Пути, дороги на морской службе у родной России

Эдуард Зайцев, 2019

Эдуард Леонтьевич Зайцев, автор этой книги, – человек интересной и непростой судьбы. Являясь «ребенком войны», он делится с читателем воспоминаниями о тех страшных событиях, которые навсегда отпечатались в его памяти. Являясь ветераном Военно-Морского флота, рассказывает о буднях моряков-подводников и о веселых моментах в этих суровых буднях. Бесспорный талант рассказчика, яркость описываемых картин и образов, хорошее чувство юмора – такие качества характеризуют творчество Эдуарда Леонтьевича Зайцева, прозаика и поэта.

Война глазами ребенка (быль)

Часть 1. Первая ночь войны

Это случилось в городе Севастополе в первую ночь Великой Отечественной войны. У меня уже преклонный возраст, но те события, которые произошли в моем родном Севастополе в ночь 22 июня 1941 года, я запомнил на всю жизнь.

Мой отец, офицер разведотдела Черноморского флота, что-то задерживался на работе, хотя мне и моему младшему четырехлетнему брату Валерочке он обещал не задерживаться, так как вечером планировали пойти на бухту Омега ловить крабов. Мы жили на бывшей даче барона Врангеля в г. Севастополе, и вылазки на это мероприятие вечером с факелами очень любили, так как такой романтике часто завидовали не только семилетние пацаны, как я, но и взрослые люди. Бухта Омега и сейчас мелковата, но тогда она была романтичной и захватывающей дыхание, когда мы с факелами ходили по ее берегу и высматривали крабов, сидящих на черных камнях.

— А вот еще один! — радостно восклицал отец, беря за панцирь очередного краба, и бросал его в ведро на головы сидящих и шевелящихся пленников. Когда ведро становилось почти полным, отец наливал в него морскую воду и мы, отважные охотники, рядом с собакой Нертой бодро шагали вслед за отцом в предвкушении ужина из вареных обитателей морской стихии. Так было и в тот вечер. Мы пришли домой, и, пока приводили себя в порядок, мать уже гремела кастрюлями, готовя ужин.

В ту ночь у нас гостила мамина сестра тетя Шура с двухлетней дочерью Ларисой, которые, не дождавшись нас, уже спали на перине, разостланной на полу в гостиной комнате. Мой братишка, явно объевшийся, юркнул в свою кроватку и быстро уснул. Я же ворочался в своей кроватке и страшно переживал, что самые большие крабы убежали от меня. Проснулся я уже под утро, когда резко зазвонил телефон и отец глухо отвечал в трубку:

— Так точно! Есть! Жду машину! — но ее не пришлось долго ждать, которая вскоре скрипнула тормозами у окна, и водитель негромко постучал в стекло.

Мать подскочила к окну, раскрыла его, и водитель что-то сказал уже одетому отцу, который выпрыгнул из окна и тут же хлопнул дверцей.

— Что случилось? — спросила разбуженная тетя Шура, обнимая мать.

— Да так. Ничего особенного, опять начались учения, — недовольно ответила мать, но тетя не отступала от нее:

— Как же так?! Только вечером закончились учения, и опять?

— Ну что же ты хочешь? У наших моряков такое не новость. Держат ухо востро… — ответила мать и прошла в нашу комнатку, где я лежал укрывшись с головой, а мой братишка уже проснулся и попросился на горшок.

И в этот миг «заговорили» зенитки, которые были недалеко расположены. Началась ярая пальба, и тут тетя Шура, стоящая у окна, громко сказала:

— Муся! Что-то они слишком громко стреляют, совсем не похоже на учебные. По-моему, они боевыми палят…

— Шурочка, отошла бы ты от окна…

— Зачем?

— Они действительно здорово палят. Иди-ка ты сюда, ко мне…

И тут же раздался грохот над головой и отчаянный крик тети Шуры. Свет погас, но мама быстро включила керосиновую лампу, и мы увидели у окна извивающуюся от боли тетю Шуру, зажимающую правой рукой левую чуть выше кисти, из которой лилась кровь. Мы с братом, перепуганные насмерть, взирали на эту сцену, а мать уже рвала простынь и заматывала руку пострадавшей, не обращая внимания на кровь и крики сестры. В зале было как в тумане, часть потолка обрушилась и превратилась в пыль, а в потолке зияла огромная дыра, через которую уже был виден начинающийся рассвет. Лариске повезло. Она обычно во сне каталась по кровати в разные стороны, вот и сейчас она лежала на краю перины, а на ее месте лежали солидные куски оторванной штукатурки.

Мать схватила трубку телефона и позвонила в медсанбат. Но тут в комнату вбежали два моряка, схватили в охапку тетю Шуру и понесли ее к машине, в кузове которой была солидная бочка с водой, которую в это время моряки развозили по квартирам. Тетю Шуру увезли в санчасть, где перевязали и сказали, что ей крупно повезло, так как рана оказалась небольшой, но кожа была разорванной, и на дне раны поблескивала кость. Мы с братом были так напуганы, что, ревя, выскочили на улицу. Мама сидела на пороге и тоже плакала. Она была в положении, и мы все ждали сестричку, но сейчас ужас случившегося отогнал в сторону все мысли, и мама ласкала нас, призывая успокоиться. И тут мы услышали в небе гул приближающегося самолета. Он летел очень низко, и в лучах восходящего солнца на его крыльях были отчетливо видны белые кресты.

— Проклятые фашисты! — заревел я и погрозил в небо маленьким кулачком. Я узнал этот самолет по фото в журнале, который отец показывал нам с Валерой с месяц тому назад. Я еще спросил тогда: «А зачем кресты?» И отец ответил: «Потому что фашисты»…

Самолет уходил все дальше над морем, пока не скрылся в голубоватой дали. И тут к дому подъехала машина. Какие-то солидные люди в морской форме вышли из нее и вошли в дом. Мать показала им потолок и пол, в котором торчал какой-то черный цилиндр.

— Мда! Неужто снаряд? — сказал один из гостей.

— Не похоже… Проломить крышу, потолок и сломать пол… — недоверчиво покачал головой другой.

Потом они долго спорили друг с другом, а мать, вытирая слезы, собирала вещи. Наконец появился отец. Он обнял нас, потрепал по щеке проснувшуюся Лариску, которая уже уписалась и обкакалась, но мама уже согрела воду и взяла ее на руки, чтобы посадить в тазик.

— Что это, Леня? — спросила мать, усаживая Лариску в тазик.

— Это война, Муся! — жестко ответил отец. — Собирай вещи, самые необходимые, другое я потом подвезу, а сейчас отвезу вас к бабушке, — ответил отец, целуя маму в щеку.

— Какая война? — переспросила мать, еще не веря, что война уже на пороге нашего дома.

— Война с немцами. Это нам повезло, что на сей раз никто не пострадал…

— А Шурочка?..

— С ней все в порядке. Ей только кожу оборвало почти до кости, но рука целая. Через неделю привезу…

— Что же тогда попало в наш дом?! — жестко спросила мать.

— Разберемся… — хмуро ответил отец, беря на руки вымытую Лариску. Та сосала кулачок и внимательно разглядывала лицо отца…

Позже мы узнали, что в наш дом попал снаряд от нашей зенитки, у которого в небе вылетел наконечник, образовался стакан, и он упал прямо на нашу крышу. Сейчас мы уже не думали об этом, разглядывая дорогу впереди, через которую перебегала рыжая лиса.

— Ой, лисичка! — хлопнул ладошками Валера, но я тут же оборвал его, сказав:

— Какая это лисичка, когда началась война?!

Бабушка с дедушкой жили в небольшом домике на самом краю Пластунской улицы и, когда мы подъехали, были безумно рады, что Господь спас нас от страшной смерти. Мы тоже радовались встрече, еще не зная, какие испытания нас ждут впереди. Но сейчас мы были живы и здоровы, и это радовало всех. Жалко было только Нерту. Она бегала вокруг нас, гавкала, но к бабушке не поехала, оставшись в доме рядом с хозяином…

25.12.2017 г.

Часть 2. Боевые будни

Бабушкин домик был построен еще до революции, на уступе скалы, ниже Пластунской улицы метров на десять. Крыша дома не достигала улицы метра на три. Ниже скалы был обрыв метров на десять, переходящий от вертикальной до пологой плоскости. Поэтому волны от взрывов бомб и снарядов ниже и выше домика его не доставали. Он был уязвим только при прямом попадании, но прицельной стрельбы или бомбометания по нему никто не производил. Такая позиция спасала нас даже от разлетающихся в разные стороны осколков.

Но тем не менее дедушка, как и все севастопольцы, выбивал в скале убежища от бомб и снарядов. Дедушка, бывший моряк еще царского флота, был крепкого телосложения и размахивал киркой и ломом так, словно выступал в цирке. Через месяц после нашего приезда убежище было готово, в котором мы прятались вместе с собачкой по имени Букет. Этот небольшой, но шустрый белого цвета песик различал на слух подлетающие немецкие самолеты и первым забирался в убежище. Гул моторов у немецких самолетов был прерывисто-надрывистым в отличие от ровного гудения моторов наших самолетов, которых в Севастополе было слишком мало. Мы видели ночью длинные светящиеся цепочки летящих к самолетам снарядов наших зениток, но свист летящих бомб заглушал все, и казалось, что каждая бомба летит именно на тебя, отчего какая-то неведомая сила вжимала голову в плечи и разжимала ее после взрыва. Эти бомбежки остались в моем сознании на всю жизнь, вызывая страшные сны по ночам.

Но война шла своим чередом, а наше существование — своим, на страхе и желании отомстить проклятому врагу. Поэтому, когда на улицах появились объявления о сборе металлолома, то пацаны откликнулись в числе первых. На улицах появились фанерные кабинки, в которых были весы, и солидные женщины, принимая металлолом, тут же выписывали квитанцию и вместо денег отвешивали пацану сто граммов конфет-«подушечек». Правда, за представленные латунные гильзы от зенитных снарядов «плата» была почти вдвое больше, что побуждало пацанов появляться у зениток сразу же после отбоя воздушного нападения. Более старшие ребята приносили и погасшие в бочках с водой зажигательные бомбы, которые у приемщиков тоже вызывали хороший спрос. Почти все зенитные расчеты в Севастополе составляли девушки. Эти бело-русые косички, выглядывающие из-под касок, короткие юбки, уже потертые гимнастерки и кирзовые сапоги не мешали веселым зенитчицам посмеиваться над «вояками», собирающими металлолом, но командование всячески поощряло нашу работу, говоря, что все это нужно ради победы над врагом. Нередко бывали и кровавые встречи с погибшими от бомб жителями города, чьи трупы, а иногда и отдельные части тел собирали специальные команды для коллективного захоронения.

Однажды и мне досталось, когда мы с бабушкой пошли на соседнюю улицу, где раздавали жителям керосин — главное топливо для приготовления пищи. Высоко кружащая над городом немецкая «Рама», как называли в народе двухфюзеляжного немецкого воздушного разведчика, вдруг резко пошла вниз и ударила из пулемета по очереди стоявших бабушек за керосином. Мне повезло. Крупнокалиберные пули прошлись по бордюру невысокой стеночки, и отлетевшие куски камня шарахнули по моей правой ноге, сорвав кожу у самой щиколотки, но стоявший рядом санитарный пост быстро обработал мою рану, которая обозначила шрам на ноге на всю мою жизнь. Санитары тут же выносили из очереди убитых и раненых старушек, Люди проклинали этого фашиста, грозили кулаками, плакали, но фашист улетел, покачивая крыльями. Я пишу это, но слезы душат меня, когда вспоминаю об этом случае.

Бывало и такое, когда на макушках деревьев после очередной бомбежки висели гирляндами человеческие внутренности, валялись головы, ноги, руки, и люди проходили рядом, закрывая глаза и ежась от страха. Но руководство города и флота знало об этих ужасах войны и распорядилось всех детей от семи лет и старше вывезти из города в поселок Золотая Балка, которую немец не бомбил, где мы жили до эвакуации. Жили мы в сараях и коровниках, но канонада бомбежек доносилась и сюда.

Как-то приехал отец и забрал меня с собой, сказав, что надо готовиться к эвакуации. Нас с матерью вызвали в штаб разведотдела для оформления каких-то бумаг. Лялю, которую родила мать, и брата с тетей Шурой и Лариской оставили дома, а сами поехали на трамвае в центр города. Мама получила документы, и мы вышли на улицу Ленина. И вдруг увидели толпу, которая, как пчелы, кружила над небольшой группой каких-то людей в военной одежде нежно-голубого цвета, медленно идущих по тротуару в окружении наших матросов-автоматчиков. Они шли с высоко задранными головами и не смотрели вниз, словно шли на параде победителей. В идущей рядом толпе было слышно: «Немецких летчиков ведут!» Ишь, сволочи, идут как на параде победителей. Мальчишки кидали камни в этих отморозков, попадали в лицо, но те не обращали на это никакого внимания, будто ничего не видели и не чувствовали.

— Ничего! Мы еще дадим вам, подлые суки! — а потом и матом покрыл их один из матросов, ударяя отставшего немца прикладом автомата в спину, но тот даже не повернул голову, только прибавил шаг.

— Ишь, сволочь! Герой! Бомбил Севастополь, — не унимался матрос, но строгий взгляд начальника конвоя остановил его от следующего удара.

Мама внимательно смотрела на эту группу, а в глазах стояла такая ненависть, что я похолодел от страха и взял ее за руку:

— Пойдем, мамочка! Не надо так смотреть! — чуть не заплакал я.

— Пойдем, сынок. Но они нам еще заплатят за все, что уже натворили, — ответила она и, взяв меня за руку, перешла на ту строну улицы.

Я пишу эти строки, но и теперь ее лицо перед моими глазами. Такой ненависти в ее взгляде я больше никогда не видел. До самой своей смерти она опекала нас, выводила в люди и ушла туда, откуда люди не возвращаются, с улыбкой на лице: «Не горюйте, дети. Живите дружно», — сказала она и, тяжело вздохнув, ушла от нас…

Я сделаю небольшую паузу, т. к. слезы застилают мои старческие глаза…

А потом, после этой встречи с победителями Европы, вдруг приехал отец и привез еще какие-то документы. Он сказал, что завтра к одиннадцати часам за нами заедет его «эмка» с водителем Васей Курочкиным, и мы с вещами и тетей Шурой с Лариской должны пристроиться к колонне на Лабораторном шоссе разведотдела Черноморского флота, с маршрутом через Керчь в Новороссийск, где нас будет ожидать теплоход «Георгий Димитров», который отвезет нас в Поти.

Бабушка заохала, а дед тут же пошел коптить поросенка, которого только что зарезал. Он нам дал целый задний окорок, который мы с удовольствием ели всю дальнюю дорогу до далекого Поти.

— Возьми с собой, Муся, только самое необходимое, уверен, что через пару месяцев мы разобьем фашистов, и вы вернетесь назад, — сказал он, но мать, покачав головой, взяла все, что наметила, решив, что запас карман не давит, а что нас ждет впереди, еще никто не знает. А ждала нас, как говорила одна цыганка, «дорога дальняя и море слез». И она не ошиблась. Но это уже другая история, которую я расскажу.

26.12.2017 г.

Часть 3. Эх, дороги…

На следующий день у калитки бабушкиного дома раздался знакомый гудок папиной «эмки». Мы с братом побежали вверх по ступенькам и оказались прямо у дверцы машины. И тут открылась левая дверца, и на улицу вышел симпатичный молодой матрос с соломенного цвета чубчиком из-под пилотки. Он поправил ремень и, глянув на нас, спросил:

— Мама дома?

— Дома! Дома! — закричали мы и кинулись открывать дверцу машины.

— Стоп! Ведите меня к маме, — ответил тот и принялся поправлять пилотку.

Когда мы спустились во двор, то матрос поправил ремень и подошел к маме, которая переступила порог дома.

— Мария Трофимовна, матрос Курочкин, шофер вашего мужа, с машиной прибыли в ваше распоряжение. У нас, — глянул он на часы, — только час на сборы…

— Час? — переспросила вышедшая из дома бабушка. — Ну что можно сделать за час?!

— Не волнуйся, мама. У нас все вещи собраны, осталось только погрузить в машину, — ответила мама и прикрикнула на нас: — А ну, воины! Мигом одеваться!

Вещей оказалось так много, что мы едва погрузили их. А потом все заплакали и стали целоваться на прощание.

— Эх! Доченька! Увидим ли мы вас еще? Дай бог уцелеть вам, — крестила нас бабушка, а дедушка смотрел в сторону, стесняясь выступивших на глазах слез.

Наконец все расселись по своим местам. Рядом с водителем села тетя Шура с Лариской на руках, а на заднем сиденье — мы с Валерой и мама с Лялей, закутанной в синее одеяло. Было тесновато, но мы поняли, что это не прогулка к морю, а дальняя дорога.

Дедушка подошел к водителю и крепко пожал ему руку, сказав:

— Помни, молодец, кого везешь. За них ты теперь головой отвечаешь. Ну, поезжай, милый!

Машина тронулась, и в пыли мы видели бабушку, крестившую нас, и деда, смотревшего в сторону… Вскоре мы оказались на Лабораторном шоссе и примкнули к колонне. Вдруг к нам подошел офицер в полевой форме. Мы едва узнали отца.

— Все взяли? — спросил он, глядя на заплакавшую мать…

— Все, Леня! Береги себя…

— А ты береги детей. За меня не беспокойся. Через месяц мы погоним немца назад. Я назначен в Чапаевскую дивизию. Завтра буду на фронте.

Он поцеловал мать, а нам помахал рукой, поправляя кобуру с пистолетом на боку. Таким мы его и запомнили на всю жизнь, с мужественным лицом и горькой улыбкой…

Колонна тронулась, и вот уже мы поднялись на трассу и медленно поехали навстречу новой жизни или смерти, о которых мы еще и не подозревали. Нас предупредили, как надо прятаться в канаве возле автотрассы при налете вражеской авиации. Вася Курочкин положил на пол автомат и сумку с дисками и гранатами и на вопрос тети Шуры, что там, лихо ответил:

— Гостинцы для врага. Пусть только сунутся…

По главной трассе на Керчь ехало столько машин, телег, колясок и шло людей в сторону Керчи, что это напоминало переселение народов. А навстречу нам шли военные машины с красноармейцами и пушками на прицепах. Им все уступали дорогу. В середине дня мы сделали получасовой привал, и все водители с котелками побежали к полевой кухне. Умчался и наш Вася. Его долго не было. Колонна уже тронулась, все объезжали нас, и становилось страшно без лихого водителя. Наконец он появился и едва забрался в машину. Вася Курочкин был в доску пьян…

— Что? Заждались? Виноват… Дружка из своей деревни встретил. Он поехал на фронт…

— Как же ты можешь, Вася?! Ты же наш защитник! — посуровела мать. — Так недалеко и трибунал заработать! — Мать говорила четко, сквозь зубы и дернула его за рукав.

— Не бойтесь, Мария Трофимовна! Вася Курочкин еще никого не подводил, — затормозил он, едва не съехав в канаву у дороги.

И в этот момент мы увидели низко над дорогой навстречу нам летящие немецкие самолеты. Они били по колонне из пулеметов. Часть машин остановилась, и люди как горох посыпались на дорогу, кое-кто скатился в канаву, а наш Вася тормознул так, что сам ударился грудью о руль и вылетел из машины в открывшуюся дверцу. Мы пригнулись в надежде спрятаться от неминуемой смерти. Но судьба, видимо, сжалилась над нами, и пули просвистели мимо. Вася валялся в пыли возле машины и дико рыгал… Мотор заглох. Было ясно, что наше путешествие превращается в трагедию. Нас объезжали другие машины и даже лошадиные повозки.

Прошел час, и тетя Шура сказала:

— Теперь моя очередь порулить…

— А сможешь? — настороженно спросила мать… Она знала, что ее муж Макс был шофером у большого начальника и иногда на пикниках подучивал жену вождению машины. — Но сначала надо поднять этого дурака и привязать к сиденью.

Тетя Шура до замужества была чемпионкой по толканию ядра в Севастополе, поэтому скрутить пьяного для нее не составляло особого труда. Она подошла к этому «мешку с дерьмом», как называла она пьяных, взяла его под мышки, усадила на сиденье справа и пристегнула к сиденью ремнем. Вдобавок загнула руки за спину и тут же привязала своим шарфом к спинке сиденья.

— Вот. Теперь наш воин на месте…

К нам вдруг подъехала встречная машина. Подошедший офицер спросил:

— Откуда едете?

— Из Севастополя…

— Помощь нужна?

— Нет. А сколько километров до переправы?

— Около десяти. А документы у вас есть?

— Вот путевой лист…

— А это кто спит рядом?

— Шофер матрос Курочкин. Укачало его…

— Плохой матрос, раз на берегу укачивается… Ладно. Езжайте, только осторожно…

Проехав несколько километров, мы решили немного поспать. Вскоре уснули все. Но утром нас разбудил военный разъезд. Он осмотрел документы, записал что-то и сказал:

— Переправа уже работает. Езжайте…

Но тут проснулся Вася Курочкин и потребовал сесть ему за руль.

Тетя Шура нахмурилась и, взяв лежащий на полу за ее сиденьем автомат, сказала:

— Садись, мерзавец. Но помни: сделаешь что-нибудь не так — получишь пулю в морду…

— Так уж и пулю?! — иронически скривил губы тот и тут же получил удар в плечо прикладом автомата. — Больно же! — воскликнул он.

— Больно будет тогда, когда мы скажем особистам о потерянных тобой диске и гранатах, — ответила мать.

— Где они, твари? — и тут же замер от удара прикладом в спину.

Вася понял, что за потерю боезапаса его могут запросто поставить к стенке, и стал молить женщин, чтобы вернули все…

— Получишь, когда приедем в Новороссийск, — ответила мать.

Теперь Вася был послушным, как нашкодившая собака. Он отрезвел и уселся за руль. Впереди уже открывался вид на море и стоявший торцом к берегу старый пирс, на котором уже никого не было.

— Во! Наш причал! — ткнул пальцем в небо наш шофер и погнал к пирсу.

Но тетя Шура была начеку. Она у самого пирса затормозила машину, остановив ее ручным тормозом…

— Что вы делаете?! — вскипел Вася, но тут же, получив удар в живот, услышал:

— Открой свои бельмы, дурак! А ну пересядь на мое место…

…До обеда паром еще не пришел с той стороны. Видимо, не всех погрузил. Наконец он появился с машинами, с пушками и лихими бойцами, отбивающими чечетку под гармонь.

Мы облегченно вздохнули и стали в колонну погрузки первыми.

— Опаздываете, товарищ Зайцева. Ваша колонна на пути в Новороссийск. Что-то случилось?

— Да нет, товарищ лейтенант, колесо меняли, а тут налет, — храбро соврал не моргнув Вася.

— Хорошо. Заезжайте на паром, — ответил лейтенант и сделал отметку в каком-то списке.

Мы облегченно вздохнули. Перебравшись на ту сторону, мы увидели группу машин, которые из нашей колонны почему-то задержались.

— Заполнить баки горючим! — прозвучала команда, и у нас отлегло от сердца при мысли, что наши мучения закончились. Но знает бог, что они только начинались…

26.12.2017 г.

Часть 4. Неожиданная встреча

Мы подъезжали к Новороссийску. Еще издали была видна верхушка серебристо-темной тучи, нависшей над городом.

— На горизонте город Новороссийск! — торжественно объявил Курочкин, кивнув головой в сторону тучи.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила тетя Шура у нашего шофера.

— Мы с командиром здесь не раз бывали, — хвастливо ответил Вася, — а эта туча над цементным заводом всегда висит в небе, ошибиться не даст, — добавил Вася, давая понять, что он дорогу знает как свои пять пальцев.

— Куда поедем? — спросил Вася на развилке «город — порт».

— Давай в порт. Там нас давно ждут, — ответила мать.

— Есть! — ухмыльнулся матрос и повернул в порт.

Он был в хорошем настроении: накануне ему вернули боеприпасы, и он понял, что женщины зла на него не имеют. Не успели мы въехать в открытые ворота порта, как тут же к машине подбежал красноармеец:

— Вы куда, граждане? — торопливо спросил он.

— На теплоход «Георгий Димитров», — ответила мать.

— А вы кто будете?

— Семья начальника АХЧ разведотдела Черноморского флота капитана Зайцева.

Солдат обернулся и побежал в сторону офицера, что-то говорящего другому офицеру. Потом повернулся к машине и быстро зашагал в ее сторону:

— Ба! Кого я вижу?! Марию Трофимовну с семьей!

Мать вышла из машины, оставив дочку на заднем сиденье, и пошла к нему навстречу:

— Неужто Костя Ковальский? Какими судьбами? — она обняла офицера и поцеловала. — А ты что здесь делаешь?

— Да вот, Мария Трофимовна, обеспечиваю погрузку наших людей на теплоход. Теперь я начальник АХЧ нашей части. Я же был заместителем у вашего мужа, но теперь он ушел к чапаевцам, и я занял его место…

— А где же твоя Мария и доченьки? — спросила мама.

— Они со вчерашнего дня на теплоходе. Капитан им выделил отдельную каюту, вот туда и вас я помещу. Каюта большая, всем места хватит, да и вместе вам будет веселее. А вот и моя симпатия, — улыбнулся Костя, увидев вылезавшую из машины тетю Шуру с Лариской на руках.

— Тише, Костя, а не то твоя узнает, что Шурочка давно разбила твое бедное сердце! — улыбнулась мать и слегка шлепнула по плечу этого известного среди офицеров женского сердцееда.

— Эх, Мария Трофимовна! Не на той женился. Вон у вас двое пацанов и доченька на закуску, а у меня только две девки! Люське только четыре, а Жанке всего лишь год. Нет наследника… И моя гордая фамилия Ковальский так и умрет…

Не успел он сказать эти слова, как загудела портовая сирена, извещая о воздушной тревоге. Недалеко от нас лежали огромные ящики с каким-то оборудованием, и Костя, схватив за руку маму, крикнул:

— Все за мной! Прячемся за ящиком!..

В небе появился немецкий самолет. Он летел очень высоко, а вокруг него небо покрылось белыми облачками от взрывов снарядов загрохотавших зениток. И в это мгновение люди, поднимающиеся по трапу, от испуга ринулись вперед, а стоящие на палубе теплохода кинулись вниз по трапу, который сильно прогнулся и оторвался. Низкая часть трапа упала между бортом и стенкой пристани, люди полетели в море. Раздались душераздирающие крики: «Спасите!» Матросы на корабле быстро опустили второй трос, который боцманская команда на пирсе завела под дно трапа, и кран приподнял трап. Матросы бросили в море несколько спасательных кругов, но там уже никто не кричал. Когда все закончилось, я подошел к краю пристани и посмотрел вниз. Там плавали только детские панамки и несколько игрушек…

— Вот что значит паника! — выругался Костя и безнадежно махнул рукой.

В этот миг с борта теплохода сошел на землю капитан и, подойдя к Косте, спросил:

— Ну, все ваши люди прибыли?

— Все, товарищ капитан. Вот семья Зайцевых последняя. Ее муж — герой Сиваша, в армии Фрунзе брал Севастополь…

— Вот как? Отведите их в каюту, где ваша семья… — сказал капитан и, строго посмотрев на нас, добавил: — Грузитесь быстро. Через десять минут отходим…

Костя, прихватив нашего Васю и еще пару матросов, быстро отнесли наши вещи в каюту, где его жена, увидев нас, бросилась целовать всех по очереди.

— Ну, прощайте, бабоньки и дети! Мне пора идти к кацо (так называли между собой сотрудники разведотдела нашего начальника, грузина, полковника Намгаладзе). — А водителя вашего с машиной теперь забираю. Он мой подчиненный, — и, поцеловав всех по очереди, Костя побежал по трапу вниз к ожидавшему его Васе Курочкину.

— Почему опоздал?! — грозно насупился полковник, пока Костя усердно докладывал ему, что все прибывшие погружены на теплоход. — Я спрашиваю, почему люди опоздали?! — опять резко спросил Намгаладзе.

— На них несколько раз нападали немецкие самолеты. Хорошо, шофер молодец. Одного фрица уложил…

— Самолет?

— Так точно! Сбил очередью из автомата… — врал Костя, пытаясь рассеять гнев начальства…

— Молодец! Доложи замполиту. Пусть представит его к награде медалью…

— Есть, товарищ полковник!

— Иди! Работай. Завтра наш штаб убывает на боевом корабле. Готовься и смотри, чтобы теперь никто не опоздал!..

— Есть, товарищ полковник!..

…Море тихо вздыхало, нежно ласкаясь о борт теплохода. Был штиль, только пена от вспоротой форштевнем воды обнимала борт. Вдруг показались дельфины. Их было много. Они дружно сопровождали теплоход, обгоняя его и ныряя у самого форштевня.

Конец ознакомительного фрагмента.