Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе

Элена Томсетт

Лиза никогда не предполагала, что ее судьбу может в одночасье изменить война. Причем, изменить так кардинально, что ей, дочери белого офицера, сироте, воспитанной в детдоме для врагов народа, удастся встретиться с членами свой семьи… и на считанные мгновенья обрести счастье. Жизнь порой преподносит неожиданные сюрпризы.

Глава 4

Между тем, события в моей жизни вдруг начали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. Начало им положил тот факт, что лейтенант Эдди Майер влюбился в меня не на шутку, и как-то вечером даже решил объясниться мне в любви.

Начав с обычных невинных замечаний по поводу моей незаурядной красоты и обаяния, обер-лейтенант Майер в тот вечер разошелся не на шутку. Когда я уже начала опасаться того, что я буду делать, если он, того и гляди, из немецкой тяги к театральности опустится на колени и скажет мне заветные слова, в прихожей послышался раздраженный голос барона, которому, по причине моей занятости, пришлось отпирать дверь самому. В следующую минуту он прямо в шинели и фуражке прошел в гостиную, увидел нас с лейтенантом Эдди, уже преклонившем было одно колено, и удивленно спросил:

— Что здесь происходит, Майер, я хотел бы знать? Какого черта вы делаете в моем доме так поздно?

— Добрый вечер и тебе, фон Ротенбург, — осклабился лейтенант Эдди, поднимаясь с колен. — Очень приятно тебя видеть. Вообще-то, я пришел не к тебе, а к Элизе.

— Даже так? — барон бегло взглянул в мою сторону. — И зачем же ты к ней пришел?

В голосе барона явно прозвучало раздражение.

— Элиза — красивая и умная девушка, — вкрадчиво сказал лейтенант Эдди Майер, подмигивая мне. — Я за ней ухаживаю.

— Что делаешь? — недоверчиво переспросил барон фон Ротенбург, снимая фуражку и в раздражении бросая ее на кресло.

— Ухаживаю, — терпеливо пояснил ему Майер.

— Замечательно, — саркастически отозвался барон. — В полдвенадцатого ночи? И как далеко зашли твои ухаживания?

— Ну-у, — лейтенант Эдди замялся. — Даже не знаю, как тебе сказать. Я думаю, я буду просить у фрау Ротенбург разрешения жениться на Элизе. Она ведь сирота, не так ли?

У меня аж дух перехватило от неожиданности. Пока я изумленно смотрела на невозмутимо улыбающегося молодого офицера гестапо, делающего подобные заявления еще до того, как он потрудился поставить меня в известность о своих, извините, чувствах, он снова подмигнул мне и выразительно указал глазами на рассерженное лицо барона фон Ротенбурга.

— Идите домой, Майер, — сдержанно посоветовал ему барон, снимая шинель, которая полетела в то же кресло у камина. — Иди сам, Эдди, пока я, черт побери, не спустил тебя с лестницы!

— А вот это уже оскорбление, — заметил лейтенант Эдди, продвигаясь в сторону коридора. — Может быть, вызвать тебя на дуэль? Клянусь вам, господин барон, на подобные шалости здесь смотрят совсем по-другому, чем в Берлине. Более снисходительно. Дальше Восточного фронта лететь некуда. Ты предпочитаешь шпаги или пистолеты? Или подеремся по-простому, на кулаках?

Взгляд рассерженного барона был настолько выразительным, что лейтенант Эдди оставил свои шуточки и поспешил ретироваться. После его ухода настала моя очередь. В течение почти часа барон фон Ротенбург, расхаживая по просторной полутемной гостиной, читал мне лекцию о том, как должна вести себя благовоспитанная девушка из приличного дома.

От нечего делать, я исподтишка рассматривала его. После памятной сцены в казино, я должна была смириться с очевидным фактом, от которого невозможно было убежать или спрятаться — что-то в личности этого странного немецкого офицера затронуло мое воображение. От резкой неприязни нашей первой встречи не осталось и следа. Поведение барона с каждым днем все сильнее и сильнее интриговало меня. В нем удивительно сочетались, с одной стороны, неистребимые черты воспитанного в духе своей исключительности аристократа и немца, с другой, подлинного лояльного и терпимого человека. Впрочем, справедливости ради, я не знала, нравится ли мне он больше, чем я его боялась, или наоборот. Иногда у меня мурашки бегали по спине, когда я встречалась с его тяжелым пристальным взглядом. Иногда, в его глазах, обращенных на меня, снова сквозила откровенная страсть, как тогда, в казино, когда он сделал мне предложение. Мне казалось, что он все время следит за мной, следит за тем, что я делаю, куда я пошла, с кем я встречаюсь. Это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать.

— Элиза, ты слушаешь меня или нет? — услышала я удивленный голос барона фон Ротенбурга и тут же стремительно вынырнула из вод своих размышлений.

— Конечно, слушаю, господин барон, — пролепетала я на автопилоте.

Он странно посмотрел на меня и, не сказав ни слова, отвернулся от меня и покинул гостиную.

Прошло еще несколько недель, прежде чем я снова столкнулась с бароном, на этот раз в библиотеке.

Был чудный летний вечер, против обыкновения, без звуков стрельбы и лая собак на улице. В длинной ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами, падавшими мне на лицо, спину, грудь, накинув на плечи шерстяной платок, чтобы не замерзнуть в холодной, плохо освещенной зале библиотеки, я подставила к высокому стеллажу лестницу-стремянку, чтобы достать книгу. Через несколько минут ожесточенной возни с тяжелыми фолиантами, я с удовлетворением вытащила с верхней полки покрытые пылью два тома в кожаных переплетах с надписью «Сага о Форсайтах» на корешке, и с триумфом спрыгнула с легкой лестницы-стремянки на пол.

Спрыгнула прямо в руки барона фон Ротенбурга, который каким-то непостижимым образом вошел в библиотеку так тихо, что я его не услышала. Я так испугалась, что у меня пропал голос. Даже не пискнув, я с ужасом уставилась в его правильное, с холодным выражением, лицо, не осознавая, что мои ладони упираются в его плечи, а его ладони лежат на моей талии.

В следующую минуту барон опустил меня на пол и вежливо осведомился, что я тут делаю. Я пролепетала что-то насчет того, что я очень виновата, но люблю читать, и фрау Ульрика разрешает мне потихоньку брать книги из библиотеки, но если господин барон возражает…

— Я не возражаю, — перебил меня барон.

Он мельком взглянул на корочку верхней книги, которую я непроизвольно прижимала к своей груди, и неожиданно взгляд его стал острым и глубоким.

— Forsyth’s Saga, — по-английски сказал он, не сводя с меня взгляда блестящих серебристых глаз. — Do you speak English good enough to read books like this?

— Certainly, Sir, — сделав реверанс, ехидно протянула я, не удержавшись от желания немного поиграть с ним, чтобы отомстить ему за тот испуг, который я испытала в его руках несколько минут назад. — It is a pleasure to find so well speaking English companion in Your Excellency.

— At your service, my dear lady, — галантно ответил он, в то время как выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Ваш прекрасный английский, по-видимому, имеет те же корни, что и немецкий? — сухо спросил он в следующую минуту.

— Да, ваша светлость, — заученно повторила я, больше всего желая, что бы он, наконец, дал мне уйти.

Он стоял так близко ко мне, что через тонкую ткань ночной сорочки, мне казалось, я чувствовала тепло, исходящее от его тела, которое смущало меня.

— Вы хотите снова рассказать мне сказку о вашей матери, фройляйн?

От его холодного тона меня пробрал озноб. В довершение ко всему, он неожиданно поднял к себе мой подбородок, заставив посмотреть прямо в его красивое лицо, черты которого выражали высокомерие и буквально лучились недоверием.

— Оставьте в покое мою мать, — процедила я сквозь стиснутые зубы, глядя в его глаза.

— Тогда перестаньте лгать, — вкрадчиво посоветовал мне барон, одновременно с тем встряхивая меня как мешок с картошкой.

— Отведите меня в гестапо, — устало сказала я, не делая даже попыток вывернуться из его крепких рук, — и с пристрастием допросите, если уверены, что я все время лгу вам.

Он некоторое время внимательно смотрел мен в лицо.

— Твой английский? — наконец, вопросительно поднял бровь он, разжимая свои пальцы на моем плече.

— Бабушка, — также коротко ответила я, с гримасой разминая затекшее плечо.

— Кто была твоя бабушка? — сразу же немилосердно послышалось мне в ответ. — Надеюсь, не королева Виктория?

— До революции? — ляпнула я со злости, не подумав. — Примадонна Мариинского театра! Надеюсь, я удовлетворила любопытство вашей светлости?

Он не ответил, словно и не услышал мой вопрос. Удивленная, я посмотрела на него снизу вверх и затаила дыхание. Точеные, классические черты его лица на секунду исказила гримаса отчаянья. Взор светлых глаз не отрывался от моего лица.

— Это просто наваждение какое-то! — с прозвучавшей в его голосе горечью негромко пробормотал он, ни к кому не обращаясь. — Столько времени прошло, а я никак не могу забыть то, что случилось в казино. Моя прекрасная незнакомка… Кто же ты такая на самом деле, маленькая врушка?

Я сочла за лучшее прикусить язык.

Его близость непонятным образом волновала меня. Он был полуодет, как и я. Форменные серые брюки все еще оставались на нем, в то время как он снял мундир и галстук, белая рубашка была расстегнута почти до середины груди, а рукава ее подвернуты до локтя. Некоторая небрежность в одежде, как ни странно, не делала его неряшливым, а напротив, придавала ему небрежную элегантность, замечательно сочетаясь с его гибкими, раскованными движениями и грацией хищника. Растрепавшиеся густые каштановые волосы и время от времени мерцающие из-под темных ресниц расплавленным серебром светлые глаза делали его необыкновенно привлекательным, словно благородного пирата из историй, которые я в детстве запоем читала в доме бабушки.

Внезапно его руки легли мне на талию, в ту же секунду я почувствовала, как его губы требовательно прильнули к моим губам. Ощущение его поцелуя было настолько сильным и необычным, что мне показалось, расплавленный огонь разлился по моим жилам. Я так растерялась от нахлынувших на меня впечатлений, что в первый момент даже не подумала сопротивляться. Между тем, барон еще крепче привлек меня к себе, его губы становились все более требовательными, а поцелуй все более глубоким и обжигающим, таким, что через некоторое время я уже не могла дышать. Одновременно с тем, его руки скользили вдоль моего тела, пока, наконец, не коснулись моей груди. Я вздрогнула, и попыталась было отстраниться, когда пальцы барона, сдвинув бретельку моей ночной рубашки, коснулись, и стали нежно ласкать ставший неожиданно чрезвычайно чувствительным сосок, напрягшийся и затвердевший в ту же секунду. Горячая тяжесть прилила к низу моего живота, я непроизвольно выгнулась в его объятьях, тогда барон с хриплым стоном оторвался от моего рта, и в тот же миг его губы сомкнулись вокруг соска моей груди. Я вскрикнула, и полутемная комната библиотеки поплыла у меня перед глазами.

Это было какое-то безумие. Я хотела закричать, но голос не повиновался мне.

Сквозь тонкую ткань рубашки я чувствовала силу и крепость мускулов барона, и вдруг с ужасом осознала, что в данный момент я полностью в его власти. Ночью в библиотеку никто не придет.

Я так испугалась этой мысли, что на какую-то долю секунды перестала чувствовать и соображать. Зажмурив глаза, я резко оттолкнула барона от себя и, воспользовавшись его удивлением, побежала к двери.

— Элиза! — требовательно окликнул меня он.

Я остановилась на пороге, крепко сжимая пальцами ручку полуоткрытой на всякий случай двери. Его серые глаза казались в полутьме библиотеки совсем темными, почти черными.

— Я должен извиниться за то, что произошло.

В лениво-медлительном тоне его голоса не было ни малейшего намека на искренность.

— Очень трогательно, — пробормотала я, не зная, как реагировать на его поведение.

Барон нагнулся, поднял с пола уроненную мной книгу Голсуорси, и приблизившись ко мне, вложил ее в мои руки. Снова, на один короткий момент, я увидела совсем близко его холодное, с четкими чертами лицо, изогнувшиеся в усмешке губы.

— Но, извиняясь, я ни на секунду не жалею о том, что сделал, — спокойно добавил он.

— Вы дурно воспитаны, ваша светлость, — сказала я с достоинством, в то же время не в силах сдержать дрожь в коленках.

— По крайней мере, я не привык лгать.

— Какого черта! — внезапно возмутилась я, в бессильной ярости сжимая кулаки. — Все, что я сказала вам в казино, правда, от первого слова до последнего! Вы сами придумали все остальное! И что, теперь я всю жизнь должна буду расплачиваться за это? Даже не за свои, а за ваши выдумки!

Он схватил меня за плечи.

— В этой жизни нет справедливости, — на фоне бледного лица его глаза казались темными и бездонными, как омуты. — Пора бы уже смириться с этим. И принять тот факт, что все преимущества на моей стороне.

— Никогда! — запальчиво выдохнула я. — Вы сильнее, и это все ваши преимущества. На данный момент. Неизвестно, что будет завтра.

— Завтра? — он поднял бровь. — Вот уж не предполагал, что вы думаете о том, что будет завтра. Русские живут одной минутой.

— А немцы, надо полагать, живут перспективой, — огрызнулась я.

— Почему бы нам не продолжить эту замечательную дискуссию в библиотеке? — предложил барон, отступая назад, в полутьму зала.

— Потому что я не желаю ничего обсуждать!

— Вы также не демонстрируйте образца хорошего воспитания, фройляйн, — он, казалось, откровенно забавлялся ситуацией. — Вы должны догадываться, как приятно мне ваше общество. Обещаю вести себя прилично.

— В два часа ночи? — переспросила я, недоверчиво глядя на него. — Что это на вас накатило, господин барон?

— Но вам же все равно не спится, — подкупающе улыбнулся он.

— А как же ваш рабочий стол, заваленный рапортами?

Я указала глазами в сторону кабинета, располагавшегося рядом с библиотекой, дверь которого была приоткрыта. Видимо, именно через эту щель барон и заметил меня, когда я, ни о чем не подозревая, потихоньку прокралась за книгой в библиотеку.

— Бумаги подождут, — коротко сказал барон.

— Боже, как непрофессионально, — я позволила себе усмехнуться. — Вы рушите все мои представления о немецкой педантичности. Ordnung uberalles.

— Послушайте, Элиза.

Барон откинул со лба прядь каштановых волос и опустился в кресло, повелительным жестом предложив мне войти в библиотеку и сесть в другое, рядом с ним. Поколебавшись, я оставила в покое ручку двери и повиновалась.

— У меня к вам деловое предложение.

Я удивилась.

— Деловое?

— Мне давно уже нужен секретарь, который бы занимался бумагами на русском языке.

— У вас полно украинцев в комендатуре, — перебив его, ляпнула я, полная дурных предчувствий.

— Мне нужен личный секретарь, — терпеливо объяснил барон, — который бы всегда был у меня под рукой. Секретарь, владеющий обоими языками в совершенстве, как вы. Человек, которому я бы смог доверять.

— Господи Иисусе! — ахнула я. — Так ведь я же неисправимая лгунья!

Он откровенно усмехнулся.

— Я готов рискнуть. И постараться помочь вам избавиться от этой пагубной привычки.

Выражение его глаз оставалось непроницаемым. Я никак не могла определить, то ли он издевается надо мной, то ли говорит серьезно. Так и не придумав, что сказать, испытывая почти физическое неудобство под его взглядом, я обескуражено спросила, поплотнее запахивая на груди шерстяной платок:

— А если я не хочу? Что тогда?

Его глаза засветились насмешкой.

— Чего именно вы не хотите, фройляйн? Работать со мной или постараться больше не лгать мне?

Но я не могла принять его намеренно легкий тон.

— С какой стати я должна помогать вам, фашисту, захватившему власть в моем городе?

Он откинулся на спинку кресла и смерил меня высокомерным взглядом.

— Во-первых, я не фашист. Никогда не имел чести принадлежать к партии фюрера.

— Но имели честь придти вместе с ним в Россию, — саркастически заметила я.

— Во-вторых, — проигнорировав мое замечание, невозмутимо продолжал он, — помогая мне, вы получите возможность в обмен на свои услуги получать поблажки для ваших соотечественников.

— Какие такие мои услуги? — подозрительно переспросила я.

Он посмотрел на меня со снисходительной жалостью, просквозившей в его взгляде.

— Чисто профессиональные, фройляйн. Никаких особых условий я не оговариваю принципиально.

Это уже было совсем интересно.

— То есть? — я демонстрировала полное отсутствие такта и понимания.

— Я буду платить вам жалование.

В его белозубой улыбке сквозила немалая доля ехидства.

— Замечательно, — заключила я только из вредного желания оставить последнее слово за собой, толком не понимая, что именно я хотела этим сказать.

— Это означает, что вы согласны?

Он гибко поднялся с кресла, и я, как зачарованная, не могла отвести взгляда от его высокой фигуры, с небрежной грацией двинувшейся по направлению к бару, находящемуся в одной из ниш между полками библиотеки.

— Это означает, что я подумаю, — упрямо сказала я, отворачиваясь от созерцания барона, поймав его насмешливый взгляд.

— О чем здесь думать? — удивился он. — Ваше жалование возрастет в три-пять раз по сравнению с тем, что вы имеете теперь. Думаю, вам будет гораздо интереснее разбирать бумаги, чем стирать пыль с мебели.

— А как же быть с фрау Ульрикой? — теперь я, как дура, уставилась на его руку с тонкой кистью и аристократически длинными пальцами, обхватившими ручку дверцы бара. — Значит ли ваше предложение то, что я должна буду отказаться от работы у нее?

Его лицо снова стало насмешливым.

— Вы имеете в виду ваши вечерние чтения? — уточнил он. — Ведь работой по дому мать, кажется, вас не обременяет?

И, не дожидаясь ответа, добавил:

— Я поговорю с ней. Думаю, она не будет возражать, поскольку вы все равно останетесь в доме.

На меня внезапно сошло вдохновение.

— Но если вы утроите мне зарплату, — кротко сказала я, глядя в его лицо невинными глазами, — я смогу снять себе квартиру в городе и избавить вас от своего присутствия.

Его серебристые глаза вспыхнули гневом. Он непроизвольно сделал было шаг по направлению ко мне, но тут же опомнился.

— Вы останетесь в моем доме столько, сколько я захочу, фройляйн! — ледяным тоном сказал он.

— Спасибо, что хоть не в вашей постели! — вскинув голову, раздраженно выпалила я, не успев сообразить, что сказала, и тут же прикусила язык.

Он помолчал, вынул из бара новую бутылку, налил себе в бокал порцию неизменного коньяка и, отпив глоток, поставил бокал на низкий журнальный столик.

— Если вы будете себя так вызывающе вести, — мягко сказал он, — могу уверить вас, что в моей постели вы окажетесь гораздо раньше, чем предполагаете!

Краска бросилась мне в лицо.

— Да я лучше пойду в гестапо, чем в вашу постель! — процедила я, крепко сжимая челюсти, чтобы не клацали зубы.

В его холодной ироничной улыбке просквозило высокомерие.

— За что же такая немилость? Ведь в казино мы, кажется, друг другу понравились? И вы уже тогда хорошо знали, кто я такой.

— В казино вы, по крайней мере, были любезны!

— Ах, вот оно что!

Он снова поднял бокал, но пить из него не стал, а лишь задумчиво рассматривал янтарную жидкость на свет.

— Что это за история с лейтенантом Мейером? — спросил он, не отрываясь от своего занятия.

— Не ваше дело, господин барон, — вежливо, но твердо завила я, воинственно приподняв подбородок.

Что, в конце концов, он мог мне сделать? Наорать? Уволить? Да ради бога, я уйду от него с удовольствием. Сдать в гестапо? Маловероятно. Он — интеллектуал, ему, видимо, хочется поиграться.

— Будьте с ним аккуратнее, фройляйн, — коротко сказал барон, ставя обратно на стол бокал, так и не пригубив его. — Мейер служит в гестапо.

Он подошел к полке и снял с нее книгу.

— Спокойной ночи, фройляйн, — сказал он вежливо, не поворачивая головы в мою сторону.

Я с облегчением поняла, что мне позволено уйти.