Чуйская долина

Эдуард Михайлов, 2010

В этой книге нет выдуманных событий. Разве что память где-то добавила краски со временем, а что-то размыла. В 11 лет, в конце 70-х, в Ташкенте, мальчик, потеряв мать, единственного родного человека, становится беспризорником. Вместо 5-го класса школы он оказывается на улице. Его ждет борьба за свободу и жизнь, страх, боль, приключения, свои успехи, победы, радости и потери. Больше он нигде не учился, не нашел семью и дом. Сейчас мальчику уже за 40 и он пишет эту книгу, сидя в тюремной камере, на старом кнопочном телефоне, отправляя друзьям в ммс, снимая непомерный груз тех лет так рано начавшейся взрослой жизни. Содержит нецензурную брань. Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Ближе к вечеру я опять оказался в знакомом мне приёмнике-распределителе, куда на следующий день поступил подросток, ставший мне самым близким другом в течение последующих двух лет. Звали его Алим. Он был на год младше меня, и из его левой ноздри почему-то всегда текло, независимо от погоды. В приёмнике его все знали, поскольку этот узбечёнок поступал туда уже в третий или четвертый раз.

Алим был удивительно свободолюбивым пацаном, регулярно убегавшим из дома только лишь для того, чтобы жить на чердаках и в подвалах. Его отец занимал какую-то серьезную номенклатурную должность в Андижане, и все огромное семейство Алима проживало в очень хороших и не бедных условиях. Мать пацана скончалась от какой-то тяжелой болезни год назад, и не найдя общего языка с отцом, Алим покинул родительский дом. Приехав в Ташкент, он быстро сдружился с местными беспризорниками, и промышлял с ними мелким воровством на базарах. Когда мы с ним познакомились, он с восторгом рассказывал мне об их ночлежках, местах встреч у кафе «Буратино», базарах и ментах, кражах и побоях в случае поимки. Мне был совершенно чужд тогда мир, о котором с улыбкой счастья на лице рассказывал маленький беглец, но качества, которыми он обладал, прежде всего — чуткость и отзывчивость, честность и готовность поделиться последним, вызывало во мне уважение к этому человеку.

Алим очень боялся, и сильно ненавидел своего отца, равно как и старших, взрослых уже братьев. Поздний ребенок в семье, он явно отставал в развитии от сверстников, но его человеческая доброта с лихвой комментировала слабо развитые способности к обучению и делала его скорее мудрым, чем наивным. Больше всего на свете он любил свою свободу, и это при том, что дома у него было все что угодно, в том числе и обеспеченное богатым отцом будущее. Моя мама была обычной труженицей, и жили мы довольно скромно. Однако я до сих пор убежден, не покинь она так рано этот бренный мир, мое будущее оказалось бы намного светлее. Во всяком случае, я точно бы не знал многое из того, что сегодня хочется забыть навсегда. От чего же освобождала Алима эта странная штука, СВОБОДА?..

Когда тяжелые ворота приемника с грохотом открывались, чтобы впустить какую-нибудь машину с хозяйственным грузом, лицо Алима, всегда улыбающееся, вдруг становилось тревожным. Он знал, что скоро заедет черная ВОЛГА, и из нее выйдут хмурый отец с двумя старшими сыновьями, которые молча возьмут его под руки и поведут к машине. Он будет кричать и плакать, но его никто не услышит. Дома его изобьют, и привяжут во дворе словно собаку, но добрая сестра украдкой принесет ему ключ от замка, и, освободившись от цепи, он вновь убежит. В Ташкенте есть близкие его духу люди, подвалы, базары, и Алим непременно будет там. Непременно.

Через неделю нашего совместного проживания в приемнике, он смотрел на меня печальными, заплаканными глазами через заднее стекло черной «Волги», увозящей его в Андижан, а я махал ему вслед рукой и думал, что мы обязательно когда-нибудь встретимся. А еще через неделю меня привезли в другой детский дом, где приняли без всяких проволочек и «собеседований», что явно говорило о классе заведения. Весь процесс приёма-сдачи занял минут пятнадцать, и, вверив меня какой-то тетке в белом халате, Оксана Дмитриевна умчалась в своем «Рафике».

— В баню пойдешь? — Спросил белый халат.

— Вчера мылся, — мотнул я головой, и тетка повела меня в вещевую каптерку, где во множестве висели на вешалках и лежали в аккуратных стопках чистые и выглаженные вещи.

— Размер свой знаешь? — Спросила она.

— Сам выберу, — я не знал своих размеров.

— Ну, выбирай. А я пока на кухню, узнаю, что там осталось с обеда. Свою одежку вот в этот бак брось, — тётка исчезла.

Не спеша я выбрал себе приличную одежду и обувь по размеру. Она была не новой, но в хорошем состоянии. Больше всего меня радовала рубашка из байки в черно-красную клетку. В детстве люди особенно пижонисты.

В хорошем настроении я сидел в пустой столовой, где для меня накрыли обед из двух блюд, с компотом. Встав из-за стола довольно сытым, я вышел в большой холл, где увидел совершенно неожиданную картину, оказавшую непосредственное влияние на мое последующее поведение.

В несколько шагах от меня, с длинной, похожей на учительскую указку палкой в руке, стояло существо с плоским затылком и явно выраженным синдромом Дауна на лице, и дико орало во всю глотку: «В школу всем! В школу всем! В школу всем! В школу всем!» Вид у него был пугающим, как у всех даунов и, выкрикивая одну и ту же фразу, будто заезженная пластинка, ОНО замахивалось палкой на всех проходящих мимо. Шарахаясь в стороны, воспитанники продолжали свой путь, и было видно, что все привыкли к этому ЧУДОВИЩУ, и, в общем-то, не боятся его. Из глубины коридора появился седой старикан в очках, который был вторым, виденным мной здесь взрослым человеком. Проходя мимо идиота, старикан крикнул ему громко, так, что вокруг все слышали: «Давай-давай, гони этих БЛЯДЕЙ в школу!»

Застыв на месте истуканом, я пытался как-то переваривать увиденное, и мои мысли беспорядочно метались от дауна к старикану, так, что я не мог сразу понять, чье именно поведение меня крайним образом возмущало. Очень скоро ясным стало лишь одно: ЭТО НЕ МОЙ ДОМ. Повернув голову влево, я увидел открытые настежь двери центрального входа, и они словно невидимый, но мощный магнит втянули меня во двор. Свежесть мелко моросящего, ноябрьского дождика заставила меня пожалеть о том, что я не взял болониевую куртку, коих во множестве видел в каптерке, однако возвращаться назад я был не намерен.

Куда мог податься ставший внезапно одиноким и бездомным пацан? Конечно же, туда, где ему было всё до боли знакомо…