Фантастика. Приключения. Детективы

Эйтан Адам

Рассказы и повести «от Ромула до наших дней». История и фантастика, детективы и любовь, борьба и немного мистики. Для любителей – стрельба и рукопашный бой.

© Эйтан Адам, 2019

ISBN 978-5-4496-1094-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рыжие медведи

Й. Бенковичу

— Вы уверены, что мы на месте?

Да, вопрос был более чем интересен. Тем более что за штурмана был я.

Прямо перед нами возвышался крутой, почти отвесный ледяной утес метров десяти высотой. Как мы не врезались в него при посадке в тумане! Но по всем картам и описаниям местность должна была быть ровной как стол. Не говоря уже о том, что американская станция Амундсен-Скотт как сквозь землю — вернее, сквозь лед — провалилась.

— Так где же мы находимся? — спросил Первый.

Первым (Number One) мы его называли за глаза. Начальник экспедиции доктор Саймон Лоуренс — потомок лордов, викингов, ютов, но только не кельтов — предпочитал откликаться просто на фамилию.

— По идее — на точке. Вот те крест! Южный, — добавил я по-русски.

И действительно, Южный Крест был ясно виден на небе, несмотря на восход.

— Проясните, пожалуйста, свою мысль.

— GPS дает точную информацию. Звезды — тоже. Где-то здесь здоровенная озоновая дыра, поэтому обычная радиосвязь не годится, только через спутник. Если американская станция находится хотя бы в трех милях, то мы их увидим только в бинокль с этого утеса в ясную погоду, а по радио — только по четко направленной антенне. Кстати, в багаже должны быть такие антенны, можно достать и прощупать эфир.

Первый нервничал:

— У нас нет времени на эксперименты, Скорпион. — Зодиакальное прозвище приклеилось ко мне всерьез и надолго. — Если вы уверены, что мы на месте, то надо немедленно закапываться под лед. Температура — минус шестьдесят девять.

— Я уверен.

— Порядок, — он повернулся к приплясывающим ребятам. — Нам повезло, не нужно рыть открытый спуск для входа. Врубимся в этот утес, повернем и только после этого начнем рубить спуск вниз.

Он был прав.

Лед — великолепный строительный и теплоизолирующий материал, но до недавнего времени это было известно лишь народам Крайнего Севера. Но времена меняются, и вот мы — двадцать человек, строительный авангард, молодежь XXI века — должны построить подо льдом жилье, склады, а если успеем, то и лаборатории для всей экспедиции. Срок — две недели, потом должны прилететь остальные семьдесят человек.

Пока что все идет хорошо. Врубились в утес, сделали холл, повернули сначала вправо, потом вниз. Одни рубят наклонную шахту, другие выносят лед, третьи нарезают ступени, четвертые делают их ребристыми. А мы с аргентинцем Витторио и с Кошкой — имя гречанки все уже позабыли — режем вынесенный лед на кирпичи и складываем из них портик. Всех греет работа, всем весело.

— Немедленно занести весь багаж внутрь! — Это голос Первого.

Неужели уже раскопали достаточно места внутри?

Оказалось — только-только спустились на заданную глубину.

— Занести в холл.

— Давайте хоть один склад отроем. Зачем дважды перетаскивать, сначала в холл, потом вниз. Да и лед через заваленный багажом холл будет труднее выносить. А мы бы пока портик достроили…

–… а багаж завалило бы первым же снегопадом.

— На неделю вперед в прогнозе ясная погода, черт возьми!

— Вы забываете, что метеоролог — это я.

Все засмеялись.

— Не чертыхайтесь, Скорпион. Вам это не идет, — заметила Кошка.

Она была права.

Холл мы завалили под завязку, оставили только узкий и неудобный проход. И то около половины багажа осталось снаружи. По приказу Первого сложили вокруг него, зачем-то, ограду из ледяных кирпичей.

— А не худо бы насчет ленча.

— Кто сегодня дежурный по кухне?

— Я, — ответил Витторио.

— Займитесь. Ленч через час, и чаю наготовьте на потом. Остальные — продолжать.

Народ потянулся внутрь, мы с Кошкой снова взялись за портик.

Неожиданно загремели испанские ругательства.

— В чем дело, Витторио?

— Ящики с едой завалены черт знает чем! Хоть раскопки устраивай! Помогите, ребята.

— Да, похоже, сегодня мы портик так и не достроим.

— Так достроишь завтра, — заявил Бульбенко. — Хочешь жрать — принимай у меня ящики и складывай снаружи.

Он был прав.

Портик, все-таки, мы достроили сегодня. И первый склад внизу отрыли, вполне приличных размеров. И перенесли туда почти весь багаж, только еду оставили в холле, который значительно увеличили. Пахали двенадцать часов с двумя перерывами на еду. Уж очень всем хотелось под лед, в тепло!

Удивительное дело, но на глубине установилась температура минус пятнадцать, просто красота! Мы повалились на ящики и чуть ли не друг на друга, влезли в спальные мешки и просто провалились в сон.

Однако… Есть правила, невыполнение которых чревато однозначными результатами. Я поленился отлить перед сном, а в экстремальных условиях метаболизм ускоряется. Короче, не прошло и трех часов, как я вынужден был покинуть мешок и относительное тепло склада и выйти наружу — туалеты мы еще не организовали.

Спускаясь вприпрыжку обратно по лестнице, я чуть не налетел на Первого — он уселся на нижней ступеньке и принялся расчесывать свою бороду. Неужели уже встал, двужильный!

— С добрым утром, Лоуренс.

— С добрым утром, Скорпион. Как там наверху?

— Убойно.

— Естественно. А как вы думали? Но красота-то какая!

— Да я, собственно, особо не оглядывался. Но вот… — я запнулся.

— Продолжайте, раз начали.

— Мне показалось, что я слышал рычание.

— Рычание?

— Да.

— Чье?

— Да мне было не до того. Мало ли, собаки из Амундсена-Скотта бродят.

Первый внимательно посмотрел на меня:

— Я читал, что в России есть идиома — «собачий холод».

— Есть.

— И что это значит?

— Что очень холодно.

— Точнее, это такой холод, когда хороший хозяин не выгонит собак на двор сторожить. Так вот, сейчас наверху потеплело — минус шестьдесят семь. Такие температуры наблюдаются в России только на территории Восточной Якутии. Так что холод более чем «собачий», и никакие собаки ни из какого Амундсена-Скотта нигде не бродят.

Я промолчал.

— Не говоря уже о том, — продолжил Первый, — что вчера я улучил момент, влез на утес и осмотрел в бинокль окрестности. Пусто.

— Где же они?

— Я связался с ними через спутник. Оказывается, еще полгода назад они откочевали на десять миль к северу.

— Вот оно что! Так кто же тогда рычал?

— Никто.

— Но я слышал…

–… собственный сон. Вы валитесь с ног, Скорпион. А вы мне нужны бодрым. Приказываю — спать! У вас есть еще четыре часа.

— А вы?

— Я заполнял журнал, сейчас тоже пойду спать.

Нет, молекула воды, все-таки, особая субстанция. Простенькая конструкция: ядро из восьми протонов и восьми нейтронов, два электрона на внутренней оболочке и восемь на внешней, и два протона на отлете под углом сто пять градусов. А чего она только не вытворяет!

Как ни странно, все проснулись бодрыми и энергичными. Хусейн соорудил отличный завтрак, даже пожарил колбасу с яичницей и сварил кофе по-турецки. Набив животы, мы смаковали кофе и ждали ЦУ от Первого. А он, почему-то, не торопился:

— Знаете, мы сейчас находимся в огромной толще чистейшей воды, — он словно размышлял вслух. — Ни в какой водоем мы не можем погрузиться так полно и так надолго, как в этот лед. К тому же, он нас, можно сказать, греет. С ума сойти! — И Первый усмехнулся.

На него, бывает, находит. Но быстро проходит.

— Ну, ладно. Сегодня начинаем главный туннель. Точное направление я покажу. Высота — два с половиной метра, не ниже. Ширина — четыре метра, не уже. Слой льда над потолком — девяносто-девяносто пять сантиметров. Если повезет, то такой слой может неплохо пропускать дневной свет. Пол — ребристый. Кстати, пол везде ребристый, не лениться, а то ноги переломаем. Вчерашний склад — ладно, он уже завален, но холл и портик — Жан-Жак и Джо.

— А что такое? — прочухались оба поименованных любителя покера.

— Задание вам. Понятно?

— Да.

— Повторите задание.

— Сделать ребристый пол в холле и в портике, — сказал Джо.

Вот талант у человека — даже во сне слышит и запоминает все, что происходит вокруг. К собственному удивлению.

— Главный туннель — бригада Скорпиона.

— С каких пор у меня есть бригада?

— Витторио и Кошка — портик у вас вчера получился отлично.

— А-а.

— Лю, с вами — Иоганн, Иоганнес, Бульбенко и Маша. Делаете второй склад, справа от главного туннеля. Размер — восемь на десять, высота и слой льда — те же самые. Посередине оставьте пару столбов для опоры потолка, рассчитайте сами, где и какого сечения.

— Есть, сэр.

— Ганна, берите себе остальных девчонок. Слева от туннеля — санитарный блок, пять посадочных мест, пять душевых кабинок. Справитесь вчетвером?

— Справимся.

— Санитарный блок пока что будет один, пользоваться будем по очереди. Кто там остался? Йог, Самурай, Каннибал, Скальп, Хусейн. Вынос льда, нарезание кирпичей по мере надобности. Когда бригада Лю закончит, вместе с ними окончательно разместите багаж.

— А когда мне еду готовить? — спросил Хусейн.

— Успеете переключиться. Вопросы? Все заняты.

Мы начали расходиться.

— Ребята, если не хотите остаться голодными, напомните мне хотя бы за час. А то я вечно забываю посмотреть на часы, — попросил Хусейн.

Хусейну напомнили вовремя, обед был как надо. А Первый, пожалуй, прав: во льду чувствуешь себя иначе, как-то приподнято.

Под вечер Первый позвал всех на размещение багажа:

— Пищу — на первый склад, все остальное — на второй. И разложить как следует, а то приходится все переворачивать из-за каждой ерунды.

Что да, то да. Но возня пошла по-крупному. Почти у каждого была ответственность за ту или иную часть багажа, каждый выставлял свои требования, свеженазначенный завскладом Иоганн нудил и бубнил, а склады, все-таки, были малы.

Что касается меня, то я просто вытащил оба своих медицинских сундука в главный туннель. На немой вопрос Первого я ответил:

— Пока не оборудовано отдельное помещение для медпункта я предпочитаю иметь временный травмопункт прямо в главном туннеле. Проще всего с точки зрения логистики.

— Уберите обратно на склад.

— Что?

— Уберите обратно на склад. Мы сюда приехали не травмироваться и даже не напоминать друг другу о самой возможности травмы. Если же вы надеетесь набраться здесь медицинского опыта, то я вас отправлю назад с первым же рейсом.

— Но моя ответственность…

— Моя ответственность повыше вашей. Но хватит спорить. Я скажу Иоганну, чтобы он вам выделил место у самой двери. Считаю на этом разговор оконченным.

— Но…

— Вам нужно письменное распоряжение?

Он был прав. Письменного лучше не нужно.

Но и разместив окончательно багаж мы не получили отдыха. Хусейн отправился готовить ужин, а всех остальных Первый погнал продолжать работу. По дороге я решил заглянуть в санитарный блок.

Девчонки потрудились на славу. Получилось даже уютно. Но вдруг я заметил, что пластик они использовали только для внутренних перегородок, а внешние стены остались голым льдом.

— Ганна?

— Шо?

— В душевых кабинках стены — голого льда.

— Да я сама знаю. Пластика мало, треба экономить.

— «Экономить»! Так, по-твоему, человек будет принимать горячий душ в считанных сантиметрах от ледяной стенки?

— Вот будет еще пластик — зараз сделаем.

— А пока что будем делать?

— А пока душ еще не работает. Еще энергоблока нет, разобран. Пока энергоблок, пока таятель, пока трубы…

Она была права. Но какой облом — а я-то надеялся не сегодня-завтра на горячий душ!

Под занавес Кошка отличилась. Я пробивал туннель вперед, от злости рубил быстро, они с Витторио поотстали, я на них, зачем-то, наорал. И тут Кошка, расширяя туннель за моей спиной, обрушила здоровенную глыбу льда.

Я обернулся. Глыба кубометра в четыре перекрыла мне отход. Только в маленьком просвете под сводом показались испуганные Кошкины глаза:

— Я вас не задела?

— Ужин… ужин… — послышались вдали заунывные призывы Хусейна.

— Нет. Не задела. Замуровала! Перед самым ужином! — я буквально шипел от злости.

— Мы пойдем, ребят позовем. Держитесь.

— Бегом!

Строго говоря, ничего страшного не случилось. Даже в одиночку я мог пробиться обратно за какой-нибудь час. Но горячий ужин!

Их шаги стихли. Я присел, от усталости гудели ноги. Но странный шум привлек мое внимание, и я поднял голову. Из-под свода на меня глядела рыжая медвежья морда.

Я даже не испугался. Несколько секунд медведь смотрел на меня, потом начал чего-то шуршать. Я не сразу понял, что он пытается сдвинуть закрывающую меня ледяную глыбу.

— Винтовку! — заорал я не своим голосом. — Винтовку! The rifle! — до меня вдруг дошло, что лишь немногие вокруг понимают по-русски.

Раздался истошный женский визг. Медведь рыкнул, повернулся и начал уходить, я отчетливо слышал его когти.

Послышался топот ног, крики наполнили воздух. Вдруг десяток рук вцепились в края глыбы, и через несколько секунд я был свободен.

— Что с тобой? — схватил меня за плечи Бульбенко. — Какую тебе, к бису, винтовку?

— Здесь был медведь!

— Сам ты медведь! С дипломом.

— А кто визжал?

Сквозь толпу ко мне прорвались Витторио и Ганна.

— Вы в порядке? — спросил Витторио. — Кошку до сих пор трясет, она в санитарном блоке.

— Сейчас зайду на склад, достану ей успокоительного. Так он удрал?

— Кто?

— Медведь!

— Какой еще медведь? — голос Первого словно призвал всех к порядку. — Кто-нибудь может связно рассказать, что случилось?

— Я расскажу, — сказала Ганна. — Я как раз собралась выходить из санитарного блока, когда Скорпион заорал про винтовку, а затем завизжала Кошка. Я открыла дверь, Кошка визжала возле нее, Витторио пытался что-то сделать, а к ним приближался медведь. Я втащила обоих в санитарный блок и закрыла дверь. Очень быстро прибежали ребята, я открыла дверь, медведя нигде не было. Все.

— Мы с Кошкой как раз проходили мимо санитарного блока, — добавил Витторио, — услышали вопли Скорпиона по-русски, обернулись — на нас идет медведь. Кошка завизжала как резанная.

— Кто еще видел медведя, кроме этих четверых?

Молчание.

— Кто был на первом складе?

— Я, — ответил Каннибал. — Меня Хусейн послал за кетчупом.

— Кто был на втором складе?

— Я был, — сказал Иоганн. — И Маша была со мной.

— А мы были в холле, собирались ужинать. Услышали крики, бросились вниз по лестнице, — сказал Жан-Жак.

— А сам я был снаружи, осматривал нашу «крышу», потом пошел ужинать, — резюмировал Первый. — И получается, что кроме тех, кто был дальше всех от входа, никто белого медведя за тысячу миль от ближайшего берега моря не видел.

— Не белого, а бурого, — подал голос Витторио. — Или гризли.

— Рыжего, — заявила Ганна. — Даже темно-рыжего. Бурых я знаю.

— Я, конечно, не специалист по позвоночным, я больше по бактериям, мхам и лишайникам, — подал голос Джо. — Но насколько я помню, во всем Южном полушарии нет медведей. Ни белых, ни бурых, ни гризли, ни черных. А о рыжих медведях я вообще никогда не слышал.

— Так или иначе, четыре человека с трех разных позиций видели медведя, — сказал я. — Лоуренс, сколько у нас винтовок?

— Восемь. Магазинные винтовки Маузера, присланы Южно-Африканской Республикой, и триста патронов на каждую.

— Винтовки Маузера из Южной Африки? Они же, небось, времен Англо-Бурской войны!

— Что, плохие?

— Наоборот, хорошие, только большие и тяжелые.

— Вы их знаете?

— Нет, но я про них читал.

— Кто-нибудь из здесь присутствующих разбирается в таких винтовках? Или в однотипных?

Молчание.

— Я готов разобраться, — заявил я.

— Что значит «готов разобраться»? Это же оружие!

— Я — бывший младший командир израильской пехоты. Я умею стрелять из автоматов «Галиль», «М16» и «АК», из пистолет-пулемета «Узи», из пулеметов «FN MAG» и «Браунинг М2», умею обучать солдат, имею боевой опыт. А про магазинные винтовки я читал, принцип действия мне известен. Я готов разобраться в конструкции и обучить остальных.

— Так, — заявил Первый. — Хватит трепаться. Рыжий медведь в центре Антарктиды, да еще использующий потайные ходы во льду — это, ребята, Нобелевская премия. Что-то никто из вас четверых на Нобелевского лауреата не похож.

— А это на что похоже? — спросил я, указывая на четкие следы когтей на глыбе льда.

— Это похоже на лед, который забыли вынести на поверхность, — спокойно ответил Первый. — Так что, будьте добры, разрежьте его и унесите. А потом — ужинать. Хусейн, через четверть часа разогрейте ужин заново, а то у вас уже все, наверное, остыло.

В этом он был прав.

Ужин прошел в молчании. Потом мы наслаждались сладким чаем, одновременно бодрящим и успокаивающим.

Первый от чая отказался, что-то нервно чиркая в блокноте. Потом сказал:

— Уж извините, придется некоторым из вас подробно поговорить со мной после ужина, ответить на вопросы. Я еще не решил, сообщать ли на базу, но в журнал я обязан точно записать все ваши свидетельства. Таков порядок, со времен парусного флота. Если же мне придется сообщить на базу, то это будет полномасштабное ЧП, и весь график работ будет сорван. А он у нас довольно плотный.

Что да, то да, график плотный. Впрочем, знали, на что шли.

— Итак, продолжаем главный туннель строго в указанном направлении. По правую руку — еще семь таких же складов, потом кухня — шесть на шесть, потом помещения для энергоблока, для таятеля, для цистерн с горючим и для цистерн для воды. По левую руку — двадцать две четырехместных комнаты три на шесть, такая же комната начальника экспедиции и такая же комната врача, она же — медпункт, итого двадцать четыре одинаковые комнаты. И еще три санитарных блока, распределите равномерно по всей длине, через каждые восемь комнат. И в середине — кают-компания, пятнадцать на десять. Но ее будем рубить в конце, а пока только наметить. Толщина стенок между помещениями — пятьдесят-шестьдесят сантиметров. И еще два выхода на поверхность — в середине и в конце главного туннеля, и для них — боковые туннели.

— А, может быть, все-таки сначала энергоблок и таятель? — робко спросила Маша. — И запустим хотя бы одну душевую.

— Исключено, — отрубил Первый. — Склады прежде всего. Не забывайте, следующий рейс через пять дней, и это будет значительная часть оборудования.

Бедная Маша! Впрочем, девчонки получили хорошие гигиенические наборы на все случаи жизни.

— Сегодняшние бригады сработались хорошо, не будем их менять. Бригада Лю — продолжайте рубить склады. Вы вполне способны вырубать по полтора склада в день. Бригада Скорпиона — главный туннель и боковые выходы. Сегодня в конце дня вы показали неплохой темп, держите его. Бригада Ганны — жилые помещения. Комнаты рубить гораздо проще, чем оборудовать санитарные блоки, так что давайте. Бригада Каннибала — вынос льда. Жан-Жак и Джо — резерв, но если нет конкретных указаний, то помогаете бригаде Лю. Кто завтра дежурный по кухне?

Я молча поднял руку.

— По крайней мере, все будет подано вовремя, — усмехнулся Первый. — Вопросы есть?

— А знаете, — мечтательно заметил Джо, — я бы хотел посмотреть на этого рыжего медведя.

— Но ведь вы же сами признали, что шансы на его существование равны нулю.

— Шансы всегда выше нуля, — безапелляционно заявил Джо. И глаза заядлого картежника зажглись азартным огнем.

Он оказался прав.

На импровизированное следствие меня вызвали последним. Я подробно, несмотря на зевоту, все рассказал.

— Собственно, вы видели только морду, да и ту считанные секунды, — заметил Первый.

— Совершенно верно.

— Но ваш дикий крик мог вызвать неадекватную реакцию у донельзя усталых людей. Кстати, Кошка согласилась со мной и не настаивает более на своих словах.

— Это ее право, она до смерти испугалась. Но мне трудно поверить, что это была галлюцинация. Хотя бы потому, что я раньше никогда не видел рыжих медведей.

— А не видели вы их потому, что их не существует в природе. Логично, — заметил Первый без тени улыбки. — Но почему же тогда вы закричали «Медведь! Медведь!» и так напугали Кошку?

— Ничего подобного. Я кричал «Винтовку! The rifle!». В момент происшествия вообще никто не кричал «Медведь!». Кошка просто визжала.

Первый полистал журнал, внимательно вчитался в некоторые места.

— Вы правы, — сказал он, немного помолчав. — Ваши слова полностью подтверждаются другими свидетельствами.

Следующие дни прошли в рабочем угаре. Казалось, искры летят от дисковых пил. Первый даже боялся, что мы сожжем все горючее до прилета следующего рейса, но обошлось.

Мы с Витторио и с Кошкой споро и, главное, своевременно для других прокладывали главный туннель. Сделали первый боковой выход, что значительно сократило путь выноса льда. До конца туннеля — и до следующего бокового выхода — оставалось полтора-два дня работы.

А лед мы, можно сказать, полюбили! Оказывается, жизнь во льду может быть приятной и энергичной. И вообще настроение было приподнятое.

На седьмой день нашей эпопеи, прямо во время обеда Первый получил сообщение, что рейс уже вылетел и прибывает через час.

— Наконец-то, — заметил он. — Ну ничего, как раз поедим и добавки возьмем, работать предстоит тяжело.

— А что так? — спросил Скальп.

— А то, что после полуночи нас ожидает как минимум тяжелый снегопад, если не полноценный шторм. Так что нужно будет уложиться в десять часов.

— Уложимся, — безмятежно сказал Иоганн. — Сколько там, пятьдесят с чем-то тонн?

— Сейчас взгляну, — сказал Первый. Он снова посмотрел на маленький экран и вдруг изменился в лице. — Двести пятьдесят семь тонн.

Молчание было под стать окружающей нас ледяной пустыне.

— Они там что, совсем уже… — не договорил Бульбенко.

— Минутку, чтобы доставить такой груз им нужна хорошая армада вертолетов, — сказал я. — Откуда она у них?

— Небось, собираются воздушный поезд устроить, челночные полеты, — ухмыльнулся Жан-Жак. — Как раз до полуночи уложатся.

— Тихо, — оборвал Первый. — Всем — добавки. И чаю в термосы. На каждого приходится около тринадцати тонн, это где-то тонна с четвертью в час. Если свалят близко от входа — успеем.

— Среди нас шесть женщин, — напомнил я.

— Значит, мужчинам придется приналечь.

Мы еще в первый день водрузили на утес черный флаг, чтобы иметь издалека видимый ориентир. Теперь он должен был послужить ориентиром вертолетам. Я стоял метрах в ста от утеса, держа в руках дымовую шашку для определения ветра при посадке. Народ расселся на уступах утеса, как в кинотеатре.

Ясное небо, ни облачка, ни ветерка. И откуда взяться шторму? Впрочем, со спутника виднее.

Издали донесся гул. Он приближался, причем очень быстро. Точки над пустыней росли — и превратились в четверку великолепных транспортных самолетов!

Неужели они у нас сядут? Вообще-то равнина плоская, но на предмет взлета и посадки самолетов мы ее не проверяли.

Я повернулся к утесу. Первый что-то вовсю говорил в рацию, маша мне одновременно рукой, чтобы я вернулся. Я побежал.

Добежав, я влез на ближайший уступ к Маше и обернулся. Самолеты заложили круг и явно снижались. Разговаривать было невозможно. Но почему они не заходят на посадку по одному? Или на таком поле они решили показать класс и сесть всей четверкой сразу?

Самолеты пошли на второй круг. Четверкой. Низко. Словно они шли на парад, а мы принимали парад с трибуны. И точно на траверзе трибуны открылись задние люки, и из них посыпались контейнеры с парашютами. По тридцать из каждого.

Я такое уже видел. Классика воздушного снабжения. Контейнеры по две с чем-то тонны, с одного самолета их разносит на сотни метров, а с четверки — на пару квадратных километров.

— Да, — сказала скромница Маша, — теперь я понимаю, откуда взялся русский мат.

— Короче, — объявил Первый, — делаем так.

Он стоял перед нами, затянутый в ремни как какой-нибудь его воинственный предок на службе Британской империи.

— Девчонки — на боковой выход. Стесать ступени нагладко, получить ровный уклон. И оба туннеля, боковой и главный, сколько успеете — шлифуйте в центре ребристый пол. Начальница — Кошка, она в этих туннелях каждый дюйм знает.

Это действительно становилось похоже на военную операцию.

— Мужчины — со мной. Обрезаем у каждого контейнера парашют — именно парашют, а не стропы. Немедленно, пока не поднялся ветер. Потом все вместе беремся за стропы и волоком по одному затаскиваем в туннели, места должно хватить.

— Простите, Лоуренс, — возразил я. — Волоком по льду за стропы — это прекрасно, но зачем разрушать уже построенное? Стащим их все сюда вместе, свяжем стропами друг с другом, поставим по-быстрому загородку из ледяных кирпичей — и никакой шторм их никуда не уволочет. А из-под снега мы их потом легко откопаем.

— Даже если его нанесет в пять этажей и прихватит морозом? Да их просто раздавит.

— Но ведь…

— Послушай, — сказал Бульбенко, — не заставляй мои гены вспоминать, как обращались мои предки с твоими предками.

Во дает, хохол!

«Ну ж был денек!» И как еще Первый везде успевал, и все у нас спорилось, и мы подтаскивали контейнеры один за другим к спуску, пока девчонки стесывали ступени и ребристый пол.

А потом — спускали их по одному вниз и там еще волокли по не до конца стесанному полу возможно дальше от спуска.

Стропа. Контейнер. Лед. Волок. Стропа.

И в полночь как-то сразу все кончилось. Спустили два последних контейнера, оставили их в боковом туннеле. Девчонки нам принесли сандвичи и чай, мы уселись прямо на спуске и жрали, едва прожевывая куски.

И только сожрав четвертый сандвич и выпив третью кружку чаю, я получил возможность что-то воспринимать.

— Во всем этом, конечно, виноват я, — говорил Первый. — Я не уделил должного внимания порядку в снабжении, поэтому на базе они все перепутали. Большая часть этого груза могла спокойно прилететь через месяц-другой, за несколько плановых рейсов. А им подвернулись эти самолеты, так они решили, что мы будем только рады. Ладно, пропустим. Но вы все, конечно, молодцы. Это большая честь для меня — быть вашим начальником.

— Это небольшая честь — выезжать на хребтах подчиненных. Причем физически.

Неужели это мой голос?

Первый промолчал, потом вздохнул:

— Вы правы, — прошептал он.

Крупные снежные хлопья начали падать на нас.

— Однако снегопад, — сказал Витторио. — А мы не успели поставить крышу над этим выходом, торопились. Теперь его завалит.

Он тоже был прав.

Утром я еле выполз из спального мешка. Все что могло болеть — болело, урок собственной анатомии был весьма нагляден. Как они называются, эти мышцы над ягодицами? Не помню как, но — болят. И все остальные — тоже.

У входа в санитарный блок столкнулся с Бульбенко. Вспомнил его вчерашнюю выходку. И сильно разозлился:

— Ну-ну, — ответил я на его приветствие. — Генетическую память, значит, развиваем. Ты с ней поосторожней, а то она у вас короткая.

— Да брось ты, — смутился он.

— Не-е-ет, не брось, — все больше злился я. — За собственные слова отвечать полагается! Как и за генетическую память.

Бульбенко отошел в дальний угол, а меня уже несло:

— Сколько у вас там? Хоть восемь столетий наберется? Навряд ли. Ну, хорошо, пусть восемь. А у нас — тридцать восемь! По самому скромному подсчету — тридцать четыре! Понял?

Он, конечно, молчал. Я привел себя в порядок и вышел. Услышал за спиной его торопливые шаги, притормозил — пусть наткнется на меня.

И он-таки наткнулся, потому что я стоял как вкопанный. Перед рыжим медведем.

Этого медведя мы оба рассмотрели хорошо. Среднего размера, темно-рыжий, он стоял на четвереньках и внимательно рассматривал нас, словно задавая вопрос: какого рожна эти двуногие расшумелись в толще вечного чистейшего льда?

Справедливый вопрос.

— Слушай, пока он стоит на четвереньках — ничего. При атаке медведь встает на задние лапы.

— Не смотри ему в глаза. Хищники воспринимают взгляд в глаза как нападение.

— А вообще хуже всего, что у медведя невозможно понять его настроение. У всех хищников настроение буквально на морде написано, а у медведей — ничего.

— И при этом они прекрасно дрессируются.

— Кстати, дрессировщики утверждают, что любого хищника можно урезонить палкой по носу. Вполне достаточно.

— Но у нас нет палки.

— Правда.

— А ну, перестаньте морочить мне голову!

Первый мало походил на англичанина в этот момент:

— Значит, вы выходите из санитарного блока, а мишка вас поджидает! Потом вы оба стоите перед ним как два барана, а он, как Буриданов осел, не может решить, кого из вас кушать. И тогда он принимает Соломоново решение — разворачивается и уходит, не солоно хлебавши?

— Да.

— И куда же он ушел?

— В сторону лестницы в холл. Мы видели, как он поднимался по лестнице.

— Самое интересное, что это даже скучно.

— То есть как?

— Видите ли, я проснулся около двух часов назад. Мне не понравилась тишина. По прогнозу у нас шторм на сутки, а тут — тишина. Так вот, мои дорогие, не только боковой выход завален, но и портик под сугробом. Снег мягкий, и мы его потом быстро разроем, но сейчас мы просто-напросто завалены.

Довольный произведённым впечатлением, Первый рассмеялся:

— Отец меня с детства приучал к охоте, но так и не приохотил. Однако в следах я разбираюсь. Пошли!

Мы вышли в главный туннель. Первый велел нам идти строго за ним.

Следы были видны четко. Первый внимательно прошел вдоль них, раз и другой, потом задумался. Потом сказал:

— Если верить этим следам, то медведь — или, в крайнем случае, очень крупная росомаха — материализовался прямо у двери санитарного блока, кстати, минут за пять до вашего выхода, словно действительно вас поджидал. Затем вы тут стояли минут десять, а он вас как бы сторожил. Потом вдруг повернулся и пошел по туннелю, как по хорошо известной ему дороге — хотя она существует всего несколько дней. Начал подниматься, но на половине лестницы исчез. Но это же бред!

Лицо Первого не предвещало ничего хорошего. Он внимательно и как-то нехорошо посмотрел на меня. А затем сказал:

— Бульбенко, будьте добры, уничтожьте следы медведя. Будем считать его визит строго конфиденциальным. А вас, Скорпион, я попрошу на пару слов.

Он увел меня в недоделанный санитарный блок и тихо сказал:

— Видите ли, есть одна существенная деталь, которая мне не нравится.

— Какая деталь?

— Вы — единственный участник обоих медвежьих ЧП.

— На что вы намекаете?

— Я не намекаю, я констатирую факт. Кстати, вы единственный, кто рассказывал про какое-то рычание в первую же ночь…

— Я думал, это собаки!

— Я помню ваши слова. Но, так или иначе, нужно быть не железным, а алмазным человеком, чтобы при такой физической нагрузке еще устраивать розыгрыши. Да и интуиция моя и знание людей в один голос говорят, что вы ни при чем.

— Тогда в чем дело?

— Вы ни при чем — и вы при чем. Та же интуиция мне говорит, что медведи искали именно вас.

— Чушь!

— Согласен. Но тем не менее…

— Короче! Что вы от меня хотите?

— Есть такое выражение — «ходить опасно», опасаться неизвестно чего. Так вот, я бы попросил вас «ходить опасно», не делать резких движений, не говорить резких слов и так далее.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Вы слишком часто являетесь источником какого-то непонятного напряжения. Почти материального.

— А если медведь опять явится?

— Ну что ж, — вздохнул Первый, — я сам хорошо стреляю из магазинной винтовки. Пойду приготовлю одну.

И то хлеб.

Спешка прекратилась. Бригада Лю всерьез взялась за энергоблок и водное хозяйство. Мы с Витторио и Кошкой в три дня дорубили все туннели и выходы, поставили, где надо, крыши, и были переброшены на помощь Ганне. Это совпало с великим праздником — подключением первого санитарного блока к горячей воде! И пластика теперь было достаточно на всех стенах.

Льда на вынос стало меньше, и свободные руки стали вскрывать контейнеры и разносить их содержимое по складам. Там, среди прочего, оказалось немало лабораторного оборудования.

— Не вынимать из контейнеров, — решил Первый. — Приедут хозяева, сами построят себе лаборатории по собственному вкусу, и сами их оборудуют.

Мы были полностью согласны.

В последний момент ихний рейс задержался на день из-за нелетной погоды на базе. А у нас, наоборот, сияло восходящее солнце, температура подскочила до минус пятидесяти пяти. Первый объявил выходной день — ох, наконец-то отоспались! — а перед ужином предложил прогуляться.

Лед сверкал. Куда там алмазам! Не зря говорят: «камень чистой воды»? А лед, он ведь тоже камень. Чистейшей воды!

С древних времен известно, что вода очищает душу. Обратите внимание, как вы чувствуете себя после простого купания в море или даже в бассейне. Не физически — душевно.

А тут мы прожили две недели во льду. Правда, мы работали как каторжные.

— Между прочим, — заметил Йог, — если бы мы не жили во льду, то есть фактически в воде, то мы вряд ли бы выдержали такой темп.

— Наверняка, — ответил я. — Вода — наркотик жизни.

— То-то вы отобрали у палестинцев почти все морское побережье, — неожиданно брякнул Хусейн.

— С каких это пор вы стали защитником палестинцев? — удивился я. — Ведь, насколько я знаю, вы, марокканцы, любите их не больше нашего.

— Кого мы любим, а кого не любим — это наше дело. А палестинцы нам — братья. Какие уж есть, — вздохнул Хусейн.

— Нет, но вы-то не невежда-европеец, вы-то знаете, с кем нам приходится иметь дело!

— Это не значит, что вы имеете право их унижать и грабить! Да что говорить! Южноливанцы были сволочи, но они были вашими союзниками, а вы их выкинули на помойку!

Не в бровь, а в глаз! И нечем крыть. Но позицию сдавать нельзя:

— Они были сволочи, мы их едва терпели и, в конце концов, избавились от них. И всем стало лучше! Палестинцы — такие же сволочи, даже хуже. Избавьтесь от них, и всем станет лучше, даже в Марокко.

— Очень может быть. Но мы — не вы, своих не сдаем.

Остальные уже встали вокруг нас, наблюдая за нашей перепалкой. Хусейн стоял, высоко подняв голову, я таким его никогда не видел. Гнев уже застилал мне глаза красным, как у питбуля перед схваткой. Да это и выглядело как ристалище!

И вдруг раздался рык!

Позади круга стоял рыжий медведь. Еще один выходил из-за утеса.

Все как-то молча начали куда-то отступать. А я — шагнул вперед. Почему-то я понял: этот медведь — мой.

Он не встал для атаки, но грозно зарычал и сделал шаг вперед. А потом изловчился и вцепился мне в правое предплечье, как это делают собаки. Я же инстинктивно, как с собакой, двинул руку возможно глубже в пасть. Многослойная ткань неплохо защищала от зубов.

Медведь трепал мою руку, как собака кость. Ткань трещала. Откуда-то с рычанием подходил другой, я услышал, как Хусейн призывал Аллаха. Наконец, я поскользнулся, упал…

…и все стало красным.

Как советский флаг.

Как мой гнев.

Мой гнев рос.

И рыжий медведь рос.

Да не рыжий — красный. Как кровь, которую он пил.

Кровь моего гнева.

Кровь моего гнева, заливающего мою душу.

Кровь гнева моей правоты.

А подо мной — лед.

Белый камень.

Чистейшей воды.

Кровь гнева моей правоты льется на белый лед.

Но белый лед остается белым.

И холодным.

Чистейшей воды.

Чистейшей воды, заливающей мою душу.

Чистейшей воды, которой не нужна ничья правота.

Щелк.

Как в фотоаппарате — щелк.

Смена кадра…

А откуда — зеленое?

Зеленое…

* * *

Да ведь это же доктор Фуад! Весь в зеленом, как в клинике.

А лежу я в недавно оборудованном собственноручно медпункте. И обогрев включен.

Правая рука наглухо перевязана.

— Здравствуйте, Фуад. Что вы здесь делаете? Вы же должны были остаться на базе!

— Рад слышать ваш бодрый голос, коллега, — повернулся ко мне Фуад. — Я прилетел вместе со всеми. Из-за вас.

— А что случилось?

— Вы умудрились: свалиться с утеса на самые острые уступы, разодрать в клочья многослойную французскую куртку, очень серьезно поранить правое предплечье, — к счастью, без перелома, — потерять много крови и двое суток проваляться в бреду без сознания.

— А… рыжие медведи?

— Как же я мог забыть? — хлопнул себя по лбу Фуад. — Сейчас, сейчас…

Он полез распаковывать какой-то чемодан, одновременно тараторя без умолку:

— Ваша maman потратила кучу денег, обзвонила всю базу, пока не вышла на меня. Ну, а я, noblesse oblige, не мог отказаться. Посылка пришла перед самым вылетом. Вот она.

И он передал мне большой пакет. Я догадывался о его содержимом.

— Между прочим, — продолжал тараторить Фуад, — некий спонсор прислал сюда большущий телевизор со спутниковой антенной, ребята уже настроили. Но мало этого, он внес абонентную плату на три года вперед за шестьсот каналов.

— Ничего себе! — ответил я, пытаясь вскрыть пакет одной рукой.

— Сейчас, сейчас, — Фуад вскрыл пакет, и оттуда вывалились два моих детских плюшевых медвежонка, порыжевших от времени. — Я вот думаю, что этак никакой же жизни не хватит, чтобы насладиться всем этим богатством. Вместе с таким прибором должны продавать и набор дополнительных жизней! — Фуад захохотал во все горло. — Представляете, вы приходите с работы, валитесь с ног от усталости, щелк — и вы скучающий плейбой с рюмкой хорошего коньяка перед шестисотканальным телевизором. А!

Язык без костей.

— Вообще-то, иногда мне кажется, что у нас и так есть такой набор. Время от времени что-то щелкает, кадр резко меняется, déjà vu, так сказать. Впрочем, что же это я, совсем заболтался. А ну-ка, глянем на вашу десницу.

Он ловко прошелся ножницами вдоль руки, чуть смочил бинты раствором и снял их. Было на что посмотреть!

— Все, конечно, заживет, но эти два шрама останутся, разве что воспользуетесь услугами пластической хирургии. А лучше оставьте. Какая женщина не захочет услышать рассказ о схватке с медведем, поглаживая такое доказательство! — и Фуад снова захохотал.

Черт знает что! И напиться нечем!

— Кстати, я припоминаю интересный случай, описанный в медицинской литературе, — продолжал Фуад. — Лет сто назад, когда в Центральной Европе еще попадались медведи, в Австрийских Альпах подвизался один охотник. Как-то раз ему подвернулись два медвежонка с каким-то очень редким оттенком шерсти. Позабыв всякую осторожность, он пристрелил обоих — и, разумеется, тут же познакомился с медведицей. Отделала она его на славу, ему чудом удалось свалиться в какую-то речку — в воде она его отпустила. Ему удалось добраться до жилья, но он скоро скончался от потери крови…

И почему я не пошел в ветеринары? С детства мечтал, да мама отговорила.

Тель-Авив, 23 Швата 5763 г.¹

Примечания

1

26.1.2003