Моцарт фехтования

Эдуард Гурвич, 2019

Я поразился, когда наскочил на образную характеристику моего героя: «Ракита – Моцарт фехтования!» Да и для самого Марка эта фраза была неожиданной. Оказалось, что знатоки фехтования помнили его именно за импровизацию, артистизм, красоту. Появление такого дарования на фехтовальной дорожке шестидесятых годов прошлого столетия чем-то напоминало им талант искромётного Моцарта, одарённого, весёлого, бесшабашного гения. Сравнение это, справедливое и меткое, определило название данной книги ещё и потому, что у всякого Моцарта должны быть свои Сальери. Они были и в жизни Марка Ракиты. Второе, дополненное издание книги «Сабля Марка Ракиты»

Глава V. Чемпион Советского Союза

До того, как Ракита официально обрёл нового тренера в лице Давида Тышлера, между ними уже сложились отношения, основанные на внутренней связи и глубоком взаимном уважении. Ракита видел в Тышлере умного соперника, у которого, кстати, он так и не смог тогда выиграть, хотя выигрывал уже частенько у сильнейших фехтовальщиков того времени — Якова Рыльского и Льва Кузнецова. Тышлер же ценил Ракиту за то, что тот отчаянно боролся за каждый удар, быстро собирал информацию о сопернике, хорошо «считал» варианты и предугадывал следующий его ход, а часто и вынуждал сделать именно этот ход, имея в ответ готовый контрприем. Кроме умения быстро анализировать и принимать верное решение, Ракита отличался исключительной смелостью в исполнении любого приема.

Тышлер перешёл на тренерскую работу и задумал создать систему спортивных тренировок. У него были достаточно большие знания в области теории фехтования: сразу после окончания Московского института физкультуры Давид работал преподавателем в этом вузе, оставаясь одновременно членом сборной команды страны. Вся предыдущая литература, а такой за 500 лет существования фехтования накопилось немало, давала, на взгляд молодого учёного, неверные установки, устаревшие представления о том, как определять и распознавать талант большого спортсмена. Решающую роль в становлении молодого учёного сыграли работы одного из лучших фехтовальщиков СССР 30-х и 40-х годов, теоретика спорта Виталия Андреевича Аркадьева. Он первым взялся помочь тренерам в подготовке фехтовальщиков высокого класса. Им была разработана такая методика, которая позволяла сразу давать ученику мастерские «номера», переместив центр тяжести с общепринятых приёмов атаки, сосредотачивала внимание на расширении набора технических навыков. При этом Аркадьев улавливал важнейшие тенденции развития мирового фехтования того времени.

Можно смело сказать, что своими исследованиями Аркадьев дал направление поискам Давида Тышлера. Молодой тренер ставил на Марке эксперименты, пересматривая устоявшиеся критерии. Суть же экспериментов заключалась в том, что ни Ракита, ни сам Тышлер не соответствовали бытовавшим тогда представлениям о сильном саблисте. Ни тот, ни другой не отличались на фехтовальной дорожке ни лёгкостью, ни прыгучестью, ни быстротой в перемещениях. Марк казался ещё тяжелее Тышлера.

По всем критериям Марка признавали непригодным для фехтования. Именно поэтому эксперимент, который задумал Тышлер, был чистый. Если Раките удастся стать сильнейшим, это будет означать, что в системе тренировок тренер и ученик отыскали полноценную компенсацию недостатка природных качеств. Тышлер понял: решить эту задачу он сможет, если подберёт и приспособит к физическим данным Ракиты определенный боевой арсенал — систему технических и тактических приёмов. Если это удастся, Ракита с его природной медлительностью сможет подняться очень высоко.

Меньше чем за год совместной работы с новым тренером Марк преобразился. Он выдержал большую физическую нагрузку. В результате, окрепли ноги, улучшилась техника передвижения на дорожке. Но, главное, он заметно прибавил в тактическом репертуаре. К тому же, выявились его преимущества в скорости мышления на дорожке, в умении концентрироваться и в необыкновенной устойчивости к внешним помехам.

Первой проверкой накопленного был чемпионат СССР 1962 года. Он проходил в Киеве. Перед началом первенства страны объективно Марк не уступал ни одному из сильнейших саблистов. Передвигаясь нарочито медленно, он всё чаще оказывался результативнее. Не обладая быстрым стартом от природы, он научился собираться, сосредотачиваться и, атакуя, в итоге достигал нужной скорости. Вместе с тренером они решили — всегда быть быстрым в бою ему просто нет нужды. Компенсация же — в быстроте мышления. Марк опережал соперников именно в скорости процессов мышления и превращения рефлекторных сигналов в движение руки, держащей клинок.

…Тот чемпионат, наверное, был для спортсмена решающим в истории его восхождения. Обычно тренер ставил задачу перед началом турниров такого класса. И Тышлер это сделал, детально разобрав все шансы. Он утверждал, что объективно Марк способен стать чемпионом. Но судьи, скорее всего, к этому ещё не готовы. Поэтому рассчитывать на первое место преждевременно. А вот закрепиться в первой десятке — реально. И это будет трудно. Причина не в том, что Марк был слабее соперников. В разное время он выигрывал, практически, у всех. В финале же надо было победить всех в один день. Теоретически, как полагал Тышлер, его ученик мог это сделать. А вот практически?

Турнир решал всё и проходил в острейшей борьбе до самого последнего мгновения. Марк уверенно прошёл в полуфинал. Система того чемпионата была запутанной. Полуфинальные победы засчитывались в финале. Бой с Умяром Мавлихановым открывал путь в финал. Марк выигрывал у более именитого соперника и раньше. Но в том полуфинале могло случиться всякое. Умяр был неизмеримо более опытный боец. За его плечами — участие в трёх мировых чемпионатах и даже в олимпиаде. И тут сказалась психологическая устойчивость дебютанта. Судьи всё-таки решили, что Мавлиханов проиграл.

Ракита впервые попал в финал. Впрочем, система чемпионата складывалась так, что даже финальный бой в случае проигрыша опускал Марка куда-то в самый низ таблицы первой десятки. А это означало — надо будет начинать восхождение с самого конца десятки.

— Никогда не забуду, — вспоминает Марк, — наш бой с Яковом Рыльским. Я понимал: если выигрываю, то становлюсь чемпионом Советского Союза 1962 года. Рыльский пять раз завоёвывал звание чемпиона страны. И защищал это звание в шестой раз. Дрался он отчаянно. В судившей бой бригаде — пять человек. Не все из них были профессиональными судьями, как сегодня. Конечно, на их судейство влиял авторитет Рыльского, который был старше меня на 10 лет. Мне 22 года. На моей стороне ничего, кроме азарта и молодости.

Но, видимо, уже и были такие качества, которые объективно делали Ракиту сильнее Рыльского. Вопреки опыту ветерана и непроизвольную помощь судей. Марк понимал: чтобы один его укол был засчитан, он должен нанести ДЕСЯТЬ. И он наносил десять! Шквал атак сделал своё дело. Марк Ракита впервые завоевал звание чемпиона Советского Союза. Наверное, тот бой был ключевым во всей спортивной биографии новичка. Он поверил — выйдя на дорожку, всё в его руках. Никакие обстоятельства не могут быть выше мастерства.

На этом чемпионате окончательно стало ясно: связка «Тышлер-Ракита» состоялась. Потом уже вспоминали, как по пути к финалу перед каждым боем тренер подходил к ученику, говорил две-три фразы о предстоящем сопернике, не больше. После чего, на удивление многим, Марк уверенно выигрывал бой за боем. А самое главное, никто из соперников ещё не догадывался, что родился новый чемпион мирового класса с неповторимым стилем и своим уникальным почерком фехтования.

В клубе поняли, что он «стоит» больше, и сразу Марк получил повышение по служебной линии. Его назначили инструктором по спорту 1-й категории.

— Я пришёл в гости к отцу на работу, — вспоминает Марк, — и увидел, что тот сидит с газетой «Советский спорт». Кто-то из его сослуживцев занёс ему в кабинет статью о новом чемпионе Советского Союза. Отец посмотрел на меня и сказал: «Ну, что ж, молодец! Теперь я вижу, что ты выбрал правильный путь в жизни.»

Став чемпионом страны, Марк по всем существовавшим тогда правилам должен был поехать на чемпионат мира в Аргентину. До этого момента он ни разу не был в капиталистической стране. Оснований для сомнений, что его выпустят, было достаточно. Шёл 1962 год. Хрущёвская оттепель смягчила тоталитарный режим времён Сталина. Но это был год Карибского кризиса. СССР вошёл в конфронтацию с Западом из-за Кубы. Отношения с Америкой накалены до предела. А тут поездка на этот самый континент. Тётушки и дядюшки Марка, узнав, что племянник едет в Буэнос-Айрес, наперебой сообщали ему о каких-то родственниках, которых хорошо бы найти.

Безумные, они не понимали, что об этом не могло быть и речи. Восстановление этих родственных связей автоматически делало бы его невыездным и сломало бы спортивную карьеру с самого начала. Марк только что заполнил анкету, в которой написал: «Родственников за границей не имею». Сам по себе этот обман не мог не напрягать, не унижать. Но таковы были правила игры с властями…

— Я прилетел в Буэнос-Айрес, — вспоминает Марк, — в составе сборной Советского Союза. Нас ещё размещали в гостинице. И тут в вестибюле подходит ко мне выдающийся тренер, он же майор КГБ, Иван Ильич Манаенко, пожимает руку и говорит: «Рад, что ты приехал. Не ожидал тебя здесь увидеть!». Для меня большой загадки не было, почему он так меня встретил. Ведь нет еврея, у которого не было бы родственников за границей.

Начались будни чемпионата. Пресса в умеренных тонах отражала это спортивное событие. Но в спортзале случился пожар. В это время года Буэнос-Айрес обогревался печками. В тренировочном зале стояли специальные обогреватели, они и загорелись. Пожар-то был что называется, сезонным событием. Сенсация для всех без исключения местных газет, потому что именно главный тренер Лев Сайчук загасил огонь. Команда помогла быстро справиться с возгоранием. Аргентинские газеты подробно расписывали его действия, а заодно, всех членов советской спортивной делегации. Событие привлекло множество корреспондентов. Журналисты и в последующие дни писали больше о пожаре, чем о чемпионате. Ну, и, очевидно, в аргентинской прессе где-то промелькнула фамилия Марка Ракиты.

В один из дней он возвращается с соревнований, а в фойе гостиницы его встречает заместитель руководителя делегации, он же негласный представитель КГБ в звании полковника и говорит: «Марк, пришли твои родственники, которые живут в Аргентине». Он в ответ: «Какие родственники? У меня нет никаких родственников». «Ну, вот, сидят с утра в вестибюле, говорят, что они твои родственники. Надо тебе с ними встретиться. Пошли!».

— И повёл меня к ним, — рассказывает Марк. — Вижу двух молодых людей моего возраста. С ними девушка, очень похожая на мою сестру. Говорят на идиш. Моя мама и бабушка разговаривали дома на идиш. В памяти остались какие-то обрывки фраз, несколько слов, которыми я мог пользоваться. Позже я стал лучше говорить на этом языке и даже помогал своим товарищам по команде во время «шопингов» в различных городах мира. Но тогда изъяснялся с трудом. У меня, конечно, не было никаких сомнений, что это были мои родственники. Прямые ветви Ракит эмигрировали сюда во время исхода евреев в начале XX века. Но как я мог признать их?

…Наверное, нынешним молодым российским гражданам будет странно читать о том, что в Советском Союзе считали чуть ли не преступлением иметь родственников за границей. Те, кто выезжал за границу, скрывали своё родство, что тоже было преступно перед Системой. В этом пункте перед органами был виноват любой советский гражданин, независимо от того, что писал и какие посты он занимал в партийной или правительственной иерархии, в общественной или спортивной жизни.

Тех, кого ловили на родственниках, на жульничестве, на вольных высказываниях за границей, тех автоматически делали невыездными. Под подозрение органов попадали, в первую очередь, все советские евреи. Они и изворачивались, как могли. В Буэнос-Айресе Марк заявил, что его предки из Воронежа и никакого отношения к предкам аргентинским он не имеет. Однофамильцы! Полковник, слушавший и записывавший этот разговор, был удовлетворён и высылать Марка на родину не стал. Марк продолжал выступать в команде, которая стала бронзовым призёром, что для тех времён было совсем не плохо. И в личных зачётах Марк показал результат не хуже бывалых членов команды. Он мог считать, что утвердился в сборной страны. Но, конечно, ясно понимал: возможно, это был первый и последний его выезд за границу.

Вернувшись в Москву, он объявил Давиду Тышлеру, что тренироваться больше не будет. И рассказал, что произошло в Буэнос-Айресе. Тышлер убедил Марка продолжать тренироваться, хотя бы потому, что ему уже платили зарплату чемпиона страны. Это было 176 рублей в месяц. Совсем не плохо! И надо было на что-то жить. Марк тренировался в ожидании плохих новостей…

Впоследствии, когда Ракиту вновь выпустили в составе команды за границу, стало понятно, что ни заместитель руководителя делегации, ни Иван Ильич Манаенко не доложили, куда следует, о родственных связях Ракиты. Возможно, потому что в тот период у них был более серьёзный инцидент, иначе говоря, более крупный улов. Их длительный конфликт с президентом федерации полковником военно-воздушных сил похоже, завершился успешно. Последний был пойман в Буэнос-Айресе на заурядном жульничестве со счетами в гостинице. Словом, оба функционера или забыли, или посчитали мелочью происшествие с Ракитой в их многотрудной службе в КГБ. А может быть, этот выдающийся тренер, И. И. Манаенко, привыкший вести своих воспитанников по жизни, улаживать их домашние дела, взаимоотношения с властями, оборонять их на тренерских советах, на соревнованиях, в спорах с судьями, посчитал возможным прикрыть талантливого спортсмена в «тёмных коридорах органов безопасности».

* * *

Вряд ли сегодня возможно докопаться до истины, но факт остаётся фактом — Марк почему-то после встречи с «родственниками в Буэнос-Айресе» проскакивал все проверки и в предвыездных анкетах продолжал писать: «родственников за границей не имею». А ведь мог и не проскочить, вот в чём дело. В любой момент. Более того, не сохрани Марк эту возможность — выезжать за границу — не стал бы восьмикратным чемпионом мира, дважды — олимпийским чемпионом… Наверное, обидно видеть такое резюме Марку. Но это была тогдашняя реальность, с которой мы все сталкивались в Советском Союзе. Потому во время встречи в Фарнборо я продолжил эту тему. Начал со своих ощущений, со своей памяти.

— Я боялся КГБ. Я испытывал страх. Знаю, что во время учёбы в МГУ на факультете журналистики были кураторы с кафедры, которые приходили к моим сокурсникам и вербовали их. Ко мне кураторы никогда не подходили. Может, потому что понимали — на такое дело я не гожусь, может, не подходил им по пятому пункту, может, чувствовали — я не их клиент, меня легко раздавить… Тебя вербовали?

— Нет, они меня опасались, а не я. Никогда с ними я не играл и не боялся. Я знал, к примеру, что Владимир Николаевич Зимин курировал ЦСКА. Он был приставлен органами для работы с командами. Однажды он пригласил меня побеседовать. До того мы выпивали вместе. Он был чуть моложе меня. И в какой-то момент подошёл ко мне и сказал: мол, ты адекватный парень, и нам надо поговорить. Назначил свидание в каком-то доме недалеко от ГУМА. Вхожу в подъезд и оказываюсь в огромной комнате — метров в 40-50. Посередине стоит один-единственный стол. За ним сидит этот наш куратор. Начал разговор со мной агрессивно. И закончил просто: мы хотели бы сотрудничать с тобой. Мы — это кто, спросил я. Это КГБ. А что значит сотрудничать? Я спортсмен, офицер, у меня есть свой путь в жизни. Да, но у тебя есть информация, которой ты владеешь. Мы хотели бы её получать. Я ответил, что не могу с вами сотрудничать. Потому что моя жизнь — это фехтование. Но если что-то вам от меня надо, спросите — я всегда открыт… На этом агрессия закончилась. Беседа какое-то время ещё продолжалась. Но, как я понял, тема была закрыта. Никогда больше ко мне никто не подходил специально. Этот Зимин со мной общался и, волей — не волей, наверное, от меня получал какую-то информацию. Как и ото всех. А тот повышенный тон, как бы между прочим объяснил: мол, так надо было разговаривать там, в той комнате, потому что всё записывалось на магнитофон. Я ответил, что ничего не помню. Конечно, я знал, с ними сотрудничали практически все мои ученики. От 80 до 90 процентов команды СССР в той или иной мере сотрудничали с КГБ. Никто им не давал задания. Они были ручными в этой организации. Просто они числились доверенными лицами.