Страж водопоя

Эдуард Веркин, 2020

Светка и Марсель, брат и сестра, оказались без родителей в богом забытом городке Холмы, затерянном среди чащ и болот. Случайный попутчик отговаривал их ехать в Холмы: «Вы лучше туда не ездите. Они там с вывихом все». Но что может произойти в тихом городке?! Местные жители гостеприимны и, очевидно, очень рады Светке и Марселю: ведь в эти края мало кто заглядывает. Ребят поселили в пустующей больнице, вкусно кормят и стараются всячески угодить. Что кроется за навязчивым гостеприимством? Почему совсем маленькие дети приносят Светке в подарок мягкие игрушки? А за Марселем будто следят?.. Неужели Холмы – совсем не то, чем кажутся?..

4

Авария

Ненавижу больницы.

А кто их любит? Хотя какие-нибудь оригиналы найдутся, на любую ерунду всегда найдётся любитель, наверняка кто-то и больницы любит. Я нет. Светка нет.

Ненавижу, даже если они переделаны из пенькового техникума.

Я сидел на скамейке в коридоре, Светка вышла из туалета, вытерла руки. Правая ладонь у неё покраснела, это Светка её отмывала щёткой после птицы. Светка вытерла руку о джинсы и села рядом со мной.

— Что скажешь? — поинтересовался я.

— Нет слов, — ответила Светка. — Просто… Это всё происходит на самом деле?

— Похоже. Ничего не пойму…

— Я тоже, — кивнула Светка. — Я тоже ничего не пойму. Фантасмагория… Гигантская сосна, «Пир», птицы дохлые… И это теперь ещё.

— Слушай, — перебил я. — А ведь правда — дохлая птица — это к неприятностям.

— Ничего себе неприятности…

Светка покачала головой.

— Зато в пеньковом техникуме побывали.

Это я так пошутил. Не смешно. Абсолютно не смешно.

«Скорая» увезла отца, а мы остались на дороге. Одни. Врач сказал, что полицию они вызвали, и та будет вот-вот, надо подождать. Мы стали ждать. К «Роверу» подходить опасались, сидели на обочине, молчали. Потому что шок. Да и головой я о торпеду приложился из-за несработавшей подушки, гудело всё и гремело. А у Светки губа оказалась глубоко рассечена и кровила, и Светка то и дело сплевывала на землю.

— Кто это был? — спросила она.

— В смысле?

— Кто выскочил? Олень?

Я поднялся с песка и направился к машине. Если уж не взорвалась, то и не взорвётся, а вещи надо достать.

— Осторожнее, — сказала Светка.

И так понятно, что осторожнее.

Машина пострадала, но не очень — справа раскурочило фару, оторвало кусок бампера и крыло чуть подогнуло. Непонятно, конечно, почему не сработали подушки безопасности. Хотя… Наверное, слишком слабый удар. Отцу не повезло, слишком неожиданно, не успел поставить руку. Я успел, Светка успела, отец не успел.

Стареет.

Я открыл заднюю дверь, выкинул свою сумку и рюкзак Светки, вещи на первое время, теперь…

Всё-таки я не утерпел и решил посмотреть кто.

У канавы валялся чёрный кусок пластика от бампера, и я заметил на этом куске клок грязной чёрной шерсти и немного крови. Зацепили, значит. И ещё воняло. И от машины по дороге тянулись капли в сторону леса. Я спустился по песчаному откосу, перешагнул полосу начавшей алеть брусники, оказался между ёлками и уже успевшими опасть листьями.

— Эй! — позвала Светка. — Ты это… далеко не уходи, мало ли…

— Ага.

Красные капли прекрасно виднелись на мху, я сделал ещё несколько шагов по кровавой дорожке. Там дальше между деревьями было такое местечко, чистое, без мха и травы, серый, чуть влажный с утра песок, на котором остался отпечаток лапы. Я не разбирался в следах животных, но в общем представлял, что они двух видов — как у волка и как у оленя. Копыта и лапы, так вот примерно.

Следы на песке оставил не волк. Скорее кабан — копыта были раздвоенные и острые. Кабан, кабан, только большой очень. Секач. Получается, что мы сбили кабана. То есть не насмерть сбили, но всё равно, вряд ли это знакомство пошло ему на пользу…

Стало как-то неуютно. Любые подранки чрезвычайно опасны, это раз. А во-вторых, кабаны чрезвычайно мстительны и яростны, я где-то читал, что однажды мужик не добрал секача, и этот кабан его потом три года выслеживал и всё-таки достал в Приморском крае. Отгрыз ноги и руки, а горло не тронул. МЧС мужика спасло, но остался он инвалидом. Кабаны мстительны.

Я вдруг почувствовал, что не могу повернуться к лесу спиной, мне казалось, что вот только я обернусь, как на меня кинется… вот этот самый кабан. Пришлось пятиться. Я пятился и глядел по сторонам, слушал, и глаза растопыривал на полкилометра… И вдруг я вспомнил, что Светка на дороге одна. Пока я тут болтаюсь, разглядывая следы, он может вполне подобраться к ней.

Я дернул обратно, перескакивая через кочки и сучья, спеша на помощь Светке…

Я остановился. Но на этот раз это был не корень, не нора и не сук, запах, я налетел горлом на ленту плотного звериного смрада. Еще тёплого.

Он был здесь недавно.

Может, он ещё оставался здесь. Ждал. Слышал наши сердца.

Я посмотрел влево и увидел его.

Тёмную кучу на фоне зелени.

Не знаю зачем, но я направился к этой куче.

Это был действительно кабан. И на самом деле, наверное, секач — если я хоть что-то понимал в секачах, то у них должны иметься клыки. Чтобы, собственно, сечь. У этого клыки имелись. И горб, поросший чёрной щетиной. И копыта. И место от удара машиной — на голове была заметна кровавая вмятина с вырванной шерстью, клок которой как раз прилип к бамперу. Размер у кабана был несомненный — думаю, стоя, он вполне бы доставал до моего плеча.

Мы сбили его, он прибежал сюда, сдох. Вот только…

Кабан выглядел так, точно умер несколько дней назад. А он должен был оставаться вполне себе свеженьким. Но даже при поверхностном взгляде было видно, что мертвечина уже старая. Кровь вокруг раны свернулась и сгнила, шерсть на боках слезала островками, в задней ноге успели завестись черви.

А еще у кабана не было глаз. Птицы, скорее всего, вороны. Но это тоже случилось не сегодня, в глазницы набились земля и мусор.

Получалось, что мы сбили кабана уже дохлого. Дохлый слепой кабан вышел на дорогу и бросился на машину. Потом убежал в лес, где сдох уже окончательно. Вот как.

Вот так.

Я вернулся на дорогу.

Светка продолжала сидеть на обочине. Кровь из разбитой губы не останавливалась, и Светка наплевала под ноги небольшую лужицу. Много крови вокруг, слишком много. Опасно. Что-то я устал.

Сестра поглядела на меня, я сделал успокоенный вид.

— Ну и кто там? — спросила она.

— Кабан, — ответил я. — Здоровенный.

— Кабан?

— Угу. Секач. Немного отбежал и сдох. Тут их полным-полно в лесу, всё следами изрыто.

— Мы переехали кабана?

— Похоже, — сказал я. — Чего сидеть, может, пойдём?

— Куда?

— В Холмы.

— Зачем?

Я поглядел в лес, в сосны и в тени.

— Там… — кивнула Светка. — Там что-то не так?

Я промолчал.

— Слушай, а ты не чувствуешь разве? — Светка поморщилась.

— Что?

— Запах. То есть… вонь. Здесь воняет невыносимо… не знаю чем… гнилью какой-то… Мертвечиной.

— Это от машины, — предположил я. — То есть от зверя. Там, на бампере, его кровь осталась… Лучше нам двинуть в город потихоньку. В другую сторону идти бесполезно.

— Там почти триста километров, — напомнила Светка.

— Во-во. Так что пойдём в город.

— А дальше?

— Посмотрим. Не знаю…

Мы прихватили вещи и двинулись в сторону Холмов. Шагали по центру дороги, где гравий поукатанней и от леса подальше. Конечно, неприятно было шагать, мне постоянно казалось, что за нами наблюдают, и избавиться от этого чувства я никак не мог. Светка тоже — она то и дело озиралась по сторонам и оглядывалась, так что и я начал оглядываться и жалеть, что не взял в машине топорик, он рядом с запаской хранился. Отошли недалеко, но и возвращаться не хотелось, глупо. Ладно, посмотрим.

— Забавно. — Светка поправила рюкзак, облизала губы, сплюнула.

— Что забавного?

— Папаня в отключке, а мы по дороге бредём.

— И что?

— Можно оторваться.

— Как? — не понял я.

— Так. Про нас никто не знает, документы у нас с собой, папаша без сознания. Можем оторваться. Попутешествовать в своё удовольствие.

— А деньги?

Светка достала из кармана банковскую карточку.

— Когда успела? — удивился я.

— А вот успела, — улыбнулась она. — Карточка у нас есть, пароль я знаю. Так что можем смело путешествовать.

— Нет, — возразил я.

— Почему?

— Потому что… Это нехорошо.

— Он с нами всегда нехорошо поступал! — крикнула Светка. — Ему на нас наплевать было! А теперь такой удобный случай! Это…

— Не надо орать, — оборвал я. — Бросать отца без сознания — подло.

— Он так сам всегда поступает…

— Подло, — с твёрдостью повторил я. — И мы так поступать не будем.

Светка фыркнула и замолчала, отодвинулась от меня и шагала теперь в метре справа, демонстративно отвернувшись в сторону. Надо за ней приглядывать. А то ещё рванёт к Некиту, с неё станется. Конечно, Некит фанфарон, но дурак не законченный — он Светку пинком отправит восвояси, а мне её потом ищи.

— Надеюсь, ты удирать не собираешься? — спросил я.

Светка не ответила, опять плюнула под ноги уже замысловато, кольцевой слюной.

Ладно, я могу полгода молчать.

Так прошли, наверное, с километр. Я свистел, Светка плевала.

— Тебе странным не кажется? — остановилась вдруг Светка, первой не выдержала.

— Что?

— Никого нет. День вовсю, а на дороге никого. Интересно почему?

— Да мало ли? Бензин не завезли. Плевать.

— А придём, что делать будем? Куда вообще придём?

— В полицию, куда ещё.

Только я сказал про полицию, как со стороны Холмов показалась бело-синяя полицейская машина.

— Не торопятся они здесь, — заметила Светка. — Почти три часа прошло…

Завидев нас, патрульная машина включила маячки. Но скорости не прибавила, подвеску сберегала.

Дальше было долго. Вернулись к нашей машине. Полицейские оформляли ДТП, опрашивали нас и осматривали место, фотографировали, не очень усердно искали в лесу кабана, но почему-то не нашли, снова опрашивали нас и спрашивали — точно ли кабан? Я говорил, что кабан, там на дороге шерсть, а там в деревьях он лежит, можно проверить. Проверили, но в лесу кабана не нашли, только следы. Странно. Странно, но второй раз я в лес не полез, а ну его.

Потом полисмены нудно звонили в город, ругались и выясняли — куда именно нас следует отвезти. Потом вызывали эвакуатор, и ругались, что эвакуатора нет, и снова вызывали его, но уже из каких-то Сорочьих Низов. Потом ругались уже, кажется, просто так. Потом расспрашивали — есть ли у нашего отца права, он же однорукий. Я говорила, что права есть, что комиссию он проходит каждый год, так что всё в порядке.

Потом мы со Светкой сидели в полицейской машине и тосковали. Губа у Светки наконец-то засохла, но, засохнув, распухла, от чего Светка стала похожа на клоуна.

Когда с машиной и с формальностями всё было закончено, нас повезли в Холмы. Полицейский сказал, что решено нас пока оставить в Холмах. Врачи «Скорой помощи» сообщили им, что наш отец пролежит в больнице дня два-три, в этих самых Сорочьих Низах, потом его выпишут, вряд ли дольше задержат. А мы это время поживём… в больнице.

— Почему в больнице? — спросила Светка.

— Это временно, — ответил старший полисмен. — Центр по работе с несовершеннолетними у нас только в Знобищеве, да и то на ремонте пока. Лучше вам пару дней в Холмах пожить.

— Но почему в больнице?

— Больше негде. Больных никого нет, а палаты недавно отремонтированы. У нас все там останавливаются, даже музыканты, когда приезжают. А отец ваш… Кстати, а мама ваша где?

— Она умерла, — мрачно ответила Светка.

— Умерла… — водитель обернулся. — Очень жаль…

— Да, — согласилась Светка. — Жаль.

— Не переживайте, — сказал полицейский. — Всё будет хорошо. Я в прошлом году сам попадал в такую аварию, и тоже подушки не сработали. Три месяца на лбу синяк от руля, а потом рассосалось. Ну, сотрясение мозга, само собой. Но это ерунда, да?

Полицейский оглянулся, а я подумал, что сотрясение мозга — это не ерунда.

Через полчаса были уже в Холмах.

Нас отвезли сразу наверх, в больницу, которая раньше была пеньковым техникумом, ну, там, где поваленный забор по пути к сосне.

Пеньковый техникум не разочаровал интерьером, хотя нам было несколько не до осмотра местных культурных достижений, Светка вообще в запоздалый шок впала, молчала, пришлось взять её за руку. Нас проводили в приёмный покой и велели ждать, ждали и на потолки смотрели, там ещё лепнина сохранилась.

— И что ты думаешь? — спросила Светка.

— Думаю, что реставрировали, — ответил я. — Лет сто назад делали серьёзный ремонт…

— Нет, я про отца.

— У нашего батюшки крепкая голова, — сказал я. — Думаю, у него и сотрясения-то нет. Немножечко оглушило, полежит и поправится. Так всегда бывает.

— А это разве по правилам? — Светка повертела пальцем вокруг. — Вот так брать детей, засовывать их в больницу, ни у кого не спросясь?

— По правилам нас должны поместить…

Я не знал, куда нас по правилам должны поместить в подобном случае. В органы опеки и попечительства. В приют. В центр временного содержания. В ЦВИНП. Точно, в ЦВИНП, где-то мне уже грозились заведением с этим угрожающим названием.

— Куда-то нас должны поместить, — закончил я. — Но у них всё закрыто, только здесь свободно…

— Это да, — согласилась Светка. — Всё закрыто. Странный городок, тебе не кажется?

— Так, немного странный, конечно. Больных нет… Генетика у народа хорошая, вот и не болеют. Целебные ключи, опять же, какие-нибудь. А потом, сейчас лето, кому летом охота болеть? Все на огородах.

— Ну, может, — согласилась Светка. — Летом, может, не болеют. А почему…

Из ближайшего кабинета вышла медсестра, вот как раз такая, какую я представлял, — сонная, в старомодном халате, белом и застиранном, причём из кармана халата торчала трубка деревянного стетоскопа. Медсестра растерянно оглядела коридор, увидела нас, удивилась и сказала:

— Это вы, что ли, в аварию попали?

— Мы.

— Пойдёмте, я вас осмотрю. — Медсестра указала на дверь кабинета.

— Да нас «Скорая» уже осмотрела.

— Мало ли чего они там осмотрели. — Медсестра достала стетоскоп, дунула в него. — В этой «Скорой помощи» одни студенты работают да пенсионеры. Пойдёмте, ребятки, я вас послушаю.

— А как всё-таки папа? — спросил я.

— Состояние стабильное, — сообщила медсестра. — Довезли вовремя, будут томографию делать завтра.

— В Сорочьих Ногах…

— Низах, — поправила медсестра.

— Низах, — согласилась Светка. — Там есть томограф?

— Передвижной, — ответила сестра. — Там месячник диспансеризации как раз, томограф привезли, рентген, ПЦР…

— Понятно.

— Ваш папа в сознание пока не пришёл, я как раз справлялась.

Медсестра улыбнулась.

— А мы что же? — спросил я. — Нам что делать? Может, нам поехать… Куда отца отправили? В Низы?

— Не знаю, — вздохнула медсестра. — Это ведь не ко мне. Сейчас Юлия Владимировна придёт, она в инспекции несовершеннолетней работает. А вас надо посмотреть.

— Да с нами в порядке всё. — Светка стала чесать руку, запястье.

— Это пока неизвестно, — настойчиво сказала медсестра. — Симптомы могут быть скрытыми. Мозговые кровотечения, полостные кровотечения… Пойдёмте в кабинет, хотя бы давление измерим.

Я кивнул Светке. Та пожала плечами, почесала руку.

— Не переживайте за отца, — успокоила медсестра. — Там хорошее отделение, врачи опытные. А вас всё-таки надо осмотреть.

Мы не стали противиться, медсестра была неотвязная.

Кабинет был старинный, но аккуратный, с бывалыми медицинскими вещами, с облупившимися плакатами на стенах, с коричневым толстым телефоном с дисковым набором. Медсестра усадила нас на основательно штопаную кушетку и стала проверять наше состояние. При проверке она использовала весьма проверенные методы — слушала грудь и спину через деревянную трубку, выстукивала пальцами, мяла живот, глядела в глаза и с удовольствием стучала молоточком. По мне стучала сильнее и бесцеремонно, по Светке деликатнее. Светке она уделила времени гораздо больше, особенно долго изучала глаза и запястье, которое Светка уже успела расчесать. Выворачивала рассечённую губу, кривилась и щёлкала языком.

— Губу можно зашить, — сказала медсестра. — Я могу…

Сестра сняла с полки железную коробочку, откинула крышку. Внутри находились ветеринарных размеров иглы и моток ниток.

— Нет, спасибо, — отказалась Светка. — Само зарастёт.

— Шрам останется, — сказала медсестра.

— Ничего, — вздохнула Светка. — Буду с этим как-то жить.

Я хихикнул. Не хочет перед Некитом с заштопанной губой появляться.

— Больше видимых повреждений нет, — объявила медсестра. — Хотя денёк за вами придётся посмотреть, у вас всё-таки нервное потрясение.

Медсестра указала мизинцем на руку Светки.

— Есть мазь Вишневского, — посоветовала медсестра. — Отличное средство!

— Её из лягушек делают, — поморщилась Светка.

— Зато от всего лечит!

В глазах медсестры полыхнул целительский восторг, видимо, мазь Вишневского сыграла в её судьбе значительную роль. Она не удержалась и сняла с полки коричневую банку.

— Спасибо, — я взял эту банку. — Воспользуемся.

— Лучше из мази компресс накладывать, — сладостно вздохнула медсестра. — Компресс — самое эффективное.

— Наложим компресс, — пообещал я. — А что нам сейчас делать? Ждать?

— Да, — кивнула медсестра. — Ждать. Вы посидите в коридоре, подождите, Юлия Владимировна скоро прибудет.

Медсестра улыбнулась, достала толстую медицинскую книгу и начала в неё что-то внимательно записывать. Мы немного посидели на кушетке, глядя, как медсестра украшает бумагу своим мелким почерком. Но медсестра всё писала и писала, стало понятно, что нам пора выйти и действительно подождать в коридоре.

Вот мы вышли в коридор, уселись на скамейке и стали ждать эту Юлию Владимировну, но как-то Юлия Владимировна не прибывала и не прибывала, время уже перевалило за полдень, а Юлии Владимировны так и не случалось. Светка утомилась, легла на скамейку и задремала, а я отправился побродить по больнице, бывшему пеньковому техникуму.

Тут было три этажа, широкие коридоры и высокие потолки, и такие же высокие окна, поэтому на больницу не походило, слишком светло. Зелёный линолеум с протёртыми тропками, батареи, крашенные в охру, какие-то рисунки, замазанные на стенах белой эмалью. Фонтанчики с водой, торчащие из стен.

Никого.

Безжизненно. Ни больных, ни здоровых, ни врачей, ни пациентов. Все выздоровели. Решил начать осмотр сверху, поднялся на третий по широкой лестнице, уткнулся в дверь. Хорошая, крепкая дверь, закрыто. Третий этаж недоступен.

Я наклонился и посмотрел в замочную скважину.

Неожиданно подумал, что никогда в жизни не смотрел в замочную скважину. Кажется, самая обычная штука, в фильмах и книгах герои смотрят в замочные скважины напропалую, а вот в реальности…

Первый раз.

Видно было неплохо, белый коридор, справа окна, слева палаты, плитка на полу выложена ромбами. Ничего необычного, больничное отделение, в котором нет пациентов. На подоконнике белый халат валялся. Я уже почти оторвался от этой скважины, но тут…

Я оторвался от замочной скважины.

Ну и что? Ну, подумаешь, халат белый. Ну, заляпан ржавчиной. И что? Больница ведь. На третьем этаже хирургическое отделение, так что ничего необычного в перепачканном халате. Подумаешь. Надо ещё посмотреть.

Я вдруг понял, что боюсь. Посмотрю — а халата там нет больше. Вот и думай — утащил его кто или причудился мне этот халат, и то и другое плохо.

Всё-таки глянул. Халат продолжал лежать на подоконнике. Халат как халат, нечего себя накручивать.

Спустился на второй.

Тут ничего необычного, коридор точно такой же, как на третьем. Те же ромбы на полу, те же подоконники, двери только открыты. Людей никого.

Запахло мазью Вишневского.

— Странный городок, — сказала Светка. — Больница есть, а больных нет…

Я обернулся.

Светка стояла рядом, подкралась неслышно, мазь выдала. Не спится, значит.

— Лето, — сказал я.

— А что они на нас смотрели так? — Светка понюхала банку с мазью, поморщилась. — Утром? Когда мы уезжали?

— Дикие, — ответил я. — Вот тебе и объяснение. Дикие люди. А потом, они, может, не на нас смотрели, а на птиц. Узнали, что птиц понападало, и приехали посмотреть.

— Птицепад — отдельная песня. — Светка подула на запястье. — Может, тут и рыба передохла?

— Не, не передохла, — возразил я. — Её давно уже выловили и съели. Вот лягушки передохли — это да. А птицы объелись лягушками и уже в свою очередь передохли. Все передохли. Все передохли, а есть охота, между прочим. Интересно, тут больных чем-то кормят? Или они тоже должны передохнуть?

Светка пожала плечами.

— А ты чего бороздишь? — спросила она.

— Так, смотрел.

— Пойдём вниз, там эта… Юлия Владимировна должна вот-вот…

Спустились на первый. Юлии Владимировны не прибыло, тихо и скучно, как может быть скучно только в Трупылёве, только летом. Я вообще не люблю лето, лето — это всегда…

А, ладно.

Мы посидели ещё с полчасика в ожидании Юлии Владимировны, надоело, и я заглянул в кабинет. Медсестра спала за столом в обнимку с телефоном.

— Похоже, Юлия Владимировна откладывается, — сказал я Светке. — Может, до магазина прогуляемся? Прокормим себя сами?

От пенькового техникума под гору спускалась улица им. И. А. Вопленко, по ней мы и двинулись в поисках магазина. Но магазинов не попадалось что-то, сначала ул. Вопленко представляла собой просторную липовую аллею, а как липы кончились, начались небольшие, но очень разные деревянные домики, все крепкие, затейливые и какие-то чуть сказочные. Мы шагали по центру улицы, и я замечал, как шевелятся шторы на окнах — за нами наблюдали. Светка, кажется, чувствовала то же, она то и дело оглядывалась и вздыхала.

— Неприятное место, — повторила Светка в очередной раз. — И день дурацкий.

— Надо было в Знобищево ехать, — сказал я. — Я ошибся, увы.

— Да хоть в Трупылёво. Но папенька как упёрся, — сосна, сосна… И ты туда же… Результат налицо — сам он отдыхает на больничной койке, а мы… Непонятно, что дальше…

— Дальше идёт нам навстречу, — кивнул я.

Вверх по улице с трудом шагала женщина в полицейской форме и с папкой под мышкой. Я подумал, что это и есть Юлия Владимировна, и не ошибся; заметив нас, женщина остановилась и стала улыбаться, дожидаясь, пока мы не приблизимся к ней.

— Здравствуйте, — сказала она. — Меня зовут Юлия Владимировна, я из инспекции по делам несовершеннолетних. А вы, наверное, Светлана и Мар… Марсель?

— Правильно говорить Марцелл, — поправил я. — Это по-древнеримски означает…

— Да никакой он не Марцелл, — тут же вмешалась Светка. — Он Марсель. Самый обычный Марсель. Наша мама любила французскую литературу, особенно писателя Пруста, он ей от бессонницы помогал и от мигрени. Как мигрень — так сразу томик Пруста, как бессонница — так «В сторону Свана». А вы любите Пруста?

Я мигнул ей — перегибаешь, — но Светка уже сорвалась.

— Вижу — вы его горячая поклонница, это читается во взоре!

Лето. Пенька. Влипли. Влипли.

— Я? — Юлия Владимировна удивилась. — Нет, я как-то не очень… То есть в техникуме, конечно…

— Значит, вы любите Кафку, — разбушевалась Светлана. — Все, кто служит на государственной службе, любят Кафку, слышала, что там принято дарить собрания сочинений. И Кафка в лидерах.

— Я не очень… то есть это…

— А тут есть столовая? — наседала Светлана. — А то мы с Марчелло проголодались, а когда я голодная, я всегда чешусь.

Светлана сунула под нос Юлии Владимировне расчёсанное запястье.

— Тут чипок недалеко, — указала ухоженным пальцем Юлия Владимировна. — Там чай можно попить с выпечкой…

— Я люблю выпечку, — сказала Светка. — Особенно пироги. Особенно с зайчатиной. Вы любите с зайчатиной?

Ну, всё, подумал я, Светка окончательно сорвалась, умничать пустилась, а это зря, в её возрасте так мало кто умничает, Юлия Владимировна, глядя на такие безобразия, может много чего подумать. Нет, всё-таки отцу надо серьёзнее подходить к нашему воспитанию, а то мы немного распустились. Потупее надо быть, потупее.

— Я не знаю… — Юлия Владимировна принялась теребить папку. — У нас с зайчатиной нет, наверное…

— Это она шутит, — сказал я. — Она книжек много читает, повыделываться любит. Мы обычные пироги едим, с капустой, с грибами, с луком и яйцом.

— С капустой у нас есть, — с облегчением сказала Юлия Владимировна. — Вы пока чаю попейте, а я вас в больнице подожду. Нам надо кое-что уладить, а я в инспекции по делам несовершеннолетних только послезавтра буду…

— Можно с гусятиной пироги, — нагло перебила Светка. — Или с вязигой. Я с вязигой особенно…

Я подхватил Светку и потащил по улице. Светка смеялась.

— Ты что? — спросил я, когда мы отдалились от Юлии Владимировны на расстояние. — Зачем?!

— А что?! — надулась Светка. — Я на самом деле люблю с вязигой. Помнишь тот ресторанчик в Астрахани? Это вкусно…

— Прекрати умничать! — попросил я. — Ты что, не понимаешь?

— Да понимаю, — Светка вырвала у меня руку. — Все понятно, идём пить чай в чипок. Кстати, что такое чипок?

Я смутно представлял, что такое чипок, но скоро мы ознакомились. Чипок располагался в свеженькой рубленой двухэтажной бане с верандой, над входом висела надпись: «Продукты», внутри кроме продуктов имелись ещё и хозтовары, много резиновых сапог, ковры и пластмассовые вёдра. За прилавком скучал продавец, молодой парень, нам он обрадовался и стал улыбаться, точно мы ему лучшие друзья были. Ну, я тоже улыбнулся, а чего?

Чай пить мы не стали, выбрали две банки йогурта, творожные плюшки и шоколад какой был. Были ещё апельсины, и я взял два килограмма и три пачки сока. Я хотел еще ветчины купить, но Светка сказала, что с этим надо осторожней, продукты лучше покупать в упаковке, и выбрала овсяное печенье. Сгрузили все в корзину, с горкой получилось, я потащил на кассу. Светка протянула карточку продавцу.

— Ага, сейчас.

Парень вытащил из-под прилавка терминал, придвинул Светке. Светка вставила карточку, набрала код.

— Не сработало, — улыбнулся парень. — Попробуйте ещё раз.

Светка снова ввела код. Снова не сработало.

— Вы, наверное, карточку рядом с телефоном хранили, — сказал продавец. — Вот и размагнитилось.

— Не хранила я рядом с телефоном, — огрызнулась Светка.

И попробовала ещё раз. С тем же результатом. А я подумал, что это Светке наказание за воровство у родного отца.

— Достаточно всего одной минуты, чтобы размагнитилось, — сокрушённо сказал продавец. — У меня так всегда бывало.

Светка набрала воздуха, чтобы затеять скандал, но я предупредительно ущипнул её за бок. И расплатился наличными.

На холодильнике в углу магазина с мороженым сидел белый плюшевый мишка, такой, от которого обычно умиляются, — с красным шарфиком, подвеской в виде сердечка и новогодним полосатым колпаком. Мордочка ещё такая слезоточивая, так и хотелось погладить по голове, даже мне захотелось погладить. Я где-то читал, что эти вот мишки зомбируют. А Светка вот уставилась на мишку, точно мишек раньше не видела.

— Это вам, — сказал парень.

— Что?

Он достал с холодильника мишку и протянул Светке.

— Зачем? — не поняла Светка.

— Вы же приезжая, — улыбнулся парень.

— Ну да… — растерялась Светка. — И что?

— У нас тут такой обычай. Надо подарить что-то приезжему — тогда в жизни будет удача. Берите мишку, пожалуйста.

Светка поглядела на меня.

Парень выглядел обычно и вроде бы искренне, я кивнул. Светка взяла мишку.

Конец ознакомительного фрагмента.