Песня рун. Эхо древнего мира – II

Эйрик Годвирдсон

Гроза в небе может изменить жизнь! Тут тебе и благословение бога ветров, и смутные, тревожные сны, и дорога, ведущая далеко на Север, прочь от дома и семьи, и загадки. Что это за сон, приходящий столько ночей подряд? Откуда в южных землях взялся дракон – серебряное дитя снегов? Чем загадочная книга так тревожит умы людей? Отчего северяне поссорились со своими собратьями? И как всё-таки звучит Песня Рун? О, песня рун! Именно эта песня сможет дать ответы, уверен всадник Йэстен. Но так ли это?

Глава 4. «Люди Горскун»

Йэстен, получив от Айенги обещание проводить, с трудом подавив торжествующий вопль, обнял волчицу, как сестру — что-то глубоко внутри, в самом сердце подсказывало ему, что все он делает верно. Признался, что людей горскун он давно уже хотел повидать — успев полюбить землю, на которой стоят поющие рунные камни, он хотел теперь увидеть и тех, кто этой землей рожден.

— Вообще-то я с самого начала хотел в этот самый Длинный фьорд попасть, — говорил всадник, покуда они шли прочь из Долины Рун. — Только на подлете заплутал. Скажи, а ты сама хорошо знаешь те места?

— Достаточно, — уклончиво отвечала Айенга. И потом въедливо добавила: — Уж в дороге от Долины Рун до Скарбора не запутаюсь, даже без дорожных указателей!

— Айенга, ну я же извинился! — досадливо рассмеялся Йэстен. — Ты и дальше станешь мне припоминать наше знакомство всякий раз?

— А это зависит от того, насколько ты хорошо запомнил все, чему я тебя успела научить, — Айенга тоже веселилась, но сама то и дело поглядывала на молодого всадника несколько испытующе: не похоже было, что парень оставил идею, уже несколько раз высказанную — уговорить Айенгу идти с ним к людям.

Впрочем, Йэстен пока что просто расспрашивал обо всяком вокруг — да крутил головой по сторонам. Поглядывал на парящего в вышине Ская, да не столько дорогу запоминал, сколько попросту любовался — теперь он знал о лесах и лугах, что разворачивались перед ним узорчатым гобеленом, намного больше, а значит, и замечал то, о чем раньше и не подумал бы.

Видел тропы звериные, прячущиеся средь трав. Видел метки, оставленные крупными зверями на стволах деревьев — обошел стороной кабанью тропу без напоминания, и с направления не сбился, глядя на длинные тени… здесь, на севере, даже тени иначе ложились, были длиннее и гуще. Йэстен тайно радовался тому, что придет к людям не чужаком и невеждой, путающимся во времени дня, а путником знающим, с опытом и умениями, без которых он, видимо, живо стал бы посмешищем. Ведь северные люди скоры на суждения, как он запомнил еще по разговорам в крайморском порту. И Айенга этого не опровергла, даже когда он спросил. Дернула ухом, точно ее ужалил кто, и скривилась на вопрос — так что впору было подумать: а то поди крайморцы еще и недоговаривают!

— Не вернее было бы нам все-таки полететь со Скаем? Я думаю, мы оба вполне смогли бы разместиться в седле, — задумчиво поинтересовался всадник, когда долина почти осталась позади. Впереди уже маячил распадок — меж гор и холмов, окружавших земли рунных камней, но путь их только начался, идти предстояло не одну лигу.

— Если ты хочешь хоть раз еще вступить на эту землю, дорогу отсюда нужно проделать по земле, — Айенга трусила впереди, и ее белая спина сверкала, как снежный островок, меж густых трав. Ты же должен чувствовать! Как слушал ту музыку, что привела тебя к нам — слушай так же!

И Йэстен послушно всем своим существом вслушивался в землю под ногами и горы вокруг, воображал себя солнечным лучом, что пронизывает воздух, травой, что растет вокруг, каждым шагом своим касался сухого песка дороги, как ладонями касался бы дорогого шелка — точно гладил ее. Где-то глубоко, меж корней трав, и глубже, в камнях земных, текли невидимые звонкие линии, незримые тропы, неведомо кем проложенные — идешь по такой, не собьешься с пути, за день дороги устанешь меньше, чем уставал раньше, а если потеряешь под ногами такую линию-дорогу, так, верно, и в трех соснах заплутать сумеешь!

В линии тоже текла песня — своя, но родственная тому, что напевали рунные камни.

У Йэстена скоро от сосредоточения закружилась голова, и он едва не споткнулся на ровном месте.

Остановился потряс головою:

— Скай…

Дракон приземлился рядом — вовремя, потому что всадник качнулся, будто собираясь все-таки упасть в обморок, оперся о выставленное крыло дракона и досадливо потрогал макушку — черноволосую, но непокрытую голову напекло летним солнцем так, как юноша и не мог ожидать здесь, на севере! Точно в полдень вышел у себя дома, в Эклисе, с открытой головою бродить!

— Привал, — заключила Айенга. — Во-он ель погуще, под нею и отдохнем. Я-то думала, раз ты с юга, должен знать, что солнечный жар печет в эту пору немилосердно!

Йэстен только посмеялся — южанин-то южанин, а на то и попался: понадеялся на сказки о том, что на севере-де холодно даже летом!

Отдохнув, он водрузил на голову шапку — по эклисской моде пошитая, синяя с белым, она смотрелась, наверное, с его нынешним нарядом странновато, но да выбирать-то не приходилось.

Двинулись в путь снова — Айенга сказала, дорога неблизкая предстоит. Миновали горы — меж отрогов гулял вольный, свежий ветер, холодящий уши, несущий, казалось, дыхание снега с самой вершины пика дальних гор. Снова пахнуло солью — хотя море осталось уже далеко. Йэстен припомнил свои сны и подумал — я сюда вернусь по зиме. Посмотрю на эти горы и это распадок. Я найду, откуда шел тот незнакомец в темном плаще из моих снов — если не узнаю этого раньше, конечно.

Дорога растянулась на добрых два дня — за горами потянулись холмы, местами их сплошь покрывал лес, сначала прозрачный березовый, потом — густой и темный еловый, потом — смешанный. В нем и пришлось ночевать — Айенга сказала, что сейчас, летом, настоящей темноты не будет, только густые сумерки, но в лесу все равно толком ничего под ногами не разглядишь, даже если выйдет луна.

— Да и нет нужды мучить себя бессонной ночью, — заключила она.

Йэстен развел костер, пожарил над углями лепешку да разогрел ломоть копченого мяса, что взял с собой из лесной усадьбы по совету Айенги, и, пока не стемнело совсем, насобирал малины.

Нагрел чаю с лесной мятой, поужинал — лепешку и мясо делил с Айенгой, ягоду ел сам — к мелкой лесной северной ягоде он пристрастился так, что и не ожидал от себя. Даже сладкие домашние сливы казались и вполовину не так вкусны почему-то.

Мясо, терпкое от дыма и трав, казалось одновременно чуть горчащим и сладковатым — Айенга говорила, это лосятина. Еще одно незнакомое кушанье, но Йэстен уже устал удивляться. Он знал, что знакомой пищи не увидит еще долго, а лосятина была даже вкусна по-своему, хоть и жестковата.

Скай улегся уже привычно клубком, и всадник устроился рядом — не успел подумать, что, наверное, чтоб тролли больше не шалили, надо бы сторожить по очереди, но Айенга опередила:

— Спи, я посторожу. Мне несложно.

Спалось, впрочем, не слишком сладко — впервые с прилета Йэстен видел сон не о том, что окружало минувшим днем: такие сны обычно снятся просто уставшим людям. Нет, теперь ему снилось совсем другое. И не сказать, что было оно хоть сколько-то приятным.

Он тревожно вздрагивал во сне, несколько раз просыпался, поднимал голову и мучительно смотрел вверх, в небо — черные в ночной темноте, неразумные после сна глаза его отражали в себе искры от костра, что исправно ворошила длинной веткой волчица, и словно искали что-то в ночном темно-синем небесном бархате. С этого бархата вниз глядели драгоценными каменьями мерцающие звезды, а после над макушками деревьев взошла полная луна — бело-голубой ее свет хлынул меж ветвей, коснулся беспокойно спящего всадника, вычертил серебряной краской силуэты волчицы и дракона и, наверное, проник в сонное видение Йэстена, растворив его, залив непроглядным молочным туманом — потому что после этого всадник перестал ворочаться и вздрагивать, а вздохнул поглубже, накинул на голову полу плаща и уснул наконец спокойно и легко.

За лесом, в котором пережидали ночь, холмы вышли все, сгладились, идти стало легче, лесные тропы сделались просторнее — редколесье пошло. Зато под ногами — не в пример сыро, сухие песчанистые тропы сменил густой, точно лучший бархат, изумрудный мох, который сочно прогибался под ногами и влажно взблескивал во вмятинах следов… впереди было болото.

— Обойдем болота краем. А за болотами будет сосновый хвойник, и от него уже до поселений — рукой подать.

— Тот самый Скарбор, который ты упомянула вчера? Это он — тот самый город во фьорде, да? — поинтересовался всадник.

— Да. Самый большой на лиги вокруг. Ближе него, к тому же, к Долине Рун нет жилья. Даже рыбацкие деревни — они все больше по морю рассыпаны, как клюква по кочкам на болотах осенью. А Скарбор — и велик, и тебе там, верно, будет интересно. Там стоит Зал Короля, по-местному, конунга. В нем правит вождь всех людей горскун, что живут в Ак-Каране. Носит конунг на пальцах кольца со звериными головами — те означают верность каждого клана ему, старшему над всеми вождю. И гривну на шее, богатую, из золота, да с подвесами. Гривна — знак большого воина, главного меж равными в доблести мужами. Такая, как у него — только у верховного, у конунга. У ярлов — что каждым родом отдельно правит — попроще, а вот кольца с головами зверей как раз у ярлов — богаче и тоньше сработаны. Конунг сидит на дубовом троне, устраивает в своем чертоге для воинов на праздники пиры, да на суд людей по важным делам созывает там же. Нынешнего конунга зовут Грамбольдом Эрлсоном.

— Он старый или молодой?

— Стар, но не слишком. Север не годами людей меряет, а доблестью. Стариком ли тебе показался Онгшальд?

— Стариком? Да уж скорее древним воином из сказки! Ему бы меч в руку, да на коня верхом! — развеселился Йэстен. — Старик, как же!

— А ведь годков ему — куда как больше, чем тебе, мне, твоему дракону — даже если наши годы в одну кадку сложить, — заметила Айенга.

— А тебе сколько лет?

— Зим, Йэстен. Мы меряем время жизни зимами, а не летами. Спросишь — почему так? А я отвечу: встреть свою первую зиму у нас, поймешь. Зим мне, ну, скажем, сколько тебе — да еще полстолько.

— Это не так уж и много, — пожал плечами Йэстен. — по твоим знаниям я думал, ты втрое старше!

— Ты прав, да. Знаю я немало.

— А расскажи-ка, что за звериные головы там на кольцах у ярлов? Почему головы?

— Потому что людей Ак-Карана — три рода, три клана больших. Каждый свой предок-зверь оберегает: волк, медведь, олень. — она помолчала и повторила уже на горскунском: — Снеррн, Троррн, Гноррн. И кланы носят имена такие: волчий, снеррг; медвежий, троррг; и последний, олений — гноррг.

— А Скарбор — чей город? Кто там живет?

— Там живут люди клана волка, снеррги.

— Твои люди? — безо всякой задней мысли спросил Йэстен, и едва не подпрыгнул на месте, когда Айенга зло щелкнула зубами и глухо рыкнула.

Всадник остановился. Волчица тоже.

— Айенга?

— Да… нет.

— Так да или нет, Айенга? Ты жила там? — поднажал всадник, про себя гадая: что ж такого у его новой наставницы, волчицы Айенги, вышло с народом этого самого Скарбора? Он уже не сомневался — колдунья в облике волка явно оттуда.

— Жила, — нехотя выдавила она.

— Слушай, может, расскажешь, что произошло у тебя с твоими сородичами?

— Они мне… Ай, всадник, ну зачем ты начал бередить?

Йэстену на короткий миг стало совестно, но он храбро ринулся навстречу возможному негодованию и обиде Айенги — он уже понял, что его спутницу что-то гложет, то-то давнее и, вероятно, очень серьезное. И очень хотел ей помочь с этим разобраться.

Он набрал побольше воздуху в грудь и начал было:

— Айенга, послушай, давай все же разрешим твои беды сейчас. Я думаю…

Договорить он не успел — их разговор прервал некто, вывалившись из кустов с громким восклицанием:

— Айенга! Айенга, это ты?!

Йэстен живо развернулся на голос — перед ними стоял здоровенный детина, летами под третий десяток, бородатый и длинноволосый, белоголовый, как зрелый лен, и одет точно тем же манером, что и Онгшальд в последнюю встречу — только с виду вещи попроще все. И он изумленно таращился мимо Йэстэна, мало что рот не приоткрыл — до того его залившееся то ли от жары, то ли от волнения румянцем лицо было удивленным. При чем в его светлых глазах отчетливо виделась и радость, и смущение… но удивления все-таки было больше.

— Ох, Отец, — тихо вздохнула Айенга. — За что…? Доброго и светлого дня, Вильманг.

Настала череда удивляться Йэстену — а с ним заодно и Скаю: он как раз приземлился подле, заметив, что друзья его остановились. Дракона названный Вильмангом едва удостоил взгляда — все его внимание было приковано к белой волчице.

Подошел ближе, опустился на корточки перед ней:

— Ты… к нам?

Айенга только отрицательно мотнула головой, но Йэстен, вдруг расплывшись в хитрой ухмылке, заявил:

— Да.

— Нет! — взрыкнула Айенга.

— Но Айенга, ты же теперь меня учишь… я еще столько хотел у тебя узнать! Прошу, не отказывай!

— Айенга, — Вильманг, верно, старался скрыть волнение, но голос его дрогнул. — Пожалуйста, идем. Ты нам всем очень дорога, и мне совестно, что тебе пришлось вот так убегать… кроме того, осталось недоговоренное!

— Меньше всего я, Вильманг сын Снёфрид, хочу говорить о том, что было в позапрошлое лето!

— Э нет, Айенга, ты не можешь против правды Хранителей идти, — ухмыльнулся Вильманг. — Ведь такие правила для всех. А значит — нам нужно договорить и помириться окончательно. Я прошу тебя — не отвергай мою дружбу, я-то перед тобой ни в чем не виновен! Мне, скажешь, легко было? Сразу без обоих друзей…

— Все, все, хватит, Вильманг.

— Идем, Айенга, — Йэстен плохо понимал, о чем говорят эти двое, но понял, что светлобородый здоровяк почему-то очень дорог Айенге. А она — ему. Вывод он, конечно, сделал поспешный — но не настолько неверный, чтоб принять неверное же решение. — Ты же сама говорила — важнее всего храбрость!

— Мужу севера, — огрызнулась Айенга. — А я волк!

— Храбрость всем к лицу, — вмешался Скай — он успел понять, о чем думает его всадник, и поддержал того.

Вильманг поднялся на ноги и озадаченно поскреб макушку, сбив мало что не на глаза круглую простую шапку:

— Ох, Отцовы ботинки! Эге, драконы, видать, не только в сказочных висах речью владеют!

— Не только, — Йэстен учтиво улыбнулся. — Меня зовут Йэтен, и мы со Скаем прибыли сюда издалека, но по крови мой дракон все же — северный. Мы будем рады быть гостями этой земли. Проводишь ли нас, Вильманг сын Снёфрид, в Скарбор?

Горскунец по имени Вильманг только расхохотался, согнувшись пополам:

— По имени моей матери меня только Айенга зовет… Зови просто Вильмангом лучше уж! Идемте же! И снова я — да из разведки с дивными гостями!

Айенга недовольно фыркнула… думала просочиться меж ног беседующих мужчин, да только вот Вильманг ловко ухватил ее за шерсть «воротника», точно человека — за плечо:

— Обещаю, все будет хорошо.

Клокочуще, громко выдохнув, она передумала выдираться — и пошла вместе со всеми по тропе вниз — к городу. До него оставалось едва ли больше лиги.

— Вот же дивные дела творятся — Айенга учит путника с юга! Путник не один, да с драконом, и я, снова веду необычных гостей в город, — рассуждал Вильманг, покуда они шли. Потом кивнул на Айенгу: — Я почти так с нею и познакомился несколько лет назад, только тогда без драконов и гостей вроде тебя обошлось. Ох, скажи мне кто тогда, что за гости придут к нам — нипочем не поверил бы….

— У вас нет всадников?

— Шутишь, малец? — рассмеялся Вильманг. — У нас и в драконов-то верят… ну так. Как в сказку про попрыгушек.

— Я их видел… попрыгушек, — возразил Йэстен.

— Я тоже, — серьезно кивнул Вильманг. — Да и добрая половина взрослых мужчин Скарбора, наверное, тоже видела: все знают, что они есть, а все равно болтать серьезно про такое не принято.

— И про драконов со всадниками тоже? — сообразил Йэстен.

— Да. Ух шуму будет, — Вильманг вдруг погасил веселье, точно свечу задул. — На роду мне, что ли, написано новости такие приносить… необычные?

— А ты совсем меня не боишься же, горскунец, — вдруг заметил Скай.

— Нет, не боюсь. И тебе, малец, склонен доверять и не бояться повернуться спиной, — Вильманг покосился на Йэстена, а потом остановился, и его спутники — тоже. — Только давайте-ка я, пока мы в город не пришли, поясню кое-что.

— Говори, — произнес Йэстен. Он заволновался, понимая, что все не может идти гладко, и чуть нахмурился.

— Ты, парень, видно, что чужак здесь — за лигу видно, что не нашем берегу вырос: черняв, солнцем зацелован… алуф¹¹, опять же. У нас твоя родня не живет, уж не знаю, ведаешь ли про то, нет ли — а дела таковы.

— Я знаю — элфрэ не забирались так далеко на север, — кивнул Йэстен.

— Как к нам добирался ты, я не ведаю…

— Через Краймор, — вставил юноша

— Воо-от, слышал в тамошнем порту что о нас?

— Недоверчивы, на расправу суровы, — хмыкнул Йэстен. — Но так ли это…

— Так, — отрезал Вильманг. — Смекаешь ли ты, парень, отчего я так радостно с тобой говорю?

— Из-за Айенги? — сообразил он.

— Да, — кивнул Вильманг. Когда он не смеялся и не балагурил, северянин — снеррг, напомнил себе драконий всадник — переставал казаться дурашливым увальнем. Да и не был увальнем, если смотреть в оба, не очаровываясь разухабистыми манерами: могучий, и широкий в плечах, но на диво гибкий в талии, с грубоватым, но правильным лицом, цепким холодным взглядом и тщательно скрываемой резкой порывистостью каждого движения, Вильманг ничуть не напоминал деревенщину из того же крайморского порта. Йэстен даже подумал — наверное, в юности старый Онгшальд выглядел ему родным братом бы.

— Да, из-за Айенги. Она — мой давний друг. Когда-то я встретил ее — почти так же — и привел в Скарбор, и не один годовой оборот она учила наших людей разным премудростям… Айенга — Хранительница. Мы ее почитали как знающую столь многое — да и сейчас не скажу, что что-то слишком поменялось… не морщись, Айенга, это так. И вот, подумай сам — ты идешь с моим другом. Друг с тобою говорит приветливо, и видно, что вы хорошо друг друга знаете. А друг моего друга — мне уж по крайней мере не враг. Друг моего друга заслужил приветливой речи, да. Только вот — думай дальше, парень, в городе не все настолько близко дружны с Айенгой, не смотря на все, что я сказал про почитание и все такое. Я-то знаю ее лучше остальных, это она для прочих — ну, пришла из Долины Рун, ну, учила всякому, да. Ну, в знаках смыслит. В твоем городе, или где ты там жил, Йэстен — много ли у тебя друзей было?

— Ну… с пятерик наберется.

— Ага.

— Ты хочешь сказать, что не все будут так уж рады нам?

— Точно не примут как своих сразу, этому не удивляйся, — отрезал Вильманг.

— Даже ко мне привыкли не сразу, — подтвердила Айенга.

— Но теперь тебя-то знают!

— Угу, — Айенга вздохнула. — Что Грамбольд скажет?

— Ну, тебе, Айенга, он будет точно рад… а с мальцом пусть сам говорит, — снова развеселился Вильманг. — Не дрейфь, парень — Грамбольд умный и справедливый человек. Если пришел с добром — вы с ним договоритесь.

— А остальные?

— А остальные… как себя покажешь, — Вильманг пожал плечами.

— Или как старики скажут? — поддела Айенга

— Видно будет, — беспечно махнул рукой Вильманг.

— Я хочу быть другом людям Скарбора, — отозвался Йэстен. — И худого я точно не мыслю.

— Это славно, — кивнул Вильманг. — Вон, гляди, город уже.

Город лежал среди зеленой вытянутой луговины, изумрудным языком тянущейся от гор к морю меж двух рек. Он не был так уж велик — для привыкшего к шумному, каменному лабиринту Эклиса Йэстена так особенно. Отсюда Скарбор показался и вовсе игрушкой, крепостью, построенной из ореховых прутиков — с его стеной из бревен и высокими воротами, с деревянными домами, людьми — не больше маковых зернышек для глядящего издали…

Они шли вперед, по утоптанной дороге, и город заметно увеличивался.

Вскоре всадник разглядел в подробностях и россыпь невысоких домов, чем-то похожих на тот, в онгшальдовой усадьбе, и крошечные хозяйственные постройки вокруг каждого, и заостренные бревна ограды, и даже башенку с навесом — прямо над воротами, явно дозорную. Там кто-то был, и их наверняка заметят задолго до того, как Вильманг постучит в ворота. Скорее всего, уже заметили.

У речных берегов близ города и у самой кромки моря, лениво плещущего о галечный серый берег, сушились лодки и снасти, дальше, у отвесных скал-стен фьорда, стояли большие корабли северян, ладьи с драконьими головами. У вытащенных на берег суденышек и рыбацкого скарба тоже были люди, занятые какими-то своими простыми делами — и они тоже потянулись к городу, оставив дела, когда увидели идущих. Может, без дракона они не привлекли бы столько внимания — но Скай был с ними, шел рядом со всадником, сложив крылья. Йэстену подумалось — лучше так, чем вызвать переполох, когда дракон с шумом приземлится на площади… ну или что там в городе под нее приспособлено.

Он понимал, что смотрят, скорее всего, на Ская — но казалось, взгляды незнакомцев липнут к одежде и коже, и чувствовал себя неуютно. Понял, что трусит — а вдруг прогонят? Или… впрочем, какое там «или»! Бояться какой-то опасности он и не думал — а вот выглядеть белой вороной оказалось неожиданно неприятно.

Повернулся к спутникам:

— Айенга… если нас примут охотно, пообещай научить меня рунному знанию по-настоящему, хорошо?

Волчица хохотнула, подумала… а потом сказала:

— Твоя просьба настолько же бредовая, как и предположение о теплой встрече, ты просто до конца не понимаешь этой бредовости… но хорошо, даю слово. Вильманг, ты слышал.

— Слышал, — кивнул он. — Но руны… да уж!

Айенга невнятно пробурчала что-то, и Йэстен не стал уточнять — понял, что волчица выбранилась, сетуя на то, что позволила втянуть себя в происходящее.

Вот идущие следом приблизились — северяне, люди снеррг, они были и похожи, и нет на то, что думал себе о них Йэстен. Что он слышал о горскунцах? Мужчин в крайморских землях звали пиратами и разбойниками. Экванские купцы в Эклисе порой рассказывали о горскунцах, как о нелюдимых и диковатых, верящих в странные вещи, одевающихся или с варварской роскошью, или простецки и некрасиво. О женщинах горскуна вообще никто ничего не знал — те не забирались так далеко от дома, чтоб купцы и моряки могли что-то о них рассказать. А учитель Силас и сам не был знаком с этим народом так уж близко. «Люди всегда люди… все живущие похожи в главном — хотят жить, любят своих и не верят чужим, Йэстен, вот что главное» — так говорил учитель, да.

Йэстен понимал, что россказни путешественников мало чем походили на правду — а слова учителя предстояло проверить. Вот и ворота, и Вильмангу даже не нужно стучать — отворяют и впускают, и народу становится сразу же больше. За воротами — площадь, но совсем небольшая. Дома и всякий скарб у их стен, и облепивших крыши детей, бродящих по улицам коз и рыжих лохматых свиней рассматривать некогда — Вильманг сказал идти сразу к Грамбольду, в Большой Дом. Да, тот самый чертог конунга, как и говорила Айенга.

— Откуда он знает, что к нему идут?

— О, не беспокойся, уже успели доложить, — усмехнулся Вильманг.

Люди снеррг шли рядом и чуть впереди. Люди снеррг догоняли гостей и шли сзади.

Мужчины и женщины вокруг были самые разные: молодые, старые, красивые и обычные, хмурые, любопытные… беловолосые, русые, рыжеватые, изредка — темно-пепельные. Одетые в лен и шерсть — большей частью серую, рыжую, крапивно-зеленую и тускло-синюю — несколько слоев одежды, на верхней — извилистая вышивка, у всех — бронзовые и серебряные пряжки; у женщин бусы и подвесы на груди, у мужчин — в косах и бородах темляки, и богато украшенные накладками ножны на поясах, и хитрые узорные пряжечки на полосах ткани, что обмотаны вокруг голеней — эти люди любили украшения и явно умели работать со стеклом и металлом ничуть не хуже, чем мастера Кортуанска или Краймора.

Их, высыпавших встречать гостей, было не так уж много — но они все то и дело посматривали на пришедших, обменивались фразами на своем языке… о, как был Йэстен рад тому, что хоть немного выучил его!

— Поглядите, поглядите… глазам не верю!

— Вильманг, ты снова нашел свою волчицу!

— О, Айенга! Приветствую тебя, белая!

— Что, наскучило просто так в разведку ходить — добыл себе приятелей?

— Да, Хельги, разумеется — с тобой пить скучно стало, каждый раз выдуешь бочку и спать, — то ли огрызнулся, то ли отшутился Вильманг.

— Смотрите, дракон… дракон-то какой! Наш, северный ведь?

— Наш… а может, и нет. Да полно, чудится поди… дракон-то!

Скай молчал — прекрасно понимал, как всколыхнет толпу его речь.

— Вильманг! Я скажу Грамбольду, чтоб не отправлял тебя дозорным, каждый раз какие-то новости!

— Иди ты в ботинок дырявый, Бран! — отмахивался Вильманг.

— Эй, а вы больше никого не собираетесь тут жечь?

— Заткните его кто-нибудь, а…

— Вильманг, тащи свою компанию обратно, у меня с прошлого раза куры нестись не начали еще.

Вильманг остановился так резко, что Йэстен налетел на него, как на внезапно выросшее посреди улицы дерево. Фыркнул, как рассерженный зверь, а потом широко улыбнулся и шагнул в толпу:

— Рагге! Какой ты весельчак с утра, я погляжу! А поди-ка сюда, и ты у меня живо и сам за кукарекаешь, и перьями обрастешь и нести начнешь — только, боюсь не яйца. Ну а если и их, то…

— Ээээ, стоя-ать! Вильманг, мне отвести гостей к конунгу?

— Да, Хакон, пожалуй… Эй, а куда этот Рагге делся?

По толпе прокатился короткий нервный смешок.

К компании присоединился рослый бородач — черноволосый, с выбритыми висками, могучий, как столетний кедр. Он примирительно пробасил, с легкостью перекрыв своим голосом шум собравшихся:

— Курями мериться только трус станет, мне думается… А гости это к новостям, новости — товар, что равен золоту, и разумный человек не станет пренебрегать ими, как и солнечной периной дракона¹²… Вот, кстати, и узнаем, спят ли драконы на злате.

Смешок из нервного превратился в веселый.

Йэстен украдкой перевел дух.

К нему из толпы тут же обратились, какой-то звонкий, не то юношеский, почти детский, не то девичий голос:

— Приветствую, чужестранец… Светлого неба!

Тут же вклинился еще один голос, такой же высокий и неопознаваемый:

— Солли, ты думаешь, он знает ли наш язык?

Йэстен учтиво склонил голову:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

11

То же, что и «эльф». Одно из названий народа элфрэ

12

Иносказательная горскунская фигура речи для обозначения золота