Своя земля

Эд Кузиев, 2022

Всё ли всегда так, как мы это воспринимаем? Что, если знакомые с детства вещи на самом деле совсем не такие, какими мы привыкли их видеть? Рассказ поведает нам о реальной и далеко не доброй натуре одного знакомого всем персонажа. Потерянные знания, забытые истины, преодоление трудностей. Вот, что ждет главного героя на забытом и пугающем острове Буйный. В месте, где не отбывают наказание, а встречаются с самой судьбой.

ОСТРОВ

На удивление, Артёма никто не встречал. Будто бы и не осуждённый прибыл отрабатывать повинность, а гость заехал по мелочному делу. Подивившись такому отношению, он последовал по единственной дороге, уходящей с пристани.

Широкая тропа вела сквозь лиственный лес, что был одет в великолепные осенние наряды: жёлтый дуб, красные ясень и клен, бурая, с жёлтыми пятнами, осина. В нос тут же ударил аромат опавших листьев, сырости и грибов.

— Давненько я так не гулял, — громко крикнул Артём, подивившись раскатистому эху, которое разнесло его слова по острову. — В городище все больше — камень и кусты, а тут что не дерево, то великааан. — Широко раскинув руки, здоровяк ловил прохладный ветер и редкие лучи солнца.

— Чего орёшь, оглобля, — раздался голос из кустов… Чуть погодя появился и его хозяин, тщедушный мужичок в простом, но добротном жупане да в лисьей шапке. Куцая спутанная борода была щедро «украшена» мусором и приставшими крошками еды. — Лес, он это… тишину и уважение любит.

— Судя по приспущенным порткам, ты как раз уважение и выказывал! Как говорится, чем богаты! — хохотнул Лихолетов.

Старичок ничуть не смутился, лишь поправил штаны и затянул пояс.

— Но‑но, не смейся над старым человеком. Молодость полна надежд, а старость — сожалений упущенных возможностей. Как зовут тебя, новичок? — пристально рассматривая Лихолетова, начал расспрашивать дед.

— Артёмом нарекли родители. Родом Лихолетовым буду.

— Каков нрав, таков и род. Надолго в гости?

— Ежели не выгонят раньше, то на три года. Подскажи, дедуля, далече до посёлка? — потянув руки за спину, вопрошал здоровяк.

— Топай по дорожке, в аккурат в него упрешься, — затем грозным голосом добавил. — В лесу не шастай! Зверь к зиме готовится. Может и обидеть.

— Благодарствую, дед. Ежели помощь какая нужна, в поселке меня сыщешь. А если не нужна, так приходи, — отозвался осуждённый да пошел мерить широкими шагами землю.

— Три года, говоришь… значит, еще дважды свидимся. Ежели Мороз‑братец да Стужа‑сестра не задуют жар твоей души, — прошептал задумчиво дед.

А спустя мгновение, на том месте, где стоял старик, ветер разгонял осыпавшуюся листву, разукрашивая землю. Еще через пять минут появилась сгорбленная фигура попутчика Артёма, старика, которого чуть не забыли на корабле. Прошёл следом, трясясь от каждого шороха или вскрика птицы.

— Да уж, не велико село. Три дома, два хлева и сарайка под дерьмо. Ни дымка тебе, ни лая псов. Скотиной не пахнет, да топор не стучит. Будто после мора какого. Вот уж, присказка, к слову: тень в тени тени спряталась. — размышлял вслух Лихолетов.

Если другого человека испугала бы такая перспектива — остаться одному на острове, то судя по уверенной походке арестанта, его такие новости лишь обнадёжили. Но чем ближе были покосившиеся дома, тем чаще попадались следы человека. Свежесрубленные брёвна пахли сосновой смолой. Вот добротный косырь для свежевания стволов воткнут в разбитый от частого применения пенёк. Тут же — стружка от стусла, свежий уголёк, не разбитый дождём, отливающий антрацитовыми боками.

— Жаль, — поморщился, будто от кислой сливы, здоровяк. Его мечта — побыть одному — разбилась о знаки судьбы.

Сжав до скрипа крепкие кулаки, осуждённый продолжил путь, разглядывая ближайший дом. Мелкие отличия в постройке наводили на мысль, что остров не так уж и безобиден: медвежья дверь против лесного Хозяина, малые окна, зияющие чёрными провалами. Стекла тут быть и не могло, но пузыри были порваны в лохмотья, а из одного окна и вовсе торчала острога в засохшей крови и с клочками рыжей шерсти.

— Для шатуна слишком рано, Хозяин леса должен жира нагулять перед зимушкой. Плохо, если людоед, тот сюда, как на пасеку, ходить будет, пока сладкую, словно мед, человечью кровушку подчистую не изведёт, — продолжал размышлять вслух.

Звук собственного голоса успокаивал и настраивал на рабочий лад. Резко развернувшись, Артём вернулся за косырём. Следом вытащил острогу из оконного проёма. Понюхав прилипшую шерсть, поморщился от запаха собачатины, позже принялся очищать от крови острую кромку ножом, заодно и поправил огрехи предыдущего владельца.

— Я с возвратом, — сказал в темноту дома да пошагал дальше.

Колодец с длинным журавлём: на короткой верёвке привязано старое выдолбленное из пня ведро с небольшой трещиной. Оглядевшись по сторонам и убедившись в безопасности, Артём схватил за хвост, опуская плечо в колодец. Подняв ведро, вновь принюхался. Вода отдавала тиной, а на вкус была ещё хуже.

— Что же вы, братцы, его заилили-то? Тут работы — одному на пару дней. Знай себе тяни да выливай. Пять сотен вёдер — до обеда, столько же — после. Да и крышку не мешало бы собрать, скоро листвой занесёт под верх. Или народ с ленцой, или другой колодец есть. А может, и родник, — помечтав о своём, перехватил рогатину в правую руку и пошёл обследовать посёлок.

Если большинство домов были хоть и неухоженные, но казались жилыми, то следующий дом-пятистенок был в плачевном состоянии. Дверь покосилась и намертво застряла в проёме, крыша пролегла, а осенний огород зарос до плетня.

— До зимы руки приложу, а весной себе другой срублю, — проговорил арестант и потянул створку приоткрытой двери, упираясь ногой в косяк. Со страшным треском / дерево поддалось.

— М‑дааа, — выдохнул из себя Артём. — Наступил в богатство, что сам себе нашёл. Теперь бы ноги обтереть от запаха. А чего мне унывать? Руки есть, копчик не чешется. И тому рады.

Присев на край пыльной лавки у стола, принялся разглядывать обстановку. Стол добротный, но грубо сделан. Лавка тяжёлое тело выдержала, хоть и жалобно застонала. В углу приютилась кровать — короче, чем нужна была незваному гостю, на целый локоть. Тюфяк с сеном был сильно потрёпан крысами и огорчал наличием здоровых дыр. На стенах развешены простые заржавевшие инструменты: пила о двух рук, вилы, подгоревший чугунок и кривой ухват. Черенки‑заготовки — в рассохшейся бочке. Отдельно в ящике лежали покалеченные тяжёлой жизнью две лопаты и коса. Под кроватью угадывались очертания бадьи, глиняных горшков и прочей хозяйской утвари.

— Не бохааато, — резюмировал Артём. — Чего сидим, кого ждём?

Натаскав воды, принялся косырём оттирать пол, стол и кровать. Трижды прошёлся по простой печи, вытащив весь нагар и копоть. Так, в трудах и заботах крутился, придавая дому жилой вид. Укрепил кровлю, уперев в обрешётку черенки и подбив мауэрлат.

А тёплый осенний день подходил к концу. Наскоро перекусив выданными корабельным поваром припасами, подвесил крупу и вяленное мясо под потолок — для защиты от грызунов. Наточив косу о найденный оселок, и прикрепив самый надёжный черенок, расчистил дорогу до отхожего места. Добрую траву развесил на покосившийся плетень, сорняки же раскидал на дороге. Уже в темноте натаскал воды в бадью и приладил дверь.

Всё негодное в дальнейшее использование нещадно пустил в топку. Вымененным на острове Могутка ножом раскроил левую ладонь, пустив кровушку в печь, обильно раскидал капельки по полу и двери.

— Прими мою кровь, хранитель дома. С тебя — уют, с меня — усердие. Молока и хлеба нет, но с первой дичи сердце и печень — твои, — с поклонами на все четыре стороны произнес здоровяк.

Конец ознакомительного фрагмента.