Мои живописцы

Эдуард Лимонов, 2018

Что связывает автора этой книги и великих живописцев прошлого? Оказывается, не так уж мало: с Врубелем они лежали в одной психиатрической больнице; с Фрэнсисом Бэконом – одинаково смотрели на изуродованный мир; с Лукасом Кранахом – любили темпераментных женщин. В этих емких заметках автор вписывает искусство в свою жизнь и свою жизнь в искусство. Петр Беленок – худой лысеющий хохол, Фрэнсис Бэкон – гениальный алкоголик. Эдвард Мунк творит «ДЕГЕНЕРАТивное искусство», Эди Уорхол подчиняет себе Америку, а индустрия туризма использует одинокого Ван Гога с целью наживы… Эдуард Лимонов проходит по Вене и Риму, Нью-Йорку и Антверпену и, конечно, по Москве. Воля случая или сама жизнь сталкивает его с великими живописцами и их работами. Автор учится понимать и чувствовать то, как они жили, как появился их неповторимый стиль, что вдохновляло художников, когда они писали свои знаменитые картины и ваяли статуи. Книга публикуется в авторской редакции.

© ООО Издательство «Питер», 2018

* * *

Пояснение

Множества живописцев не существует. Есть один на всех — живописный гений, живший сквозь века, вселявшийся в различные души.

Живопись — это визуальное проявление мечты, некоего символа, сконцентрированного в образ. Умение создать такой образ-символ есть гениальность. Поэтому лучшие живописцы — все символисты. У них одна и та же душа, точно искры божии, распределённые неравномерно во времени.

Таким образом, лучшая живопись — вся символизм. Бёклин и Врубель — один и тот же художник. Более того, и Дюрер — тот же художник, что Бёклин и Врубель. И Ван Гог — символизм, и Мунк — символизм.

Периоды гениальных озарений в живописи сменяются периодами свинцовой глупости и механического изготовления однажды сложившихся форм.

Сколько тупых Мадонн с жирными резиновыми младенцами оставила после себя эпоха так называемого Возрождения? Десятки тысяч.

Сколько вполне бездарных икон появилось после Андрея Рублёва? (Их спасает только повреждённость временем.) Также — десятки тысяч.

Живопись — это не только живопись. И не столько живопись, сколько мировоззрение. Сколько полусон. Сколько сознание, в котором они — живописцы — обитали.

Миры.

Мир Бёклина. Мир Ван Гога. Мир Фрэнсиса Бэкона. Но в сущности — это один мир. Мир острова мёртвых и жёлтого ночного кафе.

Помню, в горах Алтая мы вышли как-то на поляну. Там было молчаливо и загадочно. Там стояла одинокая повозка без лошади. В траве лежали оглобли. В повозке лежали травы и корни. Мы подошли и уставились на загадочную повозку.

Никто не мог знать, что в будущем нас здесь же, но уже в снегу, арестуют и наши жизни будут проходить далее в тюрьме. На той поляне мы нашли тогда наше трагическое будущее.

Не так ли и магические полотна зазывают нас в свою глубь, чтобы изменить наши жизни?