Русский хлеб в жерновах идеологии

Шамиль Куряев

Вопрос голода – ключевой вопрос бытия – является определяющим при оценке любой исторической эпохи. Это побуждает представителей противоборствующих идейных лагерей придавать большое значение продовольственной проблеме и ее историческим аспектам. Идейная борьба сопровождается активным историческим мифотворчеством – базирующимся на предвзятых публицистических работах, конъюнктурной беллетристике и алхимических манипуляциях с официальной статистикой. Характерной приметой времени является восприимчивость общества к историческим мифам, связанным с темой голода в России. Откровенная ложь тиражируется не только анонимными интернет-пропагандистами, но и известными людьми: политиками, писателями, представителями академической науки. В результате спекулятивные интерпретации и исторические фальшивки распространяются подобно эпидемии и усваиваются в качестве «общеизвестных истин». Последнее обстоятельство актуализирует данную проблему, выводя ее за рамки узко-исторического явления.

Часть II

Уравнение с тремя неизвестными

В сущности своей всякий народ — стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких обязанностей.

Максим Горький

Глава 1

§ 1.1. На первый взгляд, статистика — штука суровая, скучная и не романтичная. Мало кого можно ею увлечь.

Ладно ещё «статистика войны»! — калибры артсистем, «суммарное водоизмещение», насыщенность подразделений пулемётами, «вес бортового залпа», запас хода по шоссе, «практический потолок»; и, конечно, самый сок — убитые, раненые и пленные, цифры санитарных и безвозвратных потерь (у нас и у противника). Есть немало людей, которые, не будучи ни профессиональными историками, ни профессиональными военными, тем не менее страстно и увлечённо разбирают «историю войн», во всей её сложности и полноте, — от тактики стрелковых подразделений до планов мобразвёртывания, от сравнительных ТТХ средних танков до «ресурсозатратности» их производства…

Все эти люди активно обмениваются мнениями и объединяются по интересам; в разных формах — от дискуссий на специализированных сайтах и форумах до создания обществ, кружков и клубов (как у «ролевиков» и «реконструкторов»).

А сельское хозяйство и продовольствие… что ж тут интересного? — какого неспециалиста могут увлечь площадь запашки, конское поголовье, колеблемость урожаев, среднедушевое потребление, объём местных резервов, транзитная хлеботорговля, «центнеры с гектара» да «килокалории на человека»?.. Однако неосоветчики умудрились и эту (действительно скучноватую) тему сделать интересной для исследования и воистину захватывающей. Как им это удаётся? — да как всегда: при помощи лжи и передёргиваний. Следить за их «ловкостью рук» — одно удовольствие!

В случае со статистикой неосоветчики действуют точно так же, как они действовали в случае с отражением «дореволюционной действительности» в произведениях литературы и воспоминаниях современников. В той сфере (зыбкой и туманной, уже в силу оценочности…) они строили свои доказательства от противного — сначала приводя явно идиллические описания царской России из уст апологетов Империи, а потом опровергая их страстными и обличительными описаниями из уст её противников. По сути дела, они действовали по принципу: «Всё сказанное Вами может быть использовано против Вас».

При этом «градус неадеквата» порой повышался в разы! Но нужный психологический эффект достигался: у «среднего» читателя, которому сначала процитировали Солоухина, потом обрушили на его голову серию ударов в виде свидетельств Толстого и Энгельгардта, а в конце — добили Солоневичем, должно остаться впечатление «полного разгрома».

Вопрос: кого? — реально существовавшей Российской Империи или конкретного автора, написавшего плохую книгу о Российской Империи (либо просто неудачно выразившегося)?..

Если о достойном человеке с интересной судьбой некий писатель–халтурщик написал плохую биографическую книгу (в которой изобразил его в явно неправдоподобном виде — как смесь всепобеждающего супермена с безгрешным ангелом), то раскритиковать такую книгу, указать на содержащиеся в ней преувеличения, недостоверные факты и откровенные нелепости — долг всякого честного критика. Но порочит ли это самого реального героя книги?

А что сказать о критиках, которые специально выискивают самые нелепые, заведомо неправдоподобные жизнеописания исторического лица — с единственной целью: опорочить этого человека; перенести читательский гнев с конкретных авторов (написавших плохие книги по глупости или из конъюнктурных соображений…) — на героя этих книг?! Которого, к слову сказать, нельзя даже обвинить в том, что эти апологетические книги — «заказные» (ибо человек умер ещё в 1917 году!).

§ 1.2. Вот и в случае с цифрами, со статистическими данными (казалось бы — обязывающими к большей добросовестности) неосоветчики поступают точно так же. И достигают того же самого психологического эффекта.

К сожалению, им «есть от чего танцевать». Началось всё ещё с произведений монархистов, из числа эмигрантов первой волны. У них порой — чего только не встретишь!.. Сюда можно отнести старания членов всяких «общероссийских монархических фронтов» (рупором которых был неудобозабываемый Борис Бразоль); немалые усилия по лакировке дореволюционной действительности прилагала РПЦЗ (создавая, так сказать, необходимый базис для канонизации императора Николая Второго).

В перестроечные и постперестроечные годы многие из этих эмигрантских баек были повторены уже непосредственно в России. Однако — к чести наших современников–монархистов — надо сказать, что они не ограничились простым повторением старой лжи; они привнесли много нового. Так что на давно уже создаваемое коллективными усилиями православной общественности светозарное полотно «Изобильная, процветающая Россия под скипетром Святого Царя» (в духе позднего Глазунова) на протяжении 1980–1990 годов было нанесено немало новых ярких мазков! В последние годы на этой ниве изрядно потрудились такие люди как Назаров, Боханов, Платонов, Мультатули, Борисюк…

При этом некоторые, наиболее смачные, доказательства «изобилия и процветания» были прямо передраны из старых эмигрантских источников. Другие — видимо, услышаны авторами в ходе личного общения с престарелыми «бывшими» или экзальтированными «визионерами» (специфический жанр «устной истории»). Третьи — дорисовывались уже самостоятельно, в результате лукавых алхимических манипуляций над данными дореволюционной статистики. Поэтому, разбирая очередной перл царебожников, иной раз нелегко отыскать его первооснову — тот «первоисточник», на который впоследствии стали опираться, перепевать его, обогащать и домысливать.

Ну так ведь искусственно созданный исторический миф — это не та «победа, у которой всегда много родителей»! В конце концов, не так уж важно, кто первым написал какую–то явную глупость (или, скажем мягче, — кто первым ошибся). Вряд ли стоит начинать дотошные розыски по факту каждой благостной сказки (или «добросовестного заблуждения») и доподлинно выяснять, кто же именно в каждом конкретном случае первым соврал (ошибся).

Тем более что массив откровенных мифов и тенденциозно подобранных фактов о предреволюционной России хотя и велик, но… довольно однообразен. Одни и те же мифы (передёргивания) кочуют из эмигрантских книг в работы современных авторов–монархистов, а оттуда — выплёскиваются на широкие просторы интернета. Иногда — в оригинальном виде (как электронные версии чьих–то книг), но чаще — в виде броских и коротких сравнительных таблиц, наглядных картинок и т.п.

Вот эти наивные побасенки и служат основным аргументом для нынешних неосоветчиков, которые охотно их ретранслируют — только уже с собственными выводами и комментариями.

Глава 2

§ 2.1. Начнём с лидирующих позиций Российской Империи в мировой хлеботорговле и известного тезиса, что царская Россия была кормилицей Европы.

Казалось бы, данные факты: «Россия была крупнейшим экспортёром зерновых» и «Россия кормила Европу хлебом», — настолько очевидны, что опровергнуть их невозможно! Однако неосоветчики пытаются даже эти очевидные факты поставить под сомнение. И делается это ими не без помощи наших православных монархистов — которые, со своими непродуманными заявлениями, буквально подставляются под бой…

Вот, например, старый добрый Бразоль, с его «Царствованием Императора Николая II в цифрах и фактах». В 3–м разделе («Земледелие») у него есть такие слова: «В 1913 г. в России урожай главных злаков был на 1/3 выше такового же Аргентины, Канады и Соед. Штатов вместе взятых». С 1958 года, когда была издана эта брошюра, прошло много лет, было много возможностей проверить подлинность приведённых в ней цифр, но некоторые наши монархисты продолжают по сей день бездумно тиражировать однажды прочитанное или услышанное.

Вот анонимный сборник «Шестьдесят фактов о последнем Русском Императоре», широко представленный в интернете. Там, в качестве 35–го «факта», почти дословно повторяется та же фраза: «Крупнейший в мире экспортёр зерновых культур, льна, яиц, молока, масла, мяса, сахара и пр. Урожаи зерновых на 1/3 больше урожаев Аргентины, США и Канады вместе взятых».

Бразолевский «урожай главных злаков» заменён на «урожаи зерновых»; хотя, строго говоря, не все зерновые — «главные». И так же, как и Бразоль, в двух фразах разобрались и с экспортом и с производством зерна!

А вот отрывок из текста лекции Галины Павловой (активист Фонда «За нравственность!»; публикуется в интернет–проекте «За царя» и т.п.) под названием «Россия в период правления Николая II»: «К 1913 году Россия становится крупнейшим в мире экспортёром зерновых культур, льна, яиц, молока, масла, мяса, сахара и пр. Представьте себе: мы производили зерна на 1/3 больше, чем 3 других крупных мировых государства вместе взятых, таких как Канада, Австралия и Аргентина».

Бог с ним, с эмоциональным, «задушевным» стилем… Но вот сваливание в одну кучу объёма экспорта и объёма производства — это не очень–то грамотно. А самый смех — указанные конкуренты России в экспорте зерновых: «на 1/3 больше, чем 3 других крупных мировых государства вместе взятых, таких как Канада, Австралия и Аргентина». Вообще–то Австралия сроду не была в лидерах хлеботорговли. Госпожа лектор в данном случае попросту перепутала Австралию с Америкой (США) — действительно, крупнейшим конкурентом России в мировой хлеботорговле, постоянно упоминаемым в качестве такового!..

Зато такой ошибки не допустили функционеры из ЛДПР. Идя на последние парламентские выборы (2016 года) Либерально–демократическая партия издала — тиражом два с половиной миллиона экземпляров! — предвыборную брошюру под названием «Русская душа». В этой достаточно объёмной (80 страниц) книжке есть специальная глава о предреволюционной Российской Империи — называется: «Миф о"лапотной России"». Вот там всё написано правильно, «канонично»: «А к 1914 году наша страна — крупнейший в мире экспортёр зерновых культур, льна, яиц, молока, масла, мяса, сахара и проч. Урожаи зерновых на 1/3 больше урожаев Аргентины, США и Канады, вместе взятых».

Тут всё «как учили»! — «Аргентины, США и Канады, вместе взятых». То есть хотя бы Америку с Австралией авторы не путают. Уже прогресс. Экспорт зерновых и объём производства — так же свалены в одну кучу.

§ 2.2. А теперь — о том, как пользуются подобными заявлениями монархистов (и жириновцев) наши неосоветчики.

Игорь Пыхалов в своём «боевике» — давно раздёрганной на цитаты и бессчётное число раз повторённой и упомянутой другими леваками работе «Кормила ли Россия пол–Европы?» — с видимым удовольствием цитирует апологетов дореволюционной Империи: «В подкрепление своей"концепции"сторонники подобных взглядов любят ссылаться на благословенное царское время, когда никаких колхозов не было и в помине, а при этом «Россия к 1913 году собирала пшеницы больше, чем США, Канада, Аргентина вместе взятые, и кормила хлебом чуть ли не полмира…» [92]. Или как пишет другой автор: «К 1909 г. Россия выходит на первое место в мире по производству зерна и выращивает более половины мирового сбора ржи, более четверти — пшеницы, овса, ячменя. В 1913 г. урожай зерновых был на треть выше, чем в США, Канаде и Аргентине вместе взятых» [93]».

Ссылается Пыхалов на работы Рыжова «О царе–мученике и его монархической идее» и Муша «Феномен русского хлеба. Вчера и сегодня». При желании мог бы привести ещё десяток!..

После чего Пыхалов проделывает необходимые демагогические манипуляции (своего рода магические пассы). Для начала — рассказывает читателям о том, сколько жителей насчитывалось в 1913 году в России, США, Канаде и Аргентине. С комментарием: «Получается, что бахвалиться особо нечем: даже если предположить, что Россия в те времена и выращивала чего–то на треть больше, чем США, Канада и Аргентина вместе взятые, на душу населения это всё равно выходит меньше».

Скажите пожалуйста! Всё–таки ни у кого из процитированных авторов речь не идёт о том, что–де в царской России было самое высокое душевое производство сельскохозяйственной продукции (или — самое высокое потребление). Но Пыхалов на всякий случай сразу одёргивает тех, кто готов порадоваться за Российскую Империю, — мол, в любом случае отсталой царской России гордиться нечем…

Не мудрено! Ибо у неосоветчиков всех мастей общим местом является преувеличенное представление о нищете русского дореволюционного крестьянина — как о следствии совокупного воздействия трёх присущих именно царской России негативных факторов: исключительного «малоземелья», исключительно тяжёлого бремени платежей и исключительной отсталости способов хозяйствования (каковые, мол, и отличали русского крестьянина от его более счастливых западных собратьев!).

Да, все эти негативные факторы присутствовали в жизни российского крестьянства. Но ни один из них нельзя абсолютизировать; соответственно — нельзя столь решительно противопоставлять отсталое российское сельское хозяйство передовому западному.

В действительности всё было гораздо сложнее.

Так, подати и выкупные платежи русских крестьян к началу 20–го века были не так уж высоки в сравнении с налогообложением в странах Запада (притом царское правительство периодически прощало крестьянам долги и списывало недоимки). Что касается обеспеченности землёй, то средний размер крестьянского надела в России превосходил размер среднего европейского.

То есть условный «средний российский крестьянин» (если брать статистику по регионам, то ситуация будет сложнее…) был лучше обеспечен землёй, нежели европейский! Европейский крестьянин «брал» более совершенной сельскохозяйственной техникой, широким использованием минеральных удобрений, передовой системой севоооборота; и вообще — более передовой организацией труда.

Фермеры Нового Света в целом были обеспечены землёй лучше, чем русские крестьяне, но хозяйство своё тоже вели достаточно «экстенсивно» — поэтому средняя урожайность в США и Канаде была не намного выше российской. «Выбирались» западные фермеры, главным образом, за счёт более благоприятных природных условий и большей площади запашки. Что ж, по поводу фундаментальных преимуществ жителей этого молодого континента ещё Бисмарк сказал: «Бог Всемогущий заботится только о младенцах, пьяницах и американцах».

Впрочем, даже вся эта совокупность благоприятных факторов (особенно впечатляющих в сравнении с российскими условиями) не гарантировала мелких фермеров США и Канады от голода в случае сильного неурожая. Да! — такая вещь как голод была знакома и американским фермерам конца 19–го — начала 20–го века. В ту эпоху крестьяне, живущие плодами матери–земли, повсеместно зависели от её капризов…

Вот, кстати, ещё одна характерная особенность неосоветской публицистики: поскольку сравнение «жалкой» российской урожайности с довольно низкой американской и канадской не произведёт сильного впечатления на читателя, то его обычно и не делают! Неосоветчики охотно сравнивают валовой сбор, численность населения, высчитывают душевое производство и т.п., а такую простую вещь как сравнение урожайности в ведущих мировых странах–экспортёрах (в «самах» или в центнерах с гектара) обычно пропускают.

Иногда, правда, поступают ещё остроумнее: сравнив Россию по всем остальным показателям с США и Канадой, в заключение сравнивают российскую урожайность с… западноевропейской. При этом, разумеется, выбираются наиболее богатые и развитые страны того времени, с самым передовым фермерским хозяйством, — вроде Голландии или Германии, а не какие–нибудь Италия, Испания или Греция (где урожайность могла быть ещё ниже российской!). Но это к слову.

§ 2.3. Далее Пыхалов приводит таблицу с данными об урожае 1913 года по пяти основным зерновым злакам (пшеница, рожь, ячмень, овёс, кукуруза) в России, США, Канаде и Аргентине — из «Сборника статистико–экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств» (1917 года издания).

Тут надо сразу оговориться: данные официальной статистики об урожае зерновых в Российской Империи были не совсем достоверными — в действительности Россия производила больше! — но об этом впереди ещё будет специальный разговор… Однако даже официальная, существенно заниженная, статистика показывает безусловное лидерство России в производстве пшеницы, ржи, ячменя и овса. Лишь по производству кукурузы (не очень подходящей для российского климата и в ту эпоху мало культивируемой) Россия находилась на третьем месте. В итоге по производству пяти основных зерновых злаков Россия в 1913 году оказывается на втором месте в мире, с небольшим отставанием от США (вырвавшихся вперёд исключительно благодаря кукурузе).

Довольный Пыхалов комментирует это следующим образом: «Как мы видим, процитированные выше утверждения не соответствуют действительности. Если брать урожай пшеницы, то хотя наша страна и опережала в 1913 году по этому показателю Соединённые Штаты, однако США, Канаде и Аргентине в совокупности она уступала. Если же рассматривать не только пшеницу, а суммарный урожай пяти основных зерновых культур, то здесь она уступала даже одним США».

Подумать только: на самом деле царская Россия «уступала США, Канаде и Аргентине в совокупности»! И о чём это говорит? — только о том, что неразумные авторы шапкозакидательных заявлений в духе «мы одни производили больше всех остальных вместе взятых» оказались неправы.

Но сталинисту Пыхалову этого мало (что естественно: ибо главная его мишень — не какой–то там недобросовестный автор или «лектор», а предреволюционная Российская Империя). Поэтому он опять, по принципу «Повторение — мать учения», возвращается к количеству жителей: «Ну а если ещё и разделить эти цифры на количество жителей в каждой из этих стран, результат будет и вовсе безрадостным…». Почему же: «безрадостным»? Всё по той же причине — из–за отставания от других лидеров хлебного экспорта в расчёте на душу населения. Повторяйте, запоминайте, проникайтесь…

А поскольку объём производства и объём экспорта — это действительно разные вещи, Пыхалов приводит ещё одну таблицу: разница между вывозом и ввозом зерновых за 1913 год. В соответствии с этой таблицей, Российская Империя (25,74 % мирового экспорта зерна) делила лидирующие позиции с Аргентиной (26,01 %), значительно опережая США (14,81 %) и Канаду (10,97 %). Прочие государства и территории — даже такие огромные как Ост–Индия, Австралия и Китай — в конкуренты России не годились.

Казалось бы, более чем наглядное доказательство успеха товарного производства зерна в Российской Империи, не правда ли?..

Сам Пыхалов вынужден с этим согласиться — правда, сквозь зубы, с совершенно неостроумной иронией: «Итак, на радость поклонников Столыпина, «Россия, которую мы потеряли» действительно являлась крупнейшим экспортёром хлеба». И… в третий раз подряд пишет о численности населения: «Триумф несколько омрачает то обстоятельство, что это звание она делила с насчитывавшей в 21,4 раза меньше населения Аргентиной».

Не поспоришь. Но если так, то и США — насчитывавшие на тот момент в 12,4 раза больше населения, чем Аргентина, а хлеба продавшие в 1,8 раза меньше, — выглядят бледновато! Это естественно: в густонаселённых странах огромная доля произведённой сельхозпродукции уходила на собственное потребление.

§ 2.4. А как же с «кормлением Россией полмира (или пол–Европы)»?.. Об этом Пыхалов, разумеется, не забывает. Было бы странно, если бы неосоветчик этим не воспользовался.

Потому он пишет: «Разумеется, о том, чтобы кормить «полмира», не могло быть и речи — хотя бы потому, что свыше 98 % экспортируемого Россией хлеба шло в Европу [100]. Однако и «пол–Европы» накормить тоже не получалось: в 1913 году зарубежная Европа потребила 8336,8 млн пудов пяти основных зерновых культур, из которых собственный сбор составил 6755,2 млн пудов (81 %), а чистый ввоз зерна — 1581,6 млн пудов (19 %), в том числе 6,3 % — доля России [101]. Другими словами, российский экспорт удовлетворял всего лишь примерно 1/16 потребностей зарубежной Европы в хлебе».

Вот как. Оказывается, не кормили мы Европу, а всего–то лишь — стыдно сказать! — поставляли 1/16 от её потребностей. И на кой чёрт только понадобилась Россия той Европе? Должно быть, покупала она хлеб у русских, как спички у нищего — из одной благотворительности…

Пыхалов почти так и пишет: «Неудивительно, что когда после начала 1–й мировой войны вывоз русского хлеба практически полностью прекратился (в 1915 году было экспортировано 17452 тыс. пудов пяти основных зерновых культур — в 32 раза меньше, чем в 1913–м, когда, как мы помним, этот показатель составил 554549 тыс. пудов [103]), выяснилось, что Европа вполне может без него обойтись».

Это — опять–таки апеллирование к эмоциям (которому непременно должны предшествовать цитаты из книги какого–нибудь царебожника! — иначе никого не проймёт…).

В действительности в ту эпоху большая часть основных видов сельхозпродукции — к каковым относятся зерновые — потреблялась там же, где производилась. Прежде всего это относится к густонаселённым странам (а самым густонаселённым континентом была Европа). Соответственно, местные потребности в сельскохозяйственной продукции удовлетворялись местным же производством: европейские крестьяне кормили европейские города.

Рынок зерновых был, по преимуществу, внутренним рынком. И это не было результатом каких–то специальных государственных мер по «обеспечению продовольственной безопасности»; это диктовалось естественным порядком вещей — свой постоянный потребитель был рядом. И его численность постоянно возрастала (в результате процесса урбанизации). Соответственно — возрастала потребность в хлебе. И вот эту потребность в хлебе европейский крестьянин восполнял с всё большим трудом: европейскому селу было всё труднее прокормить европейский город!

Это и вынуждало европейские страны во всё большем объёме «докупать» недостающее зерно за рубежом. Русский хлебный экспорт был ответом на насущную европейскую потребность в хлебном импорте. Ибо Европа могла обеспечить себя зерном только на четыре пятых. Примерно пятая часть потребности (19 %) покупалась на внешнем рынке; при этом 6,3 % — у Российской Империи.

То есть доля России составляла одну треть от всего зерна, покупаемого Европой на внешнем рынке. Доля остальных стран–экспортёров (это, главным образом, США, Канада и Аргентина) составляла две трети. Вот откуда и пошли эти фантастические заблуждения: потому что треть (больше всех!) — доля России, а две трети — доля США, Канады и Аргентины вместе взятых. И именно с тремя этими странами–конкурентами сравнивали Россию дореволюционные статистические справочники. Возможно, в своё время престарелого эмигранта Бразоля подвела память…

А вот что касается заявления Пыхалова, будто в ходе Первой Мировой войны «выяснилось, что Европа вполне может без него (российского хлеба) обойтись», то для этого надо обладать изрядным нахальством!

Ко времени Первой Мировой богатая Европа успела уже поотвыкнуть от массовых народных бедствий, а тут на неё — прежде всего на страны Центрального блока — обрушился настоящий голод: продуктовые карточки, малосъедобный «военный хлеб» (норма выдачи которого в Германии опускалась до 170 граммов на человека в день), страшная «брюквенная зима» 1916–го — 1917–го, официальная пропаганда охоты на ворон, массовая смертность от недоедания… И, как итог, — готовность немецких представителей заключить мир в Бресте любой ценой (лишь бы поскорее начать получать хлеб с Украины!). Если исходить из структуры европейского предвоенного хлебного импорта, то как минимум на одну треть эти беды объяснялись исчезновением из рациона немцев российского хлеба.

Так что дореволюционная Россия действительно кормила Европу. Только не надо юродствовать и пытаться толковать образное выражение «кормила пол–Европы» в строго арифметическом смысле — как «обеспечивала 50 % всей совокупной потребности зарубежной Европы в зерне».

Глава 3

§ 3.1. Чтобы закончить с «внешней» стороной российского хлебопроизводства и полностью сосредоточиться на его внутренних аспектах, необходимо ответить ещё на один важный вопрос: а что получала Россия, продавая свой хлеб за рубеж? Иначе говоря: на что Империя тратила вырученные от хлебного экспорта деньги?

Конечно, торговля зерном — это не то же самое, что торговля высокотехнологичными товарами, «не имеющими аналогов». Передовые государства Западной Европы прежде всего выбрасывали на внешний рынок промышленную продукцию (приносившую большую прибыль, нежели продукция сельскохозяйственная). В то же время не надо забывать, что США — передовая промышленная держава! — были, наряду с Россией, одним из главных экспортёров зерна.

Это естественно. Если у государства есть условия для развития аграрного сектора, то почему бы этим не пользоваться?

Понятно, что богатая, передовая Америка, выбрасывая свой хлеб на внешний рынок, оставалась гарантированно сытой: средний американец (в том числе — американский фермер) питался значительно обильнее, разнообразнее и здоровее, чем средний русский крестьянин. Но бедная и отсталая страна тоже не может позволить себе существовать в режиме «автаркии». Как раз бедная и отсталая–то и не может!.. Ибо она особенно нуждается в импортных товарах — тех, которые не производит сама (или производит в ограниченном количестве). Такая страна выходит на внешний рынок с тем, что у неё есть. У Российской Империи был хлеб (был, конечно, не один только хлеб; но речь идёт прежде всего о нём).

И это тоже естественно. Так происходило всегда и везде. Вряд ли каждый старатель был невиданно богат и дома у него было не протолкнуться из–за золотых слитков. И вряд ли его жена была увешана золотом с головы до ног… Однако старатель отдавал добываемое золото в чужие руки — чтобы приобретать необходимое ему. Здесь весь вопрос в обоснованности, продуманности и конечной оправданности такого товарного обмена.

Вот именно по этому поводу в стане неосоветчиков и не смолкает — уже который год! — дружный стон и вопль. Именно этот вопрос является одним из главных пунктов обвинения, выдвигаемого ими в адрес Российской Империи. Именно это страшное злодеяние они считают одним из главных «законных оснований» для уничтожения той России.

Приведём несколько наиболее характерных цитат; «проникнемся»…

§ 3.2. Вот выдержка из уже помянутой недобрым словом работы Максима Калашникова «О жизни в царской Расее — 1»: «Кстати, а как тогдашняя российская элита тратила полученную от вывоза зерна валюту? Ну ладно: при Сталине тоже хлеб вывозили, заставляя народ голодать, но всё–таки на вырученные деньги закупали новейшие технологии, современное оборудование, строили передовые промышленные предприятия, специалистов высокого класса готовили. А что при царе–то?

Нефёдов приводит статистику за 1907 год. Вывоз хлеба тогда принёс доход в 431 млн. тех, полновесных рублей. Золотых, надо сказать. Из этой суммы на дорогие потребительские товары для аристократии и помещиков истрачено было 180 миллионов. Ещё 140 миллионов русские дворяне (торговцы хлебом) оставили за границей — в казино, в Париже, на курортах, в ресторанах и гостиницах, недвижимость покупали. На оборудование же и машины для реального сектора истратили только 58 миллионов рубликов (40 — на промышленное оборудование, 18 — на сельхозмашины)».

Всему этому беспросветному ужасу Калашников противопоставляет гипотетические действия, которые должна была, по–хорошему, предпринимать царская власть: «Романовское государство должно было всячески ограничивать вывоз зерна, заставляя тогдашнюю верхушку искать другие статьи доходов. Дескать, хотите хорошо жить — не спускайте денежки в Париже, а ставьте перерабатывающие производства, занимайтесь металлургией, производством машин, часов, оптики. И не смейте рассчитывать только на экспорт сырья! Работайте — как работает французская, английская, немецкая элита!

Но власть Романовых была властью жадной и ленивой низшей расы, жаждавшей грести миллионы немедленно, без труда, на вывозе зерна. Чем она и занималась, львиную долю вырученных денег оставляя за рубежом».

В конце своей работы Калашников не может удержаться от параллелей с современной Россией: «Таким образом, низшая раса, заставляя русских всё время балансировать на грани голода и всё время поститься, не только проворовывала, но и прожирала Россию. Спускала деньги от зернового экспорта на своё сверхпотребление — и превращала страну в зерновую (сырьевую) колонию тогдашнего Запада. Как видите, реалии той «России, которую мы потеряли» до боли напоминают реалии нынешней РФ. Сегодня правящая Росфедерацией низшая раса тоже спускает миллиарды долларов, полученных от вывоза сырья (хотя уже углеводородов, а не только зерна) на лондонскую недвижимость, особняки во Флориде, на флотилии роскошных яхт и на футбольные заграничные команды. В этом отношении русские православные купцы и дворяне ничем не отличаются от нынешних чинуш и олигархов еврейского происхождения. Впрочем, львиная доля дельцов РФ — отнюдь не евреи. Так что можно смело сказать, что нынешняя бело–сине–красная «элита» успешно восстановила традиции России царской. И тогда, и сейчас страну грабят и прожирают за рубежом. И русские миллиарды утекают, таким образом, в экономики США, Европы, Китая. Так же, как и при последних царях».

Да, резок Максим Калашников по отношению к нынешней власти, ничего не скажешь!.. Но нас сейчас интересует не доля лиц еврейского происхождения среди российских чиновников и предпринимателей, а тот образ дореволюционной России, который Калашников навязывает своим читателям.

Особенно забавны две вещи.

Во–первых — назойливое сравнение экспорта произведённой в стране сельскохозяйственной продукции с экспортом сырой нефти и газа. А ведь это далеко не одно и то же! Сельское хозяйство — это производительный труд. Приравнять производительный труд на земле к распродаже полезных ископаемых… наверно, надо быть неосоветчиком, чтобы додуматься до такого! Кроме того, проданная на внешнем рынке сельскохозяйственная продукция — это богатства возобновляемые (в отличие от тех же нефти и газа). Так что Российская Империя, экспортируя выращиваемое ею зерно, отнюдь не паразитировала за счёт будущих поколений (как это делал поздний СССР или нынешняя РФ).

Во–вторых — забавляет упоминание о бедных русских людях, которых царская власть вынуждала «всё время поститься». Ну, о том, как постились русские люди, жившие при Николае Втором, мы ещё поговорим. Пока ограничимся кратким замечанием: нам такая «аскеза» действительно не по плечу!

Но главная мысль Максима Калашникова понятна: почти вся прибыль, полученная от продажи русского хлеба, уходила на удовлетворение низменных потребностей представителей паразитирующего сословия — заграничные вояжи и кутежи, игру в казино, купание певичек в шампанском, приобретение заграничной недвижимости и т.п. На удовлетворение же насущных нужд государства и народа расходовалась ничтожная доля хлебной выручки.

§ 3.3. А вот это — из объёмного опуса Павла Краснова «Как жилось крестьянам в царской России» (давно уже болтающегося в интернете и породившего массу клонов): «А куда, интересно, шли доходы от продажи русского хлеба?

За типичный 1907 год доход от продажи хлеба за рубеж составил 431 миллион рублей. Из них на предметы роскоши для аристократии и помещиков было потрачено 180 миллионов. Ещё 140 миллионов хрустевшие французскими булками русские дворяне оставили за границей — потратили на курортах Баден–Бадена, прокутили во Франции, проиграли в казино, накупили недвижимости в «цивилизованной Европе». На модернизацию России эффективные собственники потратили аж одну шестую дохода (58 миллионов руб.) [12] от продажи зерна, выбитого у голодающих крестьян.

В переводе на русский это означает, что у голодающего крестьянина «эффективные менеджеры» забирали хлеб, вывозили за границу, а полученные за человеческие жизни золотые рубли пропивали в парижских кабаках и продували в казино. Именно для обеспечения прибылей таких кровососов умирали от голода русские дети.

Вопрос, мог ли царский режим провести необходимую России быструю индустриализацию с такой системой управления, тут даже не имеет смысла ставить — об этом не может быть и речи. Это, по сути, приговор всей общественно–экономической политике царизма, а не только аграрной».

Ссылается Краснов на работу С.А. Нефёдова «О причинах Русской революции» из сборника «Проблемы математической истории» (2009 год).

В целом — очень похоже на Максима Калашникова. Разве что к Парижу добавлены курорты Баден–Бадена… Об «умирающих от голода» русских детях впереди будет ещё отдельный разговор!

Но главная мысль Павла Краснова понятна: почти вся прибыль, полученная от продажи русского хлеба, уходила на удовлетворение низменных потребностей представителей паразитирующего сословия — заграничные вояжи и кутежи, игру в казино, купание певичек в шампанском, приобретение заграничной недвижимости и т.п. На удовлетворение же насущных нужд государства и народа расходовалась ничтожная доля хлебной выручки.

§ 3.4. А вот — отрывок из книги известного публициста, постоянного автора «Советской России» Рустема Вахитова. Книга новая — 2016 года; издана аккурат к юбилею Русской революции. Надо сказать, название у книги очень удачное — на 100 % передающее суть содержания: «Революция, которая спасла Россию». Так что дальше можно и не читать…

Но если всё же полистать эту книгу, то труд будет вознаграждён!

Ибо первая же глава — под издевательским названием «Хлебная сверхдержава» — наглядно покажет богатство мысли и оригинальность суждений наших неосоветчиков: «Разумеется, сегодняшние монархисты уверяют, что деньги за вырванный из полуголодной деревни и проданный за границу хлеб и другие сельхозпродукты шли на нужды промышленности, на модернизацию промышленности, закупку новых машин, расширение производства. Отчасти так оно и было. Но только отчасти. За типичный 1907 г. доход от продажи хлеба за рубеж составил 431 миллион рублей. Из них на предметы роскоши для элиты было потрачено 180 миллионов. Ещё 140 миллионов хрустевшие французскими булками русские дворяне оставили за границей — потратили на курортах Баден–Бадена, прокутили во Франции, проиграли в казино, накупили недвижимости в «цивилизованной Европе». На модернизацию России «эффективные собственники начала прошлого века» потратили аж одну шестую дохода (58 миллионов рублей) от продажи зерна, выбитого у полуголодных, а то и голодающих крестьян [5]».

Ссылается Вахитов на работу С.А. Нефёдова «О причинах русской революции».

Итак, здесь вместо «аристократии и помещиков» — «элита». Вместо «эффективных собственников» — «эффективные собственники начала прошлого века». Вместо «голодающих крестьян — «полуголодные, а то и голодающие крестьяне». В остальном — всё то же самое. Смешно и позорно (независимо от того, какой неосоветчик у какого этот текст целиком стянул…).

Но главная мысль Рустема Вахитова понятна: почти вся прибыль, полученная от продажи русского хлеба, уходила на удовлетворение низменных потребностей представителей паразитирующего сословия — заграничные вояжи и кутежи, игру в казино, купание певичек в шампанском, приобретение заграничной недвижимости и т.п. На удовлетворение же насущных нужд государства и народа расходовалась ничтожная доля хлебной выручки.

§ 3.5. А к самому столетию «Великого Октября», в ноябре 2017–го, информационное агентство «Накануне.RU» устроило настоящий шабаш под названием «От «хлебной сверхдержавы» до промышленного гиганта». Вряд ли стоит цитировать отдельно каждого участника этого дружного хора — Андрея Фурсова, Александра Пыжикова, Евгения Спицына, Никиту Данюка, Вячеслава Тетёкина — всё равно поют они в унисон…

Но один момент нельзя не отметить! — уж очень интересно наблюдать, как расходятся круги по воде: «Историк Сергей Нефёдов в работе «О причинах русской революции» пишет, что в 1907 году доход от продажи хлеба составил 431 млн руб. На предметы роскоши было истрачено 180 млн руб, 140 млн руб. русские дворяне оставили на зарубежных курортах. Ну, а модернизация промышленности (та самая якобы индустриализация) получила только 58 млн руб. (Рустем Вахитов «Революция, которая спасла Россию»)».

А для пущей наглядности и убедительности те же цифры представлены в виде яркой красивой картинки–графика (с изображёнными на ней несчастным дореволюционным крестьянином и счастливым советским рабочим), под названием «Хлебная сверхдержава», которую мы потеряли (распределение доходов от продажи хлеба в 1907 г., млн руб.)». В графике расходные статьи озаглавлены так: «Предметы роскоши» (180 миллионов рублей), «Зарубежные путешествия» (140 миллионов рублей), «Модернизация промышленности» (58 миллионов рублей), «Прочее» (53 миллиона рублей). В нижнем левом углу уверенная надпись: «Источники: Росстат, открытые источники».

Ага, Росстат, значит!..

Можно, конечно, посмеяться над вопиющим интеллектуальным убожеством наших неосоветчиков — над тем, как они носятся с одними и теми же цифрами и фактами, как дурак с писаной торбой… Воруют друг у друга текст целыми абзацами, цитируют цитаторов, словом — занимаются «перекрёстным опылением»…

Но главная мысль авторов юбилейного материала понятна: почти вся прибыль, полученная от продажи русского хлеба, уходила на удовлетворение низменных потребностей представителей паразитирующего сословия — заграничные вояжи и кутежи, игру в казино, купание певичек в шампанском, приобретение заграничной недвижимости и т.п. На удовлетворение же насущных нужд государства и народа расходовалась ничтожная доля хлебной выручки.

Одним словом, императорская Россия была государством–преступником. Преступником — по отношению к своему собственному народу!

Глава 4

§ 4.1. Всякий внимательный читатель (о людях, знакомых с темой дореволюционного хлебного экспорта, и речь не идёт…) должен был заметить, что все вышеперечисленные авторы — а к ним при желании можно было бы добавить ещё бесчисленное множество неосоветчиков, менее известных, — неспроста приводят в качестве примера данные за один и тот же год. Приводя одни и те же данные об одном и том же дореволюционном годе — 1907–м (который они справедливо называют «типичным») — все авторы ссылаются на один и тот же источник: работу С.А. Нефёдова.

Видимо, доктор исторических наук Сергей Нефёдов не случайно пользуется в их глазах настолько непререкаемым авторитетом, что они находят возможным строить все свои идейные конструкции буквально «на одном гвозде» — процитировав Нефёдова или сославшись на него. О том, почему историк Нефёдов так популярен и «востребован» в неосоветской среде, мы ещё подробно поговорим. А пока — разберёмся со статистическими данными за 1907 год, которые послужили основанием для столь тяжких обвинений в адрес императорской России!..

Сначала — процитируем столь полюбившуюся неосоветчикам работу Сергея Нефёдова «О причинах русской революции»: «Но, может быть, Россия получала от хлебного экспорта какие–то другие преимущества? Возьмём для примера данные за 1907 г. В этом году было вывезено хлеба на 431 млн. руб.; взамен были ввезены высококачественные потребительские товары для высших классов (в основном, для тех же помещиков) на 180 млн. руб. и примерно 140 млн. руб. составили расходы русских за границей — дело в том, что часть русской аристократии практически постоянно жила за границей. Для сравнения, в том же году было ввезено машин и промышленного оборудования на 40 млн. руб., сельскохозяйственной техники — на 18 млн. руб. (Ежегодник России… 1910: 191 — 193; Покровский 1947: 383). Таким образом, помещики продавали свой хлеб за границу, покупали на эти деньги заграничные потребительские товары и даже жили частью за границей. На нужды индустриализации шла лишь очень небольшая часть доходов, полученных от хлебного экспорта.

Необходимо подчеркнуть, что ситуация в России не была чем–то особенным; в экономической истории много примеров, когда дворянство вывозило из страны хлеб, сужая экологическую нишу своего народа и доводя его до нищеты. Наиболее известный пример такого рода — это так называемое «второе издание крепостничества», когда дворянство балтийских стран под воздействием мирового рынка создавало экспортные хозяйства, фольварки, — и не только отнимало хлеб у своих крестьян, но и низводило их до положения, близкого к рабству. «Зерно, повсюду, где оно служило предметом широкой экспортной торговли, работало на «феодализацию»… — писал Фернан Бродель (Бродель 1992: 257). В этом смысле русский хлебный экспорт был остатком феодализма, он был основан на феодальном по происхождению крупном землевладении, и на той власти, которую ещё сохраняло русское дворянство».

Вот так вот. То есть возросший хлебный экспорт был не ярким свидетельством экономического роста, развития капиталистических отношений в пореформенной России, а «остатком феодализма». И обеспечивался он экономически — крупном дворянским землевладением, а политически — всевластием дворянства! И эта преступная экономическая политика, проводимая русским дворянством, год от года «сужала экологическую нишу» русского народа!

Тут на память приходит хорошее словечко: геноцид.

Словом, с политическими убеждениями Сергея Нефёдова всё ясно. Но иметь убеждения — это его неотъемлемое право. Для нас сейчас интереснее другое. Как мы видим, собратья по цеху добросовестно цитируют его работу (разве что позволяют себе порой ещё более резкие формулировки). Но их тоже можно понять! — трудно сдержать эмоции, когда читаешь о таких страшных вещах: государство–урод, из года в год обирающее крестьян ради интересов кучки помещиков–паразитов; ради их «сверхпотребления» — увеселений, приобретения предметов роскоши и т.д.

§ 4.2. Осталось выяснить главный вопрос: а насколько добросовестен, в свою очередь, сам Сергей Нефёдов? Помимо всяких убеждений; просто — как профессиональный учёный?..

Откроем «Ежегодник России», просмотрим соответствующие страницы и… ахнем. Мы не увидим в этом справочнике ничего из того, что обнаружил в нём историк Нефёдов!

Да, действительно, в 1907 году «вывоз» (то есть — экспорт) «зерновых хлебов и продуктов из них» принёс России 431 миллион 192 тысячи рублей. И это действительно была самая значительная — хотя и далеко не единственная! — статья русского экспорта, общий объём которого в 1907 году составил 1 миллиард 053 миллиона 011 тысяч рублей.

Общий объём «привоза» (то есть — импорта) в 1907 году составил 847 миллионов 365 тысяч рублей. То есть российский внешнеторговый баланс имел положительное сальдо: экспорт существенно превосходил импорт. Но только никаких «высококачественных потребительских товаров для высших классов (в основном, для тех же помещиков) на 180 млн. руб.» мы там не найдём!

Под первым пунктом идут «жизненные припасы» (то есть — продовольственные товары) на общую сумму 201 миллион 817 тысяч рублей. Больше всего было ввезено чая — на 76 миллионов 578 тысяч. На втором месте рыба и морепродукты — на 31 миллион 121 тысячу рублей. На третьем месте овощи и фрукты — на 20 миллионов 874 тысячи. На четвёртом месте «продовольственные полевые и огородные растения и продукты из них» — на 17 миллионов 378 тысяч. Ну и так далее…

Разумеется, никаких «высококачественных товаров» в разделе «продовольствие» не может быть по определению. Обнаружить в этом списке сколь–нибудь значительное присутствие «товаров для помещиков» может только буйно–помешанный — считающий, например, что ни прескверная трава китайская, ни заморское зелие, ни сорочинское пшено подданным Православной Империи не нужны (пусть, мол, едят хлеб и репу и пьют колодезную воду — «от хлеба в воды ещё никто не умирал»).

Хотя… кто его знает?.. Может быть, Нефёдову не понравилось присутствие в списке кофе? Как–никак, в русской деревне он считался напитком барским, помещичьим… Правда, в южных регионах Империи и в городах считали иначе! Ну так его и было ввезено не так много — на 6 миллионов 367 тысяч.

Под вторым пунктом идут «сырые и полуобработанные материалы» (то есть — сырьё и полуфабрикаты) на общую сумму 402 миллиона 905 тысяч рублей. Это, прежде всего, — удовлетворение нужд промышленности и сельского хозяйства. Больше всего было ввезено «волокнистых веществ в сыром виде» — на 149 миллионов 727 тысяч. На втором месте металлы — на 29 миллионов 069 тысяч. На третьем месте каменный уголь — на 26 миллионов 642 тысячи. На четвёртом месте «каучук и гуттаперча в сыром виде» — на 24 миллиона 976 тысяч. На пятом месте кожи — на 21 миллион 664 тысячи. На шестом месте «химические материалы и продукты» — на 17 миллионов 343 тысячи. И так далее…

Впрочем, в этом списке есть один товар хоть и не «высококачественный», но безусловно «господский»! — «камни драгоценные и полудрагоценные, кораллы и бирюза не в деле, янтарь, агат, перламутр и т.п. предметы роскоши». Однако жительницы густонаселённых, изобильных Малороссии и Новороссии (откуда, к слову, и шёл почти весь хлебный экспорт!..) вряд ли бы с этим согласились: у всякой уважающей себя хохлушки обязательно были «крали» и т.п. Как бы то ни было, всех этих «предметов роскоши» было ввезено очень немного — на 1 миллион 362 тысячи.

Под третьим пунктом идут «животные всякого рода» на общую сумму 5 миллионов 440 тысяч рублей. Тут предназначение товара очевидно: нужды сельского хозяйства. Животные — это уж точно не «высококачественный потребительский товар»! Но может быть, Нефёдов подозревает, что под этим именем в Империю завозились исключительно породистые болонки и левретки для скучающих барынь (или — кровные скаковые жеребцы для их азартных мужей)?.. Увы! — под названием «животные всякого рода» подразумевалась прежде всего прозаическая скотина. Так, на 2 миллиона 122 тысячи было ввезено крупного рогатого скота и на 2 миллиона 115 тысяч — мелкого.

Под четвёртым пунктом идут «изделия фабричные, заводские и ремесленные» (то есть — промышленные товары) на общую сумму 237 миллионов 203 тысячи рублей. Это, опять–таки, — по большей части удовлетворение нужд промышленности и сельского хозяйства. Больше всего было ввезено «машин и аппаратов» — на 69 миллионов 030 тысяч (в том числе сельскохозяйственных машин — на 18 миллионов 380 тысяч). На втором месте «писчебумажный товар» — на 17 миллионов 479 тысяч. На третьем месте шерстяные и полушерстяные изделия — на 12 миллионов 682 тысячи. На четвёртом месте хлопчатобумажные изделия — на 12 миллионов 527 тысяч. На пятом месте железные и стальные изделия — на 11 миллионов 264 тысячи. На шестом месте «разные металлические изделия (кроме драгоценных)» — на 11 миллионов 108 тысяч. И далее по убывающей…

Так что и в этом пункте «высококачественные потребительские товары для высших классов (в основном, для тех же помещиков) на 180 млн. руб.» спрятаться ну никак не могли!

§ 4.3. Хотя надо признать, что некоторые из промышленных товаров при большом желании можно назвать «товарами для обеспеченных» (хотя, конечно, не только для «высших классов» и «помещиков»).

Например, «часового товара» было ввезено на 3 миллиона 518 тысяч. Спрашивается: зачем труженику часы?! Крестьянин — тот с петухами встаёт (если, конечно, он в этот день работает, а не гуляет…), рабочий — по фабричному гудку. Для них и ходики и карманные часы — ненужная роскошь. Стало быть, «целевая группа» — паразиты–эксплуататоры и их прихлебатели (чиновники, полицейские, военные, врачи).

Или вот «вещей галантерейных и туалетных, игрушек детских (ценных, простых) и проч» ввезли на 5 миллионов 440 тысяч. Крестьянке такие глупости явно ни к чему! — ей за глаза хватит деревянного гребня и домотканого «рушника»… Да и дети тружеников прекрасно обойдутся без покупных игрушек (даже «простых»!) — достаточно почитать Толстого: «У Груши не было куклы, она взяла сена, свила из сена жгут, и это была её кукла; звала она её Маша». Выходит, ввозилось это всё для представителей привилегированных сословий (ну… и ещё тех падших созданий, что удовлетворяли их низменные потребности).

То же самое можно сказать и о музыкальных инструментах — коих было ввезено на 5 миллионов 209 тысяч. В деревне кривой пастух Микитка и на самодельном рожке неплохо играет!.. А от этих покупных немецких «гармоний» — один разврат… Так что трудящимся это не нужно. Кто остаётся? — правильно: помещики! Вот им скрипки и рояли нужны, для балов и музыкальных вечеров (да ещё — российским музыкантам и композиторам Серебряного века, обслуживающим их вкусы).

Об экипажах нечего и говорить! — а ведь их было ввезено на 4 миллиона 119 тысяч. Кому они нужны, кроме помещиков (друг к другу в гости ездить)?.. Правда, изрядную долю этого «импортного автопрома» составляли велосипеды и запчасти к велосипедам (на 1 миллион 389 тысяч); ну да рабочему человеку велосипед тоже ни к чему…

А книги и картины, которых ввезли на 2 миллиона 265 тысяч?..

Зачем аграрной стране иностранные книги?! Как говаривал Илья Ильич Обломов: «Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет…». И то же самое можно с полным основанием отнести к русскому инженеру, студенту, учителю, врачу, юристу, военному! Какая может быть в стране модернизация, если люди будут отвлекаться на чтение? Или как сказал другой умный человек: «Уж коли зло пресечь: забрать все книги бы да сжечь».

А если серьёзно, то единственный промышленный товар, который был явно рассчитан на людей… так скажем… не бедных — это «золотые, серебряные и платиновые изделия»; которых, впрочем, было ввезено на весьма скромную сумму в 2 миллиона 817 тысяч.

Одним словом, никаких таких «высококачественных потребительских товаров для высших классов, в основном, для помещиков», — да ещё на 180 миллионов рублей! — в Россию в 1907 году не ввозилось. И никаких оснований для столь фантастических утверждений в справочнике, на который Нефёдов ссылается (да ещё с указанием страниц!), не имеется. Точно так же не содержится там сведений о том, что «примерно 140 млн. руб. составили расходы русских за границей». Львиная доля денежных средств, приобретаемых на внешнем рынке, тратилась на насущные потребности народа и государства — сырьё для промышленности, продовольственные товары, «ширпотреб», производственную и сельскохозяйственную технику.

Так что, как видим, все заявления наших неосоветчиков о «180 миллионах, потраченных на предметы роскоши», и «140 миллионах, потраченных на зарубежные путешествия», имеют под собой одно–единственное основание: беззастенчивую ложь бессовестного человека.

Глава 5

§ 5.1. А каким образом царской России удавалось из года в год удерживать лидирующие позиции в мировой хлеботорговле? Какой ценой достигались эти показатели?..

Неосоветчики утверждают — и это является самым главным пунктом их обвинения в адрес Российской Империи! — будто цена эта (даже независимо от того, на что тратились вырученные средства…) была ужасна. Оказывается, Империя продавала за рубеж хлеб, отнятый у своих голодающих крестьян! Оказывается, расплатой за массированный вывоз зерновых был постоянный голод в самой России! Отсюда — расхожие выражения: «голодный экспорт», «голодный вывоз».

Понятно, что говорят и пишут об этом неосоветчики не просто так.

Как уже было сказано, актуализировать проблему «голода в царской России» их заставляет горькая нужда: позорный крах советской системы, разоблачение её преступной сущности, поток информации о её бесчисленных злодеяниях… После столь жуткой правды (хоть неосоветчики и пытаются всячески преуменьшить масштаб геноцида русского народа, развязанного коммунистами в первые десятилетия Советской власти) — придерживаться прежней, «застойной» тональности, говоря о царской России, им уже недостаточно!

Ибо про выбивание продотрядами хлеба у голодных крестьян, про продажу Сталиным зерна за границу в разгар людоедского голода в собственной стране; про «очистку» городов от побирающихся беспаспортных колхозников, бежавших от голодной смерти, про трупы умерших от голода, валявшиеся вдоль дорог; про жирующих номенклатурщиков и «завмагов» блокадного Ленинграда слышали все. Одних попыток «опровержения» этих общеизвестных фактов будет явно мало (ведь всем лапшу на уши не повесишь). Что остаётся? — постараться перебить эту жуткую правду новой информацией (только уже ложной)! — о временах более отдалённых…

То–то Максим Калашников в работе «О жизни в царской Расее — 1» мнимо сокрушается, что, мол, увы и ах, но лавры дореволюционной России на поверку оказываются зелены: «К нашему великому сожалению, миф о благодатной царской России, что служила житницей всего Запада и едва зерном Европу не засыпала, действительности не соответствует. Вывозить–то вывозили — причём даже меньше, чем сейчас (РФ вывозит 10–12 миллионов тонн в год, царская Россия — ежегодно в среднем 9,9 млн. тонн в 1901–1910 гг.) — но при этом часть страны регулярно голодала и подыхала от бескормицы. И именно это торило дорожку к распаду России уже в начале ХХ столетия.

Лозунг «Не доедим, но вывезем» принадлежит министру финансов Александра Третьего, математику Вышнеградскому. Как вы понимаете, он сие не для красного словца ляпнул: действительно, голодали — но вывозили. Причём вышнеградские всегда ели досыта, обрекая на голодуху русский народ. Главное — вывезти и получить валюту».

И вот ещё: «Таким образом, читатель, перед вами — обвинительное заключение. Русская дворянско–чиновная и буржуазная «элита» действительно жила по принципу: «Пусть Россия недоедает — но мы будем вывозить на экспорт всё больше и больше зерна». Вместо того чтобы кормить народ и производить, скажем, то же мясо, эти сволочи гнали хлеб за рубеж. Естественно, хлеб в основном вывозили с богатого Юга, гораздо меньше — из Поволжья. (Здесь не учтён сибирский хлеб, но его было не очень много, да и везти его даже по железной дороге — накладно.) То есть на душу населения в старой России оставалось не более 350 килограммов зерна в год. Страна всё время балансировала на грани голода. Каковой в царское время периодически поражал массивы губерний. С. Нефёдов доказывает, что ограничение вывоза зерна из страны и доведение среднедушевого потребления до 24–25 пудов могло бы обеспечить стабильность России и не допустить революции. Но верхи Российской империи, окончательно превратившиеся в низшую расу, в алчных и коррумпированных приматов, на такое не пошли. Им хотелось денег. Любой ценой».

Мороз по коже! Прямо как о вурдалаках каких–то: им хотелось крови…

§ 5.2. То–то Игорь Пыхалов в работе «Кормила ли Россия пол–Европы?», говоря о своих оппонентах (тех, кто склонен гордиться масштабом российского хлебного экспорта), имитирует праведный гнев: «Поневоле хочется воскликнуть, наплевав на условности: «Чему радуешься, дурак? Тому, что Россия снабжала Европу задарма своим хлебом?» Ради чего терпели лишения русские крестьяне, ради чего голодали русские дети? Чтобы, не дай бог, западный обыватель не переплатил лишний пенс или пфенинг (так у Пыхалова) за буханку? Достойная цель, ничего не скажешь!»

То–то Павел Краснов в работе «Как жилось крестьянам в царской России» бьётся в пене, как ведьмак на шабаше: «Миллионы отчаявшихся людей выходили на дороги, бежали в города, доходя даже до столиц. Обезумевшие от голода люди попрошайничали и воровали. Вдоль дорог лежали трупы погибших от голода. Чтобы предотвратить это гигантское бегство отчаявшихся людей, в голодающие деревни вводили войска и казаков, которые не давали крестьянам покинуть деревню. Часто не выпускали вообще, обычно разрешали покидать деревню только тем, у кого был паспорт. Паспорт выдавался на определённый срок местными властями, без него крестьянин считался бродягой, и паспорт был далеко не у всех. Человек без паспорта считался бродягой, подвергался телесным наказаниям, тюремному заключению и высылке.

Интересно, что любители порассуждать о том, как большевики не выпускали людей из деревень во время «голодомора», скажут про это?

Об этой страшной, но обыденной картине «России–которую–мы–потеряли» сейчас старательно забывают.

Поток голодающих был таким, что полиция и казаки не могли его удержать. Для спасения ситуации в 90–х годах 19 века стали применяться продовольственные ссуды — но крестьянин обязан был отдать их с урожая осенью. Если он не отдавал ссуду, то её по принципу круговой поруки «вешали» на деревенскую общину, а дальше как получится — могли разорить подчистую, забрав всё как недоимки, могли собрать «всем миром» и отдать долг, могли молить местные власти простить ссуду.

Сейчас мало кто знает, что для того, чтобы получить хлеб, царское правительство принимало жёсткие конфискационные меры — экстренно увеличивало налоги в определённых районах, взыскивало недоимки, а то и просто изымало излишки силовым путём — полицейскими урядниками с отрядами казаков, ОМОНом тех лет. Основная тягота этих конфискационных мер ложилась на бедные слои населения. Сельские богачи обычно откупались взятками.

Крестьяне массово укрывали хлеб. Их пороли, мучали, выбивали хлеб любыми путями. С одной стороны это было жестоко и несправедливо, с другой, помогало спасти от голодной смерти их соседей. Жестокость и несправедливость были в том, что хлеб в государстве был, пусть и в небольшом количестве, но он шёл на экспорт, а с экспорта жировал узкий круг «эффективных собственников».

И вот ещё: «Кстати, а откуда хлеб на ссуды в голод? Дело в том, что хлеб в государстве был, но его в огромных количествах вывозили за рубеж на продажу. Картина была омерзительной и сюрреалистической. Американские благотворительные общества посылали в голодающие районы России хлеб. Но вывоз хлеба, отобранного у голодающих крестьян, не останавливался.

Людоедское выражение «Недоедим, но вывезем» принадлежит министру финансов правительства Александра Третьего, Вышнеградскому, кстати, крупному математику. Когда директор департамента неокладных сборов А.С. Ермолов вручил Вышнеградскому докладную записку, в которой писал о «страшном признаке голода», то интеллигентный математик тогда в ответ и заявил. Причём повторял потом не раз.

Естественно, получалось так, что недоедали одни, а вывозили и получали золото от экспорта — совсем другие. Голод при Александре Третьем стал совершенной обыденностью, ситуация стала заметно хуже, чем при его отце — «царе–освободителе». Зато Россия стала интенсивно вывозить хлеб, которого не хватало своим крестьянам.

Это так и называли, ничуть не стесняясь — «голодный экспорт». В смысле, голодный для крестьян. Причём придумала всё это вовсе не большевистская пропаганда. Это была страшная реальность царской России».

И ещё: «Хлебные монополисты отлично осознавали, что их действия приводят к страшному голоду и гибели сотен тысяч людей. Им было на это плевать. Помощь правительства была периодической и совершенно недостаточной. Царское правительство раздражали такие мелочи, как постоянный голод, отвлекающие от балов и шампанского».

И вот: «При среднем потреблении, близком к минимальной норме, в силу статистического разброса потребление половины населения оказывается меньше среднего и меньше нормы. И хотя по объёмам производства страна была более–менее обеспечена хлебом, политика форсирования вывоза приводила к тому, что среднее потребление балансировало на уровне голодного минимума и примерно половина населения жила в условиях постоянного недоедания…» [12]».

Цитирует Краснов работу С.А. Нефёдова «О причинах Русской революции» из сборника «Проблемы математической истории» (2009 год).

Или вот ещё: «Кстати, десятки кур у русских крестьян появились только после Октябрьской Революции и Коллективизации. До этого кормить кур зерном, которого не хватает твоим детям, было слишком экстравагантно. Поэтому все исследователи и современники говорят одно и то же — русские крестьяне были вынуждены набивать живот всякой дрянью — отрубями, лебедой, желудями, корой, даже опилками, чтобы муки голода были не так мучительны. По сути, это было не земледельческое, а общество, занимающееся земледелием и собирательством. Примерно как в не самых развитых обществах бронзового века».

Или вот: «Причина постоянного голода была в общественно–экономическом устройстве царской России, без смены общественно–экономического устройства и способа управления задача избавления от голода была неразрешима. Алчная свора во главе страны продолжала свой"голодный экспорт", набивая карманы золотом за счёт умерших от голода русских детей, и блокировала любые попытки изменить ситуацию. В экспорте зерна были заинтересованы высшая элита страны и мощнейшее помещичье лобби из потомственных дворян, окончательно выродившихся к началу 20 века. Их мало интересовало индустриальное развитие и технический прогресс. Лично им для роскошной жизни вполне хватало золота от хлебного экспорта и продажи ресурсов страны».

§ 5.3. Но может быть, хватит?! И так уже ясно, что даже если мы — ради экономии места — сознательно ограничимся одними и теми же работами одних и тех же авторов, то сотрясаться в приступах смеха можно сколь угодно долго.

Вот, разве что, — на десерт — работа ещё одного плодовитого интернет–сумасшедшего (из жалости не будем указывать имя–фамилию), называется «Сельское хозяйство в России в 1913 году». Она содержит поистине феерический эпизод: «Торговля хлебом в царской России была вынужденной мерой, и велась вовсе не из–за избытка его, а из–за недостатка финансов. Ведущие страны Европы — Англия, Франция, Германия и Италия — хлеб закупали, в том числе и в голодной России. Царский министр Вышнеградский, отвечая на обвинения в продаже хлеба за границу даже во времена голода в России, сказал с трибуны Государственной Думы:"Недоедим, а вывезем!"Этот лозунг претворялся в жизнь».

Так–то вот… Даром что Вышнеградский умер 25 марта 1895 года, а первое заседание Государственной Думы состоялось 27 апреля 1906–го, через одиннадцать лет после его смерти.

Но какой полёт фантазии у людей! Начиная с мелочей (вроде слов, приписываемых министру финансов Вышнеградскому, — которые он сказал не то Ермолову, не то Витте, не то Шванебаху, не то депутатам Государственной Думы на спиритическом сеансе) и заканчивая апокалиптическими картинами «ужасов царской России» (явно сочинёнными по образцу советских реалий!). Особенно богатое воображение у Краснова: что ни сцена — сплошная фантастика. Можно быть уверенным, что подобный бред ни за что не издали бы даже при Советской власти. Только современный безграмотный, лишённый всякого чувства реальности интернет–пользователь (желательно — тинэйджер) может потреблять такой продукт, не поморщившись…

Вряд ли имеет смысл тратить время на прояснение второстепенных деталей и опровержение совсем уж неправдоподобных выдумок, к которым может отнестись с доверием лишь безголово невежественный человек. Интересно другое: посреди страстных обличений «коррумпированных приматов» и красочных описаний «подыхающей от бескормицы» царской России опять раз за разом попадается имя Сергея Нефёдова. И в этом вопросе главным аргументом леваков (наряду с набившими оскомину цитатами из Толстого и Энгельгардта) являются расчёты и выводы историка Нефёдова!

То есть и в самом главном вопросе — вопросе достаточности производимого хлеба для самой России и обоснованности дореволюционного хлебного вывоза — современные неосоветчики предпочитают ссылаться именно на его авторитет.

Что ж, экономические выкладки — корень всего! «Ангажированных» свидетельств очевидцев можно надёргать сколько угодно (и в пользу чего угодно…). Надо попытаться разобраться с ключевыми вопросами: сборы зерновых в дореволюционной России, объём хлебного экспорта, собственная потребность в зерне и взаимоотношение этих показателей.

Проблема одна: не оказались бы (в очередной раз) «ангажированными» экономические выкладки признанного авторитета!

Глава 6

§ 6.1. К сожалению, в исторической науке нередки ситуации, когда любые усилия современных исследователей, направленные на выяснение неких обстоятельств, уже не способны дать точный и однозначный ответ на интересующие вопросы. Не из–за чьей–то недостаточной научной добросовестности (или недостаточно изощрённых методов исследования), а в силу объективных причин: недостаточности или недостоверности дошедших до нас сведений.

В этой ситуации приходится смиряться с известной неточностью и приблизительностью наших знаний. Остаётся одно: при помощи имеющихся в нашем распоряжении методов «подобраться как можно ближе» к интересующему нас историческому факту — не претендуя на абсолютное знание (всех обстоятельств придворной интриги или всех подробностей тайных дипломатических переговоров; точных количественных характеристик некоего явления или точной даты события).

Напротив, явным проявлением научной недобросовестности была бы попытка, оперируя заведомо приблизительными показателями и «аморфными» величинами, вывести некую точную цифирь, на которой и построить свою концепцию! Такая историческая недобросовестность обычно объясняется политическим заказом или, скажем мягче, идеологической предвзятостью, «предрешенчеством»…

Только после такого предисловия можно переходить к проблеме урожайной статистики царской России.

Дело в том, что статистический учёт в Российской Империи находился в зачаточном состоянии. И если одни показатели учитывались достаточно полно и придирчиво, то другие — не учитывались вовсе или же учитывались крайне необъективно. Для наглядности можно привести ситуацию с демографической статистикой. Казалось бы, «численность постоянного населения» должна быть величиной, известной руководству Империи достаточно точно. Но даже с этими данными происходила преизрядная путаница.

Так, по данным Центрального статистического комитета МВД (ЦСК МВД — основной источник статистических сведений о дореволюционной России), к началу 1914 года численность населения Российской Империи (без Финляндии) составляла 175 миллионов 137,8 тысяч человек. А вот по данным Управления Главного врачебного инспектора МВД, к началу 1914 года население Российской Империи (без Финляндии) составляло 174 миллиона 074,9 тысячи человек — то есть на 1 миллион 063 тысячи человек меньше, чем по данным ЦСК.

Однако, составляя «Отчёт о состоянии народного здравия и врачебной помощи в России за 1913 год», специалисты Управления Главного врачебного инспектора признали эти цифры явно завышенными и определили численность населения Империи в 166 миллионов 650 тысяч человек — то есть почти на 8 миллионов 488 тысяч меньше, чем по данным ЦСК! Правда, в «Отчёте» речь шла о численности населения на середину 1913 года (учитывая тогдашний быстрый рост населения, это позволяет хотя бы немного «примирить» эти показатели).

Такая неразбериха объясняется прежде всего тем, что ЦСК МВД при расчётах суммировал данные статистических комитетов на местах, не учитывая (с середины 1900–х годов — пытаясь учитывать, но не в недостаточной мере…) процессы перманентно ширившейся внутренней миграции. Это приводило к неоднократному учёту одних и тех же лиц. Но и разлёт данных УГВИ МВД огромен; что не позволяет относиться к его сведениям (даже «уточнённым») с полным доверием.

В качестве частичного оправдания сотрудников имперского ЦСК можно сказать только то, что и после революции дела с планированием и учётом (несмотря на тотальное огосударствление и «зарежимливание») обстояли… не ахти. Вот уж что металось, как стрелка осциллографа, — так это численность населения Страны Советов!

Так, Сталин официально озвучил численность населения СССР (по состоянию на конец 1933 года) в 168 миллионов человек, а Всесоюзная перепись 1937 года насчитала всего–навсего 162 миллиона. Зато Всесоюзная перепись 1939–го — 170 миллионов! В марте 1939 года, выступая на XVIII съезде ВКП(б), Сталин изволил разнести своих статистиков и экономистов: «Впрочем, эти товарищи ударялись в фантастику не только в области производства чугуна. Они считали, например, что в течение второй пятилетки ежегодный прирост населения в СССР должен составить три–четыре миллиона человек или даже больше этого. Это тоже была фантастика, если не хуже».

Ну а поскольку товарищ Сталин и впрямь считал, что «хуже», то он последовательно расстрелял аж четырёх руководителей своего главного статистического ведомства (ЦСУ/ЦУНХУ) — Краваля, Милютина, Верменичева и Осинского! О жертвах Великой Отечественной войны не хочется и говорить: сталинские «около семи миллионов человек», хрущёвские «два десятка миллионов жизней», брежневские «свыше двадцати миллионов человек», горбачёвские «почти двадцать семь миллионов жизней» и т.д. Но это к слову.

Как бы то ни было, разница между минимальной и максимальной оценкой численности населения Российской Империи в восемь с половиной миллионов человек — это тоже очень и очень много. Понятно, какой простор для последующих спекуляций и суемудрых толкований дают эти (уже невосполнимые) пробелы в дореволюционной статистике. Особенно — в руках недобросовестных исследователей!

Особенно сейчас — когда подавляющее большинство россиян, услышав про ЦСК МВД, скажет, что ЦСКА — это у Минобороны, а у МВД — «Динамо»…

§ 6.2. Тот же ЦСК МВД с 1880–х годов собирал и обобщал сведения о таких сложных, очень сильно варьирующихся от года к году показателях как площадь посевов, урожайность, величина валовых сборов. Естественно, об особой точности подсчётов в данном случае говорить не приходится. Поэтому все те официальные цифры «российского урожая зерновых», которыми оперируют как критики, так и поклонники Российской Империи, — весьма условны!

Достаточно точно подсчитывался объём ежегодного хлебного экспорта — то есть количество того зерна, которое было транспортировано, продано и куплено на внешнем рынке, перевезено через таможенную границу; за которое иностранный покупатель заплатил деньги… А вот что касается общего количества зерна, которое было выращено на просторах Российской Империи (по всем российским нивам и весям, миллионами самостоятельных сельских хозяев), — этого в точности не знал никто. Ни ЦСК МВД — главное статистическое ведомство Империи, ни земства (там, где они уже были!), ни министерство земледелия (которое вообще опиралось, в основном, на цифры ЦСК и земств).

Тут надо иметь в виду, что именно ЦСК МВД был «ключевым» учреждением в вопросах урожайной статистики. Он собирал статистические данные по всей территории страны на протяжении нескольких десятилетий. Поэтому и руководству Российской Империи и позднейшим исследователям поневоле приходилось опираться именно на его сведения, при всей их — порой — сомнительности.

Один из основных пороков учётной системы заключался в том, что урожайная статистика писалась буквально «со слов» — на основании сведений, предоставляемых самими земельными собственниками. ЦСК МВД рассылал в волостные правления и землевладельцам опросные листки и на основании полученных сведений выводил общие цифры: посевные площади тех или иных сельскохозяйственных культур, высота урожайности, величина валовых и чистых сборов.

Понятно, что всякий крестьянин стремился — «от греха подальше» — как можно больше занизить и площадь посевов и (тем более! — ибо это уже практически невозможно проверить…) урожайность. Любой частный предприниматель старается преувеличивать размер своих расходов и преуменьшать размер доходов. Не надо быть налоговым инспектором для того, чтобы понимать это…

Доктор исторических наук Михаил Давыдов, давно специализирующийся на экономических аспектах дореволюционной российской истории, в своей книге «Всероссийский рынок в конце XIX — начале XX вв. и железнодорожная статистика» приводит красноречивую зарисовку с натуры (наглядно показывающую степень достоверности таких «статистических опросов»): «Скажи–ка вот что, Ромейко», — говорит сперва счётчик, обращаясь к какому–нибудь хуторянину. Затем следует значительная пауза, а потом уже задаётся сам вопрос вроде того, например: «Сколько ты высеял пудов ржи в прошлом году?». После этого становится заметным, что лицо крестьянина начинает изменяться, делаться серьёзнее, глаза смотрят как–то более осмысленно. Думаешь, что вот уже «Ромейко» расскажет тебе всё с мельчайшими подробностями. Не тут–то было. «Ромейко» обыкновенно отвечает, что пудами он, видите ли, никогда не сеял. И в этом случае оказывалась доля хитрости крестьянина. Он нарочно не отвечает сразу, чтобы выгадать немного времени, дабы успеть обдумать, на сколько следует уменьшить количество засеваемого зерна. На новый вопрос счётчика: «Сколько же посеял осьмин?» — крестьянин начинает считать вполголоса: «Пять, шесть, семь…» и вдруг вслух объявляет: «Пять»; на вопрос «Сколько же ты сеял в деревне ржи?» начинается опять подсчитывание полос, причём на каждую полосу высевается определённая мера: то плетух, то лукошко, в некоторых случаях дело доходит до дедовской шапки».

Да ведь и всякий человек (даже не занимающийся частным предпринимательством) склонен занижать размер своих доходов! Интересно, что получилось бы, если б сегодня Росстат решил определить размер среднедушевого дохода в Российской Федерации на основании опросов граждан?.. Наверняка выяснилось бы, что всё население России должно было уже вымереть от голода.

В этом отношении психология людей за сто лет не сильно изменилась. Русский дореволюционный крестьянин, будучи типичным «индивидуальным предпринимателем», точно так же стремился преуменьшать размеры своего основного дохода (то есть, в его случае, — собираемого урожая). У него был свой резон. А вдруг, увидев его «процветание», власть возьмёт да увеличит размер податей?.. Тем более что Империя периодически прощала крестьянам недоимки по платежам, ссуды, выданные в неурожайные годы; в конце концов окончательно отменила выплату выкупных платежей. А ну как, увидев относительное благополучие, в следующий раз возьмёт да и не простит? Да ещё и старое отдать заставит?..

Так что лучше уж приврать, «прибедниться». Так спокойнее. Тем более что никаких продотрядов с щупами царская власть в деревню не посылала; «счётчики» по подполам и чердакам не рыскали, зерно в амбаре не перемеривали… Никакая реальная кара крестьянам за предоставление неверных сведений не грозила. Поэтому те цифры, которые называли сельские хозяева, всегда были заниженными.

Особый случай: годы неурожаев. Тут уж, как говорится, «не судите — да не судимы будете»; всякий, наверно, приврёт! — дабы иметь больше шансов на получение продовольственной помощи. Тот же Лев Толстой в знаменитых статьях о голоде приводил примеры (когда трагичные, а когда и комические…) преувеличения крестьянами своих несчастий: от отсутствия пищи для пропитания до тяжести претерпленных ими побоев.

Осуждать никого не будем, но не будем забывать о том, что совокупность всех этих цифр, называемых крестьянами, — порой, что называется, «ниже низшего предела» — становилась основой для расчётов ЦСК (что влекло за собой существенные искажения общеимперской статистики).

Характерно, что с самим этим фактом — занижением крестьянами урожайных данных — практически никто из исследователей не спорит. Разногласия касаются вопроса: когда больше врали? — у случае недорода или, наоборот, высокого урожая?..

§ 6.3. Впрочем, может быть, кому–то все эти доводы покажутся недостаточно убедительными — для того, чтобы объявить цифры официальной хлебной статистики недостоверными (а именно — ниже реальных)?.. Что ж, для таких скептиков есть ещё несколько аргументов…

Вот например, известная статья «О русском крестьянстве» такого признанного знатока русского народа как Максим Горький. О русском крестьянине классик пролетарской литературы отзывается следующим образом: «Но где же — наконец — тот добродушный, вдумчивый русский крестьянин, неутомимый искатель правды и справедливости, о котором так убедительно и красиво рассказывала миру русская литература XIX века?

В юности моей я усиленно искал такого человека по деревням России и — не нашёл его. Я встретил там сурового реалиста и хитреца, который, когда это выгодно ему, прекрасно умеет показать себя простаком».

«О правде он не очень высокого мнения: «Правдой сыт не будешь». «Что в том, что ложь, коли сыто живёшь». «Правдивый, как дурак, так же вреден».

Конечно, прежде всего автор скандальной статьи злобился на поведение русского крестьянина в годы Гражданской войны; но основная мысль Горького в том и состоит, что русский крестьянин был таким всегда — и до революции и после. И как должен был вести себя при общении с «счётчиком» такой подловатый хитрец, умело прикидывающийся простаком (сочинивший, к тому же, бесчисленное множество пословиц и поговорок о вреде откровенности и о пользе обмана), — неужто он вываливал ему всю правду?!..

Разумеется, и это можно назвать «дешёвой публицистикой» и «рассуждениями о народной душе». Зато другой аргумент куда «поматериальней» будет!

Зимой 1718–1719 года Пётр Первый, отчаянно нуждающийся в деньгах и разгневанный бесчисленными плутнями подданных и злоупотреблениями чиновников при проведении предыдущих подворных переписей (разборка изб или окружение одним плетнём трёх–четырёх дворов; двойная перепись одной деревни наряду с пропуском другой…), решает провести подушную перепись населения, с последующей её проверкой, — знаменитая Первая ревизия. Интересующие его сведения Пётр собирал со свойственной ему бескомпромиссностью. Так, в Указе от 26 ноября 1718 года было сказано: «А буде кто, как переписчик, так и офицер, сей своей должности и указу пренебрегут, казнены будут смертию».

В Указе от 22 января 1719 года (детализирующем порядок проведения переписи) всем подданным и должностным лицам несколько раз напоминается о необходимости крайне серьёзного отношения к отчётности: «А ежели от кого из них явится какая в душах утайка, и за то б учинить прикащикам, старостам и выборным людям, всем смертную казнь без всякой пощады…». «А при объявлении сиих указов о переписи и сказках, велеть всякого чина людям объявлять, что те все вышеобъявленные в сем указе казни и штрафы над теми, кто дерзнёт какую утайку учинить, учинены будут без всякой пощады. И о том послать из Сената к Губернаторам указы, чтоб они по сему Его Царского Величества Именному указу исправляли как наилучше со всяким прилежанием, под жестоким Его Государевым гневом и разорением…».

Дело, конечно, не только в угрозах и брутальных выражениях, а прежде всего в том, что у Петра Первого слова редко расходились с делом. Он установил в России поистине тоталитарный режим, правил террористическими методами и внушал подданным трепет.

Ну и что в итоге?

Данные поступали крайне медленно и были недостоверны. Согласно «сказкам», присланным к концу 1719 года (то есть к окончанию указанного срока переписи!), насчитали лишь 3,8 миллиона податных душ. Пётр этим данным не поверил. К 1722 году насчитали 4,9 миллиона. Пётр опять не поверил и велел перепроверять. В 1724 году (когда была введена подушная подать) официально числилось около 5,6 миллиона податных душ. Но и эти данные были не полны. Заканчивали ревизию уже при преемниках Петра. В России оказалось примерно 6 миллионов душ податного населения.

Это при том что в конце царствования Петра Первого население если и росло, то незначительно. При том что скрыть наличие податной души сложнее, чем несколько преуменьшить размер собираемого урожая! Но люди хитрили и обманывали — несмотря на реально грозящие им кары (хотя, с другой стороны, и вопрос был — «кровный»…).

Что же говорить о кротком царствовании Николая Второго? Данные, получаемые от земледельцев в ходе заполнения опросных листков (когда их не заполнял сам волостной писарь, беря их «труд» на себя), порой были действительно «сказками». И в какую сторону крестьянин «привирал», рассказывая эти сказки, гадать не надо.

§ 6.4. Да, но как же сказывался этот обман «в макро–масштабе»? Насколько заниженными оказывались в итоге данные региональной и общеимперской статистики?

На этот вопрос, к сожалению, нельзя ответить однозначно. Высчитать какой–то точный процент, который можно будет автоматически прибавлять к официальным данным ЦСК, чтобы в результате получать реальные цифры посева, урожайности, валового и чистого сбора на каждый год, невозможно. Ведь «размер утайки» наверняка варьировался — в разные годы (урожайные и неурожайные); в разных губерниях, уездах и волостях; при разных (более или менее придирчивых) «счётчиках». А самое главное — у разных (более или менее «хитрых») хозяев!

Это как раз тот случай, когда уместно вспомнить крылатое выражение, которое Марк Твен приписывал Дизраэли: «Существует три степени лжи: ложь, наглая ложь и статистика».

Конечно, исследователи (историки, экономисты, специалисты в области сельского хозяйства) пытались вычислить и обосновать некий определённый процент — чтобы потом вносить поправки к официальным статистическим данным в своих работах. Так, в предреволюционные годы у разных авторов фигурировал разный «коэффициент недоучёта»: и 5, и 7 %. И это ещё были достаточно осторожное допущения!..

Само собой, находились и другие авторы — которые утверждали, будто данные ЦСК действительно неверны; только не занижены, а… завышены. Но подобные утверждения исходили, в основном, из левого лагеря (а представители этого лагеря всегда были готовы сочинить любую страшилку–небылицу; не говоря уж о векторе поправок в экономических расчётах…). Интересно, что в ЦСУ СССР в 20–е годы при оценке хлебной статистики Российской Империи использовали коэффициент недоучёта в 19 %. О том, насколько была оправдана такая значительная поправка, можно спорить.

И есть ещё третий аргумент в пользу версии об использовании ЦСК МВД заниженных данных — правда, именно он–то и обессмысливает любые попытки вычислить точный поправочный коэффициент; да тем более определять его не в 10 или 20, а в 19 %.

Дело в том, что какая–то часть товарного зерна всегда куда–то вывозится (а не потребляется в той же местности, где оно было произведено). Это касается не только экспортного зерна, но любого продажного зерна — которое не потребляют те, кто его непосредственно вырастил.

В полной мере это относилось и к царской России. Хоть Российская Империя и была по преимуществу аграрной страной, с значительным преобладанием крестьянского населения (около 85 %; если включить в это число всех казаков и «инородцев»…), разные её территории были в неодинаковой степени обеспечены собственным хлебом. Так, в Европейской России начала 20–го века обычно насчитывают 34 «ввозящие» губернии, 20 «вывозящих» и 10 условно «самодостаточных».

При этом транспортная статистика — подобно статистике внешнеторговой — в силу понятных причин оперировала несколько более объективными показателями, нежели данные опросов какого–нибудь безграмотного, но хитрого «Ромейки», на которые приходилось полагаться урожайной статистике. Хотя, разумеется, и транспортная статистика имела очень большие изъяны!.. Так вот цифры транспортной статистики порой оказываются в вопиющем противоречии с цифрами урожайной статистики. В иные годы из той или иной губернии того или иного зерна могло быть вывезено в 1,5, 2 и даже 2,8 раза больше, нежели его там было (официально) произведено.

§ 6.5. Можно — ради мысленного эксперимента — согласиться с наиболее буйными неосоветчиками и допустить на мгновение реальность тех сцен насилия и садизма, которые (согласно их работам) разыгрывались повсеместно в России Николая Второго! Врывающиеся в деревни полицейские урядники во главе отряда «казаков–омоновцев», запоротые насмерть крестьяне, пылающие избы, выбранный до последнего зёрнышка хлеб…

Но даже действуя подобным образом можно «выбить» из губернии лишь 100 % собранного зерна! Притом — только один раз. Ибо уже к следующему году та губерния обезлюдеет (потому что жители разбегутся или вымрут от голода), и с неё отныне не удастся взять ничего — она зарастёт сорными травами и станет приютом волкам. Но ни 150, ни 200, ни 280 % нельзя вывезти в принципе! — это противоречит законам материального мира.

Объяснения в духе того, что, мол, у крестьян отбирали зерно не только нового урожая, но и предыдущего, не принимаются! О том, что с конца 19–го века зерно перестало сберегаться самими крестьянами «впрок» (в скирдах, в одоньях…), а стало сразу же полностью выбрасываться ими на рынок, криком кричали дореволюционные оппозиционеры, скорбя об утрате крестьянством такой «подушки безопасности» и именно в этом видя одну из главных причин голода в неурожайные годы.

Да и не только дореволюционные: «Хлебных резервов на случай неурожая не было — весь избыточный хлеб выметался и продавался за рубеж алчными хлебными монополистами. Поэтому в случае недорода немедленно возникал голод» (Павел Краснов «Как жилось крестьянам в царской России»).

§ 6.6. Всё это, конечно, забавно, но годится разве что в полемике с красновыми (чьё видение ситуации совершенно фантастично…). Понятно, что более образованные неосоветчики — из числа историков–академистов — находят этим статистическим нестыковкам более изысканные объяснения.

Сергей Нефёдов объясняет статистические расхождения тем, что–де в Российской Империи на протяжении календарного года перевозилось зерно не текущего, а прошлогоднего сбора (что, с учётом высокой колеблемости российских урожаев, и приводило порой к таким мнимым парадоксам). Это обстоятельство он считает едва ли не единственной причиной статистических нестыковок.

Так, в работе 2010 года «Россия в плену виртуальной реальности» (опубликованной в рамках научной дискуссии «О причинах русской революции») Нефёдов писал: «Главным аргументом М.А. Давыдова против статистики ЦСК являются сведения о вывозе хлебов из некоторых губерний, который в отдельные неурожайные годы оказывался больше, чем собранный в губерниях урожай. Например, в Оренбургской губернии в 1910 г. при урожае в 53,9 млн пудов пшеницы было вывезено 11,7 млн пудов, а в 1911 году при урожае в 5,0 млн пудов было вывезено 7,4 млн пудов (Давыдов 2003а : 67). Это «недоразумение», однако, легко объяснить тем, что до сентября 1911 года (а возможно, и позже) вывозился хлеб предыдущего урожая, который был исключительно обильным».

Тут, прежде всего, обращает на себя внимание уже огромная разница в объёмах сборов — даже без сопоставления с цифрами вывоза — почти одиннадцатикратная!.. Хотя надо иметь в виду, что Оренбургская губерния в 1911 году оказалась в самом очаге неурожая (из–за жестокой засухи), так что — всё может быть…

Но и тема «прошлогоднего зерна» получила дальнейшее развитие.

В 2013 году Нефёдов публикует в «Вопросах истории» материал под названием «О качестве дореволюционной урожайной статистики», где развивает свою аргументацию. Ссылаясь на опубликованную незадолго до того работу кандидата исторических наук Игоря Кузнецова «Российская дореволюционная урожайная статистика: методы критики», Нефёдов категорически утверждает: «Оказывается, в каждом текущем году вывозился урожай прошлого года. При характерных для юго–восточных губерний колебаниях урожаев сбор прошлого года мог быть в несколько раз больше текущего. Естественно, что и вывоз превосходил текущий урожай. При этом условия навигации по рекам были таковы, что основная часть урожая могла быть вывезена лишь весной следующего года, после вскрытия рек. «В отношении речных перевозок доля прошлогоднего хлеба, по–видимому, была подавляющей… — пишет Кузнецов. — Относительно железнодорожных перевозок трудно судить о процентных долях; транспортная статистика не даёт помесячной раскладки перевозок».

Конец ознакомительного фрагмента.