Я иду по мокрым травам…

Эдуард Асадов

Сборник «Я иду по мокрым травам…» – признание Э. Асадова в любви к своей стране, ее природе. Подлинная вера в свою страну, а также рассказ о событиях Великой Отечественной, героическим участником которой был автор, захватывают читателя так же, как стихи поэта о любви, ведь четкая система ценностей раскрывается и в этих стихотворениях, а любовь к своей стране всегда привлекательна. В сборник входят стихотворения о войне, о России, о Родине, событиях, происходивших в годы перестройки, а также о природе и животных.

Рассказ о войне

Солдат

Меж стиснутых пальцев желтела солома,

Поодаль валялся пустой автомат,

Лежал на задворках отцовского дома

Осколком гранаты убитый солдат.

Бойцы говорили, не то совпаденье,

Не то человеку уж так повезло,

Что ранней зарей в полосе наступленья

Увидел гвардеец родное село.

Чье сердце не дрогнет при виде знакомой

До боли, до спазмы родной стороны!

И тяжесть становится вдруг невесомой,

И разом спадает усталость войны!

Что значили парню теперь километры?!

Ждала его встреча с семьей на войне,

В лицо ему дули родимые ветры,

И, кажется, сил прибавлялось вдвойне!

Но нет, не сбылось… Громыхнула граната…

Капризен солдатской судьбы произвол:

Две тысячи верст прошагал он до хаты,

А двадцать шагов — не сумел… не дошел…

Меж стиснутых пальцев солома желтела,

Поодаль валялся пустой автомат…

Недвижно навеки уснувшее тело,

Но все еще грозен убитый солдат!

И чудилось: должен в далеком Берлине

Солдат побывать, и, как прежде в бою,

Он будет сражаться, бессмертный отныне,

Бок о бок с друзьями шагая в строю.

За мысли такие бойцов не судите,

Пускай он в Берлин и ногой не ступил,

Но в списках победных его помяните —

Солдат эту почесть в боях заслужил!

Помните!

День Победы. И в огнях салюта

Будто гром: — Запомните навек,

Что в сраженьях каждую минуту,

Да, буквально каждую минуту

Погибало десять человек!

Как понять и как осмыслить это:

Десять крепких, бодрых, молодых,

Полных веры, радости и света

И живых, отчаянно живых!

У любого где-то дом иль хата,

Где-то сад, река, знакомый смех,

Мать, жена… А если неженатый,

То девчонка — лучшая из всех.

На восьми фронтах моей отчизны

Уносил войны водоворот

Каждую минуту десять жизней,

Значит, каждый час уже шестьсот!..

И вот так четыре горьких года,

День за днем — невероятный счет!

Ради нашей чести и свободы

Все сумел и одолел народ.

Мир пришел как дождь, как чудеса,

Яркой синью душу опаля…

В вешний вечер, в птичьи голоса,

Облаков вздымая паруса,

Как корабль плывет моя Земля.

И сейчас мне обратиться хочется

К каждому, кто молод и горяч,

Кто б ты ни был: летчик или врач,

Педагог, студент или сверловщица…

Да, прекрасно думать о судьбе

Очень яркой, честной и красивой.

Но всегда ли мы к самим себе

Подлинно строги и справедливы?

Ведь, кружась меж планов и идей,

Мы нередко, честно говоря,

Тратим время попросту зазря

На десятки всяких мелочей.

На тряпье, на пустенькие книжки,

На раздоры, где не прав никто,

На танцульки, выпивки, страстишки,

Господи, да мало ли на что!

И неплохо б каждому из нас,

А ведь есть душа, наверно, в каждом,

Вспомнить вдруг о чем-то очень важном,

Самом нужном, может быть, сейчас.

И, сметя все мелкое, пустое,

Скинув скуку, черствость или лень,

Вспомнить вдруг о том, какой ценою

Куплен был наш каждый мирный день!

И, судьбу замешивая круто,

Чтоб любить, сражаться и мечтать,

Чем была оплачена минута,

Каждая-прекаждая минута,

Смеем ли мы это забывать?!

И, шагая за высокой новью,

Помните о том, что всякий час

Вечно смотрят с верой и любовью

Вслед вам те, кто жил во имя вас!

Могила Неизвестного солдата

Могила Неизвестного солдата!

О, сколько их от Волги до Карпат!

В дыму сражений вырытых когда-то

Саперными лопатами солдат.

Зеленый горький холмик у дороги,

В котором навсегда погребены

Мечты, надежды, думы и тревоги

Безвестного защитника страны.

Кто был в боях и знает край передний,

Кто на войне товарища терял,

Тот боль и ярость полностью познал,

Когда копал «окоп» ему последний.

За маршем — марш, за боем — новый бой!

Когда же было строить обелиски?!

Доска да карандашные огрызки,

Ведь вот и все, что было под рукой!

Последний «послужной листок» солдата:

«Иван Фомин», и больше ничего.

А чуть пониже две коротких даты

Рождения и гибели его.

Но две недели ливневых дождей,

И остается только темно-серый

Кусок промокшей, вздувшейся фанеры,

И никакой фамилии на ней.

За сотни верст сражаются ребята.

А здесь, от речки в двадцати шагах,

Зеленый холмик в полевых цветах —

Могила Неизвестного солдата…

Но Родина не забывает павшего!

Как мать не забывает никогда

Ни павшего, ни без вести пропавшего,

Того, кто жив для матери всегда!

Да, мужеству забвенья не бывает.

Вот почему погибшего в бою

Старшины на поверке выкликают

Как воина, стоящего в строю!

И потому в знак памяти сердечной

По всей стране от Волги до Карпат

В живых цветах и день и ночь горят

Лучи родной звезды пятиконечной.

Лучи летят торжественно и свято,

Чтоб встретиться в пожатии немом,

Над прахом Неизвестного солдата,

Что спит в земле перед седым Кремлем!

И от лучей багровое, как знамя,

Весенним днем фанфарами звеня,

Как символ славы возгорелось пламя —

Святое пламя Вечного огня!

Письмо с фронта

Мама! Тебе эти строки пишу я,

Тебе посылаю сыновний привет,

Тебя вспоминаю, такую родную,

Такую хорошую, слов даже нет!

Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,

Немного лентяя и вечно не в срок

Бегущего утром с портфелем под мышкой,

Свистя беззаботно, на первый урок.

Грустила ты, если мне физик, бывало,

Суровою двойкой дневник украшал,

Гордилась, когда я под сводами зала

Стихи свои с жаром ребятам читал.

Мы были беспечными, глупыми были,

Мы все, что имели, не очень ценили,

А поняли, может, лишь тут, на войне:

Приятели, книжки, московские споры —

Все — сказка, все в дымке, как снежные горы…

Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!

Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,

Застыли орудья, как стадо слонов;

И где-то по-мирному в гуще лесов,

Как в детстве, мне слышится голос кукушки…

За жизнь, за тебя, за родные края

Иду я навстречу свинцовому ветру.

И пусть между нами сейчас километры —

Ты здесь, ты со мною, родная моя!

В холодной ночи, под неласковым небом,

Склонившись, мне тихую песню поешь

И вместе со мною к далеким победам

Солдатской дорогой незримо идешь.

И чем бы в пути мне война ни грозила,

Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!

Я знаю, что ты меня благословила,

И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!

1943 г.

На исходный рубеж

— Позволь-ка прикурить, земляк!

Склонились… Огонек мелькает…

— Да легче ты. Кури в кулак.

Опять патруль ночной летает.

С утра был дождик проливной,

Но к ночи небо чистым стало,

И в щелях, залитых водой,

Луна, качаясь, задрожала…

Шли по обочине гуськом,

Еще вчера был путь хороший,

А нынче мокрый чернозем

Лип к сапогам пудовой ношей.

Стряхни его — ступи ногой,

И снова то же повторится.

А утром с ходу прямо в бой…

— Эй, спать, товарищ, не годится!

Пехотный батальон шагал

Туда, где лопались ракеты,

Где высился Турецкий вал,

Еще не тронутый рассветом.

Все шли и думали. О чем?

О том ли, что трудна дорога?

О доме, близких иль о том,

Что хорошо б поспать немного?

Не спят уж третью ночь подряд,

Счет потеряли километрам,

А звезды ласково горят,

И тянет мягким южным ветром…

Конец дороге. Перекоп!

Но сон упрямо клеит веки…

Видать, привычка в человеке:

Ночлег бойцу — любой окоп.

Посмотришь — оторопь возьмет.

Повсюду: лежа, сидя, стоя,

В траншеях, в ровиках — народ

Спит, спит всего за час до боя!

Все будет: грохот, лязг и вой…

Пока ж солдатам крепко спится.

Глядят луна да часовой

На сном разглаженные лица.

1944

Вернулся

Другу Борису

Сгоревшие хаты, пустые сады,

Несжатые полосы хлеба.

Глазницы воронок зрачками воды

Уставились в мутное небо.

В разбитой часовенке ветер гудит,

Пройдя амбразуры и ниши,

И с хрустом губами листы шевелит

В изжеванной временем крыше.

Все рыжий огонь пролизал, истребил,

И вид пепелища ужасен.

Лишь дождь перевязкой воды исцелил

Осколком пораненный ясень.

К нему прислонился промокший солдат.

Вокруг ни плетня, ни строенья…

Не выскажешь словом, как тяжек возврат

К останкам родного селенья!

Нет сил, чтоб спокойно на это смотреть.

Такое любого расстроит.

Солдат же вернулся сюда не жалеть, —

Пришел он, чтоб заново строить!

1946

Прислали к нам девушку в полк медсестрой

Прислали к нам девушку в полк медсестрой.

Она в телогрейке ходила.

Отменно была некрасива собой,

С бойцами махорку курила.

Со смертью в те дни мы встречались не раз

В походах, в боях, на привале,

Но смеха девичьего, девичьих глаз

Солдаты давно не встречали.

Увы, красоте тут вовек не расцвесть!

На том мы, вздыхая, сходились.

Но выбора нету, а девушка есть,

И все в нее дружно влюбились.

Теперь вам, девчата, пожалуй, вовек

Такое не сможет присниться,

Чтоб разом влюбилось семьсот человек

В одну полковую сестрицу!

От старших чинов до любого бойца

Все как-то подтянутей стали,

Небритого больше не встретишь лица,

Блестят ордена и медали.

Дарили ей фото, поили чайком,

Понравиться каждый старался.

Шли слухи, что даже начштаба тайком

В стихах перед ней изливался.

Полковник и тот забывал про года,

Болтая с сестрицею нашей.

А ей, без сомнения, мнилось тогда,

Что всех она девушек краше.

Ее посещенье казалось бойцам

Звездою, сверкнувшей в землянке.

И шла медсестра по солдатским сердцам

С уверенно-гордой осанкой.

Но вот и Победа!.. Колес перестук…

И всюду, как самых достойных,

Встречали нас нежные взгляды подруг,

Веселых, красивых и стройных.

И радужный образ сестры полковой

Стал сразу бледнеть, расплываться.

Сурова, груба, некрасива собой…

Ну где ей с иными тягаться!

Ну где ей тягаться!.. А все-таки с ней

Мы стыли в промозглой траншее,

Мы с нею не раз хоронили друзей,

Шагали под пулями с нею.

Бойцы возвращались к подругам своим.

Ужель их за то осудить?

Влюбленность порой исчезает как дым,

Но дружбу нельзя позабыть!

Солдат ожидали невесты и жены.

Встречая на каждом вокзале,

Они со слезами бежали к вагонам

И милых своих обнимали.

Шумел у вагонов народ до утра —

Улыбки, букеты, косынки…

И в час расставанья смеялась сестра,

Старательно пряча слезинки.

А дома не раз еще вспомнит боец

О девушке в ватнике сером,

Что крепко держала семь сотен сердец

В своем кулачке загорелом!

1947

Трус

Страх за плечи схватил руками:

— Стой! На гибель идешь, ложись!

Впереди визг шрапнели, пламя…

Здесь окопчик — спасенье, жизнь.

Взвод в атаку поднялся с маху.

Нет, не дрогнул пехотный взвод.

Каждый липкие руки страха

Отстранил и шагнул вперед.

Трус пригнулся, дрожа всем телом,

Зашептал про жену, про дом…

Щеки стали простынно-белы,

Сапоги налились свинцом.

Взвод уж бился в чужих траншеях,

Враг не выдержал, враг бежал!

Трус, от ужаса костенея,

Вжался в глину и не дышал.

… Ночь подкралась бочком к пехоте,

В сон тяжелый свалила тьма,

И луна в золоченой кофте

Чинно села на край холма.

Мрак, редея, уходит прочь.

Скоро бой. Взвод с привала снялся.

Трус уже ничего не боялся, —

Был расстрелян он в эту ночь!

1948

Морская пехота

Пехота смертельно устала

Под Мгой оборону держать.

В окопах людей не хватало,

Двух рот от полка не собрать.

Двадцатые сутки подряд

От взрывов кипело болото.

Смертельно устала пехота,

Но помощи ждал Ленинград.

И в топи, на выступе суши,

Мы яростно бились с врагом.

Отсюда ракетным дождем

Без промаха били «катюши».

Да, было нам трудно, но вскоре

Ударил могучий прибой,

И на берег хлынуло море

Тяжелой, гудящей волной.

Штыки, бескозырки, бушлаты,

На выручку друга, вперед!

Держитесь, держитесь, ребята!

Морская пехота идет!

Врагу мы повытрясли душу,

А в полдень под тенью берез

Сидели наводчик «катюши»

И русый плечистый матрос.

Костер сухостоем хрустел.

Шипел котелок, закипая.

Матрос, автомат прочищая,

Задумчиво, тихо свистел…

Недолог солдатский привал,

Но мы подружиться успели,

Курили, смеялись и пели,

Потом он, прощаясь, сказал:

— Пора мне, братишка, к своим,

В бою я, сам знаешь, не трушу.

Ты славно наводишь «катюшу»,

И город мы свой отстоим.

Дай лишнюю пачку патронов.

Ну, руку, дружище! Прощай.

Запомни: Степан Филимонов.

Жив будешь, в Кронштадт приезжай.

А коли со мною что будет,

То вскоре на кромку огня

Другой Филимонов прибудет —

Сын Колька растет у меня.

Окончилась встреча на этом.

Военная служба не ждет.

На новый участок с рассветом

Морская пехота идет.

Погиб Филимонов под Брестом,

О том я недавно узнал.

Но сын его вырос и встал

В строю на свободное место.

Вот мимо дворов, мимо кленов

Чеканно шагает отряд.

Идет Николай Филимонов

Среди загорелых ребят.

С обочин и слева и справа

Им радостно машет народ:

Идет наша русская слава —

Морская пехота идет!

1949

Баллада о граните

Грохнул взрыв — качнулись небеса,

Над карьером пыль взметнулась тучей.

Вздрогнули окрестные леса,

Эхо с гулом понеслось под кручи.

Выпрыгнув из щели без труда,

Подрывник встряхнулся деловито,

Взял осколок красного гранита

И сказал: — А камень хоть куда!

Из него дворец сложить не стыдно. —

Помолчал, цигарку закрутил,

Не спеша, со вкусом раскурил

И сказал товарищу солидно:

— Динамит иль, скажем, аммонал.

Я их норов досконально знаю

И не первый год уже взрываю,

Нынче вот в трехсотый раз взрывал!

А когда дойду до пятисот,

Не иначе стану бригадиром. —

Он не знал, что мир простился с миром,

Что война над Родиной встает.

И что через месяц средь болот

Сам он по приказу командира

Подорвет впервые вражий дот.

Так и было: рушились дома,

Шли враги в дыму, сквозь грохот стали.

Крепко, насмерть русские стояли,

Грудь на грудь сходились свет и тьма!

А пока земля в огне дымит,

Всюду шарит враг рукой нечистой.

Даже там, в Карелии лесистой,

Из-под снега извлекли фашисты

Красный с черной жилкою гранит.

И чванливый оберест приказал,

Жадным взглядом весь карьер окинув:

— Пусть стоит на площади Берлина

Из гранита грозный пьедестал.

В день, когда мы разгромим Советы

И пожар взметнется над Москвой,

Мы воздвигнем памятник Победы,

Свастику поднявший над собой.

Перед ним века и поколенья

Лягут, распростертые, в пыли.

Это будет символ устрашенья,

Символ покорения земли!

Только вышло все наоборот.

День настал — и пробил час расплаты:

В сорок пятом русские солдаты

У рейхстага кончили поход…

В глубине двора сапер гвардейский

Каменную груду увидал.

Поднял камень и к груди прижал:

— Братцы, это ж наш гранит, карельский.

Сам я этот камень добывал!

… Новый дом поднялся над Москвою,

Стеклами сверкая на рассвете.

Во дворе играют шумно дети,

Рядом липы шелестят листвою.

Дом построен мирными руками,

Зданию нарядный придал вид

Красный, с темной жилкою гранит,

Что из плена вызволен бойцами.

Друг, москвич! Воскресным днем с рассветом

Улицею Горького пройдись.

Перед домом тем остановись:

Вот гранит, объехавший полсвета,

Над гранитом дом взметнулся ввысь…

Номер девять, возле Моссовета!

1950

Моему сыну

Я на ладонь положил без усилия

Туго спеленатый теплый пакет.

Отчество есть у него и фамилия,

Только вот имени все еще нет.

Имя найдем. Тут не в этом вопрос.

Главное то, что мальчишка родился!

Угол пакета слегка приоткрылся,

Видно лишь соску да пуговку-нос…

В сад заползают вечерние тени.

Спит и не знает недельный малец,

Что у кроватки сидят в восхищенье

Гордо застывшие мать и отец.

Раньше смеялся я, встретив родителей,

Слишком пристрастных к младенцам своим.

Я говорил им: «Вы просто вредители,

Главное — выдержка, строгость, режим!»

Так поучал я. Но вот, наконец,

В комнате нашей заплакал малец.

Где наша выдержка? Разве ж мы строги?

Вместо покоя — сплошные тревоги:

То наша люстра нам кажется яркой,

То сыну холодно, то сыну жарко,

То он покашлял, а то он вздохнул,

То он поморщился, то он чихнул…

Впрочем, я краски сгустил преднамеренно.

Страхи исчезнут, мы в этом уверены.

Пусть холостяк надо мной посмеется,

Станет родителем — смех оборвется.

Спит мой мальчишка на даче под соснами,

Стиснув пустышку беззубыми деснами.

Мир перед ним расстелился дорогами

С радостью, горем, покоем, тревогами…

Вырастет он и узнает, как я

Жил, чтоб дороги те стали прямее.

Я защищал их, и вражья броня

Гнулась, как жесть, перед правдой моею!

Шел я недаром дорогой побед.

Вновь утро мира горит над страною.

Но за победу, за солнечный свет

Я заплатил дорогою ценою.

В гуле боев, много весен назад,

Шел я и видел деревни и реки,

Видел друзей. Но ударил снаряд —

И темнота обступила навеки…

— Доктор, да сделайте ж вы что-нибудь!

Слышите, доктор! Я крепок, я молод. —

Доктор бессилен. Слова его — холод:

— Рад бы, товарищ, да глаз не вернуть.

— Доктор, оставьте прогнозы и книжки!

Жаль, вас сегодня поблизости нет.

Ведь через десять полуночных лет

Из-под ресниц засияв, у сынишки

Снова глаза мои смотрят на свет.

Раньше в них было кипение боя,

В них отражались пожаров огни.

Нынче глаза эти видят иное,

Стали спокойней и мягче они,

Чистой ребячьей умыты слезою.

Ты береги их, мой маленький сын!

Их я не прятал от правды суровой,

Я их не жмурил в атаке стрелковой,

Встретясь со смертью один на один.

Ими я видел и сирот, и вдов,

Ими смотрел на гвардейское знамя,

Ими я видел бегущих врагов,

Видел победы далекое пламя.

С ними шагал я уверенно к цели,

С ними страну расчищал от руин.

Эти глаза для Отчизны горели!

Ты береги их, мой маленький сын!

Тени в саду все длиннее ложатся…

Где-то пропел паровозный гудок…

Ветер, устав по дорогам слоняться,

Чуть покружил и улегся у ног…

Спит мой мальчишка на даче под соснами,

Стиснув пустышку беззубыми деснами.

Мир перед ним расстелился дорогами

С радостью, горем, покоем, тревогами…

Нет! Не пойдет он тропинкой кривою.

Счастье себе он добудет иное:

Выкует счастье, как в горне кузнец.

Верю я в счастье его золотое.

Верю всем сердцем! На то я — отец.

1954

Шли солдаты

Вдоль села, держа равненье,

Мимо школы, мимо хат,

Шел с военного ученья

По дороге взвод солдат.

Солнце каски золотило,

Пламенел колхозный сад.

Свой шуршащий листопад

Осень под ноги стелила.

До казарм неблизок путь,

Шли, мечтая о привале,

Только песню не бросали —

С песней шире дышит грудь.

Возле рощи над рекою

Лейтенант фуражку снял,

Пот со лба смахнул рукою

И скомандовал: — Привал!

Ветер, травы шевеля,

Обдавал речной прохладой.

За рекой мычало стадо,

А кругом поля, поля…

От села дымком тянуло,

Рожь косынками цвела.

Песня крыльями взмахнула

И над рощей поплыла.

Снял планшетку лейтенант,

Подошел к воде умыться.

— Разрешите обратиться, —

Козырнул ему сержант.

— Там девчата говорят,

Что рабочих рук нехватка.

Нам помочь бы для порядка,

Кто желает из солдат?

Взводный молвил: — Одобряю.

Только время нас не ждет.

Но коль просит целый взвод,

В счет привала — разрешаю.

Рожь качалась впереди

И приветливо шепталась:

— Ну, гвардейцы, прочь усталость,

Кто желает, выходи!

Не жалели рук ребята.

Как грибы, скирды росли.

Восхищенные девчата

Надивиться не могли.

После крепко руки жали,

Угощали молоком,

Шумно с песней всем селом

До плотины провожали.

Солнце село в отдаленье,

На воде дрожал закат.

Шел с военного ученья

По дороге взвод солдат.

1954

Стихи о солдатской шутке

Из чьих-то уст взлетела над кострами,

На миг повисла пауза… И эхо

Метнулось в лес широкими кругами

Солдатского раскатистого смеха.

Ой, шутка, шутка — выдумка народа!

Порой горька, порой солоновата,

Ты облегчала тяготы похода,

Гнала тоску окопного солдата.

Случись привал, свободная минутка

В степи, в лесу на пнях бритоголовых,

Как тотчас в круг уже выходит шутка,

Светлеют лица воинов суровых.

Повсюду с нами в стужу и метели,

В жару и грязь по придорожным вехам

Шагала ты в пилотке и шинели

И с вещмешком, набитым громким смехом.

Звучал приказ. Снаряды землю рыли.

Вперед, гвардейцы! Страха мы не знаем.

Что скромничать — мы так фашистов били,

Что им и смерть порой казалась раем…

Все позади: вернулись эшелоны,

Страна опять живет по мирным планам.

Мы из винтовок вынули патроны,

Но выпускать из рук оружье рано.

Взвод на ученье. Грозен шаг у взвода.

А в перекур веселье бьет каскадом.

Ой, шутка, шутка — выдумка народа!

Ты снова здесь, ты снова с нами рядом.

Кто нерадив, кто трудности боится,

Ребята дружно высмеять готовы.

И вот сидит он хмурый и пунцовый

И рад бы хоть сквозь землю провалиться…

И в мирный час, как в час войны когда-то,

Солдат наш свято долг свой исполняет.

Что б ни стряслось — солдат не унывает,

И всюду шутка — спутница солдата.

В кругу друзей, свернувши самокрутку,

Стоит солдат и весело смеется.

Но грянь война — враг горько ошибется:

В бою солдат наш гневен не на шутку!

1955

Новобранцы

Тяжелые ранцы,

Усталые ноги.

Идут новобранцы

По пыльной дороге.

Ремни сыромятные

Врезались в плечи.

Горячее солнце

Да ветер навстречу.

Седьмая верста,

И восьмая верста.

Ни хаты, ни тени,

Дорога пуста.

Броски, перебежки,

Весь день в напряженье.

Упасть бы в траву

И лежать без движенья.

Нет сил сапога

Оторвать от земли.

Броски, перебежки,

«Коротким, коли!»

О милой забудешь,

Шутить перестанешь.

Сдается, что так

Ты недолго протянешь.

Проходит неделя,

Проходит другая,

Ребята бодрее

И тверже шагают.

И кажется, ветер

Гудит веселее

И пот утирает

Ладонью своею.

Ремни уж не режут

Плеча, как бывало.

Все чаще, все звонче

Поет запевала.

Светлее улыбки,

Уверенней взгляд,

И письма к любимой

Все чаще летят.

От выкладки полной

Не горбятся спины.

Былых новобранцев

Уж нет и в помине.

Широкая песня

Да крепкие ноги.

Шагают солдаты

Вперед по дороге!

1955

Рассказ о войне

В блиндаже, на соломе свернувшись,

Я нередко мечтал в тишине,

Как, в родную столицу вернувшись,

Поведу я рассказ о войне.

Развалюсь на широком диване,

Ароматный «Казбек» закурю

И все то, что обдумал заране,

Слово в слово родным повторю.

Расскажу им про белые ночи,

Не про те, что полны вдохновенья,

А про те, что минуты короче,

Если утром идти в наступленье.

Ночи белые чуду подобны!

Но бойцы тех ночей не любили:

В эти ночи особенно злобно

Нас на Волховском фронте бомбили.

Вспомню стужу и Малую Влою,

Где к рукам прилипали винтовки,

Где дружок мой, рискнув головою,

Бросил немцам в окопы листовки.

Не сработал «моральный заряд»,

Немцы, видно, листков не читали.

Девять раз мы в атаку вставали,

Девять раз отползали назад.

Только взяли мы Малую Влою,

Взяли кровью, упорством, штыками,

Взяли вместе с германской мукою,

Складом мин и «трофейными» вшами.

Расскажу, как убит был в сраженье

Мой дружок возле Волхов-реки,

Как неделю я был в окруженье

И в ладонь шелушил колоски.

Я настолько был полон войною,

Что, казалось, вернись я живым,

Я, пожалуй, и рта не закрою —

И своим расскажу, и чужим.

Переправы, походы, метели…

Разве вправе о них я забыть?!

Если даже крючки на шинели —

Дай язык им — начнут говорить!

Так я думал в холодной землянке,

Рукавом протирая прицел,

На разбитом глухом полустанке,

Что на подступах к городу Л.

Только вышло, что мы опоздали.

И пока мы шагали вперед,

Про войну, про суровый поход

Здесь немало уже рассказали.

Даже то, как мы бились за Влою,

Описали в стихах и романе

Те, кто, может быть, был под Уфою

Или дома сидел на диване.

Только нам ли, друзья, обижаться,

Если первыми тут не успели?

Все же нам доводилось сражаться,

Все же наши походы воспели!

Значит, мы не в убытке в итоге,

И спасибо за добрые книжки.

Еще долго любому мальчишке

Будут грезиться наши дороги…

А рассказы? И мы не отстанем,

И расскажем, и песню затянем.

А к тому же нашивки и раны —

Это тоже стихи и романы!

Снова песни звенят по стране.

Рожь встает, блиндажи закрывая.

Это тоже рассказ о войне,

Наше счастье и слава живая!

1955

Я поэт сугубо молодежный

Друзья мои! Понять совсем не сложно,

Зачем я больше лирику пишу,

Затем, что быть сухим мне просто тошно,

А я — поэт сугубо молодежный,

И вы об этом помните. Прошу!

Я рассказал бы, как цеха дымятся,

Познал бы все, увидел, превзошел,

Когда б в свои мальчишеских семнадцать

Я на войну с винтовкой не ушел.

Да, вышло так, что юность трудовая

В судьбу мою не вписана была.

Она была другая — боевая,

Она в аду горела, не сгорая,

И победила. Даром не прошла!

Я всей судьбою с комсомолом слился,

Когда учился и когда мечтал.

Я им почти что даже не гордился,

Я просто им, как воздухом, дышал!

Я взял шинель. Я понимал в те годы,

Что комсомол, испытанный в огне,

Хоть до зарезу нужен на заводе,

Но все же трижды нужен на войне.

Над лесом орудийные зарницы,

А до атаки — несколько часов.

Гудит метель на сорок голосов,

Видать, и ей в такую ночь не спится.

А мой напарник приподнимет бровь

И скажет вдруг: — Не посчитай за службу,

Давай, комсорг, прочти-ка нам про дружбу! —

И улыбнется: — Ну и про любовь…

И я под вздохи тяжкие орудий,

Сквозь треск печурки и табачный дым

Читал стихи моим пристрастным судьям

И самым первым критикам моим.

К чему хитрить, что все в них было зрело,

И крепок слог, и рифма хороша.

Но если в них хоть что-нибудь да пело,

Так то моя мальчишечья душа.

Давно с шинелей спороты погоны

И напрочь перечеркнута война.

Давно в чехлах походные знамена,

И мир давно, и труд, и тишина.

Цветет сирень, в зенит летят ракеты,

Гудит земля от зерен налитых.

Но многих нету, очень многих нету

Моих друзей, товарищей моих…

Горячие ребята, добровольцы,

Мечтатели, безусые юнцы,

Не ведавшие страха комсомольцы,

Не знавшие уныния бойцы!

Могилы хлопцев вдалеке от близких,

В полях, лесах и в скверах городов,

Фанерные дощечки, обелиски

И просто — без дощечек и цветов.

Но смерти нет и никогда не будет!

И если ухо приложить к любой —

Почудится далекий гул орудий

И отголосок песни фронтовой.

И я их слышу, слышу! И едва ли

В душе моей затихнет этот гром.

Мне свято все, о чем они мечтали,

За что дрались и думали о чём.

Всего не скажешь — тут и жизни мало.

Есть тьма имен и множество томов.

Конец ознакомительного фрагмента.