Шип

Эл Дилан

Когда задуют холодные ветры, они принесут с собой стужу, и лето в твоей душе сменится зимой. Тебе будет больно, эта боль разрушит тебя, а затем слепит заново, и это новое нечто уже не будет тобой. Они отберут у тебя все, оставив одну лишь жестокость, чтобы ненавидеть тебя безнаказанно. Даже если у тебя есть крылья, всегда найдется тот, кто срежет их с твоей спины тупым столовым ножом. Что ты выберешь – убить или быть убитой?

Глава 3

Талый снег¹

— Желаете что-нибудь выпить? — очаровательная стюардесса, должно быть, повторяла эту фразу уже в третий раз, но только теперь смысл сказанного дошел до его сознания.

— Нет, благодарю Вас.

Паркер Джеймс Эванз, член палаты лордов Парламента Великобритании, был, как всегда, вежлив. Несмотря на то, что он не спал уже двадцать шесть часов, несмотря на полученные угрозы, несчастный случай с его трехлетней дочерью и, наконец, несмотря на желание супруги развестись.

Разве он был плохим мужем? Или отцом? Плохим пэром? С двадцати пяти лет Паркер работал для своей страны, как никто. Он посвятил себя работе, он действительно верил во все, что делал. В тридцать пять он женился на Доминик, в сорок она подарила ему дочь. Доминик и Стэфани Эванз редко виделись с ним, особенно в течение последнего года. Паркер не тяготился их обществом, просто он думал, что защищает их. Наконец дочь стала воспринимать его как редкого, чрезвычайно щедрого гостя, а жена — как чужака.

И у самого Паркера были интрижки, но, разумеется, Доминик об этом не знала. Он был щепетилен, у него есть семья, и его сошедшая с обложки Vogue жена не должна подвергаться такому унижению. Доминик же не была такой осторожной. О ее любовнике уже несколько месяцев гремели все газетные заголовки, а фото качка раза в два моложе Паркера в обнимку с матерью его дочери украшали все витрины газетных киосков.

Сорокатрехлетний пэр был не то что унижен, он был просто раздавлен ее предательством. Неожиданно для себя он обнаружил, что измены жены причиняют ему изощренную боль, никак не связанную с косыми взглядами окружающих, и вызывают мучительное чувство вины. Паркер не мог прилететь к ней, вместо этого он позвонил ей в Тоскану, надеясь услышать любые оправдания или, по крайней мере, сожаления. Вместо этого, его окатили равнодушием, и презрением, и ненавистью — без капли раскаяния. Она обвинила его в полном безразличии к ней и к их дочери. Да, он слишком много работал и слишком мало времени уделял семье, но он делал это для них. «Для себя, ты все делаешь исключительно для себя и своего эго» — заявила Доминик. Их полный ярости разговор только ухудшил состояние Паркера. Единственное, что он смог сделать, — это убедить ее не подавать на развод.

Полтора месяца назад он получил первую угрозу. Доминик не отвечала на звонки. «Я боюсь за вас, я боюсь за свою дочь» — хотел сказать Паркер, но не мог. Жена позвонила ему сама, чтобы сообщить о том, что Стефани погибла. Это был несчастный случай — девочка неудачно скатилась с горки и сломала шею. Но ни Доминик, ни Паркер не обманывались на этот счет. Перед его глазами и сейчас стояло обрамленное светлыми кудряшками детское личико в форме сердечка и ярко-голубые глазки, в которых потухла жизнь.

Полные горечи слова Доминик били его, точно плеть:

— Тебе никогда не было до нас дела. Не могу понять, в каком бреду я находилась, когда решила, что буду счастлива с тобой. Ты отнял у меня все на свете — мою работу, свободу, чудесные годы моей жизни, а теперь и мою дочь. Только ты виновен во всем, что случилось! Будь ты проклят!

Больше он ее не видел. Неделю назад пришло уведомление о бракоразводном слушании. И вот он, точно страус, спрятался в салоне бизнес-класса от своего горя и проблем. Ежегодно эту неделю он посвящал зимнему спорту, и не стал отменять поездку и в этот раз. Куршавель поможет ему прийти в себя.

Следующий день Паркер решил провести катаясь на сноуборде. Хотя люди его круга и возраста обычно с презрением относятся к этому виду спорта, мистеру Эванзу он доставлял несказанное удовольствие. Его друзья, ярые поклонники горных лыж, еще не успели присоединиться к нему, так что он собирался насладиться уединением, быстрой ездой и свежим ветром.

Он натянул перчатки и был готов надеть очки, когда кто-то толкнул его в бок. Этим кто-то оказалась молоденькая девушка в бело-кремовом лыжном костюме. За ее маской скрывались темно-карие глаза, искрящиеся неподдельным смущением.

— Простите меня, пожалуйста. Я просто никак не могу зафиксировать ботинки, ничего не выходит, — протараторила она на французском с сильным американским акцентом.

— С радостью тебе помогу, — ответил Паркер по-английски, сопровождая слова нежной улыбкой, — как тебя зовут?

— Кристина. Очень приятно, еще раз извините меня, — она протянула ему руку, с явным облегчением переходя на родной язык. Ее щеки слегка порозовели — то ли от смущения, то ли от мороза.

Когда Паркер решил ее проблему и выпрямился, девушка затараторила слова благодарности. Мистер Эванз решил, что она из тех женщин, что не могут молчать ни минуты, при этом говорят быстро и сразу обо всем. Отчего-то это не раздражало, наоборот, она была очаровательна. Молоденькая, смущенная и очаровательная.

— Где твои родители? — спросил Паркер.

— Родители? — ошеломленно повторила она и рассмеялась, — поверьте, я гораздо старше, чем кажусь.

— Сколько же тебе лет? — произнес Эванз и тут же пожалел об этом, — простите мою бестактность. Мне показалось, что Вам не больше семнадцати.

Девушка весело усмехнулась.

— Поверьте, я не ребенок.

— Вам хотя бы больше двадцати одного?

— Разумеется, — храбро заявила она, кокетливо подмигнув Паркеру.

Мистер Эванз обнаружил, что его новая знакомая не только не умеет фиксировать ботинки, но и стоять на сноуборде толком не может. В итоге его планы на освежающее быстрое катание были полностью разрушены, но он и не думал жалеть об этом. Кристина оказалась непосредственной, открытой и легкой на подъем. Весь день он пытался хоть чему-то научить ее, она всюду следовала за ним, но была худшей из учениц — она постоянно падала в снег и хохотала, заставляя следовать ее примеру. При этом Кристина ничуть не чувствовала себя виноватой, она смущалась исключительно для порядка. Мысли о семье, угрозах и британском Парламенте, казалось, навсегда покинули Паркера. Он никогда в жизни столько не смеялся, никогда не чувствовал себя так глупо и беззаботно.

Вспомнив, что его ожидает одинокий ужин, он не смог отказать себе в попытке пригласить ее составить ему компанию. Девушка ответила согласием, и тем же вечером они встретились в одном из ресторанов курорта.

— Добрый вечер.

Паркер оторвался от айпада и взглянул на приблизившуюся к его столику девушку. Ее облик поразил его.

— Меня так сложно узнать без лыжного костюма? — спросила она с притворным отчаянием.

После этой остроты он узнал в молодой красавице с озорной стрижкой «под мальчика» свою новую знакомую. Оказалось, что у Кристины темно-каштановые с красноватым оттенком волосы и фигура, которая и слепому не показалась бы детской. Ее простая, но очень дорогая одежда словно давала понять, что девушка здесь не лишняя: игривый джемпер со стрекозами и зауженные брюки, все от Gucci. Обтягивающий наряд подчеркивал мышцы тренированного тела, не скрывая при этом ни одного женственного изгиба. Единственным украшением девушки были длинные, почти касающиеся плеч серьги, искрящиеся блеском бриллиантов в искусственном свете.

— Если Вы лишились дара речи, я, пожалуй, пойду. Ненавижу чувствовать себя законченной болтушкой.

— Ни за что не отпущу Вас, — улыбнулся Паркер, поднимаясь и отодвигая для нее стул.

— Благодарю.

Ужин превратился для Паркера в калейдоскоп сюрпризов и очаровательных улыбок. Девушка мало рассказывала о себе — она была студенткой из США, изучала юриспруденцию, ее отец был адвокатом, а мать — художницей, и это все, что удалось выудить из нее. В остальном же она была удивительно приятным собеседником. Мужчина и не заметил, как успел поделиться с ней всеми проблемами, включая вероломность жены. Когда он показал ей фото малютки Стефани, в глазах девушки заблестели слезы. Сглотнув подкативший к горлу комок, она произнесла:

— Ангелы окутывают ее облаком на ночь и рассказывают райские сказки. Я в это верю, а Вы?

Патрик Эванз не верил ни в рай, ни в ад — он знал, что его дочка лежит в сырой земле, не зная ни тепла, ни света. Но он хотел верить, и рядом с Кристиной уверовать можно было не только в Бога, но и в волшебника из страны Оз, так что он кивнул.

Когда он предложил ей продолжить обучение сноубордингу, ее глаза расширились от ужаса:

— Ни за что не переживу такое унижение повторно! Знаете, у меня гораздо лучше получается кататься на лыжах. Мой отец обожает их, и он учил меня с самого детства. Может, завтра займемся ими? Хотя бы для разнообразия, — она пожала плечами, вглядываясь в его помрачневшее лицо.

Конечно, Кристина не читает желтую прессу, поэтому не может знать о происшествии, из-за которого над ним до сих пор потешались знакомые. Отношения Паркера с лыжами никогда не были гладкими. С самого первого спуска инструктор твердил ему, что лыжные палки нужно держать иначе, но Паркеру это не удавалось — он слишком высоко поднимал их во время спуска. Несколько лет назад он наткнулся на кончик правой палки и сломал себе скулу. Зрелище было впечатляющим — на неверных ногах он спускался со склона, зажав под щекой комок из розового от крови снега. Друзья решили, что Паркер несет собственный глаз. Он перенес несколько сложных операций для спасения правого глаза и восстановления кости. Оправившись, он пообещал себе никогда больше не вставать на лыжи. И держал слово до сегодняшнего, то есть завтрашнего дня.

Разве мог Паркер признаться этой молоденькой девушке с острым язычком в своем позоре? Конечно, он согласился на эту авантюру.

Ночью звонила Доминик. Она потребовала в два раза больше той суммы денег, на которой настаивал его адвокат, и дом в Майами в придачу. В качестве компенсации она обещала не раздувать скандал еще сильнее, заявив, что может объявить его домашним тираном. Впервые за долгое время Паркер почувствовал ярость вместо тупой безысходности и жалости к себе. Скандал? Вот невидаль! Эта алчная лживая стерва не получит от него ни одного лишнего цента! Он заявил ей это прямым текстом, и напоследок послал ко всем чертям, то есть впредь попросил общаться исключительно с его адвокатом.

Утром он вышел на улицу с твердым желанием не бояться больше никого и ничего. В 10:00 он встретился с Кристиной у спуска. На лыжах она действительно была великолепна — в восхищении он следил за ее фигуркой, грациозно скользящей по живописному склону с припорошенными елями по бокам. Девушка исчезла среди деревьев. В 10:15 он надвинул на глаза лыжные очки и оттолкнулся, чтобы присоединиться к ней. В 10:40 его нашли под одной из елей с лыжной палкой, торчащей из левой глазницы. Его руки и ноги раскинулись, а единственный глаз безжизненно уставился в ярко-голубое небо. Снег под ним таял, постепенно окрашиваясь в красный цвет.

Полицейские опросили всех и каждого, кто так или иначе мог стать свидетелем происшествия. Немногие очевидцы, заметившие съезд Эванза, сходились в одном: мужчина был один, и он опасно держал лыжные палки — это заметили все любители горных лыж. На следующее утро газеты пестрели заголовками о несчастном случае, повлекшем ужасную гибель члена палаты лордов. Доминик стала единственной наследницей состояния мужа. Приличия ради она появлялась перед репортерами в черном и горестно вздыхала о судьбе «в целом неплохого человека».

Тем временем Сара Уильямс сидела в номере недорогого отеля в Париже и ожидала разрешения вылететь в Нью-Йорк. Шторы были плотно задвинуты, и девушка сидела в тусклом свете, пробивающемся сквозь них, на краю кровати, упираясь носками в пол и спрятав лицо в ладонях — в такой позе она провела последние сутки. Все ее тело тряслось от едва сдерживаемых рыданий. Вскоре и на это у нее перестало хватать сил, и тогда из глаз Сары полились горячие слезы, обжигая ей щеки, стекая по тонким пальцам, превращая ее из убийцы в жертву, раздавливая, уничтожая ее.

Слезы все текли и текли до тех пор, пока последняя капля не повисла на ресницах Сары. Затем девушка стала яростно тереть свои щеки, пытаясь скрыть следы своего преступления — слабости, вопиющего нарушения всех существующих правил. Все еще дрожа она подняла голову и увидела свое искаженное отражение в полированной поверхности стенного шкафа. Ее распухшие глаза были полны ненависти и казались почти безумными.

Ее первое задание.

Ее первый объект.

Когда она придумывала свой план и изучала его, ей все казалось простым и логичным. Для нее это было как решить уравнение с одной неизвестной, в котором переменная — лишь способ. Все было так легко и прошло так гладко, и от этого она чувствовала себя еще хуже.

Она смотрела на свое бледное исхудавшее лицо с покрытыми кровоподтеками белыми губами и знакомилась с ним заново. Уже долгое время она не рассматривала себя в зеркале, чтобы не видеть черты своих родных. С ужасом она поняла, что теперь у нее нет ни одной напоминающей их черты. Лицо напротив было лицом женщины, которую она не знала.

— Прости меня, отец, — прошептала она в пустоту, — я больше не та дочь, которую ты любил. Я убила человека.

На секунду Сара зажала рот рукой в ужасе от собственного признания.

— Если там, на небесах, ты отворачиваешься, чтобы не видеть меня, я тебя не виню. Но я клянусь тебе — я в последний раз плачу по ним. Никто не пожалел вас, и я никого не пожалею.

С этими словами она поднялась на ноги и почувствовала, как сила, посланная ей ее измученной душой, струится по жилам, анестезируя боль.

Примечания

1

Семью годами ранее