Юмористические приключения мистера Хокинса

Эдгар Франклин, 2023

Эти истории рассказывает несчастный мистер Григгс, сосед высокомерного и очень богатого изобретателя по имени Герберт Хокинс. Григгс говорит нам в начале первого рассказа: “Хокинс наполовину изобретатель, наполовину идиот”. По мере развития каждой истории мы обнаруживаем, что Григгс невольно оказывается втянутым в демонстрацию последнего изобретения Хокинса. Хокинс уверяет его, что они совершенно безопасны, но демонстрации неизменно заканчиваются катастрофой. Как выразился Григгс: “Когда одно из изобретений Хокинса заманивает вас в свои сети, вам приходится быстро принимать решения относительно способа смерти, который вы предпочли бы”.В этой книге пятнадцать великолепных рассказов американского писателя Эдгарда Франклина, который славился своим юмором и сатирой! Не пропустите несколько часов счастливой жизни!

Хокинсит

В деревне общение между семьей Хокинса и моей происходит на самой неформальной основе. Если нам нравится обедать вместе без пиджаков и манжет, мы это делаем, и никто не допускает мысли, что это может привести к государственному перевороту.

Но в городе все иначе. Жупел строгих приличий, похоже, берет таинственный верх. Мы по-прежнему ужинаем вместе, но в самом приличном вечернем одеянии. Похоже, это неписаный, но непреложный закон, что мы с Хокинсом должны демонстрировать на своих телесах что-то вроде квадратного фута накрахмаленного белого белья.

Не знаю, почему я заговорил об этих вечерних нарядах, разве что потому, что воспоминания о моем новеньком костюме, который в тот вечер перешел в иную жизнь, до сих пор не дают мне покоя.

В тот вечер мы с женой ужинали в доме Хокинсов.

Хокинс выглядел особенно веселым. Было похоже, что он торжествующе посмеивается или испытывает какие-то схожие чувства, а голос его был еще более экспрессивным, чем обычно.

Когда я упомянул об ужасном взрыве на пороховом заводе в Помптоне — вряд ли эта тема способна вызвать веселье у нормального человека, — Хокинс разразился хохотом.

— Но, Герберт, — вскричала его жена, несколько ужаснувшись, — разве есть что-то смешное в расчленении трех несчастных рабочих?

— О, не в этом дело, дорогая, — улыбнулся изобретатель. — Просто мне показалось забавным это старое понятие о взрывчатке.

— Какое старое понятие? — спросил я. спросил я.

— А то, что нынешние методы обращения с нитроглицерином ошибочны.

— Полагаю, у вас есть схема получше? — спросил я.

— Мистер Григгс, — вскричала жена Хокинса с ужасом, который не был притворным, — не вздумайте!

— Понимаете, уважаемый… — начал Хокинс, сразу же напрягшись.

— Тише, Герберт, тише! Ты достаточно натворил бед своими изобретениями, но ты, слава богу, никогда не баловался взрывчаткой.

— А если бы я захотел рассказать вам, что я знаю о взрывчатых веществах и что я могу сделать… — воскликнул Хокинс.

— Не говорите нам об этом, мистер Хокинс, — рассмеялась моя жена. — Меня охватывает какой-то суеверный страх при одной мысли об этом.

— Миссис Григгс! — воскликнул Хокинс, окинув мою жену взглядом, за который любой другой мужчина получил бы от меня самую большую взбучку, но которому, как и многим другим вещам, у Хокинса не было оправдания.

— Герберт! — авторитетно произнесла его жена. — Успокойся. А то ты совсем разволновался!

Хокинс угрюмо замолчал, и трапеза завершилась лишь намеком на сдержанность.

Миссис Хокинс и моя жена удалились в гостиную, а мы с Хокинсом остались, как полагается, выкурить по сигаре после трапезы. У Хокинса, однако, были другие планы относительно моего развлечения.

— Они на лестнице? — пробормотал он, когда над нами послышались шаги.

— Похоже, что да.

— Тогда ты пойдем со мной, — прошептал Хокинс, направляя меня к лестнице для слуг.

— Куда? — подозрительно спросил я.

В его глазах появился необычный блеск.

— Пойдем, увидишь, — усмехнулся Хокинс, начиная подъем.

— Вот что я вам скажу, — продолжал он, остановившись на второй площадке, — устаю я от этих женщин!

— Правда?

— Да, это так. Не стоит сердиться, Григгс. Дело не в твоей или моей жене. Это все пол. Они болтают, болтают и отпускают глупые шутки о вещах, в которых совершенно не способны разобраться.

— Мой дорогой Хокинс, — сказал я успокаивающе, — вы ошибаетесь насчет прекрасного пола.

— О, я ошибаюсь, да? Ну, какая женщина знает хоть что-нибудь о взрывчатке? — горячо спросил Хокинс. — Динамит, или рексит, или меганит, или карбонит, или стонит, или вигорит, или кордит, или баллистит, или торит, или максамит…

— Остановитесь, Хокинс, хватит! — возопил я.

— Ну, в принципе, это все, — сказал изобретатель. — Но какая женщина знает о них достаточно, чтобы рассуждать об этом разумно? И все же моя жена говорит мне — мне, который почти полжизни провел в научных трудах, — она фактически говорит мне, чтобы я заткнулся, когда я намекаю на то, что хоть немного разбираюсь в этом предмете!

— Я понимаю, Хокинс, но ваши научные труды заставляли ее и меня страдать в прошлом.

— О, да? — ворчал Хокинс, поднимаясь на верхний этаж. — Ну, поднимайтесь, Григгс.

Я уже знал дверь, у которой он остановился. Это была мастерская или лаборатория Хокинса. Она находилась на этаже со слугами, которые, бедняжки, вероятно, не знали или не смели возражать против риска, которому подвергались.

— Что это за странное жужжание? — спросил я, остановившись на пороге.

— Всего лишь мой электромотор, — усмехнулся Хокинс. — Он тебя не укусит, Григгс. Заходи.

— А что это за большой латунный засов на двери? — продолжал я.

— Это? О, это идея! — воскликнул изобретатель. — Это мой новый пружинный замок. Только посмотрите на этот замок, Григгс. Его невозможно открыть снаружи, а изнутри — только тому, кто знает, как его открыть. А я единственный, кто знает. Когда я запатентую эту штуку…

— Ну, я бы не стал закрывать дверь, Хокинс, — пробормотал я. — Вы можете упасть в обморок или что-нибудь в этом роде, а я буду сидеть здесь, пока кто-нибудь не вспомнит, что меня надо разыскать.

— Ба! — воскликнул Хокинс, с силой захлопывая дверь. — Для взрослого мужчины вы самый трусливый человек, которого я когда-либо встречал. Но что толку говорить об этом? Вернемся к взрывчатке…

— О, не стоит говорить о взрывчатке, — устало сказал я. — Вы правы, и на этом можно остановиться.

— Видите ли, — резко сказал Хокинс, — у меня не было намерения упоминать о взрывчатке сегодня вечером по определенной причине. Через день-два вы услышите, как по всей стране будет звучать мое имя в связи со взрывчаткой. Но раз уж речь зашла об этом, то, если вы захотите послушать меня несколько минут, я вас очень заинтересую.

Боже правый! Мог ли я тогда осознать всю горькую правду этих последних слов!

— Да, сэр, — продолжал изобретатель, — как я уже говорил… или мне показалось?.. у всех есть свои недостатки — динамит, рексит, меганит, карбонит, стон…

— Вы уже перечисляли этот список.

— Ну, у них у всех есть свои недостатки. Они либо взрываются, когда не надо, либо не взрываются, когда надо, либо могут взорваться самопроизвольно, либо что-то еще. Все это, как я неизменно утверждаю, связано с использованием нечистого нитроглицерина или с ненаучным обращением с чистым веществом.

— Да.

— Да, действительно. Теперь, что бы вы сказали о взрывчатке…

— Абсолютно ничего, — решительно ответил я. — Я бы прошел мимо нее, даже не взглянув.

— Не забивайте голову своими глупостями, Григгс. Что бы вы… что бы вы подумали о взрывчатке, которую можно сбросить с крыши дома и она не сдетонирует?

— Поразительно!

— Взрывчатка, — внушительно продолжал Хокинс, — в которую человек мог бы бросить зажженную лампу без малейшего страха! Какое впечатление это произведет на вас?

— Ну, Хокинс, — сказал я, — я думаю, что у меня должны быть серьезные сомнения в психическом состоянии этого человека.

— Да бросьте вы эти глупости, — огрызнулся изобретатель. — Я вполне серьезен. Предположим, я скажу вам, что долго думал над этой проблемой и в конце концов пришел к идее создания именно такого пороха? Где бы тогда были динамит, рексит, меганит и все остальные, кроме…

Он сделал театральную паузу.

— Хокинсита!

— Не знаю, Хокинс, — сказал я, не в силах унять его энтузиазм. — Но давайте благодарить Бога, что это пока только идея.

— О, но это не так! — вскричал изобретатель.

— Хокинс! — завопил я, вскакивая на ноги. — Как это понимать?

— Я имею в виду вот что — вы видите этот маленький чан в углу?

Я с ужасом уставился в указанном направлении. И действительно, увидел маленький чан. Он стоял, наполовину заполненный липкой кашицей, в которой медленно вращалась мешалка, приводимая в движение электромотором.

— Это Хокинсит в процессе производства! — объявил изобретатель.

Меня охватил леденящий душу ужас. Я инстинктивно направился к двери.

— О, вернитесь, — сказал Хокинс. — Вы все равно не сможете выйти, пока я не отопру замок. Но это не опасно, мой дорогой мальчик. Просто присядьте, и я объясню вам, почему.

Мне не оставалось ничего другого, как сесть — из-за необычной слабости в коленях стоять в данный момент было невозможно. Я придвинул свой стул к противоположному углу комнаты и сел на него, не отрывая глаз от чана.

— Когда все эти парни занимаются нитрацией глицерина, — невозмутимо говорил Хокинс, — они просто упускают из виду научный принцип, который открыл я. Например, в Помптоне чан взорвался в самом процессе смешивания глицерина. Именно это и происходит сейчас в том углу…

— Ой! — невольно воскликнул я.

— Но здесь этого не произойдет, здесь этого не может случиться, — заявил изобретатель в раздражении. — Я использую совершенно другую комбинацию химикатов. Если бы у вас, Григгс, были какие-то проблемы такого рода, то содержимое этого чана уже начало бы зеленеть. Но как вы видите…

— Хок… Хокинс! — хрипло проговорил я, указывая дрожащим пальцем на машину.

— А сейчас что?

— Смотри! — удалось выговорить мне.

— О, Господи! — фыркнул изобретатель. — Наверное, как только я это сказал, вы начали видеть, как появляются зеленые оттенки, да? Боже мой!

Хокинс быстро отошел в сторону от своего миксера. Затем он отошел от него с гораздо большей поспешностью.

Тут уж ничего не поделаешь — дьявольское месиво в чане приобретало заметный зеленый оттенок!

— Что ж, пожалуй, я отключу питание, — пробормотал Хокинс, сообразуя действие со словом.

— Когда мешалка остановится, Григгс, масса сразу же остынет, так что можете не беспокоиться.

— Если она не остынет, она взорвется? — вздрогнул я.

— О, так и будет, — довольно нервно признал Хокинс. — Но как только перемешивание прекратится, исчезнет слабый цвет, как вы и видите.

— Я этого не вижу; мне кажется, что он становится еще более зеленым, чем раньше.

— А вот и нет! — бурно возразил изобретатель. — Через пять минут эта штука снова станет ровного коричневого цвета.

— А пока он вновь приобретает ровный коричневый цвет, почему бы не убраться отсюда? — с нетерпением сказал я.

— Да, пожалуй, можно, — сказал Хокинс с готовностью, которая не желала скрываться под его напускной медлительностью. — Вперед, Григгс.

Хокинс повернул рычаг на своем причудливом замке, снова произнеся:

— Вперед.

— Ну, открывай же дверь.

— Да что же это такое? — пробормотал изобретатель, несколько раз повернув рычаг туда-сюда.

— О, Боже правый, Хокинс! — простонал я. — Неужели и ваш замок отказал напрочь?

— Нет, это не так. Конечно, нет, — прорычал изобретатель, дергая за рычаг с неистовой энергией. — Заело… немного заело — вот и все. Видите на столе отвертку, Григгс?

Я как можно быстрее передал ему инструмент, отметив при этом, что, несмотря на прекращение перемешивания, Хокинсит с каждой секундой становился все зеленее.

— Я просто сниму его, — пыхтел Хокинс, копаясь над одним из винтов. — Сейчас нет времени возиться с ним.

— А зачем? Ведь опасности нет.

— Конечно, нет. Но ты… ты, кажется, немного нервничаешь из-за этого, Григгс, и…

— Хокинс, — закричал я, — что это за пузырьки красного газа?

— Какие пузырьки? — Хокинс повернулся, как будто в него выстрелили. — Великий Скотт, Григгс! Ведь не было никаких пузырьков красного газа, поднимающихся из этого материала, не так ли?

— Ну вот, опять, — сказал я, указывая на чан, из которого только что поднялся новый поток алых паров. — Что это значит?

— Что значит? — вскричал Хокинс, побелев и задрожав всеми конечностями.

— Да, значит! — повторил я, тряся его. — Значит ли это, что…

— Это значит, что проклятый материал все-таки перегрелся. Господи! Господи! Как же это произошло? Должно быть, какая-то примесь. Что-то…

— Неважно, что именно. Что он может сделать?

— Оно… оно… о, Боже мой, Григгс! Оно разнесет этот дом на десять тысяч кусков в течение двух минут! По моим расчетам, в этом маленьком чане достаточно энергии, чтобы снести Бруклинский мост. В таком количестве Хокинсита достаточно взрывчатки, чтобы разрушить все офисные здания в городе!

— И мы заперты здесь с ним!

— Да! Да! Но позвольте же нам…

— Так! А если я пущу воду в эту штуку?

— Не надо! — дико закричал изобретатель, колотя кулаками по двери. — Она отправит нас в рай, как только соприкоснется! Не стойте, Григгс! Помоги мне разбить эту дверь! Мы должны выбраться, парень! Мы должны вывести женщин! Мы должны предупредить соседей! Разбей ее, Григгс! Разбей ее! Разбейте дверь!

— Хокинс, — покорно сказал я, когда злобное шипение возвестило о появлении огромной струи красного газа, — мы не справимся за две минуты. Лучше не привлекать своим шумом остальных домочадцев. Они могут разбежаться. Стойте!

— И остаться здесь и быть взорванным? — вскричал Хокинс. — Нет, сэр! Уходим!

Он схватил табуретку и с силой ударил по обшивке. Она разлетелась на куски. Он снова поднял табуретку, и я услышал торопливые шаги снизу. Я открыл рот, чтобы крикнуть предупреждение, и…

Не знаю, смогу ли я точно описать свои ощущения, настолько яркими они были в тот момент.

Какая-то непреодолимая сила подняла меня с пола и понесла к полуразбитой двери. Я смутно отметил, что то же самое произошло и с Хокинсом. На какую-то долю секунды мне показалось, что он парит в воздухе в горизонтальном положении. Затем я почувствовал, как моя голова ударилась о дерево, дверь разошлась, и я вылетел через проем.

Я увидел перед собой коридор; помню, как со смутным удивлением заметил, что газовый фонарь погас как раз в тот момент, когда он бросился мне в глаза. А потом страшная вспышка ослепила меня, грохот десяти тысяч пушек, казалось, расколол мой череп… и все.

Глаза мои открылись в гостиной Хокинсов — или в том, что от нее осталось. Наш семейный врач старательно наматывал повязку на мою правую лодыжку. Важный юноша в форме хирурга скорой помощи с веселым безразличием зашивал часть моего левого предплечья.

Мой новенький костюм, как я заметил, потерял всякое подобие вида одежды — меня, лежащего на кушетке, накрыли рваной портьерой.

В квартире было странно темно. Тут и там стояли фонари, такие, как используются пожарными. В тусклом свете я увидел фигуру полицейского, который стоял на цыпочках на атласном стуле и затыкал мылом сломанную газовую трубу, которая когда-то питала люстру Хокинса.

Потолок обрушился. Стены в огромных пятнах были оголены до реек. Окна исчезли, и по комнате гулял холодный ночной ветер.

Ни одной безделушки не было, хотя то тут, то там в массе штукатурки на полу поблескивали кусочки стекла и фарфора, которые когда-то могли быть частями украшений. Хокинсит, очевидно, оказался не таким мощным, как предполагал его изобретатель, но в нем, несомненно, было достаточно силы, чтобы сдуть с банковского счета Хокинса около десяти тысяч долларов.

С улицы доносился рокот толпы. Я повернул голову, и мой взгляд упал на двух пожарных в коридоре. Они тащили откуда-то сверху шланг.

Конец ознакомительного фрагмента.