Трансмутант

Элеонора Мандалян

«Трансмутант» – мистический роман, в котором добро и зло теснейшим образом переплетены в один клубок настолько, что герой романа Лео порой не может уже определить, что есть зло, а что добро. До последних страниц книги не только читатель, но и сам герой не знает, кто он есть и ради чего наделен сверъхестественными свойствами, не понимает, какие силы вокруг него задействованы, кто им руководит и с какой целью. Но, в конце концов, делает единственно правильный для себя, а возможно – и для всего человечества, выбор.

Глава 3

Свернув на улочку, ведущую к институту, Лео заметил толпившихся перед воротами сотрудников. Они казались неестественно возбужденными. Обсуждают очередное ЧП в правительстве или спортивные новости, подумалось ему.

— Привет коллегам! — беспечно бросил он сразу всем, пытаясь протиснуться к воротам.

Никто не посторонился, чтобы дать ему дорогу, не ответил на приветствие. На лицах людей было смятение, растерянность.

— Никак сторож пропил старинные ключи от подъеда? — пошутил было Лео, но, поняв, наконец, что случилось нечто из ряда вон выходящее, осекся: — В чем дело, ребята?

— Ильич скончался. Сегодня ночью, — ответили ему мрачно.

Лео опешил. Не поверил ушам. Как же так?!. Ведь они только вчера беседовали. Шеф был в полном порядке.

— Шутите! — вырвалось у него.

— Хороши шутки, — осуждающе огрызнулся кто-то.

Виталий взял Лео под руку и отвел в сторонку.

— Вот так, брат. Как снег среди лета.

— Да бросьте вы, ей Богу! — Лео в сердцах выдернул руку. — Разыграть что ли решили? Ну не может же такого быть! Понимаешь, не может. Так не бывает…

— Выходит, бывает.

— Инфаркт? — неуверенно спросил Лео. Он слышал, что внезапная смерть — удел сердечников.

— Понятия не имею. Никто толком ничего не знает. Говорят, умер во сне, не просыпаясь. Жена сообщила рано утром по телефону его заму.

Из открытого окна холла донесся бой «Биг Бена». Толпившиеся у ворот сотрудники мрачно переглянулись.

Хоронили всем коллективом. Над свежевырытой могилой говорили речи, пустые и напыщенные, сдержанно-скупые и взволнованные. Рыдала вдова, совсем еще молодая, некрасивая женщина. Детей на кладбище не пустили, чтоб не травмировать.

С поминок Лео вернулся изрядно опьяневший и забился в угол кухни между батареей и холодильником. Навалившись грудью на стол и раскачиваясь на шатком табурете, он хмуро уставился в расписную дощечку на стене.

Мать старалась не греметь посудой, не мельтешить у него перед глазами. Можно обойтись и без обеда, пусть уж лучше мальчик придет в себя, решила она, молча присев подле него и ни о чем не расспрашивая. Лео заговорил сам:

— Это был удивительный человек. Его теории живой Вселенной шокировали и потрясали ученый мир. Обидно, он так и не успел ничего доказать. Я даже не представляю, как мы теперь без него. На нем все держалось. Он был нашим стержнем и головой. Не исключено, что нас просто прикроют, а помещение отберут, благо желающих на него много.

— И что же он хотел доказать, если не секрет? — осторожно спросила мать.

— Многое. Например, что вся Солнечная система живет в едином колебательном ритме, как любой живой организм. И если нарушить хоть одно звено-орган этой системы, весь организм обречен на болезнь, а затем и на гибель. И еще — что Солнце внутри холодное.

Мать удивленно воззрилась на сына — не ослышалась ли. Ее ли это сын, получивший прочное физико-математическое образование, озвучивает явную ахинею. Губы ее сами собой сложились в иронически-сострадательную улыбку.

— И вот эта концепция, с позволения сказать, должна была лечь в основу вашей исследовательской деятельности? — Мать Лео работала старшим научным сотрудником в НИИ педагогики, и привычка разговаривать научными штампами прочно вросла в ее лексикон. — Теперь мне понятно, почему вы прозвали свой институт «ненаучным». Он и впрямь никакого отношения к науке не имеет.

— Ну, что касается концепции, каждый из нас пришел со своей собственной. Ильич своих воззрений никому не навязывал. А нам создал условия, так сказать, наибольшего благоприятствования.

Лео вытащил из ящика стола блокнот, предназначенный для кухонной бухгалтерии, быстро набросал привязанным к блокноту карандашом простенькую схему.

— Смотри! Вот это Солнце. Наше родное светило, которое на самом деле, возможно, нам вовсе не светит.

Мать внимательно поглядела на сына и только головой покачала, мол ну и ну, дожили.

— И лучей своих нам не посылает, — продолжал он. — Понимаешь?

— Признаться, не очень.

— Ильич доказал, что в основе всех космических явлений лежит, так называемая, линейная полярность. И в феномене Солнца, равно как и всех других видов звезд — тоже. Мы имеем дело не с лучистостью, а с системой отражения фотонов. Солнце окружено концентрическими магнитными экранами, которые, подобно бесчисленным зеркалам, передают информацию с его поверхности, что и дает нам возможность наблюдать Солнце с Земли. примерно так, как у себя дома мы смотрим телепередачи из Останкино.

— Причем тут Останкино!?

— Ну, мамуля, это же элементарно. Я хочу сказать, что Солнце живет само в себе, а мы считываем матрицу с его поверхности, подобно изображениям на экранах телевизоров.

— Потрясающе. — Мать сочувственно закивала головой.

— Так это еще не все, — оживился Лео, не заметив издевки.

— Неужели?

— Он собирался выступить с сенсационным заявлением — Солнце, по теории бедняги Ильича, обитаемо!

— Да уж, действительно «бедняга». Жаль, что так внезапно покинул нас. А то ведь доказал бы. И не такое нам доказывали.

— Не веришь, — расстроился Лео. — Я тоже поначалу не верил. Даже возмущался.

— Ложись-ка спать, сынок. У тебя был трудный день. А мне с утра на работу.

Внезапную кончину директора каждый из сотрудников переживал по-своему. Реакция Марка оказалась довольно неожиданной, вылившись в разглагольствования о сущности физических процессов жизни и смерти на Земле.

— Как вы думаете, что общего между благородной яблоней и гиеной? — ни с того ни с сего задал он нелепый вопрос.

Лео с Виталием только переглянулись.

— Да вы пошевелите застойными извилинами! — не унимался Марк. — Чем, по-вашему, под прикрытием своей обманчивой медлительности занимается растительный мир Земли?

— Ясное дело, чем — днем насыщает атмосферу кислородом, кормит нас, грешных, своими плодами, радует глаз яркими красками и многообразием форм, укрывает от солнечных лучей, — отозвался Виталий. — Хватит или еще?

— Все так. А откуда сырье берет для своей благой деятельности?

— Ты чего, старик?! Из земли, конечно, — нетерпеливо буркнул Виталий. — Ну и энергия Солнца…

— Вот именно, из земли. — Марк многозначительно поднял узловатый палец. — А земля что такое? Одно сплошное необъятное кладбище из останков людей, животных, растений, накапливающихся сотни, тысячи, миллионы лет. Вот и получается, что дерево в своей изначальной функции — падальщик. Пожиратель мертвечины.

— Знаешь, как классифицируются подобного рода умозаключения? — не удержался Виталий, — «смешно дураку, что ухо на боку».

— А ты погоди издеваться. — Марк ничуть не обиделся. — Вот, послушайте. — Он извлек из ящика своего письменного стола небольшую книжонку, открыл на заложенной странице. — Ну, вкратце, предыстория такова: некто Роджер Уильямс, известнейший подвижник за свободу вероисповедания, переселился в Америку в семнадцатом веке. Там же и был похоронен вместе с женой. Рядом с их могилой выросла могучая яблоня, приносившая ежегодно восхитительно вкусные плоды. Много лет спустя потомки, не забывшие заслуги подвижника перед Родиной, решили перезахоронить его останки и воздвигнуть ему памятник. Но, вскрыв могилу, к своему изумлению, никаких останков не обнаружили. Ничегошеньки, ни единой косточки! Дальше читаю, слушайте:

«Яблоня проникла корнями в обе могилы. Большой корень заполз в гроб в том месте, где находилась голова нашего героя, обогнул ее и вошел в грудную клетку, прошелся вдоль спины, проник в ноги… Корни, поглотившие чету Уильямсов, удивительно напоминали замещенные ими формы тел. Главные корни с множеством ответвлений и отростков очень были похожи на кровеносную систему. Сходство было настолько безупречным, что корни вынули и законсервировали. Они до сих пор хранятся в Историческом музее Род-Айленда…» Ну как? Что скажете?

Впечатлительный Лео даже побледнел от отвращения. А Виталий в сердцах сплюнул.

— Великая алхимия кудесницы-природы, — усмехнулся Марк. — Так что мы едим вместе с дивными ее дарами? Получается, все живое существует на Земле за счет поглощения и переработки отмирающей плоти. Хищник хоть поедает свежее мясо, растение — мертвечину. Отсюда вывод: вегетарианство — иллюзия, самообман. С плодами земли мы опять же поедаем чужую плоть, в худшем ее варианте.

— А ты предпочел бы, чтобы горы разлагающихся трупов похоронили под собой все живое? — возразил ему Виталий.

— Нет, конечно. Но мне как-то не очень улыбается, чтобы эти трупы скармлива-ли мне же.

— В любом случае, человечеству стоило бы поучиться у Природы, с такой ненавязчивой изобретательностью перерабатывающей и нейтрализующей собственные отходы. К тому же на твой пример ведь можно взглянуть и под иным углом, — заметил Виталий. — Каждого почившего Природа наделяет прекрасным живым памятником — кому травинку, цветочек, а кому целую яблоню. Каждому по делам его.

— А я думаю, — включился в разговор молчавший до сих пор Лео, — что через корни деревьев, по их стволам и ветвям поднимаются к небу души умерших. Не их ли голоса слышим мы в шелесте листвы?

— Очередной самообман, — отрезал Марк. — Человек склонен поэтизировать даже самые мрачные, самые отвратительные стороны жизни.

— Забавная мы компания, — ухмыльнулся Виталий: — Циник, философ и романтик. Полный комплект.

— Как же я мог забыть! — Лео хлопнул себя по лбу. — Мне же надо позвонить одному ученому. За день до своей смерти Ильич поручил. Говорил, что нашел гения и мечтал привлечь его к нашей работе. Я обязан исполнить его желание. Это мой долг перед покойным.

Порывшись в блокноте, он отыскал нужный телефон, позвонил и договорился о встрече.

— Ну вот и порядок. Будет ждать меня у себя завтра в три. Ах, если бы все в жизни так легко осуществлялось.

И снова наступила ночь, этот неотвратимо-неизбежный атрибут земной жизни. Убаюканный теплом постели, Лео бездумно смотрел в тускло белеющий во тьме потолок, пока веки не закрылись сами собой, суля сладкое погружение в объятия сна. Но перед глазами вновь вспыхнул жемчужно-голубой экран. В его глубине отчетливо проступило лицо немолодого мужчины с благородными чертами и устало-задумчивым взглядом светлокарих глаз. Его пышные волосы и брови были щедро пронизаны платиновыми нитями седины.

Мужчина склонился над письменным столом. Неведомый оператор, демонстрировавший Лео это немое ночное «кино», словно бы откатил свою камеру в дальний угол помещения (или тронул движок трансфокатора), перейдя на общий план и услужливо предоставив для обозрения всю комнату. Вспыхнул уже знакомый Лео луч. И не луч даже, а только яркое пятно света, перемещавшееся с предмета на предмет. Соскользнув с высокой старомодной этажерки, пятно задержалось на клетке, укрытой на ночь куском плотной темной ткани. Лео сознавал, что ткань непрозрачна, и в то же время отчетливо видел белого какаду, дремавшего в кольце с поджатой и спрятанной в теплых перьях лапкой.

Пятно переместилось вправо и Лео заметил женскую фигуру, прятавшуюся у книжного шкафа, позади клетки с какаду. Подавшись слегка вперед и вытянув шею, она следила за каждым движением (руки или мысли?) склоненного над письменным столом мужчины. Несмотря на то, что на ней был какой-то экзотитческий восточный наряд, Лео сразу узнал таинственную посетительницу института и его снов.

Незнакомка неожиданно резко обернулась и… обожгла его недобрым взглядом. Лео вздрогнул. Злоба, полыхнувшая в глубине ее черных зрачков, молнией вонзилась ему в горло, причинив физическую боль. Дыхание перехватило настолько, что потемнело в глазах. К счастью, ее внимание отвлек хозяин комнаты. Встав из-за стола, он направился к книжному шкафу.

«Ага, попалась, — подумалось Лео. — Сейчас он тебя…»

Седовласый человек не спеша протянул руку, открыл дверцу шкафа и извлек из него книгу. При этом его рука несколько раз свободно прошла сквозь неподвижно застывшую женскую фигуру. С книгой под мышкой он вернулся к письменному столу, так и не заметив постороннего присутствия. Попугай, потеряв во сне равновесие, завалился набок и, чтобы не упасть, обеими лапками вцепился в кольцо. «Экран» погас.

Разбудил Лео солнечный луч, бесцеремонно разлегшийся на его подушке и слепивший глаза. Ночные видения остались где-то в глубинах подсознания. Лео чувствовал себя вполне бодрым, хорошо выспавшимся, если не считать неприятных, неизвестно откуда взявшихся ощущений в горле.

Не изменяя заведенной с детства привычке, он сделал зарядку, принял душ. Боль в горле не проходила и, по той же, оставшейся с детства привычке, он пожаловался на нее матери.

Всегда, сколько помнил себя Лео, они жили вдвоем. Быть для нее единственным объектом заботы считалось в их маленькой семье явлением само собой разумеющимся. В ожидании завтрака он поделился с матерью предстоящим визитом к ученому.

— Это удивительнейший человек. К сожалению, современники, как правило, глухи и слепы к гениям, живущим среди них, что ужасно обидно и несправедливо. Говорят, нужно умереть, чтобы тебя признали и оценили. А я думаю, все дело в том, что до уровня сознания иных гениев человечество просто дорастает позже, с годами.

— Опять «гений», — вздохнула мать, накрывая на стол.

— Он экспериментирует со временем. Он доказал, что время — материальная субстанция. Что им можно управлять — ускорять или замедлять по своему усмотрению.

— Час от часу не легче, — проворчала мать, сосредоточенно взбивая гоголь-моголь с какао и сливочным маслом.

Залив его горячими, только что вскипевшими сливками, она поставила перед сыном свой фирменный напиток.

— На-ка вот, выпей. Боль в горле как рукой снимет.

— Мама, ну когда ты поймешь, что я давно уже вырос… — Недовольство Лео было откровенно притворным. Его рука тут же сама потянулась к большой фарфоровой кружке с пенящимся, вкусно пахнущим напитком. И он уже прихлебывал его мелкими жадными глотками, обжигая губы и жмурясь от удовольствия. В детстве ради маминого «лекарства» даже простуды казались ему желанными.

— Представляешь, и такого человека двадцать лет держали в нашей стране в изоляции, — продолжал он, совмещая лечение с беседой. — Лишали средств к существованию, не допускали ни к публикациям, ни на научные симпозиумы. Он экспериментировал у себя в квартире, на свои скудные средства и… на самом себе.

— Обычная история.

— Зато теперь его печатает чуть ли не каждый второй журнал, приглашают в Европу, в Америку, обещают снабдить всем необходимым, включая солидную зарплату и квартиру, лишь бы он согласился продолжить там, у них, свои опыты.

Вылизав до последней капли свое лечебное лакомство, преисполненный благодарности, Лео расцеловал мать и помчался на работу.

Уткнувшись в бумаги, он с болью думал о том, как жесток и несправедлив мир — человек умер, а все течет, как текло, будто и не было его вовсе. И не других осуждал Лео, а в первую очередь себя, дивясь тому, что не так уж и часто вспоминает об Ильиче. Да и то больше в контексте: «а что теперь будет со всеми нами».

Марк умчался в буфет. Жанна по дружбе сообщила, что с утра завезли сосиски и, так как не все еще пронюхали про это событие, очереди почти не было. Виталий, оставшись вдвоем с Лео, заговорил о семейных делах.

— У Настеньки большие успехи в музыке. Козявка, еще восьми нет, а сама сочинять пытается. Учителя не нахвалятся. Пустяк, а приятно.

— Это не пустяк, — убежденно возразил Лео, бросив взгляд на часы, хоть до запланированной встречи было еще далеко.

— Настенька моя слабость. Дня без нее прожить не могу. Даже на работе по ней скучаю… Слушай, старик, а ты почему не женишься? Пора бы уже. Семья, знаешь ли, совсем другое дело. Свое гнездо. Защищенный тыл.

— Для уюта и тыла у меня мама есть. Вполне справляется, — отшутился Лео. — А чтоб жениться, нужно встретитьту самую, единственную…

— И что? Нету?

Лео задумался. Грустная улыбка тучкой наползла на его лицо. Виталий с любопытством наблюдал за ним.

— Я учился в десятом классе, когда появилась она — наша новая учительница. Прямо со студенческой скамьи, по распределению… — уносясь мыслями в прошлое, заговорил Лео. — Инесса… Инесса Юрьевна… Не девушка, а сказка русского леса! Фигурка — березка. Глаза — бездонное небо. Волосы… У нее были умопомрачительные волосы! Блестящие, с зеленоватым отливом. Движения такие плавные, будто не воздух вокруг нее, а вода.

— По твоим описаниям получилась прямо-таки русалка, — улыбнулся Виталий. — Ей водяной в мужья бы подошел.

— Что-то сразу же замкнулось во мне на ней, защелкнулось, как наручники на запястьях, — продолжал Лео, погрузившись в дорогие сердцу воспоминания и не слыша насмешливого замечания коллеги. — Ночи не спал. Учебу забросил. После уроков тайком провожал, прячась за домами и прохожими. Причем зацепила меня вовсе не ее внешность, как я сейчас понимаю. В ней было нечто такое… бездонное… Она излучала непреодолимо влекущий к себе свет. И покой. Я нутром ощущал — это моё. На всю жизнь… Как же я ненавидел себя за свои семнадцать. За то, что опоздал родиться на целых пять лет. Два года после школы я как в бреду ходил. Никого вокруг не видел. В институте уже учился, а все надеялся — вот окончу, вот повзрослею, и пять лет разницы незаметными станут.

— Она хоть знала о твоих страданиях?

— Даже не догадывалась.

— Забавно. А потом?

— Что «потом»? — огрызнулся Лео, снова ощутивший себя десятиклассником. — На третьем году моих мучений она замуж вышла. За советника посла. И в Африку укатила, с концами.

— Такая эфирная водяная фея и в знойную черную Африку? Ай-яй-яй… Тяжелый случай. Но может оно и к лучшему, а, старик? Как я погляжу, ты по сей день не очень-то остыл.

— Да нет, прошло все, — отмахнулся Лео и, сам себе противореча, добавил: — Только вот после нее ни на кого смотреть не хочу. Она вроде как моим идолом стала. Наверное, я однолюб.

— А ты не зарекайся. Жизнь — штука длинная, непредсказуемая.

Сверяя адрес с записью в блокноте, Лео свернул с грохочущего Садового кольца в Оружейный переулок и без труда отыскал нужный ему дом. В мрачном грязном подъезде пахло кошками и, черт знает, чем еще. Лео вошел в допотопный лифт, с трудом захлопнул железную решетчатую дверь, поднялся на третий этаж. Справа от нужной ему двери красовалось три звонка с фамилиями под каждым.

«Неужели коммуналка?!» — поразился он, нажимая на звонок.

Подозрительно долго за дверью стояла ненарушаемая тишина. Наконец, послышались тяжеловатые, медленно приближавшиеся шаги. Звякнула цепочка, затем засов и замок — дверь со скрипом отворилась. В тусклом свете длинного мрачного коридора стояла опрятно одетая женщина с аристократической осанкой и остатками былой красоты, догоравшими в складках стареющей кожи.

— Здравствуйте. Вениамин Нестерович здесь жи… — робея, начал было Лео.

— Да-да, он ждет вас. Проходите, пожалуйста. — С непонятной поспешностью прервала его женщина и, едва он шагнул внутрь, тут же захлопнула за ним дверь. — В самый конец коридора и направо, — подсказала она, пропуская гостя вперед.

На кухне кто-то громыхал посудой. Из-под ног, противно мяукнув, вывернулась рыжая кошка. Сквозь щель приоткрывшейся сбоку двери его пронизал недобрый старушечий взгляд. Морщинистая рука, нырнув вниз, подхватила рыжий клубок — дверь захлопнулась, как створка ракушки. Лео обернулся к своей провожатой — та лишь устало прикрыла глаза.

Он остановился перед указанной дверью. Женщина прошла первой, приглашая его за собой. И Лео, наконец, оказался не то в гостиной, не то в кабинете, тесно заставленном громоздкой, старомодной мебелью.

— Присядьте, пожалуйста. Вениамин Нестерович сию минуту будет с вами. — Женщина скрылась за занавеской то ли алькова, то ли другой комнаты.

Лео остался стоять, с возрастающим любопытством озираясь по сторонам. Две стены снизу до верху занимали книги. У окна огромный письменный стол, заваленный папками и бумагами. В углу единственное кресло, но такое огромное, что на нем при необходимости можно даже спать. Взгляд скользил по окружающим предметам, а внутри зарождалось и крепло ощущение, что он уже бывал здесь прежде, видел эти книги и этот стол…

Клетка с попугаем! Должна быть клетка. Лео нервно обернулся… и увидел ее там, где ожидал — большая, накрытая куском старой занавески, на табурете перед книжным шкафом. Он попытался успокоить себя, что такое бывало с ним и прежде, когда покажется вдруг, что переживаешь вторично однажды пережитую ситуацию. Но тогда бывали лишь смутные проблески, они вспыхивали мгновенно и мимолетно, улетучиваясь без следа. И невозможно было удержать их в памяти. На сей раз ощущение не только не проходило, но с каждой минутой усиливалось, обогащаясь все новыми и новыми деталями.

Из-за занавески, приветливо улыбаясь, появился хозяин, породистый, предста-вительный, седовласый. При виде его Лео разом забыл о цели своего визита. Рассеянно ответив на рукопожатие, он бормотал что-то невнятное и невпопад. Выражение лица ученого из радушного становилось все более напряженным, недоумевающим. Лео попытался взять себя в руки, настроиться на запланированную беседу. Признался со сбивчивой горячностью, что считает себя ярым поклонником его гения.

— Друг мой, — несколько вяло, сглаживая, на манер Вертинского, букву «р», отмахнулся Вениамин Нестерович, — не надо дифирамбов. Я давно миновал стадию самообожествления. Чем глубже я погружаюсь в тайны Вселенной, тем ничтожнее кажусь сам себе.

— Да как же! Ведь вы…

— Я докопался до такого, что мне порой хочется бежать без оглядки. Да только, вот беда… бежать-то некуда. — Он иронически и одновременно грустно улыбнулся. — Мы все — как горсть букашек в лабораторной пробирке, где для «экспериментаторов» прозрачны не только стенки пробирки, не только наши скелеты и внутренности, но и наши помыслы. Это страшно, молодой человек.

— О чем вы, Вениамин Нестерович? Я не понимаю. — Лео не мог отвести от ученого возбужденно горящих глаз.

Конец ознакомительного фрагмента.