История искателей сокровищ

Эдит Несбит

Эдит Несбит (1858–1924) – знаменитая британская писательница, прозаик и поэт, автор множества романов; некоторые из них были экранизированы. Представляем одну из самых популярных её книг, которая открывает трилогию романов о приключениях детей из семейства Бэстейблов. После смерти жены глава дома долго болел и в результате оказался на грани разорения. Но его шестеро детей не унывают и решают во что бы то ни стало поправить финансовое положение семьи. Перебрав несколько превосходных планов привлечения денежных средств, ребята решают остановиться на поиске сокровищ. Ведь это самый беспроигрышный вариант быстро раздобыть так необходимые им деньги. Читайте добрую, трогательную и забавную историю о семействе Бэстейблов. Эта история завоевала сердца детей во всем мире.

Глава четвертая. Доброй охоты

После того как мы получили четыре шиллинга, выкапывая сокровища, нам по чести полагалось бы испробовать идею Дикки и ответить на объявление о леди и джентльменах, которые зарабатывают в свободное время по два фунта в неделю. Только сперва нам захотелось купить несколько очень нужных вещей. Доре нужны были новые ножницы, и она сказала, что потратит на них свои восемь пенсов. Но Элис возразила:

— Их должен купить Освальд, потому что это он сломал кончики ножниц, выковыривая шарик из медного наперстка.

Так все и было, хотя я почти забыл о сломанных ножницах. Но, с другой стороны, шарик в наперсток сунул Эйч-Оу.

Поэтому я сказал:

— Эйч-Оу виноват не меньше меня, почему бы ему не потратиться?

Не то чтобы Освальду так сильно не хотелось платить за паршивые ножницы, но он терпеть не может несправедливости.

— Эйч-Оу еще маленький, — заметил Дикки, а Эйч-Оу, конечно, возразил, что он вовсе не маленький, и дело чуть не дошло до ссоры.

Но Освальд знает, когда проявить великодушие, поэтому предложил:

— Давайте, я внесу шесть пенсов, а остальное пусть заплатит Эйч-Оу, это научит его аккуратности.

Эйч-Оу согласился: он не такой уж плохой мальчуган… Но после я узнал, что за него заплатила Элис.

Еще нам понадобились новые краски, а Ноэлю — карандаш и блокнот за полпенни, чтобы писать стихи. К тому же очень трудно удержаться от покупки яблок. В общем, мы истратили почти все деньги и решили ответить на объявление чуть позже.

— Надеюсь только, что там не наймут всех нужных леди и джентльменов, прежде чем мы раздобудем деньги на образцы и инструкции, — сказала Элис.

Я и сам опасался упустить такой прекрасный шанс, но мы каждый день просматривали газету, а объявление продолжали публиковать, поэтому мы решили не волноваться.

Когда все деньги кончились, кроме моих полпенни, двух пенсов Ноэля, трех пенсов Дикки и нескольких пенсов, сэкономленных девочками, мы устроили еще один совет.

Дора пришивала пуговицы к воскресной одежде Эйч-Оу. На свои деньги он купил ножик и срезал все пуговицы со своих лучших вещей. Вы просто не представляете, сколько пуговиц на одном только костюме! А Дора их пересчитала, и оказалось, что их двадцать четыре, в том числе маленькие не расстёгивающиеся на рукавах.

Элис пыталась научить Пинчера просить милостыню, но у него слишком много здравого смысла и он знает, когда у тебя в руке ничего нет.

Остальные пекли в камине картошку. Мы специально развели камин, хотя было довольно тепло. Печеная картошка очень вкусная, если срезать обгоревшие куски, но сначала ее нужно помыть, иначе весь перепачкаешься.

— Ну, и что мы можем предпринять? — спросил Дикки. — Вы все любите говорить: «Давайте что-нибудь предпримем», но никогда не говорите, что именно.

— Сейчас у нас нет денег, чтобы откликнуться на объявление. Может, попробуем кого-нибудь спасти? — предложил Освальд.

Он с самого начала это предлагал, но не настаивал, хотя в семье он все равно что главный (если не считать отца). Освальд знает, что это дурной тон — заставлять людей тебя слушаться, когда они того не хотят.

— А какой план был у Ноэля? — спросила Элис.

— Принцесса или сборник стихов, — сонно ответил Ноэль. Он лежал на спине на диване, болтая ногами. — Только я сам подыщу себе принцессу. Но я позволю тебе на нее взглянуть, когда мы поженимся.

— А у тебя хватит стихов для сборника? — поинтересовался Дикки.

И правильно сделал, что поинтересовался, потому что когда Ноэль проверил, оказалось, что у него только семь стихотворений, которые мы смогли разобрать, в том числе «Крушение „Малабара“» и стих, написанный после того, как Элиза сводила нас на воскресную проповедь. В церкви все плакали, и отец сказал, что все дело в красноречии проповедника. Поэтому Ноэль написал:

— О красноречие, что ты?

Или кто ты?

Рыдали из-за тебя все мы,

Глаза наши были красны,

А сердца чисты,

И папа сказал —

Это все ты.

Но Ноэль признался Элис, что первые две строчки он списал у мальчика в школе — тот собирался на досуге сочинить книгу. Еще у Ноэля нашлось стихотворение «Строки на смерть отравленного таракана»:

— О, таракан, оплачу я тебя!

Лежишь ты, бедный, на спине.

Гляжу я на тебя, скорбя,

О длинноногий, как печально мне!

Я так хочу, чтоб снова ползал ты по свету,

Хоть все твердят, что в этом смысла нету.

Отрава для тараканов была что надо, они дохли сотнями, но Ноэль написал стихи только для одного. Он сказал, что у него нет времени, чтобы писать для всех. Но самое худшее — он не знал, которому из отравленных тараканов посвятил свое стихотворение, поэтому Элис не смогла похоронить нужного и возложить строки на его могилу, хотя ей очень хотелось.

Что ж, было совершенно ясно, что поэзии Ноэля на сборник не хватит.

— Можно подождать год-другой, — сказал он. — Когда-нибудь я обязательно напишу еще. Сегодня утром я как раз думал про муху, которая узнала, что сгущенка липкая.

— Но деньги нам нужны сейчас, а не через год-другой, — возразил Дикки. — И все-таки продолжай писать. Сборник когда-нибудь да выйдет.

— Стихи публикуют и в газетах, — сказала Элис. — Лежать, Пинчер! Ты никогда не станешь умной собакой, не стоит даже пытаться тебя дрессировать.

— А газеты платят за стихи? — задумчиво спросил Дикки: он часто думает о важных вещах, даже если они скучноваты.

— Не знаю. Но вряд ли кто-нибудь позволил бы публиковать свои стихи бесплатно, — сказала Дора.

Ноэль заявил, что не будет возражать, если ему не заплатят, лишь бы увидеть свои стихи в газете и свое имя под ними.

— Во всяком случае, можно попытаться, — сказал Освальд. Он всегда готов по справедливости оценить чужие идеи.

Итак, мы переписали «Крушение „Малабара“» и остальные шесть стихотворений в альбом для рисования — это сделала Дора, у нее самый лучший почерк, а Освальд нарисовал картинку, как «Малабар» идет ко дну со всем своим экипажем. Это была шхуна с полным парусным вооружением, и все канаты и паруса были нарисованы правильно, потому что мой двоюродный брат служит во флоте и рассказал, как они должны выглядеть.

Мы долго думали, не послать ли стихи по почте, приложив к ним письмо. Дора считала, что так будет лучше всего. Но Ноэль сказал, что не выдержит, если не узнает сразу, примут его стихи или нет, поэтому решил отвезти их сам.

Я отправился с Ноэлем, потому что я старший, а он еще недостаточно взрослый, чтобы ехать в Лондон в одиночку. Дикки сказал:

— Поэзия — это чушь. Я рад, что не мне придется валять там дурака.

На самом деле ему просто не хватило денег, чтобы отправиться с нами. Эйч-Оу тоже не мог поехать, но пришел на станцию, чтобы нас проводить, и, когда поезд тронулся, помахал фуражкой и крикнул:

— Доброй охоты!

В углу купе сидела дама в очках и писала карандашом на длинных полосках бумаги, на которых было что-то напечатано.

— Что сказал тот мальчик? — спросила она.

— «Доброй охоты», — ответил Освальд. — Это из «Маугли».

— Приятно слышать, — сказала дама. — Я очень рада познакомиться с людьми, которые читали «Маугли». И куда вы направляетесь — в зоологический сад, чтобы посмотреть на Багиру?

Мы тоже рады были встретить человека, который читал «Маугли».

— Мы собираемся восстановить пошатнувшееся состояние дома Бэстейблов, — объяснил Освальд. — Мы много чего напридумывали и решили испробовать все средства. Средство Ноэля — это поэзия. Ведь великим поэтам платят?

Дама рассмеялась (она была ужасно веселая) и сказала, что она тоже вроде как поэтесса, а длинные полоски бумаги — это гранки ее новой книги рассказов. Оказывается, перед тем, как книга становится настоящей книгой со страницами и обложкой, ее печатают на полосках бумаги, а писатель делает пометки карандашом, чтобы показать печатникам, какие они идиоты, раз не понимают сразу, что хотел сказать писатель.

Мы рассказали даме о поисках сокровищ и о том, что собираемся делать дальше. Она попросила показать стихи Ноэля, но он засмущался и пробормотал, что ему что-то не хочется.

— Послушай, если ты покажешь мне свои стихи, я покажу тебе свои, — предложила веселая леди.

Тогда он согласился.

Леди прочитала стихи Ноэля и сказала, что они ей очень понравились. И что картинка с «Малабаром» просто отличная. А потом сказала:

— Я пишу серьезные стихи, как и ты, но у меня есть один стишок, который может вам понравиться, потому что он о мальчишке.

Она дала нам этот стишок, я его переписал и сейчас вставлю в книжку, чтобы вы поняли — некоторые взрослые дамы не так глупы, как другие. Мне ее стих понравился больше стихов Ноэля, хотя я сказал ему, что меньше, а то у него был такой вид, будто он вот-вот заплачет. Конечно, я поступил плохо, ведь надо всегда говорить правду, как бы она ни огорчала людей. Я обычно так и поступаю, но мне не хотелось, чтобы Ноэль разревелся в вагоне.

Вот стихотворение той дамы:

«Когда просыпаюсь я солнечным утром,

В окно погляжу — и ликую, как будто

Все новые игры подарит мне день,

Играть никогда-никогда мне не лень.

Меня поджидают десятки открытий,

И сто приключений, и тыща событий,

Все то, что из мальчика делает мужа,

Но взрослым все это как будто не нужно.

Я часто гадаю: неужто они

Такого не делали в прежние дни?

Всегда они были — само послушанье,

Не прыгали в пруд, не возились с мышами?

Ты должен играть в магазинные игры,

И кошку не сметь перекрашивать в тигра,

Тебе не дают ни петарду взорвать,

Ни даже сестренку в ловушку поймать.

В поднос барабанишь — и тотчас накажут,

Гостей напугаешь — и в сладком откажут.

Рыбалку не любят смешные невежды —

Ведь ты там промокнешь, испортишь одежду.

Они опасаются даже хлопушек,

Хоть нет безобидней на свете игрушек.

И им никогда я не мог объяснить,

Как надо порядочный день проводить!

Что лучше попозже приду я на ужин,

Раз есть приключенья — мне ужин не нужен.

Зачем же так рано ложиться в кровать?

Могу я еще хоть часок поиграть?

Невежливо, взрослые, громко шептаться:

„Уф! Можно проказ до утра не бояться!“»

Дама рассказала нам еще много всяких историй, но я их не запомнил. Она разговаривала с нами всю дорогу, а когда мы подъезжали к Кэннон-стрит, сказала:

— У меня есть два новых шиллинга! Как думаете, они помогут вымостить путь к славе?

— Спасибо, — сказал Ноэль и хотел взять шиллинг.

Но Освальд, который всегда помнит, как ему велено себя вести, заявил:

— Большое спасибо, но отец говорит, что мы ничего не должны брать у незнакомых людей.

— Вот невезуха! — воскликнула дама. Ее послушать, так она была не настоящая дама, а скорее веселый взрослый мальчишка в платье и шляпе. — Вот досада! Но вам не кажется, что, поскольку мы с Ноэлем оба поэты, меня можно считать кем-то вроде его родственницы? Вы же слышали о братстве поэтов, не так ли? Нас с Ноэлем можно считать тетей и племянником, как думаете?

Я просто не знал, что на это ответить.

— Очень честно с вашей стороны слушаться отца, но давайте сделаем так, — предложила дама. — Вот шиллинги, а вот моя визитка. Когда вернетесь домой, расскажите обо всем отцу, и, если он не позволит взять деньги, можете их вернуть.

Мы взяли шиллинги, дама пожала нам руки и сказала:

— До свидания и доброй охоты!

После мы рассказали обо всем отцу, и он ответил, что все в порядке, деньги можно взять. Когда же увидел визитку, сказал, что нам выпала большая честь, потому что та леди пишет стихи лучше, чем любая другая из нынешних леди. Мы никогда о ней не слышали, и она казалась слишком веселой для поэтессы.

Старый добрый Киплинг! Мы обязаны этими двумя шиллингами тебе и твоему «Маугли»!