Трансмутант

Элеонора Мандалян

«Трансмутант» – мистический роман, в котором добро и зло теснейшим образом переплетены в один клубок настолько, что герой романа Лео порой не может уже определить, что есть зло, а что добро. До последних страниц книги не только читатель, но и сам герой не знает, кто он есть и ради чего наделен сверъхестественными свойствами, не понимает, какие силы вокруг него задействованы, кто им руководит и с какой целью. Но, в конце концов, делает единственно правильный для себя, а возможно – и для всего человечества, выбор.

Глава 1

Не успел Лео опустить голову в белое облако подушки, как непроглядная ночная тьма вспыхнула жемчужной голубизной. Бесформенное пятно, возникшее перед его сомкнутыми веками, вмиг обрело глубину и очертания. Там, внутри, как в волшебном проекторе, одна за другой возникали картины — невероятно четкие, красочные, фосфоресцирующие, подсвеченные ярким лучом неведомого происхождения. Луч неспешно скользил по изображению, будто кто-то осмысленно водил по пятну фонариком, фиксируя детали, укрупняя или отдаляя их. Залюбовавшись этим странным зрелищем, Лео не мог понять, спит он или с ним происходит что-то необычное.

Одно изображение задержалось на его виртуальном экране дольше остальных: в озаренной таинственным светом пустоте обрисовалось женское лицо с правильными, изящными, надменно-волевыми чертами. Длинные черные волосы и такие же черные, плотные тени, лежавшие на лице, делали его похожим на гравюру. Но лицо вдруг ожило, повернулось и начало медленно наплывать на Лео. В глубине графически глухих теней вспыхнули насмешливо-лукавые глаза. Они были настолько живыми, что Лео казалось таинственная их обладательница, чудом проникшая в его комнату, вот-вот заговорит с ним.

Лицо незнакомки, продолжая наплывать, приблизилось до невозможных в реальности пределов. Теперь Лео мог видеть только один единственный глаз, заполнивший собою все пространство. Глаз влажно блестел. Ресницы казались жгутами, а поры век — кратерами. Ощущалась даже легкая пульсация роговицы. Глаз моргнул гигантскими жесткими опахалами ресниц, сощурился, собрав нижнее веко в складки горных хребтов, и поплыл прочь, проваливаясь в бесконечно длинный колодец-трубу. Виртуальный экран и таинственный луч, светивший из пустоты, начали меркнуть, тускнеть, пока не исчезли вовсе… Лео погрузился в сон с непроходящим ощущением, что образ, увиденный только что, запомнится им на всю жизнь.

Он проснулся как обычно. Принял душ. Побрился, напрочь забыв о ночном видении. По привычке задержал мимолетно-критический взгляд на своем отражении. Окружающие находили его оригинальным. Самого же Лео раздражала его внешность, создавая определенные комплексы — этакие «психоблоки», затруднявшие, в первую очередь, общение с девушками. Ему казалось, что нос у него слишком короткий, а глаза слишком большие. Из-за постоянно расширенных зрачков они выглядели черными, несмотря на ярко-рыжую радужку.

Но основным объектом неприятностей, чтобы не сказать — душевных мук, были уши — маленькие, трогательно округлые, «дефективные уши», как окрестили их злые первоклашки еще в школе. Кроме первоклашек и матери его ушей никто никогда больше не видел, потому что с тех пор, невзирая на замечания и взыскания от учителей и прихотей изменчивой моды, Лео прятал их под длинными волосами.

Мать приготовила на завтрак его любимую яичницу с поджаренным сулугуни, и он самозабвенно уплетал ее, а она, присев напротив, с любящей улыбкой наблюдала за ним. Это была моложавая и очень привлекательная женщина.

— Сколько не прикидываю, никак в толк не возьму, — задумчиво проговорила она, — как можно было оставить такое надежное НИИ ради этого сомнительного заведения.

Не поднимая головы, Лео шумно размешал сахар в кофе и отбросил ложку.

— Ты окончил с отличием физмат. Тебя ждала перспективная научная работа, — не унималась мать.

— Разве я изменил своей профессии? — Лео подцепил одним зубчиком вилки прилипшие к сковородке поджарки и отправил их в рот.

— Не морочь мне голову! — рассердилась мать. — А разве можно сравнить работу в солидном научном учреждении с этой… частной лавочкой, да еще и с таким возмутительным названием — «НеНИ».

— Что же тут возмутительного? «НеНаучный Институт».

— Вот именно «ненаучный». А ты — ученый от Бога. Кому вызов бросаете?

— Не кому, а чему. Науке. — Он принялся за кофе. — Честно говоря, завтраки с ежедневной приправой из опилок от твоей пилежки — не самое лучшее, что можно себе пожелать.

— Вот так всей науке сразу? — пропустив мимо ушей его выпад, поинтересовалась мать. — Чем же она вам так насолила?

— Да хотя бы тем, что раздробила все это прекрасное единство, нас окружающее, на мелкие, даже не связанные между собой кусочки. Эти твои «солидные» ученые только окончательно всех запутали. И сами себя задвинули в тупик, как отцепленный вагон — в депо. Они не желают принимать простейшую, лежащую на поверхности истину: мир един и неделим. И умопомрачительно гармоничен. Едины и законы, управляющие им. Вот наш коллектив и пытается восстановить в умах людей гармонию, наладить утраченные контакты с природой, со всем окружающим нас миром, понять и принять его таким, каков он есть, а не через кривую, уродливую призму нашего невежественного самомнения. И никакая мы не «лавочка». Запомни это, пожалуйста. У нас собраны самые крылатые, самые раскованные умы. А «НеНИ» — это так — шутка, гротеск. Протест на расплодившиеся по всей стране тунеядствующие НИИ. На самом деле мы называем себя Институтом Солнца, поскольку все под ним ходим, от него зависим и обязаны знать, что оно из себя представляет, вместе с его многопланетным семейством.

— Но…

— Да пойми же, мама, будущее за нами, потому что нам не надо ничего, кроме истины и гармонии. Мы вполне отдаем себе отчет, что истина недостижима, как горизонт, как звезда в небе, как отражение Луны в реке. Но мы всегда будем стремиться приблизиться к ней, хоть на один шажочек. Чижевский знаешь что сказал? «Чем ближе к Солнцу, тем ближе к истине.» Вот так-то.

— Романтика молодости, — вздохнула мать, безнадежно махнув рукой. — А ведь тебе уже 24. Давно не мальчик. Другие в твоем возрасте влюбляются, женятся. Ты же влюблен в эфемерную идею по имени «Истина» и волочишься за нею с завидным упрямством. Что ж, переболей ею, как свинкой или корью. Ты не первый и не последний… Пройдет год-другой, и ты тоже, как все, захочешь ученую степень, престижную должность с хорошим окладом, дачу на берегу реки, машину… — Говоря это, мать исподтишка внимательно наблюдала за сыном.

— Никогда, — со спокойной, но твердой уверенностью возразил он. — Не обольщайся. — И, бросив скомканную салфетку на стол, поднялся. — Спасибо. Я побежал.

Чмокнув мать в щеку, он исчез за дверью.