Легко умереть не дам… Записки поюзанного врача – 2

Эдуард Рубинович Мустафин

Человек любит приобщаться к таинству сокрытого от постороннего взгляда. У меня есть сокрытое от постороннего взгляда про зону, где нет больных и здоровых, а есть только живые и мертвые, и которая если и не калечит, то накладывает свой отпечаток на всех, кто в ней побывал. Я пробыл в ней слишком долго. Добегаю дистанцию побелевшим старым волком, знающим, что рано или поздно промахнусь, и тогда придут честолюбивые дублеры и, может быть, сыграют лучше тебя. Может быть… Книга содержит нецензурную брань.

Часть первая: Не проси милости у природы, и ты будешь спасен…

Типа предисловие

Памяти усопшего в процессе оптимизации роддомика и его коллектива посвящается эта песня

«Красная ракета и до пола газ мы не видим света, свет не видит нас» (М. Калинкин.)

«В действительности всё не так, как на самом деле» С.Е.Лец

Я тут надысь новый литературный стиль изобрел. Солипсистско-эротическое фэнтези. Потому что… э-э-э… если признать опи́суемое (или опису́емое?) объективной реальностью, данной нам в ощущениях, то выйдет клевета на пресс-релизы минздравов различных уровней. Ведь у нас, как написал американский нобелевский лауреат по литературе Синклер Льюис (однажды продавший сюжет романа маскулинному Джеку Лондону и купивший на эти деньги пальто), «It Can’t Happen Here», что в переводе на русский устный означает «У нас это невозможно», а значит, может быть расценено как клевета на окружающую действительность. Посему напоминаю — все события выдуманы, а совпадения с реально существующими людьми случайны.

P.S. Кстати, произведение Льюиса посвящено конкуренту Ф. Д. Рузвельта на выборах 1936 года Х. П. Лонгу (красивые инициалы, между прочим). Ему же посвящен роман другого, менее оцененного американского писателя Роберта Пенна Уоррена «All the King’s Men», что в переводе на русский устный означает «Вся королевская рать».

Глава первая. Героическая!

Жизнь (или судьба) часто подает сигналы о предстоящем ущемлении геморроидальных узлов (в плохом смысле этого словосочетания), но мы их не слышим. Хотя если бы и услышали, то не менее часто это уже ничего не меняет и остается только широко улыбнуться, оскалив желтые от частого курения зубы, расстрельному взводу. Первый звонок блямкнул, когда я, молча никого не трогал и переводил занятную книжку про кризисный менеджмент в анестезиологии. За переводы взялся, когда понял, что делом надо заниматься, а не резвиться на интернет-просторах, иначе пара шагов осталась до мутации в народного блогера. Потому что блогер — существо, видимо, отчасти необходимое, раз природа допускает его существование, но в моей личной шкале социальной полезности оно располагается как раз позади (в хорошем смысле этого слова) заслуженных организаторов здравоохранения и народных целителей. Хотя следует заметить, что в плане медийной известности народные блогеры стоят как раз-таки спереди (в хорошем смысле этого слова) вышепоименованных персонажей. Итак, первый звонок… Лежал я в своей камере и переводил, периодически залезая в словарь, когда услышал тревожные шаги за дверью. Но не заволновался. Ветераны броуновского движения, знаете ли, путем проб и ошибок уже умеют отличать просто тревожные шаги от тревожных шагов, касающихся их лично. Затем стук и сразу открывание двери, не дожидаясь моего традиционного «Не заперто!»: — Романыч, привет! У тебя какая группа… — это педиатры. Значит фигня какая-то, раз корова дойная понадобилась.

— Привет, Бэла… Третья плюс. Или забыла? — а забывать-то ей не с чего, месяца три назад для поганца мелкого сдавал. — Знаешь же, что только педиатров на хрен с такими вопросами не посылаю. Бэла довольно улыбалась. Да, кстати, широкой общественности пора начать возмущаться. Почему это я не желаю кровь для больных сдавать? Поэтому отвечаю сразу — анаста… э-э-э… звиздело, чего бы мне не говорили клятва какого-то Гиппократа и социальная реклама донорства. Идите в жопу, граждане осуждающие. У меня в трудовом договоре эта обязанность не оговорена. И еще, о кровососах и кровосдаче — кто из осуждающих и сколько раз был на станции переливания крови? Вряд ли ответят точно, хотя я про себя точно тоже не отвечу. Где-то к тридцатому разу считать бросил. Но и после тридцатого примерно столько же. Один раз случилось литр за неделю сдать, но это вредно — потом с двух рюмок в говно окосел на дне рождения дочери. А там еще столько алкоголя оставалось… Поэтому больше сдавать не хочу и не буду, только детям и только если больше некому. И еще нюанс. Значительной части этих, хрен знает скольки, кровосдач не было. Потому что прямые переливания крови у нас запрещены приказом, вплоть до лишения всего, чего можно, включая выступающие части тела. Между прочим, из эпидемиологических соображений. Возражения, что до какого-нибудь сифилиса или гепатита терпиле (мой вклад в мировую филологию — дословный перевод слова «patient» с английского) еще дожить надо в расчет не принимаются. Хотя ничего лучше теплой крови с растворенными в ней продуктами свертывания и транспорта кислорода, а также метаболитами того что я съел, выпил и возлюбил ни природой, ни человеком не придумано. Несмотря на рекламные вопли журналистов времен перестройки и свидетелей времен Иеговы¹. Кстати, запрещено это дело во всем мире. Но не кладут, а прямо-таки ложат на это запрещение только у нас. И не пишут. А того, что не написано — не было. И не хрен переживать. Ну а если отвлечься на сифилис — то припоминаю превентивное лечение, когда вся бригада на перфоративной язве у сифилитика в крови уделалась. Две недели сидеть не могли. Потому что все это превентивное лечение состояло всего в одном уколе. Только раствор был киселеобразной консистенции, что дарило незабываемые впечатления как при его введении, так и после оного. Второй звонок был по телефону. Пацаны знакомые желали проконсультироваться. Не желают эти врачи-вредители нашей местной профессуре звонить, хотя у нас этих докторов наук нонеча как вшей на бомжике. Ну а что, я проконсультировал, мне не жалко. Про переливание крови, именуемое мудреным словом «гемотрансфузия» (между прочим, красивое женское имя, нет?) в консультации тоже было… А вот само событие, звоночки о котором, как выяснилось, были, произошло не в пятницу, и не тринадцатого. А совсем наоборот. Чего бы на подходе к работе не порадовать товарищей близостью конца? В смысле конца трудового дня.

— Петрович, ты там манатки собирай. Я подхожу.

— А я тебя в операционной жду, — это радостно. Потому что все происходящее в операционной — оно теперь мое. И вопросительно-утверждающе — У тебя ведь третья положительная? Тебя ждут.

Ну да, ну да. Родина слышит, Родина знает, как ее сын в облаках пролетает. И даже группу крови помнит. Особенно ежели ее сын не просто раздолбай, а ценный биологический ресурс, во всяком случае, на ближайшие тридцать минут. Поскольку ждут, поднялся в операционную не в 15.30, а как пришел. Увиденная картина как-то не радовала. Акушеры теребят дряблую матку нездорово-багрового цвета, в сильно отечную бабоньку дышит железный зеленый аппарат, и капает жидкий прозрачный физраствор².

— Э, Петрович, а что это она у тебя цветом на покойника перед выносом похожа? — несмотря на корчившего страшные морды и дергающего головой в сторону сестер наших меньших, то есть акушеров, Петровича, спрашивать я мог что угодно. Потому что а) пока еще являлся источником теплой крсной жидкости, содержащей факторы свертывания, б) разгребать это все с момента прихода мне и, при плохом раскладе, первым на допрос к уматному дядьке в темно-синем мундире с блестящими погонами идти тоже мне, в) и вообще, похоже начались взрослые игры. А насчет цвета я не соврал — она была не просто бледной, а бледно-восковой. — Да, и ты кроме воды³ что-то льешь?

— Пусть они кровотечение остановят сначала, — обосновал свою лечебную тактику Петрович.

— До остановки тоже еще дожить надо. Анализы какие?

— Лаборантки нет. Будет в семь.

— Двадцать первый век и высокие технологии… — ну как не прокомментировать нашу рутину?

— Начмед⁴ сказала, что лаборантки будут на месте. — Это меньшие братья по разуму голос подали от операционной раны.

— Тогда ты берешь анализы, — я ткнул пальцем в еще не сменившуюся Петровичевскую анестезистку. — А смена будет переливать кровь. Это я мудро решил покомандовать своим расстрелом. Типа Овод из романа прогрессивной английской писательницы Э. Л. Войнич. Петрович тем временем кратко обрисовывал ситуацию шепотом на ухо: — Там кровавая мазня ночью началась, пришла только утром, сердцебиение у плода отсутствовало, к обеду взяли на стол. Отслойка плаценты⁵ была прикрытая. Потом кровотечение пошло.

— А что матку сразу не вырубили, а ждали почти 2 часа?

— Первая беременность, детей нет. Надеялись сохранить.

Ну да, ну да. Любая попытка сделать из говна конфетку заканчивалась тем, что мы оставались без сладкого. А иногда еще и без органических удобрений.

— Плазму⁶ ставь, теперь я командую. —

Дальше, как можно меньше, гениальности и, как можно больше, стандартных действий. Организовать второй венозный доступ⁷у пациентки. Согнать свою сестру и акушерку (одну на забор крови из меня, другую на введение моей крови в тетеньку) и закатать рукав, предварительно поинтересовавшись: — А выпить и бабу дадут? Для улучшения реологических свойств донорской крови…

Вследствие активного забора шприцем, вена все-таки спалась через 400 миллилитров, несмотря на пережатие руки жгутом и периодические сжимающие движения кистью, как у заслуженного мастурбатора Российской Федерации. Но бабонька и после этого количества кровушки уже отчасти и местами несколько напоминала живого человека. Да и эти… Представители филогенетически более древней профессии операцию заканчивали. И анализ, взятый до переливания, подъехал. Красивый анализ. Совсем без продуктов свертывания. И почти без гемоглобина и тромбоцитов⁸.

Прооперированной даме было пора слезать с аппаратного дыхания, а слезать она не хотела. И это было плохо. Потому, что сжатый воздух в операционную не подведен и подсасывает его аппарат из окружающей атмосферы, через клапан безопасности. Но что он там сосет тоже выяснить невозможно — датчик кислорода полгода как сгорел (он и должен сгорать — у него принцип работы такой). А монитора вдыхаемо-выдыхаемой смеси просто никогда не было. У частников я без этих девайсов отказался работать и купили. Государственному же учреждению проще купить нового анестезиолога, который об их существовании не подозревает. Но сейчас изменить ситуацию было невозможно. Поэтому продолжаем искусственную вентиляцию, чем есть, неуклонно продвигаясь к закономерному исходу лечебного процесса.

Глава вторая. Рутинная

Меньшие сестры по разуму акушерского происхождения как-то подрассосались из операционной, увидев, что показания измеряемого давления лезут вверх. И чего бы им не лезть? Вводимая магнезия гипотензивным⁹ препаратом не является, углубление наркоза — тоже. А больше ничего не было. Не, я им, конечно, говорил, что появился ампулированный отечественный аналог лабеталола¹⁰, правда, его из общаковских денег покупать надо было. А зачем его покупать из общаковских денег, если это не синтетический аналог простагландина¹¹ (причастные поймут весь цинизм последней фразы)? Оставалось подумать о применении таблеток. Их, благодаря диагональной, а иногда и крестообразной, насечке можно отверткой в жопу вкрутить. Вот поэтому и рассосались. Общаться с командиром роты, оставленной в прикрытие глупо, потому что жив он только формально, а никак не фактически. Правда лично мне еще было любопытно — на каком давлении сосуд в голове лопнет? Ну и еще один вопрос оставался открытым: а в каких, собственно, источниках массовой информации прославлять будут врача-убийцу — только в местечковых или до центральных дойдет?

— Алексей Романович! У нас еще одно экстренное кесарево! Поднимаем!

А жизнь-то налаживалась…

— Вы как это себе видите? Аппарат и операционный стол заняты.

— Ну, уколешь в спину и все. Мы на каталке прооперируем. Ты же говорил, что тебе все равно где работать.

— Мне действительно все равно где работать. Но в медсанбате и спрос как в медсанбате, а не как в роддоме. — Открытым текстом выразил свое отношение к происходящей комедии dell’arte, а глазки девоньки прячут. — Если блок¹² мозаичный? Или высокий? Тогда без аппарата будет уже два трупа, а не один.

— Какой один, ты о чем?

— Вот только дурочками не надо прикидываться…

Повезло, однако. Всем. Прооперировали на каталке. И увезли без моей помощи. К тому же неуправляемо растущее давление уже притормозилось немного. Всего 190 на 110. Тут и начальство слетелось. Поконсультировать. Без его консультаций беда, это любому ясно. Сначала мое, анестезиологическое. Но оно с ценными советами не лезло. А что тут лезть? Люди взрослые, все всем понятно. К тому же и ответить чего-нибудь роняющее авторитет тоже могу. Или на предстоящем допросе на совет сослаться. А потом появилось начальство всеобщее, управляющее нашим территориальным и, по моим ощущениям, злокачественным медицинским образованием. Кстати, позиционирует она себя как кардиолога, поэтому без медсестры, которую отправили снимать ЭКГ, было не обойтись.

— Ну как, не помрет она от инфаркта? — Ласково поинтересовался я у своего самого большого на данной территории начальства. Начальство почему-то ничего не ответило и посмотрело по-доброму.

Инсульт¹³ я заметил непонятно как — заметить его у человека в глубоком наркозе и находящемся на искусственной вентиляции легких, в общем-то, весьма затруднительно. А может и никак не заметил, а почувствовал. Просто отметил очередное давление — 240 на 120 мм. рт. ст. — и поднял верхние веки. Анизокория, что тоже означает не красивое женское имя, а зрачки разных размеров. Четко. Значит приплыли. Заодно и давление стало снижаться. Ага. Кровь, являющаяся жидкостью, согласно народной поговорке, дырочку нашла…

Глава третья. Бытописательская

После относительно недолгого (минут всего около сорока) совещания, начальство приняло мудрое решение — эвакуировать на хрен. В головное здание. К неврологам, нейрохирургам и прочим умным специалистам, отягощенным компьютерным и магниторезонансным томографами и аппаратами искусственной вентиляции легких. Человек должен помирать на законных основаниях и, желательно, с подтвержденным диагнозом. Ладно, с организацией эвакуации никто не приставал — у начальства голова большая, мозга много и телефонная книжка в смартфоне толстая. Правда в этом были и негативные стороны — меня как-то проинформировать забыли или не сочли нужным, что тоже верно. Вошедший в операционную командир реанимобильной команды первым делом уставился на цифры артериального давления. Все знают — с низким давлением БИТы¹⁴ могут признать нетранспортабельным, но мы могли не волноваться. У нас все стабильно. 190/100. Правда, не 240/120, что тоже хорошо. «Ты бы зрачки глянул…»: почему-то подумалось мне.

Но гордый представитель славного племени медицинских эвакуаторов заострил внимание на другом. — Так она у вас на ИВЛ? Не повезем. У нас аппарат разобран. Лица начальства, пытающегося наладить эвакуацию проблемы методом «от себя», начали уныло вытягиваться.

— У вас «Карина»¹⁵? — глупо сомневаться, что в машинах «Скорой» стоит аппарат не той марки, которой торговал тогдашний нарком здравоохранения нашего герцогства до вступления на столь высокую должность. — Я соберу… Кислород есть?

— Кислород есть, но один я не поеду. Только в сопровождении вашего анестезиолога, если он такой умный, что аппараты собирать умеет.

Все вопросительно уставились на меня. Ну, да, еще и роддом без анестезиолога оставить. Пусть минут на тридцать, но если именно в эти полчаса что-нибудь смешное случится? Глупо было переживать, тут и так на нормальную и уголовную, и газетную статью набралось, начиная с прямого переливания крови.

— Назад привезете?

— Да без проблем.

— Тогда сначала я спускаюсь и собираю аппарат. Потом поднимаюсь, переносим, вентилируя мешком Амбу¹⁶. Потом в машине подключаем к аппарату и понеслись.

Пацан сказал — пацан сделал. И только в машине я понял, что курточки-то у меня в наличии нет — на работе осталась. Декабрь, знаете ли… После начала поездки в аппарате навернулся клапан подачи кислорода — там контур маятниковый, хитро устроен. Экскурсия грудной клетки есть, но насыщение крови кислородом неуклонно повалилось вниз. Самое время начинать визг «Мы ее теряем!». Но меня в этой жизни чему-то учили неправильно. Руки работали сами — воткнуть дыхательный мешок в бортовую кислородную разводку (бля, и ведь нашел же дырочку!) и начать вентилировать барышню, которая уже не станет мамашей (матка-то того… вырублена) руками. «А ничего показатели стали. С такими еще живут. Хреново, правда, но живут» — времени вертеть головой, особо не было, но фельдшер в машине была ничего. Мой типаж. А еще с мигалкой и сиреной («вау-вау-вау» — видел бы меня мой молодой человек, он же дружище, он же внук, он же плевок генотипом в вечность — от зависти бы описался) быстро ехать понравилось. На красный. Дорогу все уступают. Почти. В одном месте стоявшая на светофоре первой полицейская машина тоже включила мигалку, выехала на перекресток и встала, прикрывая нас от не желающего останавливаться потока слева. За что им большое спасибо. Подъехали к приемному покою, выгрузились сами. Интеллектуально и материально отягощенной гораздо больше нас, чудаков с бугра, кавалерии из-за холмов не видно. Нет, видно. Вот они стоят, группками. Здесь заведующая нашим родильным домиком с начальницей нашего отдельно стоящего филиала, который я про себя и с удовольствием именовал «социальным хосписом». А вот здесь сам любимый ученик главной анестезиологической богини нашего герцогства, он же заведующий тамошней реанимацией и с ним пара, судя по возрасту, ординаторов, один из которых, явно индусской наружности, держит на плече транспортную пневматическую дышалку с кислородным баллоном. «Оксилог» называется. Дальний родственник той самой «Карины», что в машине накрылась точкой приложения гинекологических знаний. А чо это он там с кислородной автоматикой стоит, а я тут воздухом и руками дышу?

— Эй, кришнаит… Ты, ты. Чего таращишься? Тащи сюда «Оксилог», сатурация¹⁷, наверное, уже на полу.

Индийский ординатор, видимо, согласно канонам древней азиатской культуры, был воспитан в уважении к сединам, импотенции и прочим атрибутам дряхлой старости. Поэтому он послушно двинулся в мою сторону, поудобнее перехватив плечевой ремень достаточно тяжелой оранжевой сумки, но был остановлен своим прямым и непосредственным начальником. Разговора слышно не было, но индиец что-то говорил вполголоса, показывая ладонью в нашу сторону. Его заведующий ласково улыбался и отрицательно качал головой. «Задолбало. Как же меня все это задолбало. Трусость, желание спихнуть и ощущение каждого надутого гондона себя дирижаблем. А потом еще будет переписывание бумажек, заискивание перед местным профессором-экспертом, чье мнение непобедимо, потому что единственно верно…» — и мысли, и будущее было ясным, безоблачным и, в общем-то, предопределенным. Бояться было уже нечего, и сдерживаться не хотелось. От слова «совсем».

— Ты что творишь? Мудак! Долбоеб! Я на кислороде сатурацию еле держал! — дышать за пациентку мешком я не переставал. Мастерство не пропьешь. Слышно меня было далеко. На весь немаленький холл главной городской неотложки нашего герцогства. Что-то замерли все. До рассвета. Да и хрен с ними.

Закатил каталку в дверь кабинета компьютерной томографии, вдвоем со «скориком» перебросил женщину на стол. Прокричал «Сдал живую!». И решительно отсоединил мешок от коннектора интубационной трубки¹⁸. А потом от души пнул дверь, чтобы открыть. Ну а что, руки-то каталкой заняты. Начальство нашего отдельно стоящего филиала, видимо прислушивающееся к происходящим событиям, еле успело отскочить. Немного пожалел, что не попал ей по лбу. Кстати, а ведь ей хорошо. Она в шубейке. Норковой. Никогда у меня не было норковой шубейки. И не будет. Назад надо возвращаться. Там роддом никем не прикрыт. На крыльце этой гребаной «emergency»¹⁹ я закурил. Демонстративно. Все равно два раза не расстреливают. Немного потрясывало. То ли избыток адреналина, то ли минус двадцать в хирургическом костюмчике — это все-таки немного прохладно.

— Доктор, вы что, на улице курите? Простудитесь, — это врач со скорой подошел сзади.

— Может у вас нельзя в машине курить…

— Вам можно. Наконец-то нашелся человек, который этому… — он качнул головой в сторону здания — сказал, что о нем почти все думают.

Не могу сказать, что меня, старого девианта и социопата, сильно порадовала принадлежность к большинству, но в машину я залез. Декабрь же. Доктор разумно предложил мне сесть вперед. И место уважительное, и от симпатичной фельдшерицы подальше. Светловолосые сероглазые барышни любят лихих уланов, а не очкастых ботаников…

Кстати, а в любимом родильном домике меня уже ждала развернутая операционная.

Глава четвертая. Последняя в части

Бог пехоту любит. Во всяком случае, в этот раз. Хотя, насколько я помню, Наполеон считал везучесть одной их характеристик при решении кадровых вопросов. Кровоизлияние было. Но не в вещество мозга, а эпидурально — над твердой мозговой оболочкой. И небольшое, поэтому нашли его только на второй томограмме и вели консервативно, без просверливания головы. Бабонька вылезла с практически отсутствующим неврологическим дефицитом²⁰. И сразу отправилась усыновлять ребенка. Жалобу не писала. Разбор полетов, по неизвестным мне соображениям верхнего мира, решили проводить формально и виновного не назначать. Правда любимый ученик главной анестезиологической богини нашего герцогства и заведующий тамошней реанимацией при поддержке местного профессора-эксперта с единственно верным мнением почему-то проявил недюжинную принципиальность — настаивал на мерах дисциплинарного взыскания за интубацию тонкой трубкой. Хотя это справедливо, «семерка» — трубка не самая толстая и ее просвет забивается всяким внутренним содержимым лучше, чем у «восьмерки», которая в диаметре больше ровно на один миллиметр, но, а что, я ему про отек всего организма вместе с голосовыми связками рассказывать буду? Или про то, что трубки у нас наличествовали только те, которые я принес? Поэтому молча буркнул допущенной в высокие миры и информирующей меня об их решениях заведующей роддомиком: «Что дали — то и сунул. И это… Ты передай красавцу: если увижу его лично — пиз… э-э-э… звиздюлей дам!».

Так я его больше и не увидел. Может, и к счастью. У меня до сих пор репутация человека, выполняющего свои обещания. В результате терок между тамошними и нашими акушеро-гинекологами, кто-то брякнул пациентке, что жизнью она обязана роддомовскому анестезиологу (хотя на самом деле, ему просто повезло). А еще этот кто-то выдал пациентке страшную военную тайну про прямое переливание крови. Результатом данной идеологической диверсии был приезд в роддом мужа. С литровым пузыриком вискаря. Если пересчитать соотношение с кровью — получается почти один к двум. Кстати, неплохой коэффициент. Да еще первый раз в жизни…

Примечания

1

Деятельность организации «Свидетели Иеговы» запрещена в РФ

2

Физраствор, сокращенно от «физиологический раствор» — несмотря на красивое название представляет собой 0,9% водный раствор хлорида натрия, который соль. Поваренная.

3

Все низкомолекулярные растворы на внутреннем языке анестезиологов именуются «водой», иногда с уточнением «сладкой» или «соленой» в зависимости от того, что в этой воде растворено.

4

Начмед — заместитель главврача по лечебной работе. По лечебной работе вообще, по лечебной работе в каком-нибудь филиале или по какой-нибудь специальности. Их вообще больше 5% от всех врачей. Больше, чем хирургов, анестезиологов или окулистов. Каждый двадцатый — начальник. Данные получены из журнала «Социальные аспекты здоровья населения» №1 за 2010 год.

5

Плохая болезнь. Заканчивается, как правило, гибелью плода, но если не повезет — то и женщины.

6

Плазма — жидкая часть крови без клеток, переливаемая для возмещения продуктов свертывания.

7

Этим красивым словосочетанием называется все, что втыкается в вену с целью наливания. Или наоборот выливания, на анализы.

8

Общий анализ крови без гемоглобина и тромбоцитов означает, что анализируемый перенес массивное или запредельное кровотечение.

9

Снижающим давление

10

Один из немногих ампулированных препаратов, разрешенных к применению у беременных в мировой медицине.

11

Физиологически активные вещества. Могут снизить секрецию желудка. А могут повысить сократимость матки с ускорением процесса родов.

12

Именно так называется зона выключения болевой чувствительности и двигательной активности при регионарной анестезии. При мозаичном блоке не менее мозаично сохраняется болевая чувствительность, а при высоком блоке просто выключается дыхательная мускулатура.

13

Острое нарушение мозгового кровообращения. В данном случае — из-за лопнувшего в голове сосуда.

14

БИТ — бригада интенсивной терапии «Скорой помощи». Теоретически и вообще — реаниматологи с колесами, практически и конкретно у нас — извозчики с реанимационным оборудованием.

15

«Карина» — транспортный аппарат искусственной вентиляции легких фирмы «Дрегер».

16

Мешок Амбу — это такая ручная дышалка красивая. В кино часто показывают. Похоже на мяч для регби.

17

Это тоже не красивое женское имя. Это, в данном случае, насыщение крови кислородом.

18

Интубационная трубка — это такое устройство, которое запихивается в трахею (красиво именуемую в народных сказаниях дыхательным горлом) и через которое и осуществляется искусственная вентиляция легких, аппаратом (в идеале) или руками (потому что чем есть).

19

Вообще-то, это слово означает среди прочего больницу скорой и неотложной помощи. Именно так автор демонстрирует владение английским и немного подражает пелевинской игре словами.

20

В данном случае — это проявления поражения центральной нервной системы после кровоизлияния.