретка, покрытая газетой. На табуретке стоят стаканы… я хватаю один стакан и бросаю его в Schund. Но мне не хватает сил даже на то, чтобы добросить до него: стакан падает у его ног и разбивается вдребезги.

Schund усмехается. Поднимает ногу и давит каблуком сапога осколки стекла. Я слышу неприятный хруст. Страшный человек совсем близко… Я вдруг думаю о том, что больше не увижу голубое небо. И не полакомлюсь имбирным печеньем. Последнее, что я увижу — это жуткие язвы на его коже, последнее, что почувствую — это кислый запах его дыхания.

Вдруг снаружи раздается шум, как будто кто-то дерется. Неужели к нам с Китом пришли на помощь? Невидимая рука хватает Schund сзади и выбрасывает из вагона. Я подбегаю к выходу и вижу, как снаружи двое незнакомцев дерутся с Schund. Взрослый мужчина, огромный, как гора, и мальчишка, удивительно похожий на него — крупный и высокий. Кит не отстает — он освободился и вовсю машет своей rahr.

Я готова прыгать от счастья. Меня спасут!

— Бандура, ты опять за свое? — кричит на бродягу мой спаситель-великан, прижимая его к земле. — Только из тюряги вышел и снова взялся за старое? Любитель полапать малолеток!

Его сообщник не стал ввязываться в драку и трусливо бежит прочь.

Кит и второй мальчик подходят к грязному мужчине на земле.

— Да я что, Брык? Я ничего! — Schund жалобно скулит и сжимается в комок. Какой же он жалкий! И какой крошечный по сравнению с моим спасителем! — Я же так… просто попугать. Чтобы не ходила девчонка черт знает где. Для ее же пользы. Здесь же опасно. Твари всякие рыщут…

— Самая большая тварь — это ты, Бандура! Пошел вон отсюда!

Мой спаситель отпускает его, и Schund вскакивает и бросается бежать со всех ног.

Мужчина отвешивает Киту увесистый подзатыльник.

— Ну, па… — обиженно произносит Кит.

— Чего тут шныряешь? Сказал же: только возле дома гулять! Как перцу в зад натолкали, везде бегает. Здесь вообще нельзя посторонним находиться! Сторож поймает — всыплет соли. Тут уроды всякие рыщут… А ты еще девчонку чужую сюда притащил!

Все трое оборачиваются на меня.

Я смотрю на них… И понимаю, что они родственники! У всех черные волосы, стоящие торчком, острые нос и подбородок, все трое одинаково хмурят брови и морщат нос.

Только вот Кит очень маленький по сравнению с мужчиной и вторым мальчиком, совсем крошечный…

Эти двое, наверное, отец и старший брат Кита.

— Иди сюда, милая. Все кончилось. Сейчас мы отведем тебя домой.

Спаситель спускает меня вниз.

— Откуда ты? Из Коробок?

— Меня зовут Ханна, я из Голубых Холмов, — говорю я.

Зачем? Они все равно меня не понимают.

Пораженные отец и старший сын отступают на шаг назад.

— Боже, Кит… Она… из них? Ты притащил сюда девчонку нефтяников? Своих девок мало, иностранку тебе подавай?

Старший мальчик хихикает — и очень зря. Через секунду подзатыльник достается и ему.

— Чего смешного, Глеб? — рычит отец.

Брат Кита умолкает и смотрит в землю.

— Ее зовут Ханна, — хмуро говорит Кит. — Она моя подружка.

— Подружка? Ты рехнулся? Она не из наших, ты хоть представляешь, какая буча могла бы подняться, если бы с ней что-то случилось?! Был бы международный скандал! Да нас бы в тюрьму всех посадили!.. Значит, так. Слушай сюда, — сурово заключает отец Кита. — Она больше тебе не подружка. Сейчас мы отведем ее до пропускного пункта, и больше ты девчонку не увидишь.

— Нет! Нет! Мы друзья! Она моя подружка!

Кит плачет, и я понимаю, что сейчас происходит что-то серьезное. Вот только бы знать, о чем они говорят…

— Мы идем к границе.

— Но… Можно, она не пойдет через главный вход? У нее могут быть проблемы, если на ее стороне узнают, что она лазила за границу… Можно, она перелезет обратно так же, как сюда попала? За мостиком у холмов? Ну, того, что у старой шахты? Так ее не заметят…

Отец мальчика о чем-то думает…

— Ладно, ты прав. Так всем будет лучше. И мы проблем с властями избежим.

Меня доводят до сетчатого забора. Отец и брат Кита не подходят близко. Кит идет со мной, подсаживает меня.

Я снова вижу его через сетку, и от этого становится очень грустно.

— Я увижу тебя снова? — спрашиваю я, приложив ладони к сетке.

— Наверное, меня накажут, — говорит Кит и прижимает к забору свои ладони. — Какое-то время я не смогу приходить. Родители будут против. Но ты приходи сюда, несмотря ни на что, приходи. Я обязательно вернусь. Не забывай меня, пряничная девочка! Никогда не забывай!

Я смотрю через сетку, как Кит уходит в свой nebel. Все вокруг расплывается из-за навернувшихся слез.

Глава 4

Проходит три недели, прежде чем я снова вижу Кита у забора. Я день за днем прихожу сюда и подолгу вглядываюсь в nebel, ища глазами худую фигурку. Вслушиваюсь — вдруг сквозь тишину прорвется рокочущий звук его rohr.

Но никто не приходит к забору, и я часами тону в тумане.

Мне больше нигде нет покоя, дома я раздражаюсь, ничем не хочется заниматься, на улице ничего меня не радует. Еще эта дура Ирма никак от меня не отстанет — вместе со своими друзьями поджидает меня каждый день у дома, и все они кричат: «Müllbraut!» Как же они надоели…

В один из дней, когда в очередной раз выхожу из дома, намереваясь пойти к забору, и сталкиваюсь с Ирмой и ее свитой, я не выдерживаю.

— Müllbraut! Müllbraut! — заводит Ирма свою любимую песню.

Я рычу и бросаюсь на обидчицу. Никто не ожидал такого поворота. Все стоят и растерянно смотрят, как я отчаянно колочу свою давнюю мучительницу.

Я что есть силы сжимаю кулачки и осыпаю ударами Ирму. Рву на ней платье, попадаю кулаком ей по носу, а потом толкаю. Ирма падает на асфальт и пускается в рев.

— Что здесь происходит? — раздается визгливый женский голос.

Я узнаю его, это голос матери Ирмы, очень вредной и противной толстухи. Дочурка вся в нее.

Ну почему она появилась так некстати!

— Боже мой, Ирма, Ирма!

Мамаша сгребает Ирму в охапку и поднимает с земли. Отряхивает ее одежду, достает из сумочки салфетки, протирает разбитые коленки. Фрау Оттль воркует и успокаивает свою плачущую дочурку. Я растерянно переминаюсь с ноги на ногу. Мысль о том, что неплохо бы смыться, почему-то не приходит мне в голову. А зря. Ирмина мать поднимает голову, гневно сверкая маленькими поросячьими глазками, и требует ответа:

— Кто? Кто посмел обидеть мою Ирму?

Дети расступаются в стороны.

Ирма показывает на меня:

— Это она, она! Мы играли, а она вышла и напала на меня. Она всегда на меня нападает, мам!..

У меня дыхание перехватывает от такого наглого вранья.

— Негодяйка! — тычет в меня толстуха указательным пальцем, напоминающим сардельку.

— Она первая начала, она… — начинаю я оправдываться.

— А ну замолчи, мерзавка! — кричит разъяренная мамаша. — Негодяйка, хулиганка!

Она хватает меня за руку, стиснув ее изо всех сил своими ледяными и скользкими пальцами. Потом замахивается свободной рукой, но не успевает меня ударить.

Вдалеке раздается ритмичный звук, который звучит для меня слаще мелодии любимой колыбельной.

Ре-та-те-тет… Ре-та-те-тет…

Мне кажется, будто тысяча маленьких птичек поднимает меня в воздух. Настолько я счастлива.

Кит! Ко мне на подмогу уже мчится Кит! Он энергично вертит над головой своей rohr и что-то кричит во все горло.

Дети быстро разбегаются в стороны, но мамаша Оттль не успевает так быстро среагировать, и rohr обрушивается на ее необъятный зад.

Она по-свинячьему взвизгивает и хватается за ушибленное место, отпустив меня.

Кит быстро хватает меня за руку, и мы сматываемся. Вслед нам несутся угрозы и всяческие ругательства, но мы бежим не оглядываясь. Мы покидаем территорию Холмов — перелезаем за забор и мчимся в nebel.

Я знаю, что сегодня будет: мама Ирмы устроит настоящий скандал моим родителям, меня сурово накажут и запретят прогулки. Но мне все равно, что будет позже, — сейчас рядом мой Кит! Мой Wal. Сейчас я счастлива!

Мы взбираемся на крутой холм — идти тяжело.

— Извини, не мог прийти раньше, — говорит Кит. — Родители наказали меня, запретили к тебе ходить. Но как только смог — пулей к тебе. Я тебя долго ждал и не выдержал — полез за забор. И не зря! Ух, задал я жару этой ведьме! Так ей и надо!

— Я очень рада тебя видеть! Ты не представляешь как! Я ждала тебя. Я каждый день сюда приходила! Я знала, что ты придешь! Куда мы, Кит? Куда ты меня ведешь?

— Хочешь знать, куда направляемся? Мы идем смотреть на чудеса! Я нашел для нас одно классное место — оно будет только наше.

Мы долго идем через nebel, поднимаемся на очередной холм. Я изредка вижу сквозь мутный влажный воздух силуэты чахлых деревьев.

Впереди на вершине холма стоят здания: мы заходим на какую-то территорию. Приземистые постройки с заколоченными окнами и разрушающейся кладкой, железные вышки, гнилые сараи. В центре — гигантское сооружение со стальным каркасом, уходящее в небо, на вершине его — огромное колесо.

— Где мы? Что это? — спрашиваю я шепотом, смотря на возвышающегося монстра. Здесь нет людей и стоит такая тишина, что нарушать ее мне совсем не хочется.

— Шахта номер семь, — говорит Кит. — А это — копер, он нужен для того, чтобы шахтный лифт поднимать.

Я задираю голову вверх и, совсем не глядя себе под ноги, спотыкаюсь.

Кит подхватывает меня.

Смотрю вниз. Обо что же я споткнулась?

Рельсы! Здесь повсюду рельсы! Они идут из шахты и дальше делятся на несколько ответвлений.

Узкоколейная дорога заросла травой, я наклоняюсь, желая рассмотреть в зелени промелькнувшие красные точки. Ягоды!

— Это земляника, — замечает Кит. — Шахта уже давно заброшена. Тут не ходит никто. Вот она и разрослась. Да ты пробуй, не бойся.

Кит срывает одну ягоду, отправляет себе в рот. Довольно улыбается и мычит, качая головой — дает понять, что ягоды вкусные.

Срывает несколько штук и для меня.

Это Erdbeere. Я вдыхаю ягодный запах и закрываю глаза. Вспоминаю нашу уютную кухоньку во Франкфурте, где мама так часто пекла пышный сладкий пирог с Erdbeere.

Ягоды ароматные и очень сладкие. Мы опускаемся на корточки и срываем одну за другой. Правда, они такие спелые, что сминаются уже между пальцами.

— Это земляника, — говорит Кит и произносит по слогам: — Зем-ля-ни-ка. Гляди, что надо делать!

Он срывает плотную травинку и нанизывает на нее ягоды бусинами.

Erdbeere… Земляника…

Мы унизываем ягодами несколько травинок.

Кит ведет меня дальше по рельсам, все выше по холму. По дороге поедаем наши ягоды.

Впереди на рельсах я вижу вагонетку. Ух ты! Настоящая вагонетка, на которой возят золото? Это круто! Такие я видела только в мультиках.

Я смотрю на Кита.

— Да, я веду тебя к ней. Запрыгивай!

Я залезаю внутрь. Кит толкает вагонетку и тоже забирается в нее — и мы быстро мчимся вниз с холма. Вагонетка дребезжит, нас трясет и подбрасывает. Поравнявшись с постройками, вагонетка медленно останавливается.

— Конечная остановка! — объявляет Кит.

Мы заталкиваем вагонетку на холм и снова катимся вниз. Катаемся до самого вечера, до тех пор, пока совсем не выбиваемся из сил. А потом, уставшие, последний раз поднимаем вагонетку на холм, забираемся в нее и любуемся чудесным видом, открывающимся с высоты. Я вижу целый мир — красивейший и удивительный.

Холмы, луга, дома — все сияет и переливается в свете бледно-розового солнца, медленно уходящего за горизонт, а в розовом небе плывут огромные белые киты…

Солнце опускается ниже — и вдруг я замечаю внизу, в траве, какие-то яркие огоньки.

— Гляди, Кит! — показываю я на удивительные светящиеся точки.

Они сверкают и быстро перемещаются.

— А, это… Да, их я тоже хотел тебе показать. Это светлячки.

Я его не понимаю, но сама догадываюсь, что это маленькие летающие жучки, которые светятся в темноте.

Кит выпрыгивает из вагонетки, опускается на корточки, ловит жучка. Смыкает ладошки и показывает мне сквозь пальцы светящееся чудо.

— Раньше они здесь не водились. Светлячки любят траву. Когда шахта заросла, они прилетели сюда. Им здесь хорошо, тут у них нет врагов. Их здесь очень много…

— Это чудесно, Кит! Настоящее волшебство…

Светлячки мелькают в траве, как маленькие искорки.

Мне становится так уютно… Темная заброшенная шахта больше не кажется мне мрачной и унылой. Летающие маленькие фонарики, светлячки оживили это место. Теперь здесь все мне представляется сказкой.

— А знаешь, что самое классное? — обращается ко мне Кит. Мне так нравится слушать его голос. Интересно, о чем он сейчас говорит? Наверняка о чем-то хорошем и добром. Ведь он, Кит, такой милый и хороший. — Раздавить их пальцами! Они так классно сплющиваются, и у них кишки светятся! Но, наверное, хорошо, что ты меня сейчас не понимаешь. Ты девчонка, а девчонкам не нравятся такие вещи. Так что выдавливать кишки из жучков не будем. Станем просто смотреть. А в следующий раз я притащу банку, и будем их ловить.

Обратно мы уходим поздно — Кит освещает нам дорогу фонариком, провожает меня до забора.

— Мы еще увидимся, пряничная девочка?

Я показываю ему на воображаемые часы на руке, Кит снимает часы с пояса и протягивает мне, я сообщаю, в какое время смогу снова сюда прийти.

— Наверное, теперь накажут меня… Может быть, на неделю или две. Но ты приходи в это время. Не забывай про меня, Кит-Wal.

* * *

Дома родители напускаются на меня:

— Где ты была? Тебя видели с диким мальчишкой! Кто тебе разрешал общаться с ним?

— Зачем ты побила Ирму? Бедная девочка до сих пор в себя прийти не может! Что она тебе сделала? Вы всегда были подружками! Ты стала такой же дикой, как и этот мальчишка Schund!

— Ты на часы смотришь? Видишь, сколько времени?

— О, боже мой, что ты сделала с платьем! Куда ты лазила? Оно все черное! Колготки все в дырках!

Мамины пронзительные крики, папин грубый голос, запрет на все: гулять, смотреть телевизор, есть сладости. И самое удручающее — запрет дружить с Китом.

Вот так начинается конец моей жизни.

Мамаша Оттль устраивает скандал и требует у моей мамы денег за порванное платье Ирмы. Мама дает ей денег, а я злюсь. Почему все так несправедливо? Ирма мучает меня уже очень давно, она изодрала на мне кучу одежды — а ей все сходит с рук! И у ее родителей моя мама почему-то денег не требует.

Целыми днями, находясь у себя в комнате, я реву от такой неправоты и от бессилья.

Однажды из окна своей комнаты я вижу, как к дому подходит Кит. Я машу ему, стучу по стеклу, но он меня не замечает.

Из дома выходит папа. Он поднимает с земли камень и бросает в Кита, как в бродячего плешивого пса:

— Уходи! Пошел прочь! Тебе здесь не место!

И Кит уходит.

— Ох уж эти Schund… — говорит папа маме, зайдя в дом. Я подслушиваю их разговор, затаясь в коридоре. — Как у этого дикого мальчишки хватило наглости прийти сюда, к нашему дому?! Я отогнал его палкой.

— Надо осмотреть Ханну, — отвечает мама. — Вдруг она подцепила от него вшей. И вообще, надо сводить ее к врачу: Schund живут там у себя в грязи, и от них наверняка можно нахватать множество болячек.

Это злит и огорчает меня еще больше. Моя подушка всегда мокрая от слез. Упрямлюсь — отказываюсь есть, выходить из комнаты, разговаривать. Но вскоре понимаю: это ни к чему не приведет, и если я действительно хочу видеться с Китом, то мне нужно притвориться, что я принимаю правила родителей.

Я снова начинаю разговаривать и есть, хожу с мамой в магазин и занимаюсь садом. Через некоторое время родители успокаиваются — они думают, я забыла Кита. Разрешают мне погулять у дома. Я завожу дружбу с близнецами Финке, двумя не очень умными, но добрыми братьями из центральной части поселка. Мальчики младше меня на три года, они любят копать ямы, складывать туда конфеты, а еще размазывать сопли по футболке, бить друг друга по голове лопатками и писать в цветочные горшки. Эх… А все жители Голубых Холмов винят в этой пакости Schund. Никто даже мысли не допускает, что виновники традиционного бедствия всего поселка — близнецы Финке.

Но у них есть большой плюс: братья целыми днями где-то бродят — их не так просто найти, а соответственно, понять, были они одни или со мной, тоже непросто. А еще они на моей стороне и прикроют меня, если мне надо смыться.

Вот так теперь для всех я — подружка братьев Финке. Конечно, это новый повод для издевательств Ирмы, но мне все равно. Зато я могу спокойно уходить туда, куда мне надо. И к кому надо. А мне нужен Кит, только Кит.

— Прости, — говорю я, подойдя к забору. Конечно же, Кит уже там. Он просто не может быть где-то еще. — Меня наказали, я не могла прийти раньше.

— Я безумно рад тебя видеть, пряничная девочка! — обнимает меня Кит, когда я перелезаю к нему.

Мы уходим на нашу шахту. Туда, где можем быть вместе. И снова до самого вечера катаемся в вагонетке, а потом ловим светлячков и сажаем их в банку.

— Ах, Кит! — говорю я, когда мы, уставшие, садимся на вершине холма у вагонетки и смотрим, как внутри банки копошатся светящиеся жучки. — Как же я устала от всего этого! Мы с тобой только и слышим: «Тебе здесь не место». А где наше место? Где может быть наше «вместе»? Неужели только здесь? Только эта шахта принимает нас и не гонит, и здесь мы можем быть вдвоем.

Он не отвечает, лишь тяжело вздыхает. Мне кажется, Кит понял меня.

Мы видимся нечасто, не так-то просто нам обоим удается ловко обмануть родителей и смыться на целый день. Я могу ждать Кита часами у забора и так и не дождаться. А в следующий раз он ждет меня.

Но те дни, когда нам удается сбежать на шахту, я запоминаю как самые счастливые эпизоды моей жизни.

Незаметно проходит лето… На нашей шахте мы сгребаем упавшие желтые листья в огромные кучи, а потом прыгаем в них, дурачимся и веселимся.

Наступает промозглая осень. Я жду Кита под проливным дождем у забора, вымокнув до нитки даже в дождевике. И, когда он приходит, несмотря на слякоть и осенний холод, возле меня будто распускается земляника. Мы прячемся в шахтных постройках и смотрим на дождь. Нам не страшны холод и сырость — наша дружба нас согревает.

Осень сменяется зимой, и вот я жду Кита, стоя по колено в снегу. Он всегда прибегает с санками, и все дни напролет мы на них катаемся, спускаясь с холмов.

Приходит весна, шахты затапливает. Мы делаем корабли из бумаги — Кит меня научил, надо покрывать бумагу воском, чтобы она не намокала и чтобы корабль держался на плаву, — и пускаем их с холмов по ручьям.

И вот снова наступает лето, и снова мы катаемся на вагонетках и нанизываем на травинки ягоды: проходит первый год нашей чудесной земляничной дружбы…

Мы начинаем немного понимать друг друга, все-таки общаемся уже целый год, за это время хочешь не хочешь, а научишься понимать хотя бы отдельные слова. Помогает и то, что мама иногда проводит со мной занятия по русскому языку.

Мне приходится терпеть Ирму, мама даже заставляет меня пригласить ее на мой день рождения. Для мамы самое главное — это хорошие отношения с соседями. И, так как раздор между мной и Ирмой означает раздор между семьями, она всеми силами пытается вновь подружиться с Оттлями. Стиснув зубы, я зову эту гадину на свой праздник и терплю ее весь день. Клоуны, фокусники, музыка, торт, конкурсы… Ирма участвует во всех конкурсах, и ее мерзкая рожа оказывается в центре каждой фотографии. Но мне безразлично. Я все равно не чувствую, что это — мой праздник. Мой праздник находится вдали от дома — на холмах, среди старых заброшенных построек, где растет сладкая земляника и летают светлячки. Там, где Кит. А остальное неважно. Остальное — не настоящее.

А потом приходит самая страшная новость из всех возможных. Родители сообщают мне, что мы переезжаем обратно во Франкфурт.

С ранних лет я знала, что папа работает в сфере строительства по контрактам, и Франкфурт не первое место, где мы успели пожить. Я привыкла к неоседлой жизни, в некоторых городах побывав по одному разу, в некоторых по два, но… Но Холмы — единственное место, которое я действительно считаю своим домом.

Сейчас здесь папина работа подходит к концу — строительный проект, которым он занимается, почти завершен. Новый обещают начать воплощать через три года, когда корпорация будет расширяться. А там, во Франкфурте, ему предложили хорошую работу как раз на этот период.

— Это всего на три года… А потом мы вернемся сюда.

Не хватит и ста страниц, чтобы описать словами все, что я чувствую, ту пустоту, которая заполняет каждую клеточку моего тела.

Не хватит ста страниц, но в то же время достаточно трех букв.

Кит.

Wal.

* * *

Остался всего месяц до отъезда. Я не могу сказать Киту… Я не хочу его расстраивать.

Но он сам понимает, что что-то не так.

Теперь я всегда грустная и часто плачу. Он пытается меня рассмешить, но мне не весело.

— Что с тобой, пряничная девочка? — спрашивает он, когда мы сидим на холме, привалившись спинами к вагонетке, и разглядываем в небе летающих китов. — Ты сама на себя не похожа. Что-то случилось? Ты так странно себя ведешь. Как будто… вот-вот произойдет что-то нехорошее.

Я должна ему сказать. Это предательство — скрывать от него скорый отъезд.

— Мы переезжаем, Кит, — плачу я, уткнувшись носом в коленку друга. — Обратно во Франкфурт. Как же мы будем друг без друга? Я не хочу уезжать! Я хочу взять тебя с собой!

— Ничего не понимаю! Говори помедленнее и не плачь, пожалуйста.

Нет. Не смогу ему рассказать так, чтобы он понял. Это слишком больно… Я улыбаюсь, глотая слезы:

— Все хорошо, Кит. Не бери в голову. Давай лучше еще наловим светлячков…

* * *

В последний день перед отъездом, когда мы прощаемся у забора, я прислоняю к сетке ладони.

— Завтра я уезжаю. Не приходи.

Он кладет на забор свои ладони.

— Завтра идешь куда-то? В гости? Я думал, мы завтра пойдем за шахты — саранки^[14] выкапывать. Ты же обещала!

— Прости, что скрываю. Но я не хочу, чтобы ты знал, потому что ты придешь меня провожать, а мне из-за этого будет грустно. Я хочу, чтобы наша дружба кончилась сегодня. Но это только на три года.

Кит смотрит на меня с беспокойством:

— Что, завтра не вернешься? Эх, а саранки? Послезавтра за ними пойдем?

Я улыбаюсь, сдерживая слезы:

— Прости, Кит. Не злись на меня.

Он видит, что я улыбаюсь, и улыбается в ответ. По глазам его я вижу, что он так ничего и не понял… Если бы знал, что скоро произойдет, он бы не был таким веселым сейчас.

— Круто! Значит, послезавтра пойдем за саранками. Ты знаешь, если их пожарить на костре — это объедение. Устроим настоящий пир! Ну что, прощаемся до послезавтра?

— Ты будешь меня помнить, Кит? Меня не будет три года… А потом я вернусь, обещаю.

— Я буду ждать тебя, пряничная девочка!

Он говорит беззаботно и легкой походкой уходит прочь.

Я смотрю, как он скрывается в nebel. Его походка… Такая странная, подпрыгивающая. Плечи поочередно выдаются вперед, локти отставлены в стороны. Он копирует походку взрослых ребят, так Кит пытается казаться старше и выше, чем он есть. Волосы взлохмачены, штаны подвернуты снизу в несколько оборотов, в руке — Китькина радость, немного поржавевшая от влаги.

Я запомню его именно так, со спины.

А лицо… Черные волосы, черные ресницы… Огромные глаза, почти белые, мутные, как nebel. Его лицо в моем сознании почему-то начинает расплываться почти сразу же после ухода Кита.

Я выплетаю из косички розовую ленточку и привязываю к забору. Кит увидит ее и все поймет.

* * *

Когда была маленькой, я часто воображала, что я принцесса и что меня похитили Злые мальчишки и увезли в свое Темное королевство.

Знаете, о чем я мечтала? О том, чтобы появился Прекрасный добрый принц, который бы спас меня и увез в свое Светлое королевство?

Нет.

Я мечтала, чтобы один из Злых мальчишек, самый-самый красивый, влюбился в меня, убил всех остальных Злых мальчишек, и мы с ним правили бы Темным королевством вместе.

А потом мы бы убили Прекрасного доброго принца и захватили бы Светлое королевство.

Мы еще встретимся с тобой, Кит. И захватим оба королевства.

* * *

Оффенбах-ам-Майн… Небольшой городок, жмущийся к Франкфурту-на-Майне с юго-востока. Здесь мы живем.

Старый порт. Башня из морских контейнеров, армия подъемных кранов, баржи, горы песка и камней, гудящие машины, вечная пыль, летящая в окна.

Маленькие тесные квартиры, без балкона и своего кусочка земли.

Потоки людей, громкие звуки, гул портовых машин за окном, невероятная толчея, вечный страх быть растоптанной огромной толпой народу.

Во дворе за домом трава, по которой нельзя ходить, клумба, которую нельзя трогать, детские площадки, на которых можно играть только в определенные часы и которые всегда заполнены детворой с мамашами.

После жизни в Холмах, где я могла бродить по бескрайним зеленым лугам, где стояла удивительная тишина, нынешняя жизнь кажется мне дикой.

Я бы свихнулась здесь… Если бы не Hafengarten. Рядом с домом находится городское садовое товарищество — проект местных властей, призванный улучшить качество жизни жителей города.

Hafengarten — вот, что дает мне силы жить.

Среди морских контейнеров и грузовых машин, среди пыли и шума, как оазис в пустыне, находится портовый сад. Жители выращивают здесь салат и томаты, клубнику и яблони, даже хмель и перец чили. Я ухожу сюда в поисках уединения. Наша семья устроила тут свой маленький садик.

Спустя две недели после приезда, сидя на качелях на детской площадке, я неожиданно обнаруживаю в кармане куртки смятый листок бумаги.

Разворачиваю его.

Сердце колотится от волнения.

Это послание от Кита! Когда он успел сунуть мне в карман листок?

Он нарисовал огромного кита, парящего в облаках. И написал письмо… Я не понимаю ни слова. И только через месяц я смогу прочитать текст — придется долго копаться в словарях, потому что Кит сделал много ошибок в словах. И когда смогу понять смысл, я, наконец, дам волю слезам, которые так долго сдерживала.

Милайа прянишная девачка, я все понял, знайу что тибя долго не будет. Может быть даже целый месятс. Не забывай миня Никогда не забывай.

Я буду ждать тибя

Когда ты вернешся, я вырасту и стану выше тибя.

К твойему прийезду я собиру зимлянику и налавлю светлячков.

Я тебя на букву Л.

Кит

Когда расшифрую послание, я услышу вой — так выли за забором в мире Schund дикие собаки… Только теперь этот вой будет исходить из меня, как будто у меня внутри закричит от боли смертельно раненное животное.

Три года. Три года я не увижу Кита. Три года в моей жизни не будет земляники.

Примечания

2

Туман! Туман! (англ.) — Здесь и далее примечания автора.

3

Туман! (нем.)

4

Камень! Камень! (англ.)

5

Камень! Сброд! (нем.)

6

Братвурст — немецкое название сосисок для обжарки на сковороде или на гриле.

7

Труба (нем.).

8

Крыса! (нем.).

9

Кит (нем.).

10

Девять (нем.).

11

Восемь (нем.).

12

Который час? (нем.).

13

Двенадцать часов (нем.).

14

Многолетнее луковичное растение, корни которого съедобны и имеют сладковатый вкус.