История искателей сокровищ

Эдит Несбит

Эдит Несбит (1858–1924) – знаменитая британская писательница, прозаик и поэт, автор множества романов; некоторые из них были экранизированы. Представляем одну из самых популярных её книг, которая открывает трилогию романов о приключениях детей из семейства Бэстейблов. После смерти жены глава дома долго болел и в результате оказался на грани разорения. Но его шестеро детей не унывают и решают во что бы то ни стало поправить финансовое положение семьи. Перебрав несколько превосходных планов привлечения денежных средств, ребята решают остановиться на поиске сокровищ. Ведь это самый беспроигрышный вариант быстро раздобыть так необходимые им деньги. Читайте добрую, трогательную и забавную историю о семействе Бэстейблов. Эта история завоевала сердца детей во всем мире.

Глава третья. Мы — детективы

Дальше начались очень интересные события. Такие же настоящие, как полкроны: я буду рассказывать вовсе не про игру и постараюсь описать все, как в настоящей книге.

Конечно, мы читали про мистера Шерлока Холмса, а еще читали книжки в желтых обложках с плохо напечатанными картинками: их задешево продают в книжных киосках, у них загнуты и испачканы уголки, потому что люди в ожидании поезда пролистывают их и заглядывают на последнюю страницу, чтоб узнать, чем все закончится. Я думаю, это очень несправедливо по отношению к продавцу из книжного киоска. Желтые книги сочиняет джентльмен по имени Габорио, и дядя Альберта говорит, что это худшие переводы в мире, написанные на отвратительном английском. Конечно, они не похожи на книжки Киплинга, но все равно очень хорошие. А еще мы недавно прочитали книгу Дика Диддлингтона — на самом деле писателя зовут не так, но я знаю, что бывает за клевету, поэтому не скажу, как его зовут на самом деле. Вот его истории — полное барахло. И все-таки они надоумили нас сделать то, о чем я хочу рассказать.

Дело было в сентябре, и мы не собирались ехать на море, потому что такие поездки стоят дорого, даже если ехать в Ширнесс, где на берегу валяются жестяные банки и старые ботинки и вообще нет песка. Но все живущие поблизости поехали, даже соседи… Не с той стороны, где живет Альберт, а с другой. Их слуга сказал Элизе, что они всей семьей едут в Скарборо, и на следующий день шторы в их доме были опущены, ставни закрыты, а на крыльце больше не оставляли молоко.

Между их садом и нашим растет большой конский каштан, с которого можно рвать каштаны для игры и натирания обмороженных рук. Из-за дерева мы не видели, опущены ли жалюзи и на окнах в задней части дома, но Дикки взобрался на верхушку, посмотрел и сказал, что опущены.

Стояла ужасная жара, в комнатах было так душно, что мы часто играли в саду, соорудив палатку из рамы для сушки белья и одеял с наших постелей. В палатке тоже было жарко, но это же совсем другое дело. Дядя Альберта сказал — похоже на турецкую баню.

Плохо, если не едешь на море, но мы знаем, что нам есть за что благодарить судьбу. Мы могли бы быть бедными детишками из многолюдных трущоб, куда даже в летний полдень едва проникает солнечный луч, одетыми в лохмотья, босыми… Хотя я лично не возражаю против дырявой одежды, а босые ноги в такую погоду пришлись бы кстати. Вообще-то мы иногда разуваемся, если это нужно для игры.

Помню, в тот день мы играли в потерпевших кораблекрушение моряков и все забились в свою палатку из одеял. Мы только что доели припасы, с риском для жизни спасенные с тонущего судна. Довольно вкусные: кокосовую карамель на два пенса (мы купили ее в Гринвиче, где за пенни продают четыре унции), три яблока, немного макарон — тех самых, через которые можно всасывать воду или компот, а еще немного недоваренного риса и большой кусок холодного пудинга с салом — Элис стащила его из кладовой, когда ходила за рисом и макаронами.

И когда мы все это съели, один из нас сказал:

— Хотел бы я быть детективом.

Я собираюсь описывать все совершенно честно, но не могу точно припомнить, кто именно это сказал. Освальд думает, что он, а Дора говорит, что Дикки, но Освальд слишком взрослый, чтобы ссориться из-за таких мелочей.

— Хотел бы я стать детективом, — сказал… возможно, Дикки, хотя я так не думаю, — и расследовать странные загадочные преступления.

— Для этого надо быть гораздо умнее, — заметил Эйч-Оу.

— Не намного умнее, — возразила Элис. — Ведь когда читаешь книгу, сразу понимаешь, что означают рыжие волосы на рукоятке ножа или крупинки белого порошка на бархатном воротнике пальто злодея.

— Я бы не хотела иметь ничего общего с убийствами, — сказала Дора. — Мне почему-то кажется, это небезопасно…

— И дело всегда заканчивается тем, что бедного убийцу вешают, — добавила Элис.

Мы объяснили, почему убийц надо вешать, но она знай себе твердила:

— Мне все равно. Я уверена, что никто никогда не станет убивать дважды. Подумайте только: кровь и все такое, а потом просыпаешься ночью и тебе снова это мерещится! Но я бы не отказалась стать детективом, чтобы подстеречь шайку фальшивомонетчиков, напасть на них врасплох и взять в плен… Или самостоятельно, или с помощью одной только верной ищейки.

И она погладила Пинчера, но тот уже заснул, потому что прекрасно знал: пудинг с салом доеден. Пинчер очень умная собака.

— Ты всегда подходишь к делу не с того конца, — возразил Освальд. — Нельзя выбирать, что ты будешь расследовать. Просто если видишь что-то подозрительное, ищешь улики и идешь по следу. А уж там по ходу дела становится ясно, что это: убийство или украденное завещание.

— Бывает и так, — сказал Дикки. — А бывает и по-другому. Берешь газету и находишь два подходящих друг к другу объявления или кусочка новостей. Например: «Исчезновение молодой леди», где пишут о ее одежде, о золотом медальоне, который она носила, о цвете ее волос и так далее. А на другой странице читаешь: «Найден золотой медальон» — и тебе все становится ясно.

Мы тут же послали Эйч-Оу за газетой, но не смогли вычитать ничего полезного. Самыми лучшими оказались заметки о том, как какие-то грабители вломились в заведение в Холлоуэе, где делали консервированные языки и прочие деликатесы, и унесли много вкусностей. А на другой странице было написано: «Загадочные смерти в Холлоуэе».

Освальд решил, что в этом что-то есть, и дядя Альберта тоже так думал, когда мы спросили его мнения, но остальные возражали, поэтому Освальд согласился бросить дело. Кроме того, Холлоуэй далеко отсюда. Все время, пока мы говорили о газете, Элис, казалось, думала о чем-то своем, а когда мы закончили спорить, сказала:

— Мы могли бы заняться одним расследованием, только я не хочу втравить никого в беду.

— Ты имеешь в виду — втравить в беду убийц или грабителей? — спросил Дикки.

— Это не убийцы, — ответила Элис, — но я заметила кое-что странное. Только мне немного страшно. Давайте сначала посоветуемся с дядей Альберта.

Элис слишком любит приставать с вопросами к взрослым. Мы велели ей не заниматься ерундой, и ей пришлось рассказать о своих подозрениях нам.

— Только пообещайте, что ничего не будете без меня делать, — потребовала она.

Мы пообещали, и Элис начала:

— Это тайна, покрытая мраком! Тому, кто считает, что лучше не заниматься расследованием преступлений, лучше уйти, пока еще не поздно.

Тут Дора сказала, что ей надоела палатка, поэтому она пойдет полюбоваться на магазинные витрины. Эйч-Оу отправился с ней: у него были два пенни, которые он хотел потратить. Эти двое решили, что Элис просто играет, но Освальд по тону сестры понял, что она говорит всерьез. Он почти всегда понимает, когда люди говорят серьезно, а когда — нет. А если люди говорят неправду, Освальд обычно распознаёт вранье по их взглядам. Но Освальд не кичится своими талантами, потому что знает: не его заслуга, что он намного умнее некоторых.

Когда Дора с Эйч-Оу ушли, остальные теснее сбились в палатке.

— Ну, говори.

— Помните соседский дом? — спросила Элис. — Оттуда все уехали в Скарборо. И дом заперт. Но вчера вечером я заметила в окнах свет.

Мы спросили, как и когда она могла его заметить, ведь из ее комнаты соседского дома не видно.

— Я скажу, если вы, ребята, пообещаете никогда больше не ходить без меня на рыбалку.

Нам пришлось пообещать.

— Вчера вечером я забыла покормить своих кроликов, — объяснила Элис. — Проснулась, вспомнила об этом и испугалась, что утром найду их мертвыми, как нашел своих кроликов Освальд.

— Я не виноват, что зверушки чем-то заболели, — сказал Освальд. — Я нормально их кормил!

Элис ответила, что ни в чем таком его не обвиняла, и продолжала:

— Я спустилась в сад и увидела в доме свет. В окне двигались какие-то темные силуэты. Я решила, что это грабители, но папа еще не вернулся, а Элиза легла спать, поэтому я ничего не смогла поделать. Только подумала: «Надо бы рассказать остальным».

— Так почему ты не рассказала сегодня утром? — спросил Ноэль.

Элис объяснила, что не хотела втравить никого в беду, даже грабителей.

— Но мы могли бы понаблюдать сегодня ночью, — предложила она, — вдруг там опять будет свет.

— Это вполне могут быть грабители, — сказал Ноэль. Он посасывал последний кусочек макаронины. — Ты же знаешь, какие соседи важные. Они с нами не здороваются, а иногда выезжают в настоящем личном экипаже. И у них есть «приемный день», когда к ним являются гости в кэбах. Осмелюсь предположить, у них там груды посуды, драгоценностей, богатой парчи, дорогих мехов и тому подобного. Давайте сегодня ночью покараулим.

— Сегодня ночью караулить бесполезно, — возразил Дикки. — Если там побывали грабители, они больше не придут. Но в пустых домах, где загораются огни, можно обнаружить не только взломщиков.

— Ты имеешь в виду фальшивомонетчиков, — сразу догадался Освальд. — Интересно, какую награду дадут тому, кто наведет полицию на их след?

Дикки решил, что награда должна быть ого-го, потому что фальшивомонетчики — всегда отчаянная банда, а машины, с помощью которых они чеканят монеты, тяжелые и ими очень удобно сбивать детективов с ног.

Тут настало время пить чай, и мы пошли в дом.

Дора и Эйч-Оу купили в складчину дыню, довольно большую и только немного подгнившую на конце. Дыня оказалась очень вкусной, а потом мы вымыли дынные семечки и начали мастерить из них разные вещи с помощью булавок и ваты. И никто больше не говорил о том, что надо понаблюдать за соседним домом.

Только когда мы укладывались спать, Дикки снял пиджак и жилет, но, взявшись за подтяжки, спросил:

— А как же фальшивомонетчики?

Освальд, уже расстегнувший воротничок, как раз собирался задать тот же самый вопрос.

— Конечно, я собирался за ними понаблюдать! — сказал он. — Просто воротничок довольно тугой, поэтому я решил сперва его снять.

Дикки сказал, что, по его мнению, девочкам не надо в этом участвовать, ведь дело может оказаться опасным. Но Освальд напомнил, что они дали обещание Элис, а обещание — дело святое, даже если тебе не хочется его выполнять.

Итак, Освальд позвал одну только Элис, притворившись, что хочет показать ей гусеницу. Дора их терпеть не может, поэтому с криком убежала, и тогда Освальд объяснил, в чем дело. Элис согласилась пойти и покараулить, если сможет.

Из-за всей этой возни мы припозднились, ведь Элис пришлось ждать, пока Дора успокоится, а потом идти очень медленно, чтобы не заскрипели половицы. Девочки спят, не закрывая дверь своей комнаты, чтобы выскочить, если грабители заберутся через окно. Когда Дора отвернулась, Элис ухитрилась надеть ночную рубашку прямо поверх одежды.

Наконец мы сошли вниз, прокрались на цыпочках мимо кабинета отца, потом через стеклянную дверь вышли на веранду, а оттуда по железным ступенькам очень тихо спустились в сад и залезли на каштан.

Тут я почувствовал, что мы всего лишь занимаемся тем, что дядя Альберта называет нашим любимым делом, в смысле — валяем дурака. Потому что в соседнем доме было темно, как в погребе.

И вдруг мы услышали какой-то звук со стороны соседской калитки в конце сада. Во всех садах есть такие задние калитки, через них очень удобно выходить, если вы не хотите говорить, куда именно направляетесь. Когда щелкнул замок калитки, Дикки так толкнул Элис, что та свалилась бы с дерева, если бы Освальд, проявив необычайное присутствие духа и расторопность, не ухватил ее крепко за руку.

Мы принялись наблюдать. Честно говоря, мы слегка испугались, ведь на самом деле не ожидали увидеть ничего необычного, кроме, разве что, света в окне. Но по дорожке соседнего сада быстро зашагала закутанная в темный плащ личность, скрывая под плащом таинственную ношу. Личность смахивала на женщину, но в матросской шляпе.

Мы затаили дыхание, когда некто прошел под деревом, на котором мы сидели. Потом некто очень тихо постучал в заднюю дверь, его впустили, и в окне столовой внизу загорелся свет. Ставни были закрыты, но в их верхней части имелись отверстия в форме сердечек, и желтый свет сочился через них и через щели.

— Ничего себе! — воскликнул Дикки. — Вот остальные огорчатся, что их здесь не было!

Но Элис происходящее вовсе не нравилось, и я ее не виню, она ведь девочка. Честно говоря, у меня мелькнула мысль — не удалиться ли на время, чтобы вернуться позже с вооруженным до зубов подкреплением.

— Это не грабители, — прошептала Элис. — Таинственный незнакомец принес что-то, но ничего не уносил. Должно быть, фальшивомонетчики, и… Ох, Освальд! Давай не будем с ними связываться! Штуками, с помощью которых они чеканят монеты, можно очень больно побить. Пойдемте лучше спать!

Но Дикки сказал, что собирается наблюдать и дальше: если за раскрытие таких дел полагается награда, он хочет ее получить.

— Они заперли заднюю дверь, — прошептал он. — Я слышал, как щелкнул замок. Я могу заглянуть внутрь через дырки в ставнях и перелезть через стену задолго до того, как они отопрут дверь, даже если они начнут делать это сразу.

Освальд заявил, что если Дикки пойдет, он тоже должен пойти, ведь он старший, а Элис сказала:

— Если кто и пойдет, так это я, потому что я все затеяла.

— Ну так иди! — предложил Освальд.

А Элис ответила:

— Ни за что!

И стала умолять, чтобы и мы тоже не ходили.

Мы препирались, сидя на дереве, пока совсем не осипли от шепота, и, наконец, определились с планом действий. Элис должна остаться на дереве и в случае чего вопить: «Убивают!», а мы с Дикки спустимся в соседний сад и будем по очереди подглядывать в окно.

Итак, мы как можно осторожнее слезли с каштана, но дерево скрипело гораздо громче, чем днем, и несколько раз мы замирали, боясь, что нас обнаружат. Этого не случилось.

Под окном стояла груда красных цветочных кадок, а одна очень большая кадка — на подоконнике. Казалось, сама рука судьбы поместила ее туда. Герань в ней засохла, и ничто не мешало встать на кадку, что и проделал Освальд. Он забрался первым, ведь он старший, и Дикки напрасно пытался его остановить, считая, что лезть надо ему, раз он это предложил. Как он мог что-то предложить, если разговаривать под окном было опасно?

Итак, Освальд встал на цветочную кадку и попытался заглянуть в одно из отверстий. На самом деле он не ожидал увидеть фальшивомонетчиков за работой, хоть и делал вид, что верит в них, когда мы разговаривали на дереве. Но если бы он узрел, как фальшивомонетчики заливают расплавленный металл в оловянные формы-полукроны, он не был бы так поражен, как сейчас.

Дырка, к несчастью, находилась слишком высоко, и сперва глаз детектива смог разглядеть только картину «Возвращение блудного сына» в блестящей рамке на противоположной стене. Но Освальд ухватился за оконную раму, привстал на цыпочки — и какое же зрелище предстало его взору?

Ни печи, ни низкопробного металла, ни бородатых мужчин в кожаных фартуках со щипцами и прочими инструментами; только стол, накрытый скатертью, а на нем — банка лосося, салат и пиво в бутылках. На стуле лежали плащ и шляпа таинственного незнакомца, а за столом сидели две младшие взрослые дочери соседа, и одна из них говорила:

— Знаешь, я купила лосося на три с половиной пенса дешевле, а салат-латук стоит на Бродвее всего шесть пенсов, представь себе! Мы должны как можно больше экономить на домашних расходах, если хотим в следующем году тоже поехать отдыхать в какое-нибудь приличное место.

Вторая девушка сказала:

— А мне бы хотелось, чтобы мы каждый год ездили отдыхать все вместе, пусть даже не в Скар…

Все время, пока Освальд смотрел, Дикки дергал брата за куртку, чтобы заставить уступить место и дать и ему тоже взглянуть. И как только девушка сказала: «Не в Скар», Дикки дернул слишком сильно, и Освальд почувствовал, что падает на кошмарную кучу больших цветочных кадок. Напрягая все силы, наш герой старался восстановить балансиров… Или как ее там — но она была безвозвратно утрачена.

— Добился своего! — сказал он Дикки и тяжело рухнул на кадки внизу.

Он слышал, как кадки трещат, грохочут и ломаются, а потом ударился головой о железный столб, поддерживавший крышу веранды, и ничего больше не помнил.

Вы, возможно, решите, что в этот миг Элис закричала: «Убивают!»

Если вы так думаете, вы мало знаете девчонок. Едва оставшись в одиночестве на дереве, она слезла и бросилась к дяде Альберта, чтобы обо всем ему рассказать и привести на помощь: вдруг банда фальшивомонетчиков окажется отчаянной и опасной! И как раз в тот момент, когда я упал, дядя Альберта перебирался через стену.

Элис не завопила, когда Освальд рухнул, но Дикки послышалось, что дядя Альберта сказал:

— Черт бы побрал эту ребятню!

Говорить так было бы нелюбезно и невежливо, поэтому надеюсь, что Дикки просто послышалось.

Соседи даже не вышли посмотреть, что там за шум, и дядя Альберта не стал дожидаться, пока они выйдут.

Он поднял Освальда, отнес бесчувственное тело юного доблестного детектива к стене, водрузил его сверху, затем перелез через стену, перенес безжизненную ношу в наш дом и положил на диван в отцовском кабинете. Отца дома не было, поэтому зря мы крались на цыпочках, выбираясь в сад. Освальда привели в сознание, перевязали ему голову и отправили спать, а назавтра на его молодом лбу красовалась шишка величиной с индюшачье яйцо, которая очень болела.

На следующий день дядя Альберта пришел и побеседовал с каждым из нас по отдельности. Освальду он наговорил много неприятного о том, что не по-джентльменски шпионить за дамами и лезть не в свое дело, а когда я начал рассказывать о том, что слышал, он велел мне заткнуться. Это было еще больнее шишки.

Освальд никому ничего не сказал, но, когда уже сгущались сумерки, тихонько улизнул, написал на клочке бумаги: «Мне нужно с вами поговорить» — и просунул бумажку в отверстие в виде сердечка в ставнях соседнего дома. Самая юная барышня приложила глаз к отверстию, потом открыла ставень и очень сердито спросила:

— Ну?

— Мне очень жаль, и я прошу прощения, — сказал Освальд. — Мы хотели быть детективами и подумали, что ваш дом наводнила банда фальшивомонетчиков, поэтому прошлой ночью подсматривали в ваше окно. Я видел салат, слышал, как вы говорили про лосося на три с половиной пенса дешевле, и я знаю, что совать нос в чужие тайны, особенно женские, очень бессовестно, и никогда больше не буду, если на этот раз вы меня простите.

Дама нахмурилась, потом засмеялась и сказала:

— Значит, это ты вчера вечером упал на цветочные кадки? Мы ужасно испугались, решив, что в дом хотят забраться грабители. Ну и шишка на твоей бедовой головушке!

Она еще немного со мной поговорила и сказала, что они с сестрой не хотели, чтобы люди знали, что они дома, потому что… Тут она замолчала и сильно покраснела.

— Я думал, вы все в Скарборо, ваша служанка так и сказала нашей Элизе. Почему вы не хотели, чтобы люди знали, что вы дома? — спросил я.

Дама покраснела еще больше, потом рассмеялась и сказала:

— Неважно, почему. Надеюсь, у тебя не очень болит голова. Спасибо за милую, мужественную речь. Во всяком случае, тебе нечего стыдиться.

Потом она меня поцеловала, и я не стал сопротивляться.

— А теперь беги, милый, — сказала она. — Я собираюсь… собираюсь поднять жалюзи и открыть ставни, пока не стемнело, чтобы все видели, что мы дома, а не в Скарборо.