Неприкаянные

Эйлин Фарли, 2023

Есть вещи, за которые невозможно простить…И даже смерть кажется недостаточной карой за то, что покалечено, сломано навек. Не исправить, уже не переделать. Жизнь – как ноша. Почти всё утрачено. Остались лишь оболочки, внутри которых, впрочем, еще теплятся огоньки. Светлячки, которые неспешно проявляются в сумерках. В густой ночи, что спускается на лесное озеро плотной белой дымкой тумана…

Глава 17

Безлюдный темный коридор. Шум воды? В душевой кто-то есть. Что с того? Теперь ждать, пока кто-то намоется? Нет уж, слишком сильно хочется газировки.

Поворот за угол. Вот и комната Джины. Почему боюсь? Не доверяю ей. Ладно, глубокий вдох… Ручка чуть скрипит. Заглядываю. Что-что? Детский ночник в виде единорога на столе, рядом — какие-то книжки, тетрадки, фломастеры. Стоп-стоп! Какое-то зазеркалье. Вроде это не тот мой, старый мир, но и не совсем психушка. Кто такая Джина? Сказочное существо? Плод воображения?

Открываю дверь шире. Джин на постели. Она рыщет под матрасом. Не услышала меня. Что же делать? Не хочется напугать ее до чертиков. Может, постучать? Плохая идея. Делаю шаг, прикрывая дверь. Джина вздрагивает и резко оборачивается.

— Тьфу ты ж, блин! — махнув, произносит она. — Чуть не обкакалась!

Она улыбается. Рада мне. Жестом подзывает сеть рядом. Подхожу. На ее кровати плед с рисунком серых облаков, плывущих по белому небу. Боже, какой мягкий, приятный, очень домашний. Ого! Да у Джины не одна казенная подушка, а целых три пуховых. Кто же ты такая?

— Теперь я в курсе, тебя зовут Мэйси, — шмыгает носом Джина. — Но я всё равно буду звать тебя Барб. Мне так больше нравится. Если ты набрала в рот воды, то имею право.

Вот наглая, издевается! А это что такое? Ее запястье на руке замотано. Джина торопливо, с какой-то стыдливостью одергивает край рукава пижамы.

— Ты, Барб, ничего такого не подумай. Я добрая и других не трогаю. Только себя.

Так! С одним вопросом разобрались. У Джины склонность к суициду. Это серьезно. Гораздо серьезнее, чем мое молчание и выпад в сторону мэра Ллойда.

— Только никак не возьму в толк, ты-то что здесь забыла? — шепчет.

Смотри-ка, прочитала мысль. Я тут ничего не забыла. Я хочу тут забыться.

— Я у папы пыталась разузнать, но он не раскололся.

Кто же твой отец? Санитар, доктор, криминальный авторитет?

— Бахнем по кофейку?

Джина тянется к тумбочке. Открывает ящик. Ничего себе! Сколько всего там припрятано. Пакетики кофе «3 в 1», пачки мармеладок, плитки шоколада, соленые крендельки, чипсы «Раффлс». Сглатываю слюну.

— Извини, Барб, с Кока-колой вышла нехорошая история, — повернувшись, говорит она и кивает в сторону запястья. — Папа иногда теряет бдительность. Идет на поводу.

Она, значит, навредила себе при помощи жести банки или ушка-замочка. Ясно, с газировкой проехали. Итак, что мы имеем? Сладкие напитки и конфеты. Уютная обстановка. Поблажки. Ее отец — главный врач мистер Хендрикс. Уверенность на девяносто девять процентов.

Джина принялась готовить кофе. Это больше смахивает на ритуал, нет, на игру. Два бумажных стаканчика. Она зубами открывает пакетики. Медленно, будто заговаривая волшебное снадобье, высыпает содержимое. Пахнет бесподобно! Сухим молоком и некрепким кофе.

Люблю кофе лучших сортов. Арабику. Черный, очень горячий, без сахара. Способный взбодрить слона. Джина подливает воду из бутылки. Понятно! Мы будем пить холодную, сладкую жижу. Ну и пусть! Не в моем положении кочевряжиться. Джина идет к столу, берет карандаш. Вид у нее очень сосредоточенный. Перемешивает напитки. Сегодня она какая-то более спокойная, уравновешенная. Наверное, потому что нанесла себе увечья. Таким образом она выпускает из души боль и страх?

Она совершенно не похожа на отца. Хендрикс привлекательный для женщин, а Джина больше напоминает куклу, которая, по задумке маркетологов и производителей, должна была затмить Барби и Синди, стать любимицей и лидером продаж. Но что-то пошло не так. Кукла получилась неплохой, но странной. Со слишком характерными чертами. Такую игрушку обычно хочется изрисовать фломастерами, побрить отцовской бритвой наголо, одеть в пекарскую фольгу вместо красивого платья и запустить в космос. Космическая Джина.

— Маме, говорят, лучше. Если я не подведу, то на Рождество мы поедем на водопады. Ты была на водопадах?

Джина протягивает стаканчик. Киваю в знак признательности.

— А на какие ездила?

Она меня не так поняла. Не была я на водопадах, хотя их полно в штате. Мне не нравится бывать в таких местах. Там появляются гнусные ощущения, будто люди используют созданные природой шедевры. Вытаптывают траву, мешают животным и птицам устраивать водопой и всякое такое. Уж лучше картинные, скульптурные галереи и показы мод. Это хотя бы плод труда человечества.

— Да, мы с мамой одинаковые. Правда, у нее болезнь проявилась позже. После родов меня, — отхлебнув, произносит она.

Повторяю за ней. Глоток. Ну и гадость! Как ни крути, а напиток дерьмовый.

— Знаешь, что меня мучает?

Не знаю. Что?

— Как так вышло, что папа лечит больных, а на самого свалилось такое несчастье? Как считаешь, это злой рок? Насмешка судьбы?

Понятия не имею. В жизни вообще всё устроено крайне несправедливо.

— Чем больше думаю об этом, тем становится хуже. Иногда мне очень хочется удалить этот ужасный сбой. Отмотать время назад. Чтобы папа не шел в медицинский, не встретил маму, а женился на другой женщине. Они родили бы здоровую, вот так ты, девочку. И жили спокойно.

Не по себе. Похоже, Джина раскусила меня. Но хуже всего, что я — именно здоровая. Но жестокая и злая. У меня было всё, чтобы жить счастливо и долго. Джина рушит себя, я — рушу и свою жизнь, и чужие.

Ее добродушный взгляд.

— Да ты не унывай, Барб! Мне бы в палату телевизор. Тогда и житуха, возможно, наладилась бы.

Вряд ли. По телеку показывают одну муть и глупости, а мое существование и без ящика — одно сплошное шоу.

Джина придвигается ближе.

— Хочешь закинуться?

Что? Повтори!

Она достает из-под пледа прозрачный пакетик. Внутри какие-то капсулы. Крупные, как личинки. Значит, она не шутила. Но откуда?

— Так! Мне семь штук, а тебе и пяти для начала хватит.

Высыпает капсулы в горку на пледе. Начинает отсчитывать.

— Одну мне, одну — тебе. Две… три… — шевелит губами, словно первоклассница, которая только недавно научилась счету.

Вечер перестает быть томным! Искорка неистовства. Чем бы я ни занималась, это ощущение всегда было наиболее будоражащим. Побег от скуки, уход от болезненных мыслей. Черная магия, хаос.

Интересно, что это за препарат? Я не фанат химии, но, как и в случае с кофе, выбирать не приходится. Джина кладет горсть в рот, отхлебывает из стаканчика, запрокидывает голову. Была не была! Следую ее примеру.

Джин ложится ну кушетку. Хлопает по постели, мол, не стесняйся, располагайся рядом. Ложусь, подоткнув мягкую, классную подушку. От нее пахнет кондиционером. Похоже, «Морозной свежестью».

— Хочешь открою тайну?

Джина переворачивается на бок, лицом ко мне. Она очень близко. Я на спине, но чувствую ее теплое дыхание. К аромату «Морозной свежести» примешивается запах яблочного шампуня. Кивок — пусть расскажет об этой ее тайне.

— Помнишь санитара?

Мотаю головой. Которого?

— Бабр, ну ты что? Того, с которым я дралась в столовке.

Да, я помню этого деревенщину. Что с того? Боковое зрение. Джина смешливо прикрывает рот ладошкой.

— У нас с ним любовь!

Поворачиваюсь, чтобы глянуть ей в лицо. Это что, мать твою, за розыгрыш?

— Клянусь, Барб! Мы с ним специально устраиваем эти шоу. Чтобы никто не догадался о нашей любви.

Ну-ну, любовь, как же. Ладно, расскажи мне про любовь, девчонка. Удиви.

— Угадай, как его зовут?

Какая мне разница? Наверняка имечко у него еще глупее, чем физиономия. Чандлер? Грэнт? Барри? Не знаю.

— Его зовут Вуди.

Ну и?

— Он такой горячий после наших «ссор». Трогает меня за грудь, целует.

Ясно. Извращенец. Сочувствую!

— Вуди достает для меня колеса… Только, умоляю, никому ни слова! Он говорит, что мне от них лучше. Мне и правда лучше. Скоро ты почувствуешь приход. Вуди говорит, как только я достигну совершеннолетия, он заберет меня отсюда. Мы отправимся путешествовать по стране. Первую брачную ночь проведем в дорогой гостинице. А потом будем заниматься сексом без конца. Вот бы попробовать, что это — любовь с мужчиной. У тебя был секс, Барб?

Джина ударяет себя по лбу. Тихо смеется.

— Конечно был. Ты ведь красотка. Черт! Да тебе даже эта пижама к лицу, — заканчивает она с грустным вздохом и горькой, завистливой ноткой.

Что-то происходит. Тело словно зависает в воздухе. В футах двух над кроватью. Джина тоже парит. Аромат «Морозной свежести». Легкие покалывания, будто мы в ней на зимней прогулке. Плед. Облака мерно проплывают на белом фоне. Невероятно! Джина не обманула. Ее лицо, шея — покрыты мерцающей пылью. Мои руки. Я тоже свечусь.

Джин, милая, ты тоже красивая. Очень! Гони этого мерзавца Вуди. Он пошлый, поганый человек. Он будет делать с тобой грязные вещи, а затем бросит в таком же грязном мотеле. Мне хочется защитить тебя, но я не знаю как. Да и кто я такая, чтобы нравоучать.

Ее искрящаяся ледяная ладошка в моей.

— Тебе хорошо, Барб? — тихим эхом разносится по палате. Этот звук густой. Его можно потрогать. Узнать, чем он наполнен. Он наполнен вьюгой и звездами, украшен морозными узорами.

Мне отлично, Джина! Сильнее сжимаю ее ручонку. Любовь, секс. Да, дорогая Джин. У меня это всё было. Ты заслуживаешь прекрасного рыцаря, который подарит тебе спокойствие и добро. Не бросит…

В темноте звездная пыль рисует зимнюю вьюгу. Горнолыжный курорт. Закрываю глаза…

Я там, возле дровницы на лавке. За спиной — арендованный дом в стиле «Шале». Зимние дутые сапожки и выпирающие колени, скрытые под кашемировыми лосинами. Мне недавно исполнилось шестнадцать. И мне очень скучно! Родители где-то там, на склоне. Разрумяненные и бодрые от катания на лыжах. Подъемник напоминает странное приспособление для доставки людей на космический корабль, что спрятался под снегом на самой верхушке. Вот бы все отдыхающие сели на этот корабль и улетели куда подальше! На Плутон…

— Вуди отвезет меня на водопады… — доносится издалека. Голос космической богини Джины.

Бар в шале. Налила водки в стакан. Фу, как невкусно! Непонятно, в чем прикол крепкого спиртного, ладно еще пиво…

Звук, доносящийся снаружи. Снегоуборочная машина? Выхожу со стаканом. Трактор с ковшом. Уборка выпавшего за ночь мокрого снега. В кабине — двое парней лет двадцати трех. Местные! Их сразу видно. Они намеренно одеваются иначе, как лесники или суровые лесорубы. Плевок в сторону приезжих разряженных «кошельков».

Головы, повернутые в мою сторону. Транспорт остановился, но мощный двигатель продолжает работать. Бухтение трубы, запах выхлопных газов. Настежь открытая дверь. Четыре глаза. Взгляды с какой-то издевкой. Как на дорогую игрушку богатого соседа, которой хочется свернуть голову. Страшный дискомфорт! Красивые парни. Не смазливые, как школьные звезды, а мужественные. Животная сила. Мое чувство полной растерянности. Мгновенно покрасневшие щеки. Большой глоток из стакана. Показать парням, что взрослая и опытная.

Нет! Не опытная и не взрослая. Девственница…

— Барб, поедем с нами на водопад? Ты, я и Вуди… — голос божественной Джины.

Нет, я не хочу на водопад. Мне хочется убежать от двух парней, но ноги подкашиваются.

— Привет! — громко произносит тот, что за рулем.

Второй парень, на вид, менее добродушный. Какой-то хмурый.

— Привет, — с трудом выдавливаю.

— Ты только приехала? — кричит он.

— Да.

— Я — Лукас, а это, — кивает вправо, — Мартин.

Тот, который Мартин, пихает Лукаса в бок. Он явно недоволен. Их спор. Лукас глушит двигатель, вылезает из кабины. Боже, идет ко мне! Рост. Не менее шести футов. Широченные плечи, распахнутая дубленка. Прическа — очень короткий русый ежик. Загар от круглогодичной работы на свежем воздухе. Мне нехорошо! Кажется, на его фоне я смотрюсь как сморчок, которого сверху, для красоты, присыпали золотой пудрой.

— Так как тебя зовут?

Огромная ручища, протянутая мне.

— Мэй.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — вру.

Не хочется выглядеть пьющей водку малолеткой.

— Эй, поехали!

Суровый голос. Мартин. Вроде погожий солнечный день, а он выглядит словно мрачная тень. Призрак в кабине.

— Да погоди! — отмахивается Лукас. — Слушай, а приходи вечером к нам тусоваться? Оторвемся нормально, гарантирую. Бордовый дом, что возле леса.

Согласно киваю. Зачем, блин?! Местные парни. Взрослые и красивые. И я — скукоженный, чуть пропитанный водкой позолоченный сморчок.

Вечером мама достала с придирками! Понукала тем, что я, мол, недостаточно радуюсь отпуску. С нами приехали еще несколько человек. Две семьи. Друзья родителей. Одни — бездетные. Другие — с мелким сыном Гарри, который меня бесил непоседливостью и вечными капризами. Не собиралась быть ему нянькой. Решение принято. Пойду в бордовый дом.

Взрослые начали пить с обеда. Где-то к семи захмелели. Попросилась на дискотеку. Набрехала, мол, познакомилась с ребятами из Нью-Гэмпшира. Мама поинтересовалась, достаточно ли они благонадёжны. В переводе на простой язык — «достаточно ли богаты и статусны». Брехать я всегда умела качественно. Не подкопаешься. Даже имена им придумала «статусные». Бенджамин, Жаклин, Теодор, Хилари, Франклин.

Дом, где по вечерам собирались местные, стоял на отшибе. Темнотища. Плохо очищенные дорожки, точнее — тропинки, вытоптанные в сугробах. Пока шла, несколько раз зачерпнула снег. Носки вымокли. У логова пришлось остановиться, чтобы немного подышать. Волнение, страх.

Логово — именно так и выглядела большая бревенчатая изба с заснеженной крышей, которая, казалось, вот-вот рухнет и придавит постройку. Внутри — звери, повадок и намерений которых я знать не могла. Такая мелкая, глупая и добровольно пришедшая к ним.

Слышалась музыка. Постучала в дверь ногой. Наверное, именно так, небрежно, по-свойски сообщали о приходе другие звери.

Открыл Мартин — главный зверюга. Хоть и видела его издали и могла перепутать, но сразу поняла, это он. Угрюмый, злой человек. Точнее, парень лет двадцати четырех-пяти. Не такой высокий, как Лукас, но складный. Физически крепкий. Его глаза. Черные, как два уголька. Шрам на коротко стриженной голове. Он тянулся от виска до самого затылка. Разглядела эту отметину, когда он повернулся и крикнул:

— Эй, Лукас! К тебе!

Он кивком пригласил зайти, явно не радуясь приходу незнакомки. Он меня презирал. Маленькую, избалованную и богатую. Стало горько! Хотелось доказать, что он ошибается.

Лучезарный, по сравнению с Мартином, Лукас помог раздеться, проводил в комнату. Он уже немного выпил, но проявлял внимательность, гостеприимство. Кто на ковре, кто на разношерстных старомодных диванах, сидели ребята и девчонки. Они встретили меня довольно доброжелательно. Под пиво мы болтали, выясняя, кто откуда и чем занимается.

Лукас находился рядом. Постоянно норовил дотронуться. Каждый раз по телу шли мурашки. Мартин расположился поодаль, за подобием барной стойки, и читал книгу. Спросила у Лукаса, почему его друг такой грустный. Лукас ответил, что это его двоюродный брат. А затем крикнул на весь дом:

— Эй, Тин-Тин! Мэй интересуется, почему у тебя такая скорбная рожа?

Я вспыхнула, а остальные рассмеялись. Мартин поднял глаза. Сначала стрельнул молниями в Лукаса, затем — в меня. Лукасу всё нипочем. Он привык. Меня чуть не вырвало от собственной глупости!

— Не парься, Мэй, Тин-Тин у нас за главного. Следит, чтобы мы не сильно косячили. Кстати! — Лукас встал. — Может, по косячку?

Никогда не курила траву. Страшновато! Вдруг закашляюсь или начну чудить под кайфом? Так и вышло. Лукас передал пущенный по кругу слюнявый косяк. Сухой кашель. Мартин иногда отвлекался от чтения. Смотрел на всех осуждающе. Лукас всё навязчивее лез. И ближе к концу вечеринки мы целовались. Да, я чудила! Он шептал, что нравлюсь. Мол, я — неиспорченная. Не то, что прочие.

Мне захотелось на воздух. Лукас был не в состоянии составить мне компанию. Он вальяжно разлегся на диване, заложив руки за затылок. Вышла — и сразу почувствовала облегчение. Внутри — слишком душно, насыщено взрослым запретным духом.

Села на порог. Всматривалась в точку, где притаился шале. Такой далекий. Дом под названием «Детство», который родители снимали многие годы.

Где-то за избой захрустел снег. На несвежую голову почудилось: сейчас появится медведь и сожрет! Оторопь, боязнь шелохнуться. Мартин вышел из-за угла с вязанкой дров.

— Ты напугал меня, блин! — пропищала.

— Не сидела бы ты тут одна, — буркнул он. — Лучше иди домой. К себе домой.

Дом под названием «Детство». Я поняла. Он не ненавидел меня, а просто хотел загнать обратно. Обидно!

— Зачем ты так? Я ведь ничего тебе не сделала. И ничего не должна. Что за тема нравоучать других?

Мартин вздохнул, положил дрова на ступеньки и сел рядом. Помолчав немного, сказал:

— Лукас — урод. Ясно тебе?

Строгий взгляд. Разряд тока по телу! Мартин. Никогда не встречала парней с такой внешностью. Словно высеченный из камня древний воин. Суровый, бескомпромиссный. Что-то назревало в душе. Мне он нравился! Немножко, самую малость.

— Ясно мне! — довольно дерзко передразнила. — А кто не урод, в твоем понимании?

Он хмыкнул. И первый раз еле заметно улыбнулся.

— Ты точно не урод.

— Откуда знаешь? — огрызнулась, не сразу догадавшись, что это — подобие комплимента.

— Оттуда. Знаю, и всё.

— Ну а ты-то чем лучше брата?

Выдала — и испугалась! За такое и получить можно. Тем более от зверя. Однако Мартин и ухом не повел. Невозмутимость уровня космос.

— Ты когда-нибудь посещала с экскурсией колонию для подростков?

— Нет… — протянула, заморгав чаще.

— Ну и хорошо. Не влипай в истории, чтобы потом не пришлось выяснять на практике, кто урод, а кто — нет.

Холод в теле. Дрожь. Он говорил о каких-то вещах. О страданиях. Об изнанке жизни. Мартин снял черную дубленку и накинул мне на плечи. Пошел с дровами в дом. Его запах. Им был пропитан широкий кудрявый воротник. Аромат горькой полыни, русской бани с дубовыми вениками. Мне не хотелось оставаться в той избе.

Вернулась из вежливости, чтобы попрощаться. Оставила дубленку на крючке. Лукас уговаривал побыть еще, а затем поцеловал меня в щеку и шепнул, мол, придет утром.

Условная дорожка, и моя шаткая походка. Снег в сапогах — да пусть, неважно! В душе — пустота. Никакой радости. Там, внутри, скребли кошки.

— Эй! Погоди…

Обернулась — он, Мартин!

— Я провожу, тут небезопасно.

Горячий укол в самое сердце!

Неторопливая молчаливая прогулка. Я шла по тропинке, он — пробирался прямо через сугробы.

— Почему ты так относишься к брату? — не выдержав, спросила.

— Он приносит много страданий. Он — бедоносец.

— Бедоносец… — повторила за ним странное слово.

— Он портит таких, как ты.

— Это каких же?

— Глупых девчонок.

Остановилась. Обиженно скрестила руки на груди.

— Что-что? Кто глупая?

Мартин сделал шаг навстречу. Он оказался так близко, что стало трудно дышать!

— Будь ты поумнее, дождалась бы другого парня.

Подняла глаза. Что за намеки? Внутри всё чертыхалось. Мартин вел к тому, что я — девственница. Неужели так заметно? От таких, как я, исходит какой-то особенный запах?

— А если этот «другой» тоже окажется бедоносцем? — выдавила через силу.

— Тогда лучше переспи с другом. Он хотя бы будет с тобой нежным и, на короткое время, любящим.

Никогда в жизни не встречала таких, как Мартин! На любой каверзный вопрос с издевкой у него находился взвешенный, спокойный ответ.

— У тебя есть друзья-девушки? — выскочило из моего болтливого рта.

Еще немного, и я бы добавила: «Давай дружить?!». В этой фразе таился особенный смысл, ведомый только нам. Два секретных, будоражащих воображение слова.

— Дорога близко. Давай уже вылезем из этого чертового сугроба.

Оказывается, он еще и шутить умел. И грязно выражаться. Я почти пропала! Даже удивительно, насколько быстро может пропасть человек.

Когда мы оказались на широкой, хорошо вычищенной полосе, ведущей к шале «Детство», у меня подкашивались ноги, а в груди болело от скорого расставания. Ну не могла я вот так, в лоб, сказать Мартину, что он мне нравится! Так не делается. С ним все эти тупые штучки и ужимки, которые подглядела у Надин, Кимми, Сары, Алексы и Риты, точно не сработали бы. Только дурой выглядела бы. Но просто так уйти, не услышав ответа, тоже не могла.

— Так что насчет друзей?

— У меня вообще нет друзей. Ну а ты еще слишком маленькая для таких вещей. Сколько тебе?

Боже, он всё знал!

Резко остановилась и засопела. Мартин сделал несколько шагов, прежде чем понял, что я отстала. Обернулся.

— Ты чего, Мэй?

— Ничего, — пролепетала дрожащими губами. — Ты… ты ужасный!

— Так сколько тебе на самом деле?

Конец ознакомительного фрагмента.