Трансмутант

Элеонора Мандалян

«Трансмутант» – мистический роман, в котором добро и зло теснейшим образом переплетены в один клубок настолько, что герой романа Лео порой не может уже определить, что есть зло, а что добро. До последних страниц книги не только читатель, но и сам герой не знает, кто он есть и ради чего наделен сверъхестественными свойствами, не понимает, какие силы вокруг него задействованы, кто им руководит и с какой целью. Но, в конце концов, делает единственно правильный для себя, а возможно – и для всего человечества, выбор.

Глава 2

«НеНИ» вольготно расположился в старинном особняке на одной из тихих улочек Замоскворечья. Всякий раз, вышагивая вдоль замысловатых хитросплетений чугунной ограды к въездным воротам с гипсовыми львами, приветливо взирающими на входящего с высоты кирпичных пилонов, Лео испытывал эмоциональный подъем. Институт, основанный совместными усилиями единомышленников, быстро сплотившихся в монолитный коллектив, казался ему оплотом его самых сокровенных мечтаний, этаким Ноевым Ковчегом посреди воцарившегося вокруг хаоса, очень похожего на Всемирный потоп.

Трехэтажный желто-белый особняк, вместе с небольшим двориком, отгороженным от внешнего мира шикарной старинной оградой и помпезными вратами, являл собой типичный образец эклектики конца русского предреволюционного благоденствия, выставляя напоказ разгул фантазии и своеволия богатого самодура-заказчика, смешавшего — себе в угоду, знатокам на потеху, все архитектурные стили. Причем не только исконно русские, но и подсмотренные «в заграницах»: модерн, классицизм, барокко, ампир, рококо, а впридачу и готику.

Фасад дома был украшен ионическими спаренными колоннами с претензией на изящество. Барабан лестничной клетки выделен снаружи фонариком из красочных витражей. Высокие стрельчатые окна первого этажа обрамляли лепные барельефы, а в нишах по обе стороны от парадных дверей улыбались входящему, соблазняя чувственной эротичностью, гипсовые музы-вдохновительницы неопределенного вида искусств.

Если бы не Борис Ильич, директор «НеНИ» — обаятельный, вездесущий, беспрепятственно проникающий сквозь любые чиновничьи заслоны, «свой человек» в министерствах и ведомствах (ныне упраздняемых), не видать бы его сотрудникам такого особняка, как… скажем, жирафа в трамвае. А посему на чудо-директора буквально молился весь их камерный, с пристрастием подобранный коллектив, величая душку босса ласково, запросто и не без подтекста «наш Ильич».

— Доброе утро, Света. Доброе утро, Жанна. — Лео улыбнулся молоденьким сотрудницам, курившим под сенью уютного, но изрядно облупившегося портика и жмущегося к нему куста, покрытого мелкими белыми цветами, источавшими сильный пряный аромат. — Не боитесь опьянеть от жасмина?

— Так мы ж его, голубчика, в целях самозащиты и обкуриваем.

— По принципу кто кого?.. Ильич на месте? — поинтересовался мимоходом Лео, берясь за массивную, отполированную поколениями бронзовую ручку.

— Лишний вопрос, коллега, — фыркнула темноволосая Жанна. — Ты же знаешь, он переступает порог сей антикварной обители ровно в девять, под бой Биг Бена.

Лео ухмыльнулся и, преодолев сопротивление дубовой двери, вошел внутрь. Бросив взгляд на внушительные напольные часы в углу нижнего холла, прозванные «Биг Беном», отметил, что девять они пробили семь с половиной минут назад. Впрочем, за опоздания и даже пропуски здесь никого не наказывали и даже не порицали. Добросовестность была делом чести и личной сознательности каждого. А главным работающим стимулом — энтузиазм.

Ступив в особняк, посетитель рисковал сразу же забыть, из какого века он пожаловал и в какой попал. В просторном холле высоченные, украшенные фресками и позолоченной лепниной потолки. Люстра — переплетение бронзовых амуров с тюльпанами на массивной кованной цепи. А бронзовые скульптуры в нишах стен окончательно делали особняк похожим на музей.

Поднимаясь по мраморной лестнице, Лео машинально поглядывал сквозь резное кружево перилл на сотрудников, толпившихся внизу и не спешивших разойтись по своим рабочим комнатам. На уровне юной амазонки с пикантно приоткрытой грудкой его нагнал Виталий — высоченный ясноликий здоровяк с косой саженью в плечах и копной русых волос. Этакий васнецовский былинный богатырь в джинсовых латах.

Обняв Лео, он бархатно пророкотал:

— А вот и я. Да здравствуют родимые пенаты!

— Привет, старик! — искренне обрадовался ему Лео. — С возвращением! Как вояж?

— Пермь меня покорила. А «свято место» основательно захожено, заплевано. Познакомился с «контактерами»… В целом оставляют впечатление ловцов удачи, норовящих взлететь повыше верхом на модной волне, а то и откровенно чокнутых, помешанных на инопланетном присутствии. Но один меня все же заинтетесовал.

— Чем же?

— Э-э, нет, не на ходу. Поговорим на грани.

В «грани» здесь переименовали, явно оригинальничая, общепринятые «отделы», считая, что уже в самом этом слове заключена роковая ошибка «отделения» одной отрасли или одного направления науки от другого, тогда как коллектив новоиспеченного института стремился вернуть ей утраченную целостность.

— Привет тебе, свет души моей Аленушка! — загудел джинсовый богатырь, расплываясь в умильной улыбке при виде нагнавшей их директорской секретарши.

— Ах, Виталий Иваныч! — польщенно зарделась синеокая хрупкая девушка с кукольным личиком. — Будет вам смущать-то.

— Нет-нет-нет, и не проси! Я не перестану повторять, что такую помощницу наш счастливчик Ильич мог выиграть разве что на аукционе в Сотсби.

— Выигрывают в лотереях. А на аукционах покупают, — поправила его молоденькая секретарша с упреком.

— Не обижайся на него, Леночка, — вступился Лео. — Он у нас неисправимо старомоден.

— Ладно, пусть будет лотерея, синеглазка моя.

— А синеглазкой нынче картошку зовут, — не унималась Леночка, деловито семеня впереди них.

— Опять не угодил, — с притворным огорчением балагурил Виталий. — Хоть топись.

— Вот я жене вашей скажу, как вы тут направо-налево заигрываете, — погрозила розовым пальчиком Леночка перед тем как шмыгнуть в директорскую приемную.

Добрались до места и Лео с Виталием. Комната, в которой располагалась их «грань» была шестиугольной с оконным фонариком посредине и рассохшимся скрипучим паркетом.

В замочной скважине лязгнуло и нервно заелозило металлом об металл.

— О! Марик, — улыбнулся Виталий. — Как всегда, ломится в открытые двери. Думает, пришел первым.

Дверь с жалобным писком отворилась.

— Догадался-таки, — приветствовал вошедшего жизнерадостный здоровяк.

— Прибыл! — просиял Марк. — Вот и славно. А то четыре дня без тебя, как четыре года. — Он от души тряхнул протянутую ему могучую руку.

Марк — щуплый, сутулый брюнет с меркантильно-ироническим складом ума, будто специально был создан для контраста с этим русским богатырем. Его насмешливые, блестящие и круглые, как у дельфина, глаза умудрялись мгновенно обежать все, что попадало в поле их зрения. Ни на секунду ни на чем не задерживаясь, они выдавали его неугомонный нрав и цепкий ум.

— Ну, как межпланетный симпозиум? Состоялся? Гуманоидного «языка» не привез в директорскую коллекцию? — полурассеянно поинтересовался Марк, усаживаясь за свой стол и запуская руки сразу во все ящики.

— Э-э, — отмахнулся Виталий, — дальше побасенок контактеров, якобы общающихся еженощно со всеми цивилизациями Вселенной, дело не пошло. А может это я такой невезучий, а?

— Да они просто боятся твоих кулачищ, не хотят связываться, — утешил коллегу Лео.

— Кто, контактеры?

— Инопланетяне, друг. Инопланетяне.

Виталий польщенно хохотнул в ответ.

— Ох, братцы, до чего ж приятно снова вернуться в наш терем-хоромы! — Он вытянул ноги и сладко прогнулся в спине, закинув за голову руки, отчего кресло под ним угрожающе заворчало.

— Признаться, я и сам, как блаженный, засыпаю и просыпаюсь с неприлично сияющей физиономией, — подхватил Марк. — Поверите, даже в Израиль расхотелось. Мать с сестренкой допекают. Отец звонками бомбардирует. А я только загадочно улыбаюсь, как Сфинкс с плато Гиза. Нет — как Монна Лиза Джаконда.

— Ну и правильно! — обрадовался Виталий. — Пусть они едут, если хотят, а ты оставайся. Дом человека там, где он родился. И если твой дом трещит по швам, подставь свое плечо, а не беги, как крыса…

— Тебе хорошо. Ты у нас вон какой Атлант — любой фасад подопрешь. А что делать тем, кто ростом да рылом не вышел? — отшутился Марк.

— Будет прибедняться-то, — прогудел в ответ Виталий. — Стране нужны сильные духом больше, чем телом.

— Это потому, что дух кормить не надо, — съязвил Марк.

Лео попытался углубиться в работу, но вдруг ощутил непонятное беспокойство и потребность в действии, выразившуюся в непреодолимом желании покинуть комнату. Он резко встал, со скрежетом отодвинув стул, и, ни слова не говоря, вышел, сам не зная зачем. Пересек коридор с обшарпанной ковровой дорожкой, рассеянно глядя на редких, снующих от «грани» к «грани» сотрудников. Беспокойство между тем усилилось.

И тут он увидел девушку, разом приковавшую к себе его взгляд и внимание. Невысокая, потрясающе сложенная, она шла по коридору, маняще покачивая крепкими, до умопомрачения женственными бедрами. На постаменте высокой шеи с необычайным достоинством несла она свою ослепительную головку, украшенную длинными, черными, блестящими волосами.

Лео не мог оторваться от созерцания ее движений, завораживающих своей музыкальной ритмичностью и пластикой. Подобные — «неприличные» — реакции на представительниц противоположного пола ему были отнюдь не свойственны. Но он не был исключением. Не только мужчины, но и женщины, попадавшиеся на ее пути, во все глаза смотрели на это вороное диво. На их лицах так и повисал немой вопрос: Кто такая!? Откуда взялась? К кому идет? Поравнявшись с Лео, она скользнула по нему мимолетным, но фиксированным — как щелчок объектива — взглядом и исчезла в приемной директора.

Лео набрал в легкие воздуха, да так и забыл выдохнуть. Он узнал в незнакомке свое ночное видение. Те же глаза, лицо, волосы, тот же лукаво-насмешливый взгляд.

«Этого не может быть, — обескураженно подумал он. — Так не бывает.»

Потоптавшись перед дверью в директорскую, он, как во сне, побрел прочь. Вернулся к себе, да только усидеть на месте не мог. Ни чертежи, ни расчеты до сознания не доходили. Он не слышал даже, о чем говорили Виталий с Марком. Видел только, как в немом кино, их беззвучно двигавшиеся губы.

«Что это было? — навязчиво мучил его один и тот же вопрос. — Случайное совпадение? Игра воображения?.. Нет! Он должен, просто обязан выяснить, кто она и зачем тут объявилась! Выяснить, чтобы успокоиться, чтобы от души посмеяться над собственными бреднями.»

Под удивленные взгляды Виталия и Марка, Лео снова вскочил с места. А через минуту ноги уже сами принесли его в приемную Ильича.

Секретарша сосредоточенно вглядывалась в голубой экран компьютера. Ее пальчики с жемчужными ноготками с такой легкостью летали над молочно-белыми клавишами, будто это был музыкальный синтезатор, а не обыкновенный киборд.

— Ленуся, Ильич у себя? — Лео постарался скрыть внутреннее напряжение.

— У себя, — не отрываясь от работы, ответила «Ленуся».

— Свободен?

— Занят.

— Совещание?

— Не-а. — Перебросив внесенный в компьютер текст на принтер, она наконец позволила своим рукам передохнуть. — Посетитель у него.

— Кто такой? — настойчиво допытывался Лео.

— Почем я знаю, — отмахнулась секретарша. И ворчливо добавила: — Девица какая-то. Ворвалась, как к себе домой, не дав даже доложить о ней. Я и пикнуть не успела, она уже была у Ильича. Видно, основательно там засела…

Дверь с табличкой «Директор» распахнулась, и через приемную к выходу прошествовала незнакомка, ни на кого не взглянув. Вроде бы спокойно прошла, без спешки, а Лео обдало ветерком, как от вентилятора или внезапно распахнувшейся форточки. Поборов в себе желание последовать за ней, он шагнул к кабинету.

Директор был человеком лет сорока пяти, весьма приятной, интеллигентной наружности. Из числа тех немногих, что умеют расположить к себе с первого слова. Он сидел, устремив взгляд в одну точку, и ничем не занимался.

— Доброе утро, Ильич. Можно к тебе?

Ильич тряхнул седеющей головой, пытаясь скинуть оцепенение или одолевавшие его мысли, и перевел взгляд на вошедшего. Но не увидел его.

— Я не вовремя? Помешал?

Взгляд директора вернулся к реальности, просветлел и обрел осмысленность.

— А-а, это ты. Присаживайся.

Лео устроился в кресле, облокотился о стол, разделявший их, подозрительно изучая Бориса Ильича. Они давно знали друг друга, были почти друзьями, несмотря на разницу в возрасте, что и привело Лео, вопреки желаниям его матушки, во вновь народившееся учреждение.

— Что-то я прежде не замечал, чтобы представительницы прекрасного пола оказывали на тебя такое убийственное воздействие, — с улыбкой заметил Лео, провоцируя его на откровенность.

— Да уж, задала она мне загадку, — подтвердил тот, все еще находясь во власти странного визита.

— А что ей надо было? — делано небрежным тоном поинтересовался Лео.

— Хочет работать у нас.

— Вот как! — Лео чуть не выдал себя. — По чьей-нибудь рекомендации?

–…Не сообразил спросить.

— Научным сотрудником? По специальности-то кто она?

— Кажется, у нее нет специального образования.

— Значит, в секретарши? Или машинистки?

— Нет! — гаркнул Ильич неожиданно громко. — В консультанты!

— Что??? — Лео воззрился на директора.

— А вот то. — Окончательно приходя в себя, Ильич нервно закурил прямо в кабинете, чего обычно никогда не делал.

— Ну и ты ее отправил… с соответствующим напутствием.

— Отправил. В отдел кадров. На оформление, — зло пробормотал Ильич.

Лео молча ждал продолжения.

— За несколько минут беседы она обнаружила поразительную осведомленность в нашей тематике, разработках, планах. Я был просто сражен.

Лео отметил про себя, что полчаса для Ильича пролетели, как «несколько минут».

— Но это еще не повод, прости меня…

— Знаю, знаю, — поспешно и, как показалось Лео, взволнованно оправдывался директор. — Я беру ее по другой причине. Она — уникальная особа. Сам убедишься с первой же беседы. Это какой-то феномен. Она так говорила о моей концепции единого ритма планет нашей Системы, будто стенографировала все мои выступления на международных симпозиумах. И успела даже подкинуть мне пару сногсшибательных идей.

Лео впервые видел Ильича таким «несбалансированным». Окончательно заинтригованный, он помчался в отдел кадров. И выяснил, что никто из посторонних туда не заходил и на работу не оформлялся. Он обежал все этажи, заглянул во все комнаты, вышел даже во двор — незнакомку как ветром сдуло.

Этой ночью, не успев погрузиться в сон, он оказался в сплошном красном тумане, густом, как томатный сок. Туман лип к глазам, коже, мешал дышать, сковывал движения, десятикратно утяжеляя тело. Лео с трудом ступал по насту кроваво-красного снега, проваливаясь в него по колено. То и дело кто-то выныривал из тумана, натыкался на него и исчезал, в тумане же растворяясь… Что-то тяжелое, мягкое и лохматое ударилось в лицо и с ревом метнулось в сторону.

И тут земля, укрытая странным снегом, дрогнула под его ногами, взбрыкнулась, будто норовистый конь, задумавший сбросить седока. Падая, Лео с удивлением увидел над головой собственные ноги. А потом, как на ожившем полотне Брюллова «Послед-ний день Помпеи», выхваченные из туманного марева ослепительными вспышками молний, рушились здания, палали купола храмов, выкорчевывались с корнем вековые деревья, истошно кричали женщины и дети. но их крики тонули, растворялись в грохочущей, ревущей, неизвестно откуда взявшейся посреди зимы, водяной лавине, с бешеной скоростью несущейся прямо на Лео. У него было только два выхода — либо быть раздавленным лавиной, либо… проснуться.

Он проснулся. И обнаружил, что лежит на полу, а над головой его ноги, зацепившиеся за постель.

Сердце колотилось, казалось, сразу везде — в горле и в висках. Во рту пересохло. Он вскочил. Включил свет, невменяемо озираясь по сторонам. Все предметы в комнате благополучно покоились на своих местах. В окне, как всегда, мерцали земные звездочки ночных фонарей. Воздух в комнате был прозрачным, без намека на туман.

Нет, Лео не мог заставить себя лечь — боялся вернуться в прерванный сон, в кровавую непроглядную муть и панический страх. Натянув штаны, он на цыпочках вышел в гостиную, подошел к комнате матери и с облегчением заметил в щелочке под дверью полоску света. Постучав, вошел. Мать читала, лежа в постели. В ее изголовье умиротворяюще горел фонарик бра под атласным оранжевым абажуром. Лео присел на край постели.

— Ты чего? Не спится? — мягко спросила мать, откладывая книгу. — Почему такой бледный? Не заболел ли?

Она потянулась к его лбу. Он перехватил ее руку, поцеловал и оставил в своих ладонях, холодных, нервно вздрагивающих.

— Мама… со мной что-то происходит последнее время. Я вижу странные сны. Мне кажется даже, что это не сны вовсе…

— А что же?

— Что-то вроде второй жизни во сне. Не менее реальной, чем та, что наяву.

Мать нахмурилась. Отняла свою руку. Села, опершись спиной о подушку.

— Фантазер ты, — сказала с осуждением. — Начитался всякой мистической белиберды.

Лео настоял, чтобы она выслушала, и пересказал ей свой последний сон. С каждой секундой лицо матери становилось все более напряженным. Она несколько раз порывалась перебить его, но заставила себя дослушать до конца.

— Что с тобой? — заметив, наконец, как она взволнована, спросил Лео.

— Знаешь, что это такое? — Мать указала на раскрытую книгу, лежавшую на одеяле. — Дореволюционное издание «Истории города Москвы» Забелина. Ты видел во сне то, о чем я сейчас читала.

— Не может быть! — вскричал Лео.

— Убедись сам. — Она взяла книгу, перевернула назад несколько страниц и прочитала вслух: — «Год 1370. Небесные знамения сулили страшные бедствия. Осенью и зимою являлись на небе кровавые столпы, все небо являлось кровавым, так что и снег виделся кровавым и люди ходили красные, аки кровь, и хоромы представлялись как бы в крови. А летом 1371 появилось знамение в Солнце: явились на нем места черны, аки гвозди, и почти два месяца стояла на земле великая непроглядная мгла, нельзя было и за две сажени видеть человека в лицо. Птицы натыкались на людей, на дома и ходили только по земле. Звери, не видя свету, ходили меж людей — медведи, волки, лисы.»

Она перелистала несколько страниц:

— И вот еще! «После появления Кометы, трех Солнц, многих Лун и прочих светопредставлений обрушился шквал: день превратился в ночь и небо разорвали тысячи молний. Земля задрожала так, что попадали головки церквей… 15 августа землю покрыл снег и ударил мороз…»

Мать умолкла. Они смотрели друг на друга, и взбудораженные их мысли отказывались складываться в слова.

— В детстве ты часто кричал во сне, — наконец сказала мать. — Смеялся, разговаривал, с кем-то спорил. И даже бродил по комнатам.

— То есть был лунатиком? — Лео насупился, совсем как маленький.

— Временами. Но с возрастом все прошло. А теперь вот опять.

— Зато в детстве во сне я много летал, — оживился он. — Это было до того здорово, прямо дух захватывало, и до того реально, что даже днем сохранялось ощущение, будто стоит мне хорошенько захотеть, и я взлечу. И появлялось безумное, порой непреодолимое желание испытать себя: забраться на крышу нашего дома, раскинуть крыльями руки и прыгнуть. И кто-то подначивал внутри голосом коварного Ужа: «А ты подвинься на край обрыва и вниз бросайся. Быть может крылья тебя поднимут…»

— О, Господи! Час от часу не легче. — Мать замахала на него руками.

— А ты сама разве никогда во сне не летала?

–…Никогда…

— Странно. А я был уверен, что летают все. Не представляешь, какое это волшебное ощущение.

— Я знаю, что когда дети растут, они часто падают во сне с кровати.

— Наверное, они просто неправильно приземляются — мимо кровати, — стоял на своем Лео. И сладко зажмурясь, начал вспоминать вслух: — Этакое свободное скольжение в воздухе безо всяких усилий с твоей стороны, и с диким, ни с чем не сравнимым ликованием, переполняющим тебя всего.

— Я всегда подозревала, что ты у меня немножко ненормальный, — с нежностью улыбнулась мать, пригладив длинные спутавшиеся волосы сына.

— Погоди! Но ведь я опять упал с кровати! Надо будет утром проверить — может подрос за ночь?

— Иди спать, дурачок. — Она мягко толкнула его пальцами в лоб. — Скоро начнет светать.