Девушка в бегах

Эбигейл Джонсон, 2020

Семнадцатилетняя Кэйтелин живет с матерью, которая установила строгие правила. У девушки нет мобильного телефона и друзей, она не ходит в школу и получает домашнее образование. Чтобы добиться какой-то свободы и отвлечь мать, Кэйтелин создает для нее профиль на сайте знакомств. Но с этого момента в жизни Кэйтелин начинают происходить неожиданные события: преследование неизвестными, исчезновение матери. Теперь девушка спасается бегством и должна раскрыть тайны прошлого своих родителей.

Уклонение от опасности

Я вылетаю из двери, чуть не споткнувшись о собственные ноги. Мама. Это должна быть мама. Прежде чем метнуться к багажнику, я снова бросаюсь к водительскому сиденью. Где-то должен быть переключатель. Наполовину забравшись в машину, я нахожу его на приборной панели, нажимаю и, обернувшись, замечаю, что багажник отперт. Бросившись к нему, я открываю крышку.

Я высоко вытягиваю руки над головой, ощущая лишь отчаянную и хрупкую надежду найти маму, и оказываюсь совершенно не готова к тому, что меня пинают прямо в грудь обеими ногами. Удар сбивает меня с ног и оказывается настолько сильным, что у меня перехватывает дыхание. Я падаю на землю, и моя голова с глухим стуком ударяется об асфальт. Слезящимися глазами я вижу, как обитатель багажника перекидывает через край связанные ноги и падает на землю рядом со мной.

Я не могу ни вдохнуть, ни пошевелиться, а голова болит так, словно ее ошметки раскидало по всей стоянке. Наконец мне все же удается со всхлипом втянуть воздух в опустевшие легкие. Перекатившись на живот, я поднимаюсь на четвереньки. Хватаю выпавший из кармана телефон, ругаюсь, заметив, что экран разбился, и тут же снова убираю мобильник в карман. Сердце бешено колотится, и голова раскалывается от боли. Впервые я получаю возможность как следует рассмотреть того, кто находился в машине.

Это худой темнокожий парень в худи и обтягивающих джинсах. У него во рту кляп, а руки связаны за спиной. Бровь у него рассечена, хотя непонятно, когда это случилось — когда его запихивали в багажник или когда он выпал из него. Он щурится в лучах заходящего солнца и дергается, безуспешно пытаясь освободиться. Из положения, в котором он лежит, ему меня не разглядеть, и я догадываюсь, что он, вероятно, не разобрался, кому пытался вколотить грудину в позвоночник. Думаю, он видел лишь силуэт.

Наверное, он принял меня за человека, который его туда засунул.

— Все в порядке, — выдыхаю я, чувствуя, что легкие еще не вполне оправились от произошедшего. — Я не… Он в лесу, но он может вернуться в любой момент, так что нам нужно торопиться.

Я перемещаюсь вперед, кладу руку ему на спину, чтобы он понял, что я здесь, потому что ему так и не удалось перевернуться и разглядеть меня. Руки у него крепко связаны за спиной толстой пластиковой стяжкой, и я понятия не имею, как ее можно снять. Я опасаюсь дергать ее слишком сильно, потому что кожа вокруг нее исцарапана и кровоточит, свидетельствуя о том, как отчаянно парень пытался освободиться. Его лодыжки связаны стяжкой покрупнее.

Кожа между лопаток начинает зудеть; за спиной может оказаться кто угодно. Я должна убежать, извинившись, что не смогу помочь. Мама по-прежнему где-то пропадает, и она по меньшей мере в такой же опасности, как и я, если не в большей.

Но я не убегаю, вместо этого я начинаю осматривать землю в поисках каких-нибудь острых камней, которыми можно будет разрезать стяжки.

Зуд между лопаток превращается в резкую боль, словно в спину вцепляются когти.

— У тебя нет ничего острого? Может, перочинный нож?

Не дожидаясь ответа — впрочем, он все равно не смог бы его мне дать, потому что у него во рту кляп, — я обшариваю его задние карманы. Я нахожу его бумажник и сложенное фото, которое падает на землю рядом со мной. Больше ничего.

Я не могу оставить его тут. Но и остаться не могу.

Мой взгляд мечется по сторонам в поисках решения. Я подбираю его кошелек, и тут мой взгляд падает на фото. Я разворачиваю его и застываю, как громом пораженная.

Это наша с мамой фотография, которую я разместила на сайте знакомств. Но это не распечатка, а настоящее фото. То, которое висело в рамке у нас дома, над лестницей. Я точно это знаю, потому что рамка была слишком мала, и я воспользовалась единственными ножницами, которые нашла в доме — мамиными зубчатыми ножницами для рукоделия, чтобы обрезать снимок. Я провожу пальцами по волнистому краю, и мне кажется, будто меня снова ударили в грудь.

По-прежнему стоя на четвереньках, я отодвигаюсь в сторону, чтобы оказаться в поле зрения связанного человека. Один глаз у него заплыл, но другой широко раскрывается, когда он видит мое лицо. Заметив, что он узнал меня, я отскакиваю назад.

Он пытается что-то сказать, но кляп очень тугой. И это неважно, потому что меня поглощает одна мысль: «Он знает меня».

Он был у меня дома.

Безуспешно пытаясь пододвинуться ко мне, он снова и снова издает одни и те же приглушенные кляпом звуки.

Зубы стискиваются словно сами собой. Я никогда не ощущала такого яростного желания кого-то ударить. Я раньше никогда не понимала, что имеют в виду, когда говорят, что «кровь кипит от ярости», но сейчас это выражение подходит идеально. Меня обжигает снаружи и изнутри, и я готова выцарапать его дергающийся глаз.

— Где моя мама и почему вы гонитесь за нами? — Мои губы едва двигаются, когда я бросаю ему эти вопросы. — Откуда ты меня знаешь?

Прижатые к телу кулаки сжимаются все сильнее. Но, конечно, он не может ответить мне, потому что у него во рту кляп. Он едва двигается, потому что его запястья и лодыжки туго стянуты.

Я бросаю взгляд в сторону леса. Понятия не имею, сколько прошло времени — может быть, несколько секунд, а может быть, и несколько минут. Но я понимаю, что этот парень — единственная нить, которая у меня есть, и, пока он связан, он не сможет мне навредить.

— Давай, — командую я, подползая к нему и обхватывая его рукой за спину. Я заставляю его сесть, затем встать на колени. Все это время он пытается кричать сквозь кляп.

— Сейчас я не собираюсь тратить время на твой кляп.

Это не просто лента, которую я могла бы сорвать, — это туго завязанный кусок ткани, который придется срезать.

— Теперь шевелись! — я говорю с той же интонацией, как мама, когда убеждала меня выйти из дома. Это срабатывает. Качнувшись назад на пятках, он выпрямляется. Он выше и тяжелее, чем я, но он пойдет со мной, даже если мне придется его тащить.

И у меня нет времени все подробно обдумывать. Нам нужно убраться из поля зрения, где-то спрятаться, пока тот, кто ищет меня, не решит сдаться и убраться прочь. И тогда я получу свои ответы.

Рядом. Мне нужно спрятаться где-то рядом. Я осматриваюсь, и в мое поле зрения сразу же попадает разгромленный номер мотеля. Я вижу длинное бледно-розовое покрывало, свисающее почти до пола. Я убеждаю себя, что тот, кто выломал дверь, вряд ли станет обыскивать комнату снова после того, как гнался за мной через лес. Это слабое утешение, но на поиск других вариантов уже нет времени. Прошипев еще одно приказание в адрес парня, которому я помогаю держаться на ногах, я захлопываю багажник и дверь машины, а затем тащу это хромающее и дергающееся от боли тело внутрь.

Как только мы оказываемся в номере, я заставляю его встать на колени и толкаю так, что он валится на бок. Почти уверена, что он кроет меня ругательствами, но мне все равно. Скоро это будет уже неважно.

Он слишком тяжел, чтобы я могла его поднять, но он, похоже, наконец понимает, чего я от него хочу, и перекатывается на живот, а затем заползает под кровать. Несколько дней назад я стала бы переживать, что будет с его плечами, если руки связаны у него за спиной. Теперь я лишь упираюсь ногой в стену, чтобы запихнуть его подальше.

Он оказывается под кроватью — настолько, насколько этого можно было добиться нашими совместными усилиями, затем я быстро забираюсь под кровать с другой стороны. Свисающее покрывало закрывает обзор, и к нам пробивается лишь узкая полоска света.

А потом мы ждем. И я молюсь.