Человек, о котором говорил Нострадамус

Эдуард Майнингер, 2012

Книга для тех, кто живет буднично и просто, но не желает, чтобы обыденность стала нормой, не хочет смиряться с вечной повседневностью, а «хотел бы вырваться за пределы этой скучной и постылой реальности». Учение Карлоса Кастанеды многим известно по книгам, и кажется, что удивительные события могут случаться только где-то там, среди кактусов и смуглых аборигенов. А на самом деле магией можно управлять и в нашей действительности. История любви и верности, пронизанная магическими искрами, складывается в необычные пазлы повествования. Действия развертываются в России и Германии. Герой собирается эмигрировать в ФРГ, учится, работает, имеет широкий круг общения и обширное поле для применения учения Кастанеды. Имена людей изменены, но время, последние десятилетия XX века описаны зримо, точно и совершенно узнаваемы. Реальные события представлены в книге или это выдумка изощренного ума? Открытая сердечная искренность, душевная боль автора, странная последовательность происходящего – можно ли такое придумать или пережить на самом деле? «Этому подлому миру не удалось меня уничтожить, как он того желал. И в этом только моя заслуга и моя победа. Победа над смертью и мраком этой жизни».

Начало самостоятельной жизни

Я окончил школу в 1987 году. Закончил я физико-математический класс, это был девятый — десятый классы моей средней школы № 11 в городе Новокузнецке Кемеровской области. Кроме этого, я окончил заочную физико-математическую школу при Новосибирском государственном университете, по математике я получил «отлично», по физике — «хорошо». Вот и все мои школьные достижения.

Родом я из интеллигентной семьи, мои родители были инженерами. Поэтому мой отец всегда хотел, чтобы я был специалистом по ядерной физике. Мои желания в основном совпадали с желаниями моего отца. Разногласия были в том, где именно учиться. Я очень хотел поступить в Московский инженерно-физический институт, мой родитель в свою очередь настаивал на учебе в Томском политехническом институте на физико-техническом факультете.

В конце концов, так как я от него зависел финансово, мне пришлось покориться.

В середине июля, надев свой костюм и кожаный галстук-селедку, я отправился с дипломатом в Томск на вступительные экзамены. Разумеется, сдал их без проблем: на «отлично» физику с математикой, за сочинение получил «удовлетворительно».

Набрав в общей сложности тринадцать баллов при проходном в двенадцать, я был зачислен на выбранную мной специальность — инженер по управлению реактором АЭС. Особенно я этому рад не был. Это был не мой уровень. Для меня была Москва.

Но делать было нечего. Приходилось начинать тянуть студенческую лямку. Первый семестр я учился легко, да это и не удивительно, ведь в школьные годы я получил прекрасную физико-математическую подготовку. Но мои проблемы начались уже в те годы. Читатель, хоть это и смешно звучит, но я не получил зачета по физкультуре за систематические пропуски этой дисциплины.

Но к сессии я был допущен, и так как у меня все не как у людей (это выяснилось позже), то три экзамена из пяти я сдал в последний день. Сделал я это шутя, получив «отлично» и два «хорошо».

Так я даже стал повышенным стипендиатом, получив двадцатипятипроцентную прибавку к моей семидесятирублевой стипендии.

Но уже на втором семестре моя учеба в Томске мне опостылела. Я снова пламенно захотел в Москву, в инженерно-физический институт. Я перестал ходить в Томском политехе на занятия, готовился в библиотеке к вступительным экзаменам в МИФИ. Мне оставался один год до армии, так что поступить второй раз я успел бы.

В себе я был уверен на все сто.

Уговорив, отца который так просил меня сдать весеннюю сессию, и получив от него денег на билет, я рванул в Москву.

Удачно приехав в МИФИ, я пошел сдавать документы в приемную комиссию. Но меня ждал неприятный сюрприз. Дело в том, что в Томске в отделе кадров, вероятно, подумали, что я иду в армию, и поэтому дали мне характеристику с треугольной печатью факультета. А в приемной комиссии в Москве с меня потребовали этот документ с круглой гербовой печатью. Но ни времени, ни денег ехать в Томск уже не было. Итак, мои документы в Москве не приняли и до вступительных экзаменов не допустили. Это был тяжелый удар для меня.

Но жизнь продолжалась. Осенью мне должно было исполниться восемнадцать лет. Пора было идти в армию. С этой целью я даже купил себе в Москве кепку зеленого сукна. «Поступлю в МИФИ после армии», — утешал себя я.

Приехал не солоно хлебавши домой. Рассказал все родителям.

Отец разозлился, что я не позвонил ему и не попросил помощи, а мать предложила во второй раз поступить в Томский политех. Я подумал и решил, что это звучит разумно. Она поехала со мной, чтобы поговорить с деканом и объяснить ситуацию.

Все прошло нормально, и меня допустили до экзаменов в Томске, благо они на месяц позже, чем в московских вузах. Решив все за полчаса, я уже выходил из аудитории, когда увидел, как одна девушка подняла голову от тетрадей и изумленно произнесла: «Все уже, что ли?» Это был мой скромный триумф после московского поражения.

Так уже во второй раз я стал студентом Томского политехнического института.

Во второй раз оказавшись на первом курсе, я перезачел себе все мои оценки за первый семестр, благо они у меня были неплохие. Посещал я только физкультуру.

Примерно в это же время я заинтересовался штангой, точнее сказать — культуризмом. Мои физические данные оставляли желать лучшего. При росте в сто семьдесят семь сантиметров я весил всего шестьдесят семь килограмм. Я был хил.

В городе Томске недалеко от моего общежития в десяти минутах ходьбы располагался спортивный комплекс «Томь» с бассейном, сауной и спортивными залами. Мог ли я тогда предполагать, какую роковую роль он сыграет в моей судьбе! Я начал регулярно посещать тренажерный зал. Первый год я занимался три раза в неделю, в дальнейшем начал заниматься каждый день, кроме воскресенья.

Учеба шла своим чередом. Я начал халявить как мог, глядя на других. Долгое время я жил старым багажом — накопленными в школе знаниями. Неудивительно, что уже на втором курсе тройки стали преобладать в моей зачетной книжке. Иногда я пытался заниматься в библиотеке института, но все было впустую, так как я мало спал ночью — обычные разговоры с приятелями затягивались до трех часов утра, и в библиотеке, как и на лекциях, меня неумолимо клонило в сон. Если меня спросят, что мне больше всего хотелось в то время, то я отвечу — спать.

Мне стыдно тебе в этом признаться, читатель, но я долгое время не знал девушки. Я имею в виду постель. Когда другие рассказывали, как они со школьных лет трахались, я стыдливо молчал и при этом делал вид, что все это мне не ново, или отшучивался.

Но в новый 1990 год, мне было тогда уже девятнадцать лет, я твердо решил стать мужчиной во что бы то ни стало. «Кого-нибудь снять и трахнуть», — решил я.

Случай был удобный. В районе наших общаг стояло буйное веселье. Все были пьяны и раскованы. Мы отправились в гости к однокласснице моего соседа по комнате. Она была старше меня на один год, звалась Наташей и была студенткой фармацевтического факультета медицинского института. Наши общаги находились по соседству. Со мной она была приветлива, и я понял, что нравлюсь ей. На мое предложение сходить ко мне в гости она ответила согласием. «Наконец-то, — подумал я, — это свершится». Ебля! Мы оба были пьяны, но на ногах держались. По пути ко мне она подвернула ногу и захромала, потом ее вдобавок еще и вырвало, чушку. Но это меня уже не остановило. «Сейчас я познаю наконец-то самку!» — ликовал я.

Мы пришли ко мне, в комнате никого не было, ведь был Новый год. Все где-то гуляли.

Я впился ей в рот поцелуем и начал быстро снимать с нее одежду. Мы оказались голыми. Эрекции не было, и я сказал ей расслабленно: «Давай поднимай».

Она оказалась толковой девушкой и бодро начала сосать. Я был в восторге, я смеялся, как ребенок, так мне было приятно. Потом, когда член встал, она села на него и начала ерзать, как в американских фильмах. Читатель, мне никогда не забыть тот первый минет в моей жизни. Потом мне другие женщины делали его тоже, но все это уже было не таким, как в этот первый раз. Я ее никогда не забуду, мою первую девушку с простой русской внешностью — Наташу Пшеницыну, друзья звали ее Пшеницей. Мы попробовали в ту ночь с ней все, на что хватило моей фантазии, кроме анального секса, разумеется. Я был полностью удовлетворен — цель была достигнута.

Мы уже успокоились, когда в комнату начали стучать — пришли другие жильцы. Мы оделись и открыли дверь. Выключив красный свет и включив обычный электрический, я увидел ее лицо и понял, что и она была расслаблена и довольна. Так в Новый год 1990-го в свои девятнадцать лет я наконец-то стал мужчиной. «Поздновато, конечно, но ничего не поделаешь», — успокаивал я себя. Все прошло гладко. Дружить впоследствии с Пшеницей я не стал, я был к ней абсолютно равнодушен.

Как говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Сексуальным маньяком я, конечно, не стал но год в целом оказался неплохим. Возможно, потому, что это был год Белой Лошади по китайскому гороскопу. Я же родился в год Белой Собаки. Это была моя стихия воды.

В этот 1990 год я наконец-то добился сдвигов в своих занятиях культуризмом. Начав заниматься каждый день — шесть раз в неделю — я впервые стал есть белок из детских питательных смесей. Вес пошел в гору!

Становую тягу я стал поднимать двести килограмм, а приседать со ста пятьюдесятью килограммами, и только лежа я жал плохо — всего шестьдесят килограмм. Мое тело стало принимать атлетические формы к моей радости. Ведь раньше я был абсолютной дохлятиной. К сожалению, от моих занятий в организме наступил авитаминоз, а может, от холодных сибирских зим, а скорее всего, от того и другого вместе. У меня раскрошилось четыре зуба. Зубы вообще мое больное место. Не последнюю роль сыграл в этом просто панический ужас перед русскими стоматологами.

Но я нашел выход из положения, начав принимать поливитамины. Результат был блестящим. Отличный тонус и рост веса создавали отличное настроение. Энергия била через край. За один год в общей сложности я набрал десять килограмм и стал весить семьдесят семь килограмм. Я был очень доволен.

К тому же вопрос о зачете по ненавистной физкультуре с ее игрой в футбол на морозе я решил, просто принося справки из атлетического зала о том, что я там занимаюсь на кафедру физвоспитания нашего института. Они их признавали и ставили мне зачет. Моему примеру последовала пара моих товарищей-студентов, с которыми мы ходили на культуризм в спорткомплекс «Томь».

В это же время я начал увлекаться большим теннисом. Купив себе две ракетки для себя и для партнера и не найдя последнего, я часами играл об стену радиомеханического завода, находящегося за нашим общежитием. Я подражал Борису Беккеру, который был моим кумиром тех лет. Иногда я играл со своим приятелем Жекой Семенцом, но игра у нас не получалась.

Жека Семенец очень странно стал моим другом. Остановлюсь на этом подробнее. Впервые я увидел его, еще будучи абитуриентом. Он поступал на специальность «экспериментальная ядерная физика». Но делал это не от великого ума, а потому, что конкурс туда был ниже и, следовательно, поступить проще. С первого взгляда симпатии он у меня не вызвал благодаря своей подъебистой манере общения. Но дело не в этом. На первом курсе с первого захода, а читатель помнит, что их у меня было два, нас поселили с другом Семенца по имени Паша. Этого Пашу я тоже невзлюбил, и в нашей комнате оказалось два лагеря: мой и Пашин с его одноклассником. Семенец — я его буду называть так впоследствии ввиду оригинальности фамилии — часто навещал Пашу и раздражал меня своими подъебами. Я терпел, я уходил.

Однажды поднявшись в его комнату, я спросил, где Вовчик — мой приятель и его сосед. Семенец ответил мне: «В туалете». Это было последней каплей в чаше моего терпения. Пора было поставить ублюдка на место.

И я придумал, как это сделать. Я послал одного парня сказать Семенцу, что его зовет Паша. Расчет был верен — Жека клюнул и пришел к нам. Войдя в комнату и видя, что там никого нет, он уже повернулся, чтобы уйти назад. Но тут я вышел из-за угла и втолкнул его в комнату. Мы начали драться. Вскоре перевес оказался на его стороне, и он, прижав меня к спинке кровати, глупо пытался руками порвать мне рот. Но моя кожа, разумеется, оказалась не по силам подонку. Надо признать, что он был очень проворный и жилистый тип. Нас разняли. Но меня мутила ненависть и злоба из-за моего поражения, и, улучив момент и хорошо прицелившись, я метко пнул ему в пах. Семенец загнулся и сел на кровать. Я был удовлетворен. Так все окончилось в этот раз.

Много времени спустя после моей неудачной попытки в Москве мы как-то сидели вместе с ним на лавочке перед общагой и разговорились. С чего это началось, я не помню, да это и не важно. Неожиданно для себя я открыл в нем интересного собеседника, который умеет не только подъебывать, но и нормально разговаривать. Впоследствии мы с ним стали чаще общаться, и так завязалась наша дружба, которая прошла через все мое томское студенчество. Если меня спросят о его отличительной черте, я отвечу: карты. Его не интересовали девушки, пьянки, дискотеки. За покером он был готов сидеть сутки напролет. Даже в литературе его интересовала только тема азартных игр. Что поделать — каждому свое. Впоследствии господин Евгений Семенец будет нередко фигурировать в моем повествовании, поэтому я не случайно остановился на нем.

Итак, смирившись с судьбой и снова оказавшись в Томском политехе, я расслабился и начал жить, как все. Учеба отошла на задний план. Для меня, окончившего очную и заочную физматшколы, это не было проблемой. Я жил старым багажом и уже не решал каждый вечер по тридцать задач по физике, как это было в десятом классе.

В этот период я начал в меру пить — любил пиво. В те годы с пивом была напряженка, и поэтому мы радовались, когда приезжали с почтухи (Томск-7 — закрытый город, или «почтовый ящик») наши одногруппники с канистрой «Жигулевского». Ходил на дискотеки с целью заловить самку — «запарить конец». Но мои походы по дискотекам особого успеха не имели. Хотя кое-что перепадало и мне.

Однажды на дискотеке я понравился одной девочке. Я сидел весь вечер с друзьями, а она все это время танцевала передо мной. Это мне безумно льстило. Она явно хотела сняться. Я сказал ей номер своей комнаты — пятьсот четырнадцать — и пригласил ко мне в гости. После танцев мы все разошлись — это было в субботу вечером. Я сидел на лестничной клетке общежития и курил. Вдруг увидел, как с моего этажа спускается моя новая знакомая. «Она уже успела побывать у меня. Шустро!» — подумал я. Я остановил ее и обнял, при этом я сидел на низком подоконнике окна. Мое лицо находилось на уровне ее груди. Она постанывала. Недолго думая, я стал кусать сосок ее груди через кофту. В рот залез ворс ее джемпера. Дело было зимой. Она стала стонать сильнее. Я пришел в восторг от ее чувственности. «В комнату не поведешь», — думал я. К нам поселили заочников — взрослых мужиков — студентов, учившихся на заочном отделении.

Что делать? Надо ковать железо, пока горячо. Тут я придумал. Мы побежали в ее общежитие, благо оно было в десяти метрах от моего, и поднялись на самый верх лестничной клетки на девятый этаж — туда, где пожарный выход и никто не ходит. Я начал снова бодро ее тискать, целуя при этом. Расстегнув штаны, вытащил набухший член. Но по-настоящему он не стоял. То ли много выпил, то ли усталость, подумалось мне.

Моя подруга оказалась толковой и резво начала сосать. Результат не заставил себя ждать — балда встала. Она — студентка химико-технологического факультета — сняла трусы и встала раком, взявшись за перила лестничной клетки.

Вставив мою балду себе во влагалище, она резко начала насаживаться на нее. Но, мой читатель, ее пизда оказалась просторной, как у слона, и это при ее-то маленьком росте. Мой член размяк эрекция снизилась, и он выпал на волю. Моя подруга повторила отсос снова, и снова результат был тот же.

Разочаровавшись во мне, она стала одеваться. Оделся и я. «Извини, много выпил», — успокоил я ее миролюбиво. Она промолчала. Мы разошлись, и больше я ее никогда не видел. Увы, она не дала мне возможности реабилитироваться.

Вот так бурно я встретил хороший 1990 год. Дальше все было обыденно — учеба шла своим чередом. Я оканчивал второй курс. Мне было двадцать лет. Сообщу читателю, что в 1988 году всем студентам дали отсрочку от призыва на воинскую службу. А тех моих ровесников, которых уже призвали весной, просто вернули из рядов Советской Армии. Кроме того, в нашем институте была военная кафедра. После четвертого курса должны были состояться воинские сборы — только одно лето, после которых нам должны были присвоить звания лейтенантов запаса. Так проблема ненавистной армии была решена. Хоть и говорят, что это школа жизни, я предпочел обойтись без нее. Возможно, зря, но не пойду же я туда добровольцем, рассуждал я тогда.

Подруги я себе в то время так и не завел. Хотя красивые девушки встречались и мне. Но или у них уже были парни, как правило, гусарского роста, или я был просто робок. Выглядел я в молодости весьма неплохо. Как я завидовал другим, когда по коридору к ним цокали девичьи каблучки. «Ко всем, только не ко мне», — грустил я.

Кроме всего вышеописанного, этот 90-й год больше не был богат событиями.

Приближалась зима, а с ней и новый 1991 год. В этот период я задумал большое дело. А именно: я решил сбежать в ФРГ, поехав туда по гостевой визе. В моем паспорте стояла немецкая национальность. Ее я выбрал специально, чтобы, будучи старше, уехать в Западную Германию. И вот, посчитал я, момент настал.

С этого решения, собственно, и начались все мои последующие мытарства. Прежде всего, проблема была в том, что я учился на закрытом факультете. Мой физтех был секретным. На третьем курсе начинались занятия в закрытой части, и всем предстояло давать подписку о невыезде.

Это было серьезным препятствием в моей авантюре. Я пошел в первый отдел института и честно сказал женщине-чекисту, что в будущем хотел бы иммигрировать на Запад и что никаких подписок давать не хочу. Она просто посоветовала мне перевестись на другой факультет на открытую специальность. К выбору были представлены два факультета:

теплоэнергетический и химико-технологический. Меня тянуло на последний — ведь там был один женский пол. Я устал за свою жизнь только от мужского окружения на физтехе. Я был молод — мне хотелось флиртовать. Но чтобы попасть к химикам, пришлось бы досдавать море предметов по ней. К тому же химию я никогда не любил. Успокоившись, я пошел на теплоэнергетический факультет на специальность «теплофизика». Кстати, мой отец тоже когда-то окончил его по специальности «атомные электростанции». Но работать на АЭС его не взяли — он считает, что из-за национальности. Я же считаю, что это произошло потому, что он был далеко не самым успевающим студентом.

Итак, под конец 90-го года я стал студентом ТЭФ. Разумеется, на занятия я не ходил: я просто тянул время до отъезда.

К тому же эти теплоэнергетики были гораздо глупее и скучнее наших физикотехников. Жить я продолжал в общежитии ФТФ.

На ТЭФ я перевелся с понижением на один курс, то есть, окончив второй курс на ФТФ, я попал снова на второй на ТЭФ из-за разницы в учебных программах. Из-за этого Семенец начал надо мной смеяться, говоря что я оседаю, «как талый снег весной». Но свои стратегические цели я не счел нужным ему объяснять. Я был выше этого и поэтому просто замкнулся. Началось тяжелое время. Мы перестали разговаривать друг с другом, хотя и жили в одной комнате. Нашим связующим звеном стал Олег Наяндин — мой приятель еще с первого курса. Так мы и жили втроем. В такой обстановке я окончательно забил на учебу и просто спал каждый день до двенадцати часов. Мой день начинался в обед. Мне нравилась такая свобода от всех нудных обязанностей этой жизни.

Сколько раз мы с Жекой Семенцом пили вместе самогон — отличный напиток в шестьдесят градусов, который я привозил литрами от моей верной двоюродной сестры, живущей в деревне под Томском. Мы пили его, и нам было безумно весело. И вот теперь мы были врагами. Между нами царило могильное молчание. Помня, что наше знакомство началось с пиздюлей, я больше не испытывал судьбу и был корректен. Не наглел и Семенец. В то время я его надолго возненавидел.

Я уезжал на выходные к сестре в деревню — попариться в баньке и вообще отдохнуть среди простых родных людей — в кругу семьи, так сказать.

Вот на носу и новый 91-й год. Как его встречал, точно не помню. Но запомнилась драка на новогодней дискотеке на машиностроительном факультете.

К Олегу Наяндину пришла пара девчат ровесниц с химико-технологического факультета. Мы посидели, выпили в меру вина и отправились на танцы. Общага машиностроителей была напротив нашей. Там мы мирно танцевали до тех пор, пока в наш кружок нагло не ворвался здоровый высокий тип и не начал паясничать. Один бы я просто ушел, но мы были с дамами — ударить лицом в грязь было никак нельзя. Я подошел к нему и на ухо проорал (кругом гремела музыка) что-то вроде: «Почему ты нам мешаешь?» Тот нагло ответил, что ему так хочется. После его слов я молча въебал ему дважды кулаком в морду. Бык рассвирепел, вокруг нас мигом образовалось пустое пространство. Мой противник отбежал от меня в противоположную сторону. И в этот миг я начал все видеть, как в замедленном кино. Он медленно побежал на меня. Я знал — он хотел пнуть меня ногой с разбегу. Я уже видел, как он начал поднимать колено для удара. И тут я, как автомат, резко поднял свою правую ногу и ударил его ребром ступни в колено. Это было эффектно — бык отлетел обратно. И тут на меня сзади напали другие. Они потянули меня за мой плащ, толпой прижали к стене и начали бить. Но я не был новичком: сгруппировавшись, я закрыл голову и лицо руками. Ни один удар не достиг цели. Я вырвался от них.

Тут из толпы вылетел тот бык-зачинщик и, схватив меня за воротник, резко загнул меня к поясу. Силен был черт! Но я гибко поддался, вспомнив принцип дзюдо: «Поддаться, чтобы победить».

В проеме света я увидел пах быка и с азартом въебал ему сильно два раза кулаком по яйцам. Бык резко отпустил меня и убежал. «Победа!» — возликовал я. Так я встретил 91-й! Весело было!

После этого ко мне подошли двое — какие-то парень с девушкой, у обоих были озлобленные лица. Парень спросил, в чем дело. Я заорал на него: «Че за хуйня, че за наезды? Мы пришли мирно потанцевать!» Оба молчали. В конце концов мне это надоело, и я просто ушел.

Как помнит читатель, на эту дискотеку я пошел с другом и его знакомыми девицами. Я его спрашивал потом, где он был, когда меня месили черти с машиностроительного. Тот отвечал, что он яростно работал ногами в толпе. Это чмо просто спряталось за спинами других. Так я разочаровался в старинном друге. Но его девицы оценили мое поведение по достоинству. При дальнейших встречах их глаза просто горели восхищением. Хоть это было лестно. «Понравились бы они мне, еще было бы, где конец запарить», — думал я.

Вообще 1991 год — год мистической Козы по китайскому гороскопу — ознаменовал в моей жизни новое направление моего духовного развития. Я начал увлекаться астрологией, изучая при этом главным образом самого себя — свое Я. Ведь, познавая себя, ты познаешь других. Денег у меня, студента, конечно, не было, чтобы покупать книги. Поэтому я часами простаивал в книжных магазинах и около торговцев-букинистов, читая самое интересное до тех пор, пока мне не предлагали либо купить книгу, либо убираться. Мой мозг впитывал информацию, словно губка воду. Так я изучил все двенадцать типов зодиакальных характеров, кроме того — все двенадцать животных китайской астрологии. Я уловил связь западной и китайской астрологии. Обе очень важны для понимания своего характера. Дело в том, что западный знак зодиака показывает, в каком знаке стоит Солнце данного индивидуума. Китайский же знак показывает, где стоит Юпитер — самая большая планета нашей Солнечной системы. Купив книгу индийского астролога Радьяра «Астрология личности», — денег не пожалел, она того стоит — я понял всю важность знака, в котором стоит Юпитер — планета цели.

Если западный гороскоп показывает тот знак, кем ты родился, то тот знак, в котором стоит Юпитер, показывает цель твоего воплощения в данной жизни.

На своем примере поясню. Родился я 1 октября 1970 года в год Железной Собаки. Мое Солнце стоит в Весах, мой Юпитер в восьмом градусе Скорпиона. Значит, родившись Весами, я должен стать Скорпионом, конечно, попросту говоря.

Читатель может резонно спросить, откуда мне известна точность вплоть до градуса. Ответ прост: дело в том, что, зная место (важны его географические координаты) и время своего рождения, я обратился к профессиональному астрологу в Томске. Мне была составлена натальная карта рождения на основе компьютерной программы. К сожалению, женщина-астролог не была очень опытной и не смогла просто мне ее объяснить. А может, не захотела? Впрочем, возможно, я чересчур подозрителен. Она посоветовала мне ту же книгу Радьяра, сказав, что по ней я разберусь сам. Добавила, что у меня очень сильный Меркурий — планета живого ума.

Ну что ж, я занялся сам изучением своей карты рождения. Это грамотное название личного гороскопа. Мой асцендент — точка характера — стоит в Близнецах. Мой сильный Меркурий стоит в Деве. Близнецы и Дева управляются Меркурием. Следовательно, мое планетное лицо — Меркурий, так как он стоит в своем знаке. Например, Ленин был Тельцом с марсианским планетным лицом. Его Марс стоял в Овне — своем знаке. Мой сильный Меркурий стоит в соединении с Марсом. Марс в Деве обозначает скрытую силу, возможно, благодаря ей я живу и по сей день. Сколько раз меня уже посещали мысли о самоубийстве, но не буду забегать вперед. Одна деталь меня очень взволновала — я заподозрил недоброе. Возможно, из-за нее астролог отказалась от комментариев. Это сильный Сатурн в двенадцатом доме — доме психических болезней. Почему сильный — потому что он находится один в полушарии и противостоит девяти остальным планетам другого полушария. Страшный знак, позднее читатель поймет это. Я неслучайно акцентировал внимание на этой детали. Кроме того, мой сильный Сатурн в Тельце противостоит моей Венере в Скорпионе. Между ними точно сто восемьдесят градусов. Такое противостояние означает осознание, как я почерпнул из Радьяра. А может, именно поэтому мне не везло с женским полом. С красивыми я был робок, ну а другие просто не вызывали интереса. Я всегда искал такую красивую девушку, чтобы она готова была пойти за мной верно и преданно на край света — как жены декабристов. Но увы, видать, хотел я много, а может, просто страдал нарциссизмом — безграничной любовью к себе.

Кроме того, мое Солнце стоит в соединении с Ураном — планетой революционеров, конечно, таковым я себя не ощущаю, и что означает это соединение, пояснить, к сожалению не могу. Моя середина неба — десятый дом успеха — стоит в Водолее. Позднее жизнь показала значимость этой точки. Это случилось в год Быка 1997-го — моя катастрофа. Но до этого мы еще дойдем.

Очень важно, сказала астролог, что в моем гороскопе вообще не активирована стихия огня, то есть ни в одном огненном знаке нет ни одной планеты. Все остальные стихии — земля, воздух, вода — представлены хорошо. Мне нужен партнер с сильным огнем, заключила она. Позднее я встретил ее: это был не просто огонь — это был атомный смерч. Но всему свое время, мой читатель.

К обзору моего гороскопа добавлю еще одну интересную деталь. Дело в том, что в моей семье за один год до моего рождения умер мой старший брат. Умер от рака печени. В одной брошюре я прочитал, что когда рождается настоящий Скорпион, то в семье за год до или через год после его рождения кто-то умирает. Это знак планеты Плутон — хозяина Скорпиона, он символизирует птицу Феникс — смерть и возрождение к новой жизни. Но мой знак Весы, почему я отмечен Плутоном, недоумевал я.

Хотя понятно, что под знаком Скорпиона рождены миллионы людей, и отнюдь не все они отмечены этой планетой магии и силы.

Но не только мистикой забивал я свою голову в это время. Конечно, мне было не до учебы, к чему мне занятия на теплоэнергетическом факультете — сокращенно ТЭФ, с его тупицами, рассуждал я. Студентом я просто числился, чтобы не загреметь в ряды доблестных вооруженных сил.

Я посещал по субботам дискотеки. Одна из них — наша факультетская — находилась прямо в подвале нашего общежития. Называлась она «Гамма», и вел ее мой чмошный друг Олег. Это было вполне цивильное помещение, отделанное силами наших студентов, состоявшее из бара-дансинга и уютных столиков в полумраке. Как-то я сидел за столиком и наблюдал за гулявшим народом в гордом одиночестве. Ко мне подсела девушка по имени Жанна. Я знал ее — она часто приходила в гости к моим знакомым студентам со своей подругой. Она работала парикмахершей и жила в рабочем общежитии. Выглядела весьма эффектно: правильное лицо с голубыми глазами и обесцвеченными волосами — она напоминала мне надзирательницу концлагеря. Подсев, Жанна предложила потанцевать. «Все ясно, — подумал я, — предоставляется возможность запарить конец».

Я ей серьезно нравился, и она была девушкой конкретной — не строила из себя недотрогу. Автор этих строк всегда любил ковать железо, пока горячо, особенно в женском вопросе. Танцевать я отказался — зачем ломать романтическую комедию, когда и так все ясно. Просто предложил подняться ко мне и выпить вина, и я услышал ее согласие. Сказано — сделано. В комнате никого не было, все где-то веселились, ведь был субботний вечер: день физика — святое для студента.

Я стащил свой матрас с кровати на пол, так как проклятая сетка сильно бы прогнулась под двумя людьми. Жанна ничему не удивлялась. Посадив ее в кресло, украденное мной из дома быта, я дал ей бокал с вином.

Надо отметить, что кресел у нас в комнате было два, оба из дома быта — предметы нашей гордости и наш люкс. Мы прикончили бутылку портвейна, и началась страсть. Раздевшись, мы начали ласкать и целовать друг друга. Особенно мне запомнилось, как она стала целовать мой живот. «Какая дешевка! — подумал я. — Девочка насмотрелась американской романтической дряни». К моему расстройству, мощной эрекции опять не наблюдалось — сказывалась нерегулярная половая жизнь. Но это для меня не было новостью. Я попросил ее мастурбировать и начал сам. Ее онанизм мне пришелся по вкусу, вскоре мой член затвердел, и я с азартом вставил ей промеж ног. Ее влагалище было тугим и сильно сжало мою балду. Мы энергично подвигались — она была профи, вскоре у моей подруги наступил оргазм, пизда стала влажной снаружи. Я не кончил. Дрочить на нее до конца я не стал — экономил семя. Уставшие, мы лежали на постели на полу и разговаривали просто ни о чем.

Вскоре она уснула. Я же заснуть не мог и поэтому встал, оделся и сел в кресло. Благо было три часа ночи, до утра оставалось совсем недолго. Она стала моей подругой на долгие годы. Впоследствии я часто ночевал у нее, она меня всегда бесплатно и без очереди подстригала. Я знал, что нравлюсь ей. Жанна тоже не вызывала во мне отвращения.

Новыми эротическими победами этот 91-й год, к сожалению, не ознаменовался. Но я не унывал и довольствовался малым.

В этот же промежуток времени я заинтересовался книгой, оставившей во мне глубокий след. Все началось с того, что мне случайно попалась на глаза «Литературная газета» с отрывком из нее. Труд назывался «Роза Мира», автор Даниил Андреев — человек очень тяжелой судьбы и глубоко религиозного характера. Статья в газете была отрывком из этого сочинения — это была глава «Князь Тьмы». Я прочитал ее. Антихрист Андреева рушил все устоявшиеся в массовом сознании стереотипы. Я загорелся прочесть книгу, собственно, только из-за этого. Обо всем я пересказывать, конечно, не буду — этот труд требует глубокой фантазии для его понимания. Остановлюсь вкратце лишь на том, что вызвало мое восхищение. Это сам образ Князя Тьмы.

Это был гениальный Сверхчеловек, его энергетический потенциал безграничен. Так, например, при оргазме он мог убивать женщину электрическим ударом. Кроме того, его физическое тело было бессмертным — этого он добьется сам с помощью своего интеллекта. Он будет лишен страха физической смерти, что свойственно простым смертным. Живой бог на Земле, которому дозволено буквально все! Но остальное вам доскажет сам Андреев. Более того, сами условия, в которых писалась «Роза Мира», впечатляют. Кому интересно, тот может сам прочитать этот литературный шедевр. Я же отмечу, что у меня появилась цель. Моя цель — энергия. Я захотел стать живым богом — Сверхчеловеком по прочитанному образцу. Не удивляйся, мой читатель, в душе я всегда был немного безумен. И вот мое безумие получило сверхчеловеческую задачу — стать богом, которому дозволено все в этом мире. Эта иллюзия надолго поселилась во мне. Меня можно понять — мне был двадцать один год, я был молод, и море было по колено. Но сейчас, в мои зрелые годы, я понимаю, что этот иллюзион о Сверхчеловеке был просто продуктом моего молодого сознания.

Но шло время, я мирно просыпал свои занятия, ожидая поездки в ФРГ. Надо сказать, что мои тети уже выехали туда, и вот от одной из них я ждал гостевой вызов. Из документов я хотел захватить прежде всего зачетную книжку. Моей реальной мечтой было продолжить образование в ФРГ. Как все мы, я тоже был жертвой мифа о превосходстве западного уровня образования над нашим. Этой же болезнью страдал и мой приятель Олег Наяндин. Его мечтой было сдать TOEFL и работать в США.

Пора отметить существенный момент, сыгравший немаловажную роль в моей жизни. К Олегу часто заходил очень живой и темпераментный молодой человек по имени Максим Гурин. Его фантазерство и эрудиция не знали границ. Подружился с ним и я.

Опишу его поподробней, он того стоит. Приехал Макс из Казахстана, город не помню, врать не буду. В своем городе он был чемпионом по карате. Учился легко и с азартом по специальности «экспериментальная ядерная физика». Это был парень с чистой душой ребенка, открыт и доверчив, как младенец. Нам с Олегом он очень нравился.

Впоследствии темпераментный Гурин уйдет в бизнес. Что поделаешь, его тянуло все новое. Именно он, интересовавшийся всем — от экстрасенсорики до магии, рассказал мне об американском писателе Кастанеде. Он очень хотел прочитать его книги. Я не придал этому особого значения, ведь вообще слово «магия» звучит в наше время просто глупо. Но его слова, а главное, фамилию писателя, похожую на испанское слово «кастаньеты», я запомнил.

С Семенцом продолжалась молчанка, общались только с Олегом. Я стал чаще уходить к другим студентам и просиживать вечера у них. По выходным я уезжал к двоюродной сестре, мылся у нее в бане, пил самогон. Одним словом, как мог тянул время.

В 1991-м году по весне отец, опасаясь новой денежной реформы, дал мне половину своих сбережений — это в то время три тысячи рублей. Я взял их чеком и отложил на побег в ФРГ. Время шло, вызова от тети все не было. Чтобы как-то убить время и заработать немного денег, я устроился в Томске ночным сторожем в ресторан «Сибирь». В мои обязанности входило мыть полы после закрытия и ночевать там до шести утра как сторожу. Работал я двое суток, сутки отдыхал, и так далее. Мыл полы, отмывал их от блевотины, оставленной посетителями, потом шел в свою каморку спать. Запомнилась мне тогда одна симпатичная официантка — она иногда долго смотрела на меня. В моей жизни снова запахло еблей. Я был не против и ждал момента. Но судьба не дала мне запарить балду вновь. Я получил через неделю моей работы телеграмму от отца с просьбой позвонить, что я и сделал. Батя сообщил, что от тети пришел вызов.

Наконец-то свершилось, вздохнул я свободно. Надо было увольняться из ресторана да паковать багаж. Но в кабаке резко заупрямились меня увольнять, потребовав найти замену. Что было делать? Я нашел на факультете знакомого студента — Ваню Грушина и предложил ему свое место сторожа в «Сибири». Он согласился. Так все быстро и благополучно управилось.

Впоследствии он сообщит мне, что проебал ту официантку, на которую я положил глаз, по-моему, ее звали Света. Злоба охватила меня за это на Ваню, ведь он был прыщав до омерзения. Пойди разберись в этих дурочках.

Наступило время сборов. Батя дал мне адрес одной знакомой старушки в Москве, у которой я должен был ночевать, пока не получу немецкую визу и не куплю билет.

Итак, в сентябре 91-го я самолетом полетел в Москву из Томска. Меня никто не провожал, как это и подобает настоящему авантюристу. Через четыре часа полета под крылом самолета засверкали огни ночной Москвы. Что ждет меня? Накатила грусть.

Без проблем я нашел в Москве нужный адрес. Это был девятиэтажный блочный дом в спальном районе города. Название улицы, к сожалению, не помню. Моя старуха брала десять рублей за проживание, но она ждала какого-то постояльца с Кавказа, поэтому тут же отправила меня к другой бабке — своей знакомой, сказав, чтобы я ей заплатил всего пять рублей. Так я и жил несколько дней у новой хозяйки в ее нулевке за шифоньером. Курить выходил на балкон. Дом был высотным, этаж верхний, и поэтому панорама с балкона была чудесной. Я всегда любил высоту. Через пару дней я получил без проблем гостевую визу в посольстве ФРГ. Дело стало за билетом. У меня был чек к оплате на три тысячи рублей. Решив направиться в землю обетованную воздухом, я купил билет на самолет в один конец за пятьсот рублей.

Недорого, по-моему. В один конец я летел, чтобы там и остаться.

Было туманное утро. В аэропорту Шереметьево-2 я сел в самолет Ил-86 компании «Аэрофлот». Моей спутницей оказалась дама средних лет. Она везла на Запад каких-то редких щенков. В полете мы с ней выпили вина, мило побеседовали. И вот наш самолет приземлился во Франкфурте-на-Майне в международном аэропорту. Меня должны были встречать родственники, ведь я дал заблаговременно телеграмму. Но, выйдя из самолета, я никого не увидел. Побродив по фешенебельным залам аэропорта, так потрясшего мое воображение, я отправился на почту звонить. Пользовался я английским языком на примитивном уровне, владею которым и сейчас. Позвонив тете, я узнал, что моя двоюродная сестра Наташа с мужем выехали встречать меня. Но я никого не видел на выходе из самолета. Я начал волноваться, в моем кармане было всего сто пятьдесят марок, и потратить их все на железнодорожный билет не хотелось. Было очевидно, что мы разошлись. Как добраться самому без денег и без языка, встал передо мной мучительный вопрос.

Я сидел на стоянке такси и мучительно размышлял, что делать дальше. Вдруг передо мной прошел мужчина, где-то я его видел, вспомнил — дома на свадебном фото сестры. Я спросил его: «Вы не Ассар?» Так звали мужа моей кузины. Он ответил, что да, это он. Радости моей не было предела — мы встретились. Ассар сказал, что он в последний раз обходил аэропорт, затем они уже собирались уехать. Повезло мне, что все обошлось.

Мы поприветствовали друг друга с Наташей, уселись в их «ауди». Наташу я знал еще с Новокузнецка, она приезжала к нам в гости. Включили радио — играла Си-Си Кетч — мы тронулись. Они были тоже в восхищении от аэропорта. Оба были в нем первый раз. Особенно понравились им хрупкие японские стюардессы.

Выехали, наконец, на автобан, и Ассар дал газ. Я ликовал — наконец-то я в свободном мире! Но, к моему огорчению, Наташа тут же начала меня обрабатывать, что я должен буду вернуться назад и что остаться мне нет никакой возможности. Так она нарушила мою эйфорию. Мы ехали, останавливаясь на заправках. На одной из них Ассар купил мне пару бананов. Моему телячьему восторгу не было предела. Надеюсь, ты поймешь меня, мой читатель, ведь я приехал из Сибири голодных времен. Все, вплоть до сахара и масла, было в 91-м по талонам. Ел я только сало, которое брал в деревне у сестры. А тут свежие бананы! Надо сказать, что пару раз в детстве мама их тоже покупала но это была коричневая склизкая гниль, которую есть просто невозможно.

К вечеру мы добрались до Наташиного дома. Это было двухэтажное строение, весь второй этаж занимала семья кузины. Я принял ванну, поел, в ушах звенело от тишины, воздух пьянил свежестью. Вся эта чистота и уют были раем для меня — молодого человека из студенческого общежития. Туалеты в общаге — отдельная тема. Это толчки с горами несмытого дерьма в них, с лужами мочи на полу и с вселенской вонью. Неужели трудно было нашим студентам смывать за собой дерьмо? И это будущая элита страны. Впрочем, врать не буду, в общежитии МИФИ все было чисто и аккуратно, но жить мне там, к сожалению, не довелось.

Но я отвлекся. Итак, переночевал у Наташи, на следующий день отправились в супермаркет «Алди». Хоть теперь я и знаю, что выбор в нем товаров самый скромный, но тогда у меня разбегались глаза. Хотелось всего, прежде всего фруктов. Я взял три персиковых компота и с нетерпением стал ждать вечера, чтобы их съесть. Наташа делала покупки для семьи. Но, к моему горю, персиковый праздник желудку мне устроить так и не пришлось. Вечером сестра увезла меня к своей матери — моей тете. Я был расстроен, хотелось жить у Наташи. Они с мужем были чуть старше меня, и с ними было интереснее. Зачем мне были старики? Но пришлось молча смириться, ведь я был в гостях.

Начались будни. У тети тоже было неплохо. Спал я в зале на диване. Смотрел днем MTV, ходил, гулял, шарился по родственникам, благо у меня их гора. Только у тети четверо взрослых детей, у них тоже уже были семьи, и у всех по двойне подрастающего поколения. А у одного вообще трое. Скучать не приходилось. Моя родня часто собиралась попьянствовать, в то время оно было мне понятно. Они были просто в эйфории от земли обетованной. На тот момент, когда я был в гостях, прошел уже примерно год, как все они приехали в Германию.

Я тоже присутствовал на этих сборищах, но, поскольку меня мучил вопрос, как остаться, я был замкнут, и мне было не до веселья. Они, мои кузины, говорили мне, чтобы об учебе в ФРГ я забыл и шел, как все, работать. Говорили, чтобы ехал назад, делал трудовую книжку и водительские права, тогда еще русские права признавались. Сколько подобной дряни я вынужден был выслушать! Но моя цель учиться была непоколебима. В вопросе, как мне остаться, забрезжил луч надежды. Наташа позвонила в лагерь чиновнику, и тот ответил, что мне нужно представить справку о том, что меня забирают в армию. Только так, сообщил этот чиновник, можно было остаться на тот момент. Ведь решения о приеме у меня еще не было. Документы были в обработке. Безо всякой надежды я написал отцу письмо с просьбой сделать нужную справку. Отправил и стал ждать. Медленно тянулись дни в этом убогом местечке под названием Роструп. Я ходил посидеть у озера, оно было рядом.

Но однажды я совершил суровый косяк. В одном магазине мне понравился хороший, дорогой одеколон «Карера» за тридцать марок. По простоте душевной я отпустил шутку своему спутнику, сыну двоюродной сестры, что, мол, вот бы этот одеколон украсть. С этого момента мои дни в Германии были сочтены. Парень донес на меня своим родителям.

От него я этого не ожидал, ведь ему было уже семнадцать лет!

Мои родственники, пока меня не было, собрали совет, на котором решили отправить меня домой. Как бы чего не вышло! Моя тетя сообщила мне решение совета: «Собирайся, Эдуард, домой, жди вызов на ПМЖ и приезжай вместе с родителями». Все просто и ясно. Авантюра не удалась.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я думаю, что, не отправь они меня тогда назад, дай мне возможность дождаться этой злополучной справки, моя судьба потекла бы по иному руслу, и со мной бы не случилось всех тех катастроф, о которых я поведаю позже.

Начались сборы домой. Как я уже сообщал, у меня было сто пятьдесят марок, и я очень хотел купить на них видеоплеер. Но все были так заняты, что ни у кого не нашлось времени свозить меня в город Ольденбург, чтобы я мог купить его. Зато они набрали для меня чемодан конфет. Это ли не идиотство? Потом навалили мне барахла из Красного Креста — старалась тетя, ничего не скажешь! И никто не подумал, что я ведь не ломовая лошадь — тащить всю эту дрянь через полсвета. Но чего ожидать от крестов! На свои деньги я купил по паре кроссовок — себе и младшему брату и по спортивному костюму, каждый по пятьдесят марок. Дешево и сердито! Так провалилась моя авантюра с побегом на Запад.

Наступил день отъезда. В общей сложности я пробыл в гостях один месяц. Уезжал я на поезде из Бад-Цвишенана и должен был в Ганновере сесть на поезд Москва — Париж. Провожали меня все взрослые в Бад-Цвишенане. Гружен я был как слон, хоть бы что дельное, а то одно дерьмо! Поезд тронулся, и я остался один со своими тюками в купе вагона. Проезжая Бремен, увидел огни корабля у пристани. Вспомнился «Кар-Мэн» с песней «Париж, Париж», и накатила грусть.

Подъезжали к Бресту. Должен быть таможенный осмотр. Я волновался. Что делать, если таможенники будут осматривать мой багаж, ведь все было зашито в тюки, и если их распорют, как я зашью их обратно? Ведь ни иглы, ни ниток с собой не было. Но все обошлось. Глянув на меня, пограничник только спросил: «Оружие везешь?» Во блядь! Оружие!

«Какое оружие!» — распсиховался я. Знал бы ты, что я везу — анекдот бы потом друзьям рассказал. Брест миновали. Вот наконец и Москва златоглавая. Шел мокрый снег. Без проблем я взял билет на поезд до родной Кузни. Переночевав все у той же бабки, уже на следующий день я отправился в родную Сибирь. Багаж был в вокзальной камере хранения — таскать по Москве его не пришлось. Дал телеграмму родителям, чтобы встречали. Так закончилась моя немецкая эпопея.