Иосиф Сталин. Последняя загадка

Эдвард Радзинский, 2012

Война, ее начало и действия Иосифа Сталина накануне войны не разгаданы до сих пор. Подозрительнейший из людей, не доверявший даже собственной тени, этот вечный Фома неверующий – доверился Гитлеру!? На самом деле все было куда сложнее… В новом романе из цикла «Апокалипсис от Кобы» одна из самых страшных тайн истории – тайна Второй Мировой, а также последняя Загадка Иосифа Сталина – его смерть.

Коммунальная квартира

Мы вышли из кабинета свободные и счастливые. Только подумать — еще вчера…

Но нас остановил оперативник, дожидавшийся в приемной:

— Простите, товарищ, вы должны расписаться в ведомости.

Тотчас мелькнула ужасная мысль: неужели все — провокация? Пытка надеждой! Вернут обратно! Жена побледнела. Лишь бедная Сулико оставалась счастливой…

Оперативник привел нас в свой кабинет.

— Сейчас я вам верну…

На столе лежала большущая стопка облигаций государственных займов. Наших облигаций — моих и жены, изъятых при аресте. Он принялся неторопливо записывать в ведомость номера, прося расписаться около каждого номера в получении. Облигаций было множество, и процедура ожидалась на несколько часов… А мы так хотели побыстрее покинуть мое родное учреждение! Выйти на улицу! И идти по улице. Просто свободно идти…

— Я желал бы передать эти облигации нашему родному государству… — начал я.

— Не положено. Сперва получите обратно, потом передавайте, — ответил оперативник, не отрывая глаз от ведомости и записывая в нее очередные длиннейшие цифры (я привычно запомнил номер: 004959 серия 414).

Через три часа мы, наконец, шли втроем по ночной улице и… смеялись. Я вспоминал, как Достоевский хохотал после отмены смертного приговора. Но тут нас догнала черная машина.

— Товарищ Фудзи? — из нее выскочил офицер.

Мы опять в ужасе остановились.

— Мне приказано отвезти вас домой…

Нас доставили на Большую Бронную. Дом был старый, дореволюционный, и квартиры в нем — большие, барские. Теперь они преобразились в огромные коммуналки со множеством комнат и обитателей.

Жильцы в это время спали. В ночной тишине раздавался могучий храп.

В комнате, куда нас привели, постельное белье на двух кроватях не было убрано. Видно, хозяев забрали по правилам — ночью, тепленьких — из постели. Еще вчера здесь жили другие люди, которых отправили туда, откуда приехали мы. Этакая рокировка… Но мы надеялись, что дочка не поняла, и продолжали весело смеяться.

— Здесь все есть! — закричала Сулико. — Как в сказке о коньке-горбунке.

Конечно, это была сказка! Совсем недавно она жила у тетки, мы спали на нарах… И вот — нормальное белье, правда, чужое, несчастных людей.

Но мы забыли, что такое брезгливость. Отец и Учитель нас отучил!

— Это Иосиф Виссарионович о нас позаботился, — сказала дочь. — Недаром я ему писала, папа.

И тут мы с женой узнали невероятное! Оказывается, все эти годы каждый день наша девочка упорно писала Кобе о том, что его верного друга, ее отца, и ее мать несправедливо посадили в тюрьму. И что наверняка это сделали враги народа. Она просила вернуть нас.

— И он вернул! Я знала! Знала, что так будет в конце концов! — она плакала от счастья, от любви к нам и к Кобе…

Мы с женой не посмели даже улыбнуться. Коба нас выучил на «отлично». Мы просто поняли, что наша дочь, как и вся страна, боготворит Его.

В ту ночь мы крепко спали на белье неизвестных несчастных…

Я слишком устал для каких-то эмоций после лагерной жизни и этого сумасшедшего дня. Я был доволен, что буду спать свободным и что рядом со мной — жена и дочь.

Сулико, счастливая, ликовавшая, моментально уснула. Жена тоже легла. А я все стоял у кровати, не раздеваясь, вспоминая этот сказочный день.

— Потуши свет, — сказала жена, — и ложись.

Я понимал: там, в кровати, она ждет меня. Ждет, что я буду с нею — после пяти лет разлуки… А я… я хотел эту женщину, еще молодую, но не мог… Должно быть, из-за проклятого лагеря…

И решил подождать, пока она заснет. Пошел в туалет. Это могло стать оправданием, туалет мог быть занят, притом надолго. И вправду, несмотря на ночь, он оказался занят. Я вышел на кухню. Зажег газовую конфорку. Молча стоял и смотрел на синее пламя.

Не известная мне, чья-то оборванная жизнь.

Вернулся. Постоял в темноте. Жена не спала.

— Я все думаю, как нас встретит завтра квартира, — проговорила она.

— Нормально, уверяю тебя. Сделают вид, что так и надо.

— Раздевайся наконец, — сказала она и тихо прошептала: — Я все понимаю. Не бойся. Я просто обниму тебя.

Она прижалась ко мне, как когда-то после ночи любви…

Было слышно ровное дыхание Сулико. Жена начала мне рассказывать шепотом, как она жила. Про несчастную юную красавицу жену Бухарина, которую встретила в лагере. Как ту возили в Москву к Берии, и как она его кляла и не отреклась от мужа… И еще что-то. Но я уже не слышал. Я спал.

Встал я рано, мои еще не проснулись. Но очередь с семейными сиденьями для унитаза уже стояла в уборную (это была квартира интеллигентов, каждая семья имела собственное сиденье «из гигиенических соображений»). Двое, возглавлявшие очередь, читали газету, причем один через плечо другого… Юноша, стоявший третьим, переминался с ноги на ногу…

Все с любопытством уставились на меня.

— Здравствуйте, товарищи, я, моя жена и дочь… мы ваши новые соседи.

— Вы вместо Малышевых? — спросила словоохотливая дама, стоявшая передо мной. И предложила, пока двигалась очередь, показать малышевский стол, который стал теперь нашим. Это был самый большой стол на кухне. На нем стояли чашки и чайник с заваренным позавчерашним чаем.

— У меня остались две их чашки, я одолжила на свой день рождения для гостей, я вам отдам.

— Спасибо, не надо, мы купим другие.

— Да вы не брезгуйте. Эти чашки не их. Прежде здесь другой жил. Его… тоже! Мы все сюда так въехали…

За завтраком жена мне сказала:

— Надо срочно купить новые кровати, мы не можем спать… на этих.

— Обязательно, когда я получу зарплату. Где Сулико?

— В туалет стоит. Всю ночь просыпалась. Будила меня, боялась, что ей это снится. Ты ничего не слышал, страшно храпел.

Мы заварили чай в чайнике исчезнувших Малышевых, налили его в их чашки, в буфете нашли их бублики, варенье, сладкие сухари. Наевшись, по лагерной голодной привычке мы с женой начали сгребать ладонью крошки. И оба рассмеялись.