Песня рун. Эхо древнего мира – II

Эйрик Годвирдсон

Гроза в небе может изменить жизнь! Тут тебе и благословение бога ветров, и смутные, тревожные сны, и дорога, ведущая далеко на Север, прочь от дома и семьи, и загадки. Что это за сон, приходящий столько ночей подряд? Откуда в южных землях взялся дракон – серебряное дитя снегов? Чем загадочная книга так тревожит умы людей? Отчего северяне поссорились со своими собратьями? И как всё-таки звучит Песня Рун? О, песня рун! Именно эта песня сможет дать ответы, уверен всадник Йэстен. Но так ли это?

Глава 3. «Белый Волк»

Внизу раскинулась долина — лежала себе будто в узорной чаше обрамляющих ее гор, поросших темным хвойным лесом. И она сияла в лучах солнца, точно выложенная хризолитом — лишь изредка тени облаков пятнали ее, тут же уносясь прочь.

Йэстен испытал тот же восторг, что и тогда, когда впереди только появился долгожданный берег — когда перед ним из тумана только показались берега. О, какими отвесными скалами Ак-Каран обрушался в море! Те больше напоминали могучую стену, окаймляющую берег. Здесь же горы не вырастали из моря, возносясь на добрый фурлонг над водою, точно крепостная стена, а лесистыми зубьями прорезали плоть земли, взяв в объятья, точно заслоняя от ветров, то самое место, откуда и текла, казалось, будоражащая душу мелодия.

Скай плавно снизился, заложив большую дугу, и вскоре всадник спустился на твердую землю, не без удовольствия потянувшись.

— Как здесь… красиво, — пробормотал Скай, осмотревшись. — Я никогда не задумывался, насколько может быть на севере красиво. Ни на что не похоже.

— Да, — согласился Йэстен. — Книги этого точно не передают настолько ярко.

Они еще какое-то время стояли и осматривались. Дракон с видимым наслаждением растягивал каждый вдох, словно смакуя запахи, попадающие с местным воздухом в его узкие, точеные ноздри. В хвойный дух леса вплетался медовый аромат цветущего луга — густой, точно цветочный настой в котелке, хоть черпай кружкой и пей!

— Будто сама земля поет, — вздохнул, по примеру своего друга, поглубже и Йэстен. — Знаешь, хочется просто лечь в траву и лежать, глядеть, как облака пляшут. Если не это место звало меня во снах, то какое же тогда?

Скай согласно качнул головой, но добавил:

— Не стоит все же грезить наяву, Тэнно. Мы не знаем здесь ничего и никого.

— Давай осмотримся, — предложил всадник.

Скай двинул крыльями, как если бы человек пожал плечами, и пошел следом за всадником, разгребая грудью волны высоких трав, будто корабль в зеленом море. Впереди воздвигался лес, слева где-то осталась река, и луг тянулся узким длинным языком меж лесом и речным берегом, по правую руку уходя вверх, в холмы, поросшие соснами и елями, и растворяясь там. Иди, куда вздумается — едва ли какое-то из направлений отличается от другого: нигде даже намека не было на след человека, как казалось поначалу.

И Йэстен со Скаем пошли — шли где-то с лучину или чуть больше, по лугу наискось от реки, и нырнули под лесную сень, где случайно не наткнулись на дорогу — скорее, впрочем, приличествовало сказать «тропу». Она была старой, поросла там и сям жидким кустарником и плосколистными травами, но все еще не потерялась в травяных прядях и не затянулась мхом. Под ногами похрустывали веточки и пружинил хвойный опад. Тропу эту явно натоптали не звери — присмотревшись, все-таки решил Йэстен. Давно затерлись следы колей от повозок, если те и были: не они навели всадника на мысль о людях, живущих где-то поблизости. Нет, все проще — на дорожной обочине стоял камень в рост высокого человека, обтесанный по краям и весь исчерченный письменами и странными рисунками — то ли орнамент, то ли еще какой вид письменности. Йэстен провел рукой по рисунку, стряхивая с камня рыжеватую и хвою — Видел он подобное впервые.

Стоило пальцам юноши прикоснуться к серому каменному боку, прохладному и шероховатому, как та самая музыка, что звала всадника, взвилась торжествующе, оглушительно, победно — так громко, что Йэстену показалось, будто над самым ухом ударили в медные литавры… и замолчала.

Пропала, затихла — будто не было ее никогда.

Йэстен потряс головой, как сделал бы тот, кому в ухо попала вода. Ощупал линии черт и резов в камне, пытливо прислушался к себе, к миру вокруг — ничего. Совсем ничего. Разочарованный стон с его губ так и не сорвался — парень сдержал порыв, хотя чувствовал себя одураченным и обманутым. Горько признал — обидно. А уж он-то подумал…

— Кажется, это рунный камень, — оживился Скай, подходя — Помнишь, Силас упоминал, что северяне имеют такой обычай, вырезать знаки на камнях?

— А по-моему, это просто дорожный указатель, как в Кортуанске, — вздохнул Йэстен, пряча досаду. Присмотрелся к рисунку, пытаясь понять, в какую сторону идет причудливая лента, изрезанная не менее причудливым письмом. Не признаваться же Скаю, что он, будто очарованный, подумал о том же? Но ведь песня… пропала. Значит, он ошибся.

— Ну надо же! — раздался возмущенный женский голос неподалеку. Всадник и дракон закрутили головами. — Так еще мои кобли⁸ не называли! Дорожный указатель, подумать только!

— Ко… что? — Йэстен смутился, не понимая, с кем он разговаривает.

Голос, чем-то неуловимо странный, одновременно звучал как будто со всех сторон. Наверняка собеседник — собеседница! — была где-то рядом, но оставалась невидимой. Впрочем, сложно ли это провернуть в лесу! Зайди за ствол покрупнее, затаись в кустах, иль вовсе взберись на дерево!

— Прошу прощения, я, то есть мы с моим другом тут совсем недавно, поэтому… — Йэстен бросил взгляд вверх, присмотрелся к кустам чуть в стороне — не дернется ли где ветка не в такт налетающему ветерку? Нет, ничего.

— О! Поэтому и будем вести себя как словно у себя в хусабю⁹? У вас дома именно так принято, да? — одновременно с восклицанием к ним из чащи на дорогу вышел крупный белый волк и неторопливо, но уверенно двинулся к товарищам. Всадник и дракон замерли.

Йэстен медленно потянулся к рукояти меча, а Скай напружинился, точно готовясь к броску.

Волк остановился и склонил голову на бок. Желания нападать он не проявлял.

— Опусти руку и успокойся, юноша. Причинять тебе зло у меня нет желания. Не смотри так, это я с тобой говорю, я. Ты на меня смотришь, но не понимаешь, что беседуешь именно со мной.

— Волк? Ты — волк? — Йэстен наконец сообразил, что все только что сказанное слышал он точно так же, как слышал мыслеречь Ская — пасть стоящего напротив зверя не двигалась. Сам Скай тоже ее слышал — он подтверждающе качнул головой, когда всадник адресовал тому вопросительный взгляд. Если бы не эти слова, про «ты смотришь на меня, но не понимаешь…» — о, догадаться было бы непростой задачей! Ведь только к концу фразы и Йэстен, и Скай поняли, что говорит с ними этот самый волк.

— Волчица, если быть точной, — сказала волчица, отвечая на вопрос Йэстена. Подойдя к всаднику с драконом, волчица села и пристально посмотрела на компанию. — Удивительные дела происходят на земле Хранителей! И скажите мне, что глаза меня обманывают, если не всадника и sølve drakr¹⁰ я вижу перед собой. Всадник на севере!

— Не обманывают, aimin, — чуть поклонился Скай, первым сообразив, что, если с тобой довольно приветливо, хоть и с долей насмешки, беседуют, то стоит проявить хоть небольшую учтивость в ответ. В конце концов, этот волк — волчица — на своей земле, а они тут гости.

Йэстен предпочел просто кивнуть, он не понимал некоторых оборотов ее речи, но с изумлением отметил про себя: а ведь волчица говорит на очень чистом, хоть и весьма архаичном кортуанском! Да на таком только книги писать о великих героях, а не вести простой приветственный диалог… тем более, что ее упреки в их развязном поведении вполне справедливы.

Только вот с таким причудливым собеседником прежде говорить юноше не доводилось, хоть он и считал, что, как всадник, готов к многим удивительным вещам, и, как там, в трактате о всадниках… «умом гибче иных живущих». Йэстену сделалось стыдно, большей частью — от своей растерянности.

— И как же дракон со всадником попали сюда? Ты, юноша, не похож ни на кого из тех людей, что я видела раньше! Думается мне, что ты вовсе не из поселения на Длинном фьорде, — волчица махнула хвостом, как показалось Йэстену, то ли раздраженно, то ли задумчиво. — Они бы вряд ли стали тебя посылать… А даже если так, то уж точно ты бы не был столь, хм, наивен.

— Невежественен, — покачал головой всадник. — Наверное, госпожа, ты хотела сказать так?

— Да, — волчица уселась подле камня, и внимательно уставилась на Йэстена. У нее были светлые глаза — не желтые, как можно было бы ожидать. Внимательные, разумные и чуть насмешливые.

Йэстен живо сообразил, что пред ним либо чародей, сменивший облик, либо кто-то из младших божеств. Но если второе, то кто? Айулан? Или этой землей занимаются другие боги? Йэстен этого не знал.

— Я Хранитель этих рунных камней. Я — Айенга, — произнесла волчица.

— Это твое имя?

— Да, пожалуй, что имя, — кивнула она, совершенно по-человечески.

Йэстен промолчал — услышав о рунных камнях, он молча взглянул на рисунки и надписи. Пауза молчания затянулась.

— Я Скай… Къет-Скай, хоть и рожден вдали от Севера. Мой всадник — Йэстен из Торросса.

— Торросс? Это далеко? — поинтересовалась Айенга.

— Да, далеко… почти на другой стороне мира, — признался Скай. — На юге.

— М, то-то я вижу, всадник твой не похож на моих людей… да. Совсем не похож! Откуда столько солнца взялось бы здесь, чтоб на кожу лег такой яркий загар? Стоило бы мне догадаться, — она поднялась и снова взмахнула хвостом. Лапой ткнула Йэстена в колено:

— Чего замолчал, всадник?

— Он… этот камень. Он не поет, — растерянно проронил Йэстен.

— А должен? — Айенга, казалось, сейчас рассмеется. Умеют ли волки смеяться?

Йэстен окончательно смутился.

— Прости, почтенная Айенга. Я совсем запутался. Наверное, будет лучше, если я все расскажу тебе по порядку — откуда я и кто таков. Ты права, я не из поселения на фьорде — я вообще не знаю, где здесь живут люди, и не знаком с ними. Все началось с грозы, за которой следом пришли сны…

— Это явно долгая история, — перебила волчица. — Расскажи ее под крышей, и будь моим гостем, всадник — так вышло, что я в каком-то смысле сейчас хозяйка здесь.

— Под крышей? У тебя есть здесь такое жилище? — удивился Йэстен

— Есть, — отрезала Айенга. — Идем.

Скай и Йэстен переглянулись, согласно кивнули друг другу — и последовали за белым волком, невозмутимо трусящим впереди по тропе.

Светлая шерсть ее мелькала в густой лесной зелени, почти серая в тени, как дымка, и ослепительная, яркая, как снег — на солнце, иона пронизывала, подобно игле, подлесок. Двигалась Айенга вроде бы не особенно быстро, но Йэстен вскоре начал замечать, что едва поспевает за нею — казалось, Айенга всего-то обогнула куст, скрывшись из виду на миг, а глядь — уже на половину фурлонга впереди! Успевай смотри только.

Деваться было некуда — и всадник с драконом успевали. По пути Йэстен не раз и не два замечал в лесных дебрях, кроме обычного зверья и птиц, разных существ, но рассмотреть их не успевал. Какие-то напоминали уже знакомых троллей, какие-то — вовсе нет. Почти все они тут же удалялись прочь, завидев идущих по дороге. Все происходящее казалось более чем странным, и Йэстен не раз и не два принимался ломать голову — а верным ли поступком было довериться говорящей волчице?

«Она ведь сказала — будь гостем», — произнес мысленный голос Ская в голове всадника.

Йэстен признал — замечание справедливое. Наверное, не существует чародеев, рискнувших нарушить закон гостеприимства, а уж божество и подавно.

И они шли по усыпанной хвоею и прочим лесным опадом дороге. Еще несколько раз попались камни с рунной вязью на пути. Сорока, трескуче ругаясь на своем птичьем наречии, сбросила на головы путникам несколько сухих веточек, вспорхнув с кривоватой сосны. Странные существа перестали попадаться на глаза — только сойки да белки сновали по стволам деревьев, и где-то в вышине кружил ворон — самого его видно не было, но приглушенное кроканье доносилось изредка.

Вскоре впереди стал виден широкий прогал меж дерев, обступающих тропу — они пришли к обширной поляне, где и располагалось то самое жилище Айенги.

Им оказалась просторная усадьба, огороженная невысоким частоколом — совсем не то, что ожидал всадник. Нора или сплетенное из веток логово, или пещера — о чем бы подумал всякий, позови его «в свой дом» волчица? Но здесь все было обустроено так, что Йэстен окончательно уверился — никакой Айенга не дух, а вернее всего — колдунья, просто принявшая звериный облик. Вокруг большого, добротно срубленного из крупных древесных стволов дома ютилось несколько пристроек, сколоченных уже не столь тщательно. Но, пожалуй, некоторая неряшливость эта была таковой только на первый взгляд — амбар да сарай, к чему им красота, были бы крепки только! Присмотревшись, Йэстен понял, что усадьбе этой уже не один десяток лет.

А то и больше, чем на десятки, счет-то идет.

Сам дом, кроме мощности своих стен, поражал воображение всадника своей крышей — два могучих ската, спускающихся почти до самой земли, и скаты эти покрыты дерном, зеленым, пышным, и на одном скате даже выросла пара робких елочек, тонких и невысоких, но самых что ни на есть настоящих. А всадник знал, как медленно растут хвойные деревья — даже на юге.

Подойдя к дому ближе, Айенга ускорила шаг.

Когда она была уже у самого дома, дверь отворилась и пороге появился седобородый мужчина.

Он, было видно, прожил годовых оборотов столько, сколько вообще может осилить человек, но назвать его стариком у Йэстена не повернулся бы язык, хоть его лицо, темное от возраста и морщинистое, говорило об обратном. Встретивший их был высок и крепок — ширина плеч намекала, что, не смотря на сивую, древнюю седину в бороде и ниспадающих на плечи волосах, он еще полон телесных сил. Длинную, почти до пояса, бороду он заплел в три косы, на голову водрузил вышитую шапку с серой меховой опушкой, а одежда на нем была пусть и неброская, но крепкая, из добротной шерсти и льна. Да, одет хозяин усадьбы — что это именно его усадьба, у Йэстена отчего-то уже не было сомнений — скромно: коричневая, свободная рубаха и широкие штаны. Стоял он на пороге босиком, широкоплечий и могучий, после добродушно улыбнулся и приветственно взмахнул рукой, точно подзывая ближе всадника и дракона. Айенга поприветствовала его прикосновением лапы к плечу, поднявшись «свечкой», но седобородый, казалось, едва ли обратил на нее внимание.

— Ясное небо над вашими головами возвещает, что в добрый час вы явились сюда, — заявил он, когда дракон и юноша приблизились.

Стоило ему заговорить, как Йэстен едва не раскрыл рот в изумлении. То того его поразили… нет, не слова. Голос.

Могучий и чистый, чуть басовитый, без единого намека на почтенный возраст хозяина, звучал этот голос завораживающе и вдохновляюще. А главное — в нем снова почудились всаднику те самые отзвуки таинственной мелодии, за которой он гонялся. Было в них, отзвуках, что-то такое, что заставило оцепенеть, замереть и только молча внимать говорящему.

И только звонкий смех волчицы — да, она смеялась, совсем как человек — дал всаднику понять, что они с драконом сейчас стоят как истуканы, открыв рты от удивления, и им задали уже, по меньшей мере, несколько вопросов — но ни на один ни Скай, ни Йэстен покуда не ответили.

— Заходите в дом, нечего стоять на пороге, расскажете обо всем за столом, — усмехнулся старик.

— Все началось с грозы. Грозы в кортуанских горах, — начал заново Йэстен, умостившись на лавке.

Он сидел за столом — широким, из хорошо струганых крепких досок, темных от времени, и перед ним появлялись разные яства, странные и непривычные — какая-то темная, почти черная, тонкая, как пергамент, и точно так же скрученная в трубочку, пластинка странного кушанья — липковатая, пахнущая незнакомыми ягодами. Пресные хлебные лепешки — простые, с темными подпалинками, безыскусные — зато свежие, горячие. Ягоды свежей — всякой разной вперемешку в миске, малина, ежевика, земляника — мелкая, но такая темно-алая, какой Йэстен никогда не видывал. Сливки в чашке — очень плотные, будто масло — и, кажется, с подкисшего молока снятые… а все равно вкусно. Густой, почти белый мед — стоило попробовать, и во рту точно все цветы давешнего луга оказались. Холодноватый странный привкус в этом меду тоже был незнакомым, но очень приятным. Последними явились две лепные грубые кружки едва ли не великанского размера. В них плескался теплый травяной отвар — по запаху Йэстен узнал травки, что сам пытался заварить тогда, сразу после дороги, да так и не выпил из-за тролльей выходки.

— Ешь и пей, — велел хозяин, когда вся снедь утвердилась на столе, и сам тут же последовал своему совету, отломив пресной лепешки и зачерпнув ею же, не чинясь меду. Сел напротив, жуя, и Айенга улеглась подле него, иногда с достоинством принимая предложенные стариком лакомства.

Всадник отдал должное угощению, не отвлекаясь от рассказа. Говорил он долго — казалось, что его едва ли поймут верно, пропусти он что-то о грозе, о снах своих, или даже о том, как попал сюда.

В доме, не смотря на летнюю пору, потрескивал очаг — скорее ради света, чем для тепла. Он дымил, но дым споро вытягивало прочь, и пахло в жилище большей частью хлебом и травами. Снаружи дом не казался большим, однако поместился в нем даже Скай — свернувшись за спиною всадника, у стены, он порой прерывал рассказ, добавляя упущенное Йэстеном.

Слушали их хозяева дома, казалось, с неподдельным интересом — особенно старик.

Йэстен порой смущался такому пристальному вниманию, да и многозначительные взгляды, что бросал старик на волчицу, а она — на него, удивляли и обескураживали… Только вот улыбался Онгшальд — так назвался хозяин дома — тепло, как родной дед. Подозрения, если они и могли появиться у всадника, таяли, точно тот мед на теплой лепешке.

Старик, да… «Зови меня Онгшальдом, мальчик», — назвался он, когда только усадил гостей за стол, и имя это не показалось Йэстену необычным или странным — он понял, что вообще не представляет, как говорят, и как называют себя люди Горскун, которые, верно, живут в том самом Длинном фьорде, как сказала Айенга. Казалось скорее необычным то, что и волчица, и этот самый Онгшальд так хорошо знают кортуанский… пусть и старый кортуанский.

Не утерпев, всадник все-таки просил про это — как же так вышло, что говорят они на языке того места, откуда он прибыл.

— Мне кажется, такой кортуанский в ходу только у людей книг, ученых… да путешественников.

— Путешественником особо заядлым меня не назовешь, — усмехнулся в усы Онгшальд, и подмигнул. Йэстен только сейчас заметил, что глаза у старика — разного цвета, один тускло-серый, как морские скалы, а другой — зеленый, точно молодая хвоя. — Бывало время, езживал и по дальним странам, но не теперь, не теперь… Да.

— А, так вот почему кортуанская речь у вас такая… книжная, — улыбнулся Йэстен, и более не спрашивал о том. Только отметил себе — а ведь вряд ли ему еще раз повезет так же. Правда, наверняка горскунцы разумеют наречие Краймора — торговать-то они в тамошний порт ездили!

Снова поглядев в трескучее пламя очага, всадник продолжил.

Выслушав гостей, Онгшальд, огладил бороду, стряхнув случайные крошки, и, чуть откинувшись назад, проговорил:

— Эк интересно выходит! А отчего же это Айулан решили направить тебя именно сюда, к нам…? Посулив прежде защиту и помощь при том! А хотя, это вполне в их духе — отправить всадника на край мира решать загадки, неясные никому — ни тем, кто наверху, ни тем, кто на земле! — и он густо, басовито рассмеялся, следом Айенга тоже едва слышно прыснула, Йэстен же чуть нахмурился, возразив:

— Но ведь меня никто не отправлял! Я сам решил. Я услышал пение, услышал… непонятную музыку. И видел ваш край, Ак-Каран! Снег и горы, и идущего вниз с горы, и людей Горскун, и…

— Да я не гоню тебя, и не оспариваю решение ведущего тебя хозяина южных гроз, юноша, — отсмеявшись, серьезно произнес Онгшальд. — И того, что ты сам выбрал путь, тоже не умаляю. А говорю лишь о том, что ох и занятно Тучегонитель Юга решил — отправить всадника туда, где он сам не властен будет помочь, ежели что, сразу после обещанной защиты…

— Ак-Каран не во власти Айулан? — уточнил Скай, опередив своего всадника.

— Верно понимаешь. У людей Горскун свои боги, — отозвалась Айенга. Йэстену показалось, что волчица как-то хитро ухмыльнулась, но спросить у нее ничего не успел — она поднялась, потянулась со вкусом, зевнула и вышла из дома. Дверь следом хлопнула, словно была привязана на упругом ремешке.

— Но раз тебя что-то привело именно к нам, — продолжил Онгшальд, когда Айенга вышла. — То, думаю, будет неучтиво отсылать вас к Людям Звериных Семей, по крайней мере вот так сразу после прибытия.

— Людям Звериных Семей? — переспросил Йэстен. — А кто это? И что за песня слышалась мне, а потом вдруг провала, как не было ее? И почему… Почему она снова…

— Всему свое время, всадник, — решительным жестом оборвал его Онгшальд. — А сегодня вы отдыхаете. Путь был труден, а дорога — сложна. Сложнее, чем вы ожидали. Спи сегодня как мой гость, наберись сил. Разгадкам — хотя бы некоторым — придет время завтра.

И быстрым кивком указал на ложе близ очага. После поднялся на ноги, взял посох, прислоненный до той поры к стене, и вышел вслед за Айенгой.

И Йэстен тут же почувствовал, что и в самом деле утомлен, а за окнами уже сгущаются сумерки, непроглядные, густые, как сливки с темно-синего молока ночной коровы… и когда успела настать ночь? Едва не с полузакрытыми глазами, выбрался он из-за стола, улегся на ворох мягких, теплых шкур поверх соломенного тюфяка, да и заснул — и видел сладкие, простые сны о прогулке и охоте в здешних лесах… а главное, там снова пела та самая мелодия. Чистая, звонкая, как родниковая вода. Он ее слышал, и звучание наполняло душу радостью.

За нею ехал всадник, а не за разгадками для Айканто и Эрроса. Именно за нею.

Проснулся он еще до рассвета. За окном точно слабо разведенную лазуритовую краску разлили — голубое, прохладное предрассветье. Вышел на порог — полосами туман ползет по поляне, плутает меж деревьев, невесомый. Остро, сильно пахнет росой, смолой, мхом и грибами.

Прохладный воздух обнял за плечи — зябко без плаща показалось. Йэстен с наслаждением глубоко вздохнул и огляделся — хозяев нигде не видать. Зато тишины, тумана, медленно превращающегося в росу, и раннего утра — вволю, хоть ложкой, точно кашу, черпай. Солнце пряталось где-то за горами, за дальним лесом — небо уже было светлым и ясным, чуть подернутым нежным золотом и кармином, а внизу еще бродили, заблудившись, сумерки

Всадник сколько-то осматривался, вдыхал вкусный лесной воздух, сгонял с себя остатки сна. Потом прошелся по двору — вот бочка с водой, дубовая, старая. Вода в ней кажется черной, как болотная. Сверху листочки всякие плавают, хвоинки. Зачерпнул в ладони — вода оказалась прозрачной. Ожидал — будет холодной, как из горной речки, но она была точно молоко, теплой и невесомой. Подумав, скинул одежду, зачерпнул стоящим тут же небольшим ведерком — да и окатил себя с ног до головы, встряхнулся, разбрызгивая с темных волос воду — те мигом отяжелели, прилипли к плечам, как водоросли. Йэстен засмеялся — от импровизированного купания точно волна радости по телу прокатилась!

Встряхнулся еще раз — и в этот миг из-за вершин сосен вырвались солнечные лучи, прошлись по поляне, затопили двор, превратили остатки тумана в росные россыпи. И заставили вспыхнуть искристыми, яркими звездами и капли росы, и воду на коже, и брызги, разлетающиеся во все стороны с кончиков волос юного всадника.

Из дому выбрался и Скай — солнце заиграло на его чешуе, превращая дракона в живое сокровище, равному по красоте не сыскать. Он раскинул крылья, оттолкнулся, взмыл вверх, описал короткий круг и вернулся к своему товарищу. И вот тогда-то они наконец и завопили оба, торжествующе, не сдерживая переполняющего молодые тела и души восторга — просто потому, что жизнь казалась прямо здесь и сейчас прекрасной и удивительной, а мир — полным малых и больших чудес.

Добрый отдых принес успокоение душе, радость телу и ясность мыслям.

После, одевшись и причесавшись, Йэстен сыскал в доме на столе крынку молока — странного, непривычно жирного, но вкусного и холодного, да несколько простых, из темной муки, пирожков с незнакомой начинкой, вроде бы из мелко рубленых трав, подслащенных медом. Хозяев по-прежнему нигде рядом не было — и, делать нечего, устроившись со своим завтраком на пороге, всадник принялся ждать их, покуда Скай парил в вышине, ловя мелкую пернатую дичь — не столько проголодавшись, сколько из озорства.

Ждать, впрочем, не пришлось долго — солнце еще не начало припекать по-настоящему, да и молоко в крынке только-только закончилось, когда показался на уже знакомой дороге старец с посохом — и белый волк, трусящий рядом.

Сегодня Онгшальд был одет иначе, чем запомнилось вчера — Йэстену показались причудливыми широченные штаны, утянутые на голенях узкими ткаными полосами, и запахивающийся долгополый кафтан, и тусклые пряжки-фибулы, там и сям перехватывающие одежду довольно непривычным образом. Например, чтоб удержать на одном плече темно-серый квадратный плащ, отороченный алой тесьмой по краю.

Наверное, похожим образом одеваются все северяне, подумал Йэстен, решив ничему не удивляться. Даже тому, что старик вовсе не переодевался перед уходом, а нынче поутру щеголяет и ботинками, и кафтаном с густой рунной вышивкой. Подумалось вдруг — а к такому наряду меч пришелся бы в пору! Только вот у Онгшальда был с собой лишь посох.

— Побудешь здесь, сколько сам захочешь, — вместо приветствия заявил старик. — Научишься, чему ума и хотения хватит. А дальше — дальше волен оставаться гостем на каранской земле или возвращаться обратно, куда душа поведет. Вот разве что в Долину Рун вряд ли сможешь вернуться так просто сызнова. Но не обязательно — не сможешь.

Йэстен удивленно уставился на хозяина дома.

— А помогать тебе, если что, Айенга будет. Я бы сам обучил чем, да, знаешь, как-то недосуг. Дела появились, при том — далеко отсюда.

— Ты ж говорил, что странствовать перестал?

— Так то по другим землям. А Ак-Каран велик, мальчик. За один день не обойдешь! Да и не облетишь тоже, — задумчиво добавил Онгшальд, взглянув на снижающегося Ская. Вам тут тоже сидеть все время не стоит — это так, совет. Вряд ли увидимся после, поэтому — просто запомни: на одном месте и камень на речном дне не лежит вечно. А мне пора собираться.

И, выполняя сказанное, Онгшальд скрылся в доме, где, то и дело бормоча под нос по-горскунски, принялся собираться. За ним никто не последовал — всаднику показалось, что не стоит мешаться под руками, Айенга же осталась с ним.

— Ну, что ты хотел бы узнать?

— А чему ты сможешь научить меня?

— Много чему, на самом деле… я пусть и волк, но видала многое. И знаю и помню — тоже немало.

— А… научи меня языку горскун!

— Это самое простое, — усмехнулась волчица. — Но бесспорно полезное. Может, желаешь еще что-то узнать? Научить тебя различать наши травы?

— Да!

— Охотиться по-нашему, рыбу ловить?

— Да!!

— Видеть духов, договариваться с ними?

— Да что их видеть, — возмутился Йэстен. — Они мало что сами под руки не лезут, как тот тролль, мелкий пакостник!

— Это потому, что ты не умеешь с ними говорить, — хмыкнула Айенга. — Идем… тролль тоже мог быть опасен гораздо больше, чем ты думаешь — поэтому будем учиться всему.

— А… рунам?

— Посмотрим, — уклончиво отозвалась Айенга. — Разбирать написанное и отличать кобли один от другого — точно научу.

— Это ведь они поют, да? Они? Я же слышал! А перестал слышать — потому что ты надо мной подшутила, так?

Айенга не ответила, только сердито фыркнула под нос — на этот раз ничего человеческого в этом утробном, взрыкивающем звуке не было.

Но Йэстен только пожал плечами — он решил, что разберется во всем. Может, не сразу, но разберется. И двинулся вперед, за белым волком. Бело-серебряный взблеск крыльев Ская в небе следовал за ними.

Впереди были дни, которым он почти потеряет счет: почти полная луна пройдет в Долине Рун — так звалось это место. Он исходит ее вдоль и поперек, но все равно не сумеет понять, сколько же еще таит долина в себе тайн.

Будет смотреть и запоминать — выучится и охотиться, и рыбачить по-северному, пусть не так хорошо, как если бы учился этому с детства, но Айенга перестанет покатываться с хохоту, глядя на его усилия, а это уже неплохо. Выучится немного изъясняться по-горскунски — не раз и не два, вздыхая, волчица заметит: эх. Учиться бы тебе языку, обживаясь меж людей… там это легче, быстрее удается. Проще и приятнее — тем более.

Рассмотрит и запомнит камни рун — те, что тут и там усеивали долину, как рассыпавшиеся бусы великанши. Kobli, «сердца долины», как называла их Айенга — счет им всадник скоро потерял, так их было много. Он сумеет снова услышать их песнь, выделять его специально, ловить в потоках силы, текущей сквозь мир сознательно — но глубокий смысл самих рун так и не постигнет.

Узнает, какие травы северной земли целительны, а которые несут смерть, какие защитят от тролльих выходок, а которые же наоборот, приманят мелких духов — о, тех он тоже повидает в избытке!

Делить ягоды малины не с медвежонком даже, а с крохотным существом, укутанным в сухие листья, как в плащ, было забавно — и еще забавнее стало, когда это существо, похожее на костяную статуэтку, распахнуло «листья» — и взлетело, сделавшись неотличимым от ночного мотылька. Или разглядеть, что не лягушка вовсе весело скачет в прибрежной траве, а некто кудлатый и улыбчивый, но, увы, пугливый, как робкое дитя. Или играть на дудке для «попрыгушек» — комков неосязаемой темноты, что клубятся в сумерках по кустам!

Средь духов, населяющих северные леса, были всякие — забавные и безвредные, вроде этого малинового летуна, любителя ягод, добродушные, вроде похожих на мышей вэттэ, обитателей глубоких нор под корнями, но чаще встречались те, кто живущих или не любил, или считал за еще одну дичь, блуждающую по лесу.

Обо всех них — речных жильцов, натэна и ниутэ, троллей древесных и каменных, ясневых дев и оленьих пастыриц скугенро — подолгу говорила Айенга вечерами, в доме Онгшальда, где и поселился всадник.

Через раз беседы их обрывались довольно причудливо. Несколько раз на фразах вроде «и люди горскун знают, что…» Йэстен интересовался у Айенги — хорошо ли она сама знает тех людей. Долго юлить у нее не получилось, и волчица признала — да, неплохо. Дружна была с народом Длинного фьорда и жила с ними, и ей были те дни долгое время в радость. Но однажды все изменилось:

— Потом пришлось уйти, и не спрашивай, почему.

Йэстен и не спрашивал… напрямую. Задавал он, припоминая манеры Силаса, иные вопросы — а не жаль ли было уходить, а скучает ли Айенга по друзьям, а давно ли она оставила фьорд, а может, она проводит его к ним и познакомит?

Айенга рычала и отказывалась говорить сперва, а потом, не заметив хитрого блеска в глазах всадника, наконец, сдалась. Когда Долина Рун поделилась теми тайнами, что были Йэстену по плечу, волчица наконец согласилась — дальше ему стоит учиться у людей.

— Ты им нужнее, чем здесь — ведь призвание всадника быть с людьми. Так?

— Так. Разумеется, так, Айенга!

— Идем… я провожу тебя. Но — только провожу!

Примечания

8

Kobli, «камень рун», стоячий камень в горскунской магической традиции.

9

Husaby, «усадьба, поместье, двор», горскунск.

10

Серебряный дракон, горскунск.