Графиня Кейт

Шарлотта Мэри Янг

Маленькую Кейт после смерти родителей приютило небогатое семейство преподобного Вардура. Девочка росла в небольшом английском городке Олдбороу с детьми священника, но неожиданно стала наследницей огромного состояния и получила графский титул. Теперь ей предстоит переехать в Лондон к своим теткам, ставшим ее опекуншами. Но эти две старые девы совершенно не умеют обращаться с детьми… Автор повести – английская писательница XIX века Шарлотта Мэри Янг, автор романов «Наследник имения Редклиф», «Дейзи Чейн» и других произведений, ставших классикой английской литературы. Для среднего школьного возраста.

Глава III

Жизнь на Брутон-стрит

Прошло некоторое время, и Кейт постепенно привыкла к порядкам дома на Брутон-стрит. Дни здесь были до того похожи один на другой, что девочке иногда казалось, что она живет здесь целую вечность.

В половине восьмого она всегда была уже на ногах. Француженка Жозефина, горничная, которую подыскали Кейт тетки, приходила в семь часов и помогала девочке умыться и одеться. Все это делалось по возможности без шума, чтобы не рассердить леди Барбару, которая хоть и вставала гораздо раньше, но ревниво охраняла утренний сон леди Джейн. Тетка Барбара обладала ушами летучей мыши, которые способны слышать малейшие шорохи.

В половине восьмого Кейт отправлялась к миссис Лейси в классную комнату. Там она читала псалмы и выучивала несколько ответов из катехизиса⁵, которые должна была по воскресеньям повторять наизусть тетке Барбаре. Как же не похожи были эти воскресенья на наивные мечтания Кейт об игре в карты и поездках в экипаже! «Тетки, — думала теперь маленькая графиня, — соблюдают воскресенья почти так же строго, как священники, даже строже. Ведь папа позволял нам говорить ответы из катехизиса своими словами и никогда не требовал, чтобы мы заучивали их наизусть!»

— Я и прежде хорошо знала все эти ответы, — заметила однажды Кейт. — Только теперь меня зачем-то заставляют учить разные высокопарные фразы слово в слово. Это просто мучение!

— Леди Кергвент, так выражаться нехорошо! — строго одернула ее миссис Лейси.

Но Кейт рассердилась и надулась, дав волю своему дурному характеру. Зубрежка казалась ей пыткой! Мистер Вардур наверняка сумел бы объяснить девочке, что, несмотря на высокий слог, эти тексты были вполне понятными и чрезвычайно полезными, но, увы, он теперь был далеко.

После катехизиса миссис Лейси давала Кейт урок музыки, к которой ее ученица испытывала отвращение. Девочка рассказала теткам о том, что Мэри в течение шести недель билась с ней совершенно напрасно, что папа в конце концов был вынужден прекратить уроки музыки, ибо «таланта вынудить нельзя», и, наконец, что Эрмин полагал, будто у Кейт музыкальных способностей столько же, сколько у индюка. Однако леди Барбара строго заметила, что раньше мистер Вардур мог решать как ему угодно, но теперь графиня Кергвент обязана заниматься тем, чего требует ее положение.

— Какой толк в этом учении? — воскликнула Кейт почти в отчаянии. — Ведь пользы из этого не выйдет никакой, тетя Барбара!

— Это не помешает мне исполнять свои обязанности! — холодно парировала леди Барбара.

Прямой обязанностью леди Барбары было заставлять ребенка, отданного на ее попечение, учиться тому, что требовалось для молодой леди. Пусть Кейт никогда и не приобрела бы таких познаний в музыке, чтобы доставлять ею удовольствие другим, но сидеть за уроком ей было полезно — не столько для улучшения музыкального слуха и неверного голоса, сколько для укрощения дурного характера.

Перед уроком музыки Кейт мучилась с катехизисом, но поскольку предаваться гневу над священными текстами она боялась, то вся ее досада изливалась на музыкальный урок. Бедная миссис Лейси с нетерпением ожидала девяти часов, когда она могла освободиться от своей ученицы. После урока музыки гувернантка едва двигалась, а ее печальные глаза казались совершенно утомленными. Кейт же, никогда долго не сердившаяся, вскакивала с веселым лицом и, прыгая на одной ножке, являлась в гостиную, где ожидала почту, которая могла принести письмо из дома.

В девять часов леди Барбара читала молитвы в столовой, потом поднималась в классную комнату, где пила чай вместе с Кейт и миссис Лейси, а после этого все трое направлялись в спальню леди Джейн. Там проходили серьезные и чопорные завтраки, совсем не похожие на веселые утренние трапезы в доме священника, где болтовня молодежи часто прерывалась таким громким хохотом, что Мэри приходилось добродушно замечать: «Потише!», на что ей всегда отвечали: «Брось, Мэри, это ведь и вправду смешно!»

Во время завтрака леди Барбара обычно осведомлялась о бывших накануне уроках. Кейт побаивалась этих вопросов, хотя занималась она неплохо и миссис Лейси отзывалась об успехах своей ученицы с большой снисходительностью. Но страшнее всего для девочки были разговоры о ее поведении.

По правде говоря, юная графиня Кергвент была изящно сложенной девочкой с маленькими ножками и ручками, но на свете не было ребенка более неуклюжего, чем она. И чем чаще Кейт об этом говорили, тем более неловкой она становилась. Девочка приходила в трепет, когда за столом требовалось передать чашку чаю леди Барбаре или масло гувернантке. Еще неприятнее было, когда ей приказывали повторить какое-нибудь движение несколько раз, в надежде, что оно будет исполнено грациознее. Повторение раз от разу было все хуже и хуже, пальцы сжимались все сильнее, локти делались угловатее прежнего, плечи выворачивались.

Неловкость девочки и ее дурной характер тетки приписывали ее деревенскому воспитанию. И виновата в этом была сама Кейт, хоть сама этого и не сознавала. Защищаясь от чрезмерных воспитательных речей леди Барбары, она нередко произносила: «Папа так говорил» или «Мэри так делала». И потому неудивительно, что тетки были самого дурного мнения о ее прежних воспитателях и находили, что Кейт необходимо забыть о них, и в конце концов запретили племяннице упоминать о мистере Вардуре, не говоря уже о том, чтобы называть его «папа».

Глаза Кейт засверкали от гнева и раздражения:

— Я не могу от этого отвыкнуть! И не хочу!

— Вы должны привыкнуть к тому, что прилично вашему званию, леди Кергвент. Поэтому я попрошу миссис Лейси задавать вам лишний урок всякий раз, когда вы будете называть мистера Вардура «папой»! — строго проговорила леди Барбара.

Кейт зарыдала и выбежала из комнаты. Когда же слезы высохли и всхлипывания стихли, она начала размышлять о жестокости тетки и о том, как дурно было с ее стороны развивать в племяннице неблагодарность. Девочка даже сочинила целую речь, которая начиналась так: «Леди Барбара Умфревиль! Когда несчастная сиротка была бедна и всеми забыта, мой дядя, мистер Вардур, был для меня настоящим отцом. Вы можете растерзать меня дикими лошадьми, но я не перестану называть его папой до последнего моего вздоха!»

Что юная графиня хотела выразить словами: «можете растерзать меня дикими лошадьми», осталось неизвестным, но тем не менее с тех пор стоило только леди Барбаре взглянуть попристальнее на Кейт, — и та останавливалась на первом же слоге «па…» и вместо этого дрожащим голосом говорила «дядя». Внутренне она, правда, сокрушалась и сердилась, но запрещенные теткой слова вырвались у нее всего раз или два — и то совершенно нечаянно.

Итак, именно Кейт из-за своей привычки не придерживаться истинной правды была виной тому, что тетки составили себе дурное мнение о ее друзьях. Однако мы ушли слишком далеко от описания времяпрепровождения Кейт в Брутон-стрит.

В час пополудни она отправлялась с гувернанткой гулять. Если из дома приходило письмо, девочка читала его, пока Жозефина одевала ее, как одевают кукол. Если же Кейт случалось держать в руках книгу, то она предавалась чтению до тех пор, пока миссис Лейси не заглядывала в дверь, чтобы посмотреть, готова ли она.

Прогулка по мрачным улицам или марширование вокруг садов Беркли-Сквер⁶ были далеко не таким веселым занятием, как утренние игры с Сильвией в садике возле дома в Олдбороу. Здесь Кейт чувствовала себя узницей. Другие дети в этих садах играли вместе, ей же это было строго запрещено. Смотреть на них, думать о Сильвии и Чарли, чувствовать, что в эту минуту какая-нибудь веселая игра была бы самым большим счастьем в мире, — вот и все, что оставалось Кейт.

Можно было еще, пожалуй, рассказывать миссис Лейси про Сильвию, про впечатления, вынесенные из чтения истории и разных повестей, но получаемый на все эти рассказы тихий и равнодушный ответ: «Да, друг мой», ясно показывал, что гувернантка не слышала ни одного слова. Когда же Кейт поднимала на нее глаза, то кроме черной вуали, которая всегда была спущена на лицо гувернантки, ничего видно не было. «Надо же — сущее несчастье, что именно мне попалась такая грустная гувернантка!» — думала Кейт про себя.

После прогулки наступало время учения. Кейт повторяла сперва урок, задаваемый накануне, потом к ней являлся учитель французского, приходивший два раза в неделю. Для арифметики и географии было назначено два урока в неделю, и еще два — для рисования. Эти занятия Кейт любила и даже начала делать успехи, в особенности с тех пор, как перестала приводить в пример французское произношение Мэри Вардур или ее способы решать задачи.

А еще девочке очень нравилось беседовать со своим учителем французского языка, почтенным и хорошим человеком. Она с удовольствием сочиняла письма по-французски, описывала в них тех девочек, которых рисовала, а потом эти письма, поправленные учителем, вместе с рисунками отправляла Сильвии.

Когда учителя уходили, Кейт садилась готовить уроки к следующему дню и потом читала немного с миссис Лейси по-итальянски, затем следовало чтение истории и рукоделие. Леди Барбара хотела, чтобы девочка выучилась шить и вышивать, и была немало удивлена, выяснив, как мало Кейт знает об этом.

— Я полагала, что в семействе священника тебя выучат, по крайней мере, в совершенстве рукоделию, — сказала она.

— Мэри старалась меня учить, но находила, что мои пальцы неловки, как поленья, — призналась Кейт.

Нужно заметить, бедная миссис Лейси придерживалась того же мнения.

Обедала Кейт вместе с тетками. Это было все-таки приятнее, чем утренний чай, потому что за столом присутствовала леди Джейн, которая, во-первых, уже одним своим поцелуем доставляла удовольствие Кейт, а во-вторых, всегда огорчалась, если ее сестра выходила из себя. Поэтому леди Барбара редко бранила племянницу при ней.

Леди Джейн всегда умела сказать приятное слово, даже миссис Лейси делалась не так мрачна и грустна при звуке ее голоса. Манеры леди Барбары непостижимым образом смягчались и голос становился не столь резким и пронзительным, когда она говорила или ухаживала за своей сестрой.

Впрочем, и обед для Кейт не казался веселым. Тут не было никаких толков о приходских новостях, не было шуток, к которым привыкла девочка. И хоть блюда подавались ей первой и все с ней обращались очень церемонно, юная графиня не раскрывала рта, пока к ней не обращались с вопросом. Скука была такая, что едва можно было удержаться от зевка, который тетка Барбара посчитала бы оскорблением.

Послеобеденное время проводилось не так, как в Олдбороу, когда Кейт с Сильвией могли делать, что им заблагорассудится. Конечно, и здесь юная графиня, пожалуй, могла бы располагать свободным временем по своему усмотрению, но она им не пользовалась в той мере, в какой требовала ее молодая кровь. Никто не любил здесь играть ни в жмурки, ни в прятки, и девочке оставалось только шагать через две ступеньки, взбегая по лестнице, или, спускаясь, перескакивать разом через четыре последние. Впрочем, и тут ее обычно останавливали, находя это неприличным для барышни и слишком шумным для тети Джейн. Кейт случалось иногда побегать и попрыгать так, чтобы ее никто не видел, но это делалось с угрызениями совести, которые отравляли удовольствие.

Спокойно она могла заняться только чтением, рисованием и сочинением писем к Сильвии. В эти занятия никто не вмешивался, но Кейт все-таки знала, что леди Барбара их не одобряет. Леди Джейн иногда с большим снисхождением жертвовала свое время на выслушивание длинных историй и на толкование рисунков Кейт. Она делала это с неизменно добродушной улыбкой, но, по-видимому, ничего не понимала.

Из всех прежних фантазий Кейт осуществилась только одна: полный кошелек давал ей возможность покупать всевозможные книги, огромное количество бумаги и ящики с настоящими красками. Но почему-то новые рассказы, приобретаемые теперь каждую неделю, доставляли девочке куда меньше удовольствия, чем те редкие новые книги, которые случайно попадали к ней дома. Глянцевая бумага и великолепные краски тоже не способствовали рисованию; картинки не выходили и вполовину такими красивыми, как те, что делались при участии Сильвии.

Кейт, пожалуй, и совсем бы забросила рисование и сочинение различных историй, если бы все эти произведения не посылались Сильвии и не возвращались потом назад с ее заметками. Примечательно, что в рисунках Кейт уже не появлялась леди Этелинда в оборках: ее героинями теперь были дочери священника или деревенские девушки, подрезающие сучья на деревьях и сбивающие масло.

По понедельникам и четвергам, в три часа пополудни, подавался экипаж, он отвозил Кейт с гувернанткой к одной даме, дающей уроки танцев. Тетки полагали, что эти уроки сделают из девочки девицу, более похожую на графиню, нежели она была на самом деле. Но для бедной Кейт эти дни были самыми черными днями в неделе. На протяжении каждого урока ей казалось, что кто-то держит ее ноги в тисках и выворачивает руки в противоположную сторону, к тому же ей приходилось слышать постоянные упреки — о, конечно, очень вежливые, но все-таки упреки! А еще тетка Барбара иногда лично приезжала на уроки танцев, чтобы посмотреть на успехи племянницы. Хуже этого для Кейт ничего не могло быть!

Если леди Джейн чувствовала себя довольно хорошо, целью своей прогулки тетки избирали посещение уроков танцев, после чего возвращались домой и потом посылали экипаж за Кейт. В остальные же дни, если погода была хорошей, тетки выпускали из экипажа Кейт с миссис Лейси в Гайд-парке⁷, а сами прокатывались вокруг него. Это развлечение, однажды потеряв прелесть новизны, стало для Кейт чуть ли не скучнее утренней прогулки. Тихое, приличное шагание было ей невыносимо, особенно в сравнении с беганьем по лугам, которому она предавалась дома.

Как-то раз Кейт выразила желание посмотреть Зоологический сад и музей. Ей ответили, что тетя Барбара отвезет ее туда, если только несколько дней подряд будет ею довольна.

Но несмотря на все старания Кейт, ожидаемое развлечение все откладывалось. Действительно, редкий день проходил, чтобы не случилось какой-нибудь беды: громкий разговор, взрывы хохота, свидетельствующие о неприличных ее званию играх с Жозефиной, прыганье и скаканье, порывистость движений, удивительная способность рвать платья — то или другое постоянно навлекало на Кейт брань и неудовольствие тетки. Если на улице было мокро, брызги грязи непременно попадали на чулки девочки; всякое кушанье оставляло какие-нибудь следы на ее новых платьях; шляпка была всегда на боку, юбки постоянно цеплялись за перила и гвозди. И хотя в доме на Брутон-стрит штопаньем одежды юной графини занималась Жозефина, а покупка новых вещей не была для семьи разорительной, но тетка Барбара смотрела на все эти проступки гораздо строже, чем Мэри, на которую дома ложились и работа, и издержки.

После прогулки Кейт всегда готовила уроки к следующему дню: стихи, историю, грамматику. Потом пила чай и, наконец, совершала свой вечерний туалет, во время которого немного отдыхала в разговорах и шуточках с Жозефиной, особенно если тетки были настолько далеко, что не могли этого слышать. Предполагалось, что Кейт приучится к французскому языку в разговорах с горничной, но Жозефина была доброй девушкой и не изводила юную графиню придирками к произношению и построению фраз. «Миледи и так непросто живется», — считала она и позволяла девочке многое из того, что возбранялось леди Барбарой.

Одевшись, Кейт спускалась вниз, в гостиную, где ожидала возвращения теток. Обычно она брала с собой свою книгу, но иногда и открывала одну из тех, что лежали на столе. В таком случае леди Барбара вырывала книгу из рук племянницы. Несмотря на уверения Кейт, что дома ей позволяли читать все, тетка строго запрещала дотрагиваться до книг без особого позволения.

Вечером тетки обычно проводили за рукоделием, леди Барбара изредка играла на фортепиано и пела. Кейт должна была сидеть с ними за вышиванием. Этого она также не любила, и если тетки за ней не смотрели, то больше трех каких-нибудь крестиков она не вышивала. Леди Джейн была искусной рукодельницей и иногда показывала племяннице различные приемы. Кейт хоть и любила сидеть возле этой милой тетки, но была такой неловкой ученицей, что леди Барбара нашла эти уроки слишком утомительными для сестры, и таким образом они прекратились.

Иногда во время пения Барбары Кейт, приютившись возле другой тетки, пускалась в различные мечтания. Например, как она вырастет и поедет домой к Вардурам или возьмет их жить к себе в дом. Или, если будет революция, как она, подобно французскому дворянству, будет поддерживать теток трудами своих рук, зарабатывая на хлеб рисованием картин.

Окончание дня было для Кейт самым худшим временем, сопровождаемым всевозможными страхами. Девочка убедила Жозефину не уносить свечу до тех пор, пока она не уснет. Но леди Барбара объявила, что одиннадцатилетняя девочка не должна позволять себе детских глупостей, и приказала Жозефине, как только леди Кергвент ляжет в постель, уносить свечу и спускаться вниз.

Тетка, может быть, и не поступила бы так жестоко, если бы знала, сколько мучений доставляет племяннице это запрещение, но она не понимала, сколько ужасных фантазий может таиться с слабом детском мозгу. Кейт иногда представлялось, что к ней вламываются воры, или что весь дом в огне, что душат ее подушками ради ее титула, или что под дом подкладывают порох… Бедная девочка, спасаясь от собственных страхов, старалась развлечь себя пустой болтовней с горничной и, вопреки запрету, удерживала ее в своей комнате под различными глупыми предлогами.

Примечания

5

Катехи́зис — книга, излагающая основы христианского учения в форме вопросов и ответов.

6

Беркли-сквер — престижный район в западной части Лондона.

7

Гайд-парк — королевский парк в центре Лондона; традиционное место для прогулок и проведения празднеств.