Туркменский парадокс

Шмиэл Сандлер

Тотальный контроль над обществом: подавление инакомыслия, образ врага, военная мощь, нищета, дворцы и золотые унитазы… А что если это часть плана мировой элиты, заинтересованной в модернизации человека, как биологического вида? Кто зомбирует туркменский истеблишмент, готова ли Россия к наступлению эпохи искусственного интеллекта, или она застряла в прошлом и отброшена на обочину истории? Обо всем этом в новой повести Шмиэла Сандлера «Туркменский парадокс». Книга содержит нецензурную брань.

2

В школе нас ждали.

— Здравствуйте, товарищи фотографы! — встретил нас старший пионервожатый, которого звали Гераклит Понтийский, или Грек в узких школьных кругах. Ему мы поручили собрать с детей деньги за фотографии.

— Ну, все фотки раздал? — начальственным тоном спросил его Скот.

— Все, — ответил Гераклит и поправил алый пионерский галстук на тощей жилистой шее.

Шея у него росла из нескладного тела с тонкими руками и длинными ножками. Когда вожатый ходил, он делал гигантские шаги. Мы едва поспевали за ним, у нас ноги были все же покороче.

Грек привел нас в ленинскую комнату с портретами членов Политбюро ЦК КПСС. Здесь из утробы пионерского горна он извлек две тысячи рублей, протер запотевшие очки, насадил их на греческий нос, линия которого, если верить каноническим трактовкам, должна плавно переходить со лба — в точности как у нашего главного пионера.

Своей кличкой — Гераклит Понтийский, которая закрепилась за ним в миру, — наш вожатый был обязан именно этой характерной особенности. Вообще, по жизни он был Гера, но благодаря правильному носу взрослые звали его Понтийский, а дети, не заморачиваясь, просто «понтовщик».

Грек, или Гера-понтовщик, стал считать бабки. Он делал это так неумело и скучно, что Скотом овладела ярость: Скот считал физическим недостатком неумение красиво считать деньги.

— Дай сюда, пионервожатый, — грубо сказал он, выхватил мятые купюры из тонких рук Гераклита, и деньги-денежки замелькали в его ловких пальцах, издавая волшебное шуршание. Глаза Скота излучали нежность, и казалось, что он не считает, а ласкает любимую женщину.

— Всё! — Скот положил деньги в портмоне и для порядка выписал Понтийскому квитанцию. — Держи, — сказал он, — магарыч с нас за работу.

Грек густо покраснел.

— Я не пью, товарищ, — пробормотал он.

— А тебе никто не предлагал, — сказал Скот. — Я подарю тебе книгу о мужском здоровье: хватит жить по мифам Древней Греции, пора брать женщину за п… ду.

Он выразил сожаление по поводу целомудренной жизни Понтийского, и мы пошли дальше собирать бабки.

При этом Скот пребывал в замечательном расположении духа, что побудило его прокомментировать успех нашей коммерческой сделки еще более удачным примером из греческой мифологии:

— Однажды, — сказал он, — философ Плутон в дружеской беседе сказал философу Сократу: «Я тебе так скажу, братец Сократ, все средства хороши в этом лучшем из миров, но… наличные все же лучше».

— Платон, — поправил я его. — Греческого философа звали Платон.

— Это не принципиально, — отмахнулся от меня Скот, — главное в данной дефекации — наличные.

— Дефиниции⁶, — снова поправил я его.

Сегодня мои придирки Скот оставлял без внимания: он чувствовал свою правоту и прекрасно знал, что деньги не приносят человеку счастья, но очень помогают без него обойтись.

В детский сад имени Сапармурата Ниязова мы попали к обеду.

— Это весьма кстати, — сказал Скот. — Представляется возможность бесплатно пожрать за счет скромного бюджета городского отдела народного образования.

В садике нас встретили приветливо. Мы выпили пустого горохового супа, проглотили тощую котлету неизвестного происхождения, пожевали пирожки с картошкой и запили угощение компотом, отдающим мочой. Потом Скот игриво полюбезничал с воспитательницей Люсей, и усы у него при этом вздыбились к небу — ну чисто Альварес Толедо де Хамон.

Недолго ему, однако, пришлось строить из себя испанского гранда: явилась заведующая садиком и принесла ожидаемую тысячу рублей.

— Вот, стало быть, наличка, — сказала она.

— А, тити-мити… — ласково встретил ее Скот, радушно принимая наличные из ее белых рук.

Мы выписали женщине, опять же для порядка, квитанцию, попрощались и отправились было восвояси, но тут оказалось, что в дверях нас поджидает одна из родительниц.

— Кто из вас главный? — вопросила она.

Концы усов у Скота мигом опустились вниз.

— Ну, я главный, — сказал он.

— Жулик ты! — закричала женщина.

Она костерила Скота с привлечением всех наиболее выразительных прилагательных в русском и туркменском языках. Ей было наплевать, что он похож на сына Тараса Бульбы, она была не прочь сама пристрелить его вместо героического казака. Скот прекрасно знал причину недовольства этой женщины, однако вежливо спросил ее:

— А в чем дело-то, товарищ?

Собственно, дело было в том, что он сфотографировал троих сыновей этой тетки так, что один получился с закрытыми глазами, другой вошел в кадр наполовину, а третьего она и вовсе не могла признать, хотя Скот убеждал ее, что ребенок, скорее всего, подрос за время, пока мы проявляли и печатали пленку.

— Отдай деньги взад, — потребовала женщина, — не то буду жаловаться в органы.

Органы, которые имела в виду эта гражданка, не имели ничего общего с половой гипотезой Скота, и он по опыту знал, что деньги лучше вернуть.

— И откуда берутся такие лярвы? — удивлялся мой компаньон, когда мы вышли из детского сада.

Он злобно плюнул на театральную афишу, вспоминая о сумме, которую пришлось вернуть. С театральной афиши на него с осуждением посмотрела оплеванная заезжая знаменитость.

В другом садике мы пробыли недолго и к пяти часам уже собрали большую часть прибыли. Рублей пятьсот нам должны были еще в яслях имени Сапармурата Ниязова. Родителям фотографии не понравились, и они неохотно вносили деньги, но воспитательницы, которым Скот по старой дружбе демонстрировал длину своего кукана, который он, как ценный артефакт, бережно погружал в кожаный чехол и обнажал только в особых случаях, обещали собрать деньги до завтра.

Обычно он прибегал к демонстрации своего достоинства только после того, как извещал публику, что параметры данного артефакта зарегистрированы в книге Гиннесса — ежегодном справочнике, регистрирующем информацию о рекордных достижениях людей и животных. Дамская аудитория, разогретая любопытным научным фактом, проявляла живой интерес к скотским причиндалам, и он, как бы уступая женскому любопытству, представлял дамам свое зачехленное сокровище. Возможно, это был первый мужской стриптиз на просторах Туркменской Республики, и он явно был по душе женщинам Востока. Но ни одна из них не выказывала желания пофлиртовать с недобитым сыном Тараса Бульбы, не говоря уже об интимной близости. Та же добродушная Люся, которая поила нас компотом, с деревенской прямотой выразила сомнение по поводу того, что такая бандура может пригодиться в хозяйстве.

— Рад дурак, что х…й велик, — сказала она.

В шесть вечера мы устроили все дела и приготовились к вечернему балу.

— План выполнен, — торжественно объявил Скот. — Барбос будет доволен.

Барбосом мы называли бригадира разъездных фотографов. Барбос был нашим начальником и устроителем всех социалистических соревнований в городском комбинате бытового обслуживания.

— Настало время предаться культурному досугу, — сказал мой партнер и процитировал одно из самых замечательных высказываний президента республики: — «Я не понимаю балет, — заявил туркменбаши в одном из громких своих выступлений, — зачем он мне?.. Нельзя привить туркменам любовь к балету, если у них в крови его нет. А танцору балета лучше бы выступать не в балетном трико, а надеть сверху туркменский национальный халат, а то девчата смеются».

Скот был вполне согласен с мнением Туркменбаши и решил при случае накинуть на себя национальный халат, чтобы выглядеть достойно в глазах туркменских девчат.

Мне тоже нравились туркменские девушки, но гулять с ними с серьезными намерениями нам было не по карману: иностранцу, желающему жениться на туркменке, высочайшим указом предписывалось внести в государственную казну калым в пятьдесят тысяч долларов.

До дому бабули было недалече, и мы решили пройтись пешком. Мы звонко шлепали по лужам, затянутым тонкой кромкой льда, с удовольствием втягивая в себя пахнущий печным дымом воздух, и составляли программу банкета с дамами.

— А еще надо бы водки, — сказал Скот. — Нехорошо идти в дом к ближнему без выпивона, кроме того, Искандер ведь любит водяру.

Я согласился со Скотом, и мы купили водку для Искандера и шампанское для его жены, потому что у нее были светские манеры и она любила тонкие напитки.

В довесок к напиткам гражданам Туркмении предлагалось купить портрет президента республики. Мы не были гражданами, но портрет купили — на всякий случай и в полном соответствии с теорией Блеза Паскаля, который сказал: «Я не верю в существование Бога, но на всякий случай не стану утверждать это».

Вряд ли туркмены интересовались теорией вероятностей Блеза Паскаля, но прагматизм французского философа был им не чужд: верить в Бога, так же, как и всякого рода вождям — мелким и помасштабнее, в принципе не опасно, хотя и затруднительно из-за множества ограничений, связанных с этим.

— Обрати внимание, Ломброзо, — заметил Скот, когда мы входили в бабулин дом, — классики научного коммунизма утверждают, что война есть продолжение политики, а я говорю, что секс есть продолжение экономики, ибо женщин в первую очередь интересует размеры нашей шишки.

— Да, но еще больше их интересуют размеры твоего кошелька, — возразил я. — Чем больше у мужчины денег, тем сексуальнее он в глазах женщины.

— Это как в Польше, — поддержала меня тетя Клава за стеной. — У кого больше, тот и пан.

— Именно! — оживился Скот. — Устами женщины глаголет истина.

Примечания

6

Дефиниция — определение, истолкование понятия.