Сто первый километр

Эдуард Хруцкий, 1952

Москва. 1952 год. Бывший руководитель оперативного управления, Комиссар госбезопасности третьего ранга Игорь Сергеевич Муравьев, с легкой руки тестя – зампреда Совета министров, покидает теплое, но ставшее небезопасным место в идеологической службе МГБ. Отныне он заместитель начальника милиции. И вроде, как и место неплохое, «генеральское» и нужно то оно всего на пару лет, пересидеть, пока все в министерстве успокоится, а неспокойно на душе у генерала Муравьева. По большей части от того, что предстоит ему встреча с бывшими товарищами по работе. Особенно с Даниловым, с которым еще в далеком сорок пятом у него был серьезный конфликт. Но сейчас у Муравьева появился хороший шанс поквитаться с давним противником.

Данилов и Никитин

Они о случившемся узнали от начальника райотдела милиции Ефимова.

Он встретил их на вокзале. Данилов сразу же узнал его. Вспомнил, как этот высокий, ладный парень радовался, когда в сорок втором ему за ликвидацию банды братьев Музыка дали звание старшины и медаль «За боевые заслуги». Данилов встретил Ефимова через несколько месяцев, когда в январе сорок третьего его попросили прочитать лекцию на месячных курсах повышения оперсостава.

Ефимов был уже сержантом милиции^[2], гордо носил два кубаря и советовался с ним по поводу угона военной автомашины.

И вот теперь майор. Начальник райотдела.

Ефимов, увидев Данилова и Никитина, подбежал к ним, радостно пожал руки.

— Иван Александрович, Коля…

Данилов подивился: откуда у Никитина такие короткие отношения с Ефимовым.

В райотделе Ефимов открыл ключом кабинет зама.

— Вот здесь и работайте, Иван Александрович.

— Нет уж, Виктор Петрович, я пока не зам…

— Это пока, Иван Александрович, — радостно улыбнулся Ефимов, — пока. Я уже с кадрами все оговорил. Там согласны. Через несколько дней утвердят вас, а я пока приказ издал. Вы — исполняющий обязанности.

* * *

Ночью Данилов проснулся от жажды. Во рту было сухо и погано. Встреча перешла в обед, а затем плавно в ужин. Потом их отвезли на квартиру. В чудесный домик недалеко от райотдела. В нем жила вдова бывшего начальника, старого знакомца Данилова, Плетнева. Плетнев погиб в сорок шестом, все на тех же проклятых торфозаготовках. Застрелил его из двустволки пьяный блатной.

Вот и пустила добрая женщина «погорельцев» к себе.

Все было хорошо в этом доме: и две комнаты, в которых они разместились, и отдельный вход, и палисадник, засаженный какими-то остро пахнущими цветами, и кусты акации и орешника у забора.

Данилов зажег свет и увидел, что на подоконнике в тазу с водой лежат три бутылки нарзана. Даже открывалку чьи-то заботливые руки не забыли положить. Он взял стакан, открыл скользкую бутылку, налил нарзан и выпил прохладный, жгучий напиток.

Погасил свет, сел к окну и закурил. Ночь уходила, но далекий еще рассвет уже размыл ее краски, и за окном клубилась сумеречная голубизна.

Десять лет назад здесь он потерял доброго Степу Полесова. Здесь они разгромили банду Музыки.

Кажется, что такое десять лет? Совсем немного. А сколько радости и горя принесли они ему. Закончилась война, и он, как и многие другие, искренне надеялся, что многое изменится в их жизни.

Конечно, в сорок седьмом прошла денежная реформа. Данилов хорошо помнит, как, приехав в Большой Кондратьевский на убийство, он увидел кучи выкинутых красных тридцаток. Долго еще московские пацаны играли старыми деньгами.

В том же сорок седьмом отменили карточки, потом ежегодно, по весне, в газетах печатали сообщения о снижении цен. Дешевле становились хомуты и ситец. Хлеб обязательно делали более доступным. Да много чего было.

Десять лет, как один год. Погиб на фронте хороший парень — начальник райНКВД Орлов. А Кравцов, человек, спасший город от взрыва, работавший по заданию НКВД бургомистром, естественно, два года назад был арестован как чей-то там шпион.

Да, не о том они думали в мае сорок пятого. Не о том. Люди Абакумова по всей стране находили заговоры. Потом взялись за «безродных космополитов», потом…

Так что по здравом размышлении он пока еще хорошо отделался. Вполне мог загреметь как враг народа. А это значит — конец. Урки на этапе его бы замочили, как мента.

А в городок пришел рассвет. Первое утро в райцентре было пасмурным.

Примечания

2

Звание сержант милиции в те годы равнялось армейскому лейтенанту — Прим. авт.