Из коробочки. Рассказы и рассказики

Эдуард Эстерис

Бывают такие коробочки: в них найдутся канцелярские скрепки, ненужные ключи, винтики и гаечки, камешек, привезенный с моря, записки, этикетки… От реализма до фантастики и сказки.

Трехцветка

(в стиле японского квайдана)

В тишине лаборатории тихо жужжит морозильник, да слышится легкое царапанье по стеклу. Это гордая криптомерия касается ветвями стекла под порывами ветра.

По углам прячутся тени, невнятные шорохи доносятся из коридора, но Мидори привыкла оставаться на работе одна. Эксперименты поглощают и вечера, и выходные. Если сегодня все пойдет хорошо, послезавтра будет ясно, каков результат трехмесячного труда, позволила ли новая генетическая конструкция подтвердить гипотезу профессора Такешимы.

Пока идет опыт, Мидори нужно ждать. От предвкушения никак не удается сосредоточиться. Она сидит перед монитором, перелистывая странички. Так хочется, чтобы получилось. Хорошо, что ушли Нарико и Минако. Им наука не слишком интересна. Дипломы сделать и ладно. Нарико собирается замуж, а ее подружка будет работать в парфюмерном магазинчике отца. Девчонки только и знают, что обсуждать мангу или сплетничать.

Она как-то услышала, как Нарико шепнула подружке:

— А наша гордячка влюблена в профессора.

Ничего подобного. Мидори не влюблена. Просто… Сердце трепещет, как пойманный воробушек, когда она докладывает сенсею о новых результатах. И ждет. Ждет не похвалы, профессор скуп на нее, а того, как поднимется лохматая бровь, и загорятся радостным блеском внимательные карие глаза. Мидори аккуратна, у нее ловкие руки, она обязательно получит докторскую степень. Еще бы, с таким учителем. И он еще будет гордится своей ученицей. Только бы получилось…

Шорох в коридоре слышится все отчетливее. Это Окаю, трехцветная кошка, красивая, как на старинных рисунках. Глаза желтые, на белой шкурке рыжие и черные пятна, смотрит так, будто она здесь главная. Профессор сам приносит ей корм, наполняет поилку. Всезнайки Нарико и Минако говорят, что у жены сенсея аллергия, вот он и держит кошку в лаборатории… А еще смеются:

— Окаю ревнива… Ни с кем не хочет делить хозяина.

Вчера Мидори собралась перекусить, только открыла коробку с бэнто, а трехцветная тут как тут. Прошмыгнула нарочно близко-близко, чуть не зацепив хвостом. Мидори даже уронила рисовый колобок, а кошка понюхала презрительно и пошла прочь. Трое котят недавно у нее появились. Откуда бы? Может, Окаю на улицу выбирается? Дымчатые, будто отгоревшие угли… Должно быть, она в коридорной нише возле труб их прятала. Утром Мидори пришла на работу первой, а в боксе возятся три котенка, белые халаты на полу клубком, коробку с пластиковыми пробирками уронили. Беспорядок, вонь. Мидори закричала на них, они нырнули за шкаф, только их и видели. Профессор только посмеялся:

— Они маленькие, а за шкафом отверстие для водопроводных труб, так и пролезли. Заделай дырку.

Пришлось повозиться, принесли молока, с трудом выманили котят из ниши в коридор, заткнули дыру упаковочной пленкой. Благо их мамаша где-то бродила, не мешала. Что делать, право?

Сидит Мидори перед монитором. И представляется ей профессор в своем кабинете. Грациозно походит к нему Окаю, мурлыкает ласково-ласково. И уже не кошка, а красавица в старинном косодэ цвета палых листьев с ним рядом. Поднимает тонкие руки, шпильки вынимает из сложной прически, волосы черной волной падают на плечи… А у Мидори короткая стрижка и простая юбка в европейском стиле…

Девушка вздрогнула… Надо же, чего только не вообразишь одиноким вечером в лаборатории… Лучше почитать что-нибудь. Отвлечься. В сети всего много.

Страничка мелькает за страничкой. Новости, музыка… а вот квайдан старинный:

«Сирота и ее трехцветная кошка»

«В одном селении осталась сиротой дочь местного богача. И надо же было тому случиться, что за какие-то прегрешения сослали в эту удаленную местность молодого вельможу. Сперва он грустил о своей участи, вздыхал, глядя на суровые скалы и кривые сосны. Но бывает так, что скромная прелесть вьюнка у колодца больше тронет сердце, чем пышные хризантемы. Как-то случилось ему увидеть мельком юную сироту. А она была тонка как ива, личико белое, как старинная фарфоровая чашка, и голосок печальный и нежный, как песня кукушки. Конечно, не ей, воспитанной в глуши, состязаться в изяществе с красавицами столицы, но… Молодой придворный стал посещать ее. И всякий раз, когда рукава их в изголовье обменивались ароматом, ложилась возле жаровни трехцветная кошка, усердно облизывая лапки, будто бы ей до влюбленных нет никакого дела. А ночью нет-нет, да и подходила к ложу, и глаза ее зеленые горели в темноте. Поначалу это забавляло гостя. Но когда простушка наскучила ему, принялся повторять:

— Кошка эта, должно быть, нэкомата, оборотень. Может, это твой прежний возлюбленный? Как ревниво на нас смотрит! Прогони ее, пока беды не вышло.

Жаль было девушке кошку. Но чего не сделаешь, чтобы вернуть благосклонность любимого? Шуганула ее метелкой, да так, что та лишь зашипела сердито и выбежала прочь.

Скоротечна любовь, как цветение сливы. Как ни старалась девушка выполнить все прихоти возлюбленного, он к ней охладел, стал все чаще подсмеиваться над ней, над ее не слишком изысканными стихотворениями, и посещал ее все реже. Часто девушка тосковала вечерами, а кошка не спешила разделить ее одиночество, сидела поодаль и, казалось, вот-вот промурлычет: пусть судьба карает тебя за прегрешение, а я тут ни при чем.

Вскоре отец выхлопотал молодому вельможе прощение и дозволение вернуться ко двору. Хотел он уехать, не простившись, но сирота, откуда-то прознав об этом, прислала ветку сосны и письмо:

Высохший стебель

Вьюнка шуршит под ветром,

Черная вода

В глубине колодца,

Снег на зелени сосен.

Смутившись, решил он посетить девушку на прощанье и даже пообещать, что пришлет за ней…

Соединили они рукава в последний раз. Утром, по хрупкому первому снегу ушел он, не оборачиваясь, но когда проходил под воротами, спрыгнула сверху кошка и вцепилась ему в глаза. Сколько ни обращался бедняга к лекарям, сколько ни жертвовал в храмы, ничего не помогло. Ослеп он, а девушка утопилась в пруду с горя. Что же до кошки, с тех пор никто ее не видел. Только на проезжей дороге появился постоялый двор, где ласково улыбалась гостям молодая хозяйка. Среди черных густых волос рыжая прядь, как огонек кленового листа.»

— Ззынььь — звонок таймера вырвал Мидори из мира грез. Пора идти в другую комнату, вынуть тоненькую мембрану из реакционного сосуда и принести ее сюда для продолжения обработки. Это нетрудно.

В коридоре люминесцентная лампа под потолком жалобно пискнула и погасла. Из стеной ниши выскочило темное… быстрое, прямо под ноги… Пластиковая ванночка вырвалась из рук, белый квадратик мембраны упал на пол под кошачьи когти.

— Отдай, Окаю, отдай! — взвизгнула Мидори. Но куда там. Словно мышку уцепила трехцветка тоненький листочек и скрылась в нише.

Утром аспирантку нашла в коридоре уборщица. Девушка сидела на полу, уткнувшись лицом в колени, на лице потеки от слез. Вызванный врач развел руками:

— Синдром Кароши, нужен продолжительный отдых.

И никто не обратил внимания на то, что профессорская кошка ухмыляется как-то по-особому хитро.