Клуб мясоедов

ШаМаШ БраМиН, 2021

Новоиспеченные буржуа падки до всего аристократичного. Особенно в провинции. Не является исключением и нувориши одной южной губернии Российской Империи. Тем более, если уроки хороших манер дает аристократ и богатей из «самого Парижу» Но так ли прямолинейны намерения наставника? Неординарность его методики коробит слушателей. На первом же занятии происходит нечто чудовищное, что в корне меняет курсистов. Весь мир переворачивается с ног на голову. Остается либо принять изменения, либо умереть.

Струя пыльного воздуха ударила из дефлекторов. В салоне видавшего виды Опеля повисла тяжелая атмосфера заброшенного чулана.

— Фу, Витек! — закашлял Михаил Георгиевич. — Фильтра когда менял?

— Извините, господин полковник. Забыл предупредить.

Молодой человек на водительском кресле суетливо принялся выключать кондиционер.

— «Печку» лучше не трогать, — продолжил он, выкручивая переключатели. — Откройте окошко!

— Да я уже понял, — опустил мужчина стекло. — Фу! — выдохнул он, и нравоучительно поправил «молодого специалиста». — Сколько раз повторять: в «поле» о званиях забываем. Бросай свои ментовские привычки. Мы, Служба Информации и Безопасности. А добывать информацию и обеспечивать безопасность куда эффективней без этих солдафонских заморочек. Каждый агент — полевой командир. Свободный художник. Понял?

— Так точно!

— Топтать тебя поточно, — разозлился полковник. — Ты что, мне назло делаешь?

— Извините, — молодой человек густо покраснел. — Никак не могу привыкнуть.

— И давай на «ты». Что здесь у тебя? Рассказывай.

Припаркованный Опель гармонично сливался с множеством автомобилей. Район Центрального Рынка представлял собой суетливый улей. Сам по себе рынок занимал два городских квартала. Но расположенный по соседству автовокзал, ЦУМ и «совковый» отель, переделанный под торговые ряды, превращал центр столицы в дикий кирмаш. Несколько барахолок врезались в прилегающие дворы одноэтажных строений. «Торговая лихорадка» заразила всю округу. Так радиус шести кварталов превратился в один сплошной базар. Торговали везде и всем. А старинные улочки, тротуары и газоны представляли огромную хаотичную парковку. На запрет уличной торговли, как и на знаки «Стоянка запрещена» плевали и торговцы, и покупатели, и конечно же полицейские. Собственно полицейские, вернее тонкая грани между их халатностью и мздоимством, заперли молодого агента, в недалеком прошлом тоже «мента», на этом «мутном» участке.

— Да, — начал доклад лейтенант, проглотив привычное «господин полковник». — Информация полностью подтвердилась. Шеремет здесь под себя подмял все.

— Прям все, — сарказмом произнес полковник.

— Ну, я про интересующий нас квартал, — Виктор махнул влево, в сторону соседней улицы. — Он, то есть Шеремет, в девяностые, служил здесь участковым. Каждого алкаша знал. Потом, когда пошел на повышение, начал потихонечку скупать…

— Да ладно. Скупать, — острил шеф.

— Ну как, скупать. По-разному. Контингент живет здесь, сами понимаете, какой. Алкаши, старики. Есть, конечно, и адекватные, но…

— Короче, Шеремет здесь хозяин, — помог подчиненному Михаил Георгиевич.

— Да. Квартал Болгарского рынка, весь его. Ясное дело, на подставных, по доверенности. Но фактический хозяин он. Поэтому то рынок без всяких разрешений и работает.

— Что по выхлопу?

— Четыреста девятнадцать торговых мест. Шестьсот евро место. В месяц. Четверть ляма только с аренды. А по торговле, значит, за неделю, примерный оборот шестнадцать-семнадцать лямов нашими. Я тут с грузчиками скорешился… — лейтенант осекся, — извините, подружился…

— Нормально, — успокоил его шеф. — Так и надо. Дальше?

— Угу. Значит, тот, что сигареты со склада по точкам тащит, говорил, делает по ходке в час. То есть, получается, с сигарет минимум два ляма рубят. По происхождению тоже мутно. По всей видимости контрабанда. Сигаретами заведует племяш Шеремета. Тоха. Антон, то есть. Получается…

— Получается, — продолжил за Виктора начальник, — выхлоп тринадцать лямов минимум. Каждый божий месяц. Не хило развернулись, смежнички!

— Да уж. Теперь про особняк на углу Александра и Болгарской. Парни, грузчики, говорили, совсем скоро рынок разрастется. Вроде как, администратор рынка, этот подставной, как его… — Виктор на секунду задумался, — Лазарюк, трепался, что, мол, документы на приватизацию уже в гос агентстве лежат.

— Ну, лежать они могут долго, — усмехнулся шеф. — А идем-ка прошвырнемся. Глянем по месту.

Мужчины, не без удовольствия, вышли из автомобиля. Летний воздух, хоть и раскаленный, куда приятнее спертой пыли.

— Можно вопрос? — поинтересовался Виктор, как только они завернули за угол, на тенистую улицу.

Вдоль облупленных фасадов стареньких домов пестрили разложенные короба с разнообразным товаром. Переносные прилавки, уродливо расставленных у проезжей части мешали не только пешеходам, но и автомобилям.

— Валяй, — сказал Михаил Георгиевич, остановившись у торговца китайским ширпотребом. — Фонарики есть? Дай мне вон тот. Ага. И зажигалку.

Пока шеф рассчитывался, молодой человек продолжил:

— Когда все это разгонят? — он провел рукой, указывая на окружающий их хаос.

— Хм. А как же люди? — спросил шеф. — Рабочие места?

В голосе шефа не трудно было уловить сарказм.

— Оставьте, госпо… — Виктор вовремя осекся. — Я же так, для себя, спрашиваю.

— Сам же посчитал, — улыбнулся полковник, — какие бабки здесь смежники крутят. Ну, понятно, не без прикрытия. Вот пока прикрытие будет, ничего не изменится. А знаешь, какая наша задача? Так, без пафоса.

— Обеспечивать спок…, — начал Виктор.

— Собирать информацию, — перебил подопечного шеф. — И в нужный момент предоставить, тому, кто действительно захочет что-то изменить. Это как в той легенде, про меч в камне.

— Экскалибур, — подсказал лейтенант.

— Именно. Наши сведения и есть тот самый Экскалибур. Осталось дождаться короля Артура, и не скурвиться по глупости из-за денег. Как господа полиционеры.

— С этим сложнее, — грустно заметил молодой человек.

— Не плачься, Витек. Погрязнуть в роскоши не позволим. Я про наших. Времена не те, но и хлебушек с колбаской, а на праздники с икорочкой, гарантируем. Ты же наш?

— Так точ… Да, — согласился молодой человек.

— Ну вот. Служить можно и без тачек, телок и бабла в офшорах. А если без всего этого пшика никак, возвращайся к смежникам.

— Не, не. Не хочу, — энергично отказался лейтенант. — Жлобье одно…

— Вот мы и пришли, — полковник остановился на углу, у высокого каменного забора. — Этот домик?

— Да. Идемте. Там провал в заборе. Можно во внутрь заглянуть.

Мужчины зашли за угол. Местами провалившейся забор обнажал неутешительный вид. Участок, некогда бывший тенистым садом, порос бурьянном и невысокими кустами. Повсюду, на земле, на ветках, на камнях виднелись остатки бытовых отходов. Разноцветные пакеты, коробки, бутылки пестрили пейзажем городской помойки. Дом, двухэтажный особняк с облупившимся фасадом, ржавой крышей и заколоченными окнами, гордо громоздился в дальнем конце. Зрелище больше напоминало заброшенную сельскую библиотеку, чем недвижимость в центре европейской столицы.

— Хм, — усмехнулся полковник. Вид интересующего объекта его нисколько не задел, словно он и ожидал увидеть нечто подобное. — Когда это забор успел обрушиться? Надо бы починить.

— Починить? — удивился Виктор.

Не обращая внимания на вопрос, Михаил Георгиевич повернул обратно за угол.

— Идем, — сказал он, доставая телефон. — Войдем с другой стороны.

Пока обходили участок, шеф разговаривал по телефону. Со стороны он напоминал обычного пенсионера. Светлая, с коротким рукавом, рубашка в полоску, потертые джинсы, летние туфли. Пижонская кепочка на лысеющей голове. Лишь резкие, уверенные движения выдавали в нем все еще бурлящую энергию.

— Целую ручки, Полина Анатольевна, — проговорил он в трубку скрипучим баритоном. — Рад слышать ваш очаровательный голос… Да. Что поделать? Грехи не оставляют времени на прекрасное… И я скучаю… Да, да… А вот по какому вопросу. В «Клубе», со стороны Болгарской, забор провалился. Да… Или провалили, не суть. Надо бы меры принять. Вам, пожалуй, сподручнее будет… Да, да… пару работяг организуем… По-тихому. Ха-ха-ха… Зеваки носы суют… Да… Ну и отлично. Да, дорогая Полина Анатольевна, надо… Обещаю, на той недели, в четверг, я у вас. Клянусь. Ха-ха-ха… Да, да. До встречи.

Полковник отключил телефон. Неспеша положил устройство в карман. Продолжая улыбаться, спросил у подчиненного:

— Твои грузчики, к раздолбанному забору ничего не имеют?

— Не могу знать. Не интересовался. Но обязательно…

— Угу. Поспрашивай. Вообще народ в курсе, что это за дом?

— Кто что говорит. В восьмидесятые тут вроде кружок «Юного натуралиста был». А когда рынок пришел, заколотили все, закрыли. Забросили, короче.

— Ага. По бумагам к Департаменту образования относится. Это верно. Но, — полковник поднял указательный палец и перешел на шепот. — Юридически, это частная собственность. Просто, собственники не хотят «светится». Пусть за государством числится. Пока. А до «Юного натуралиста» что здесь было?

— Михаил Георгиевич, вы лучше меня знаете, — догадался Виктор.

— Все-таки, — настаивал полковник.

— Ну, если не ошибаюсь, — начал Виктор, — я года не помню… ветеринарно санитарная лаборатория была. Потом диспансер какой-то.

— Неа, — встрял шеф. Они уже дошли до входа во двор

У крепкой двери из металлического листа, мужчины остановились. Михаил Георгиевич достал из кармана гаражный ключ. Петли заскрежетали. В проеме появилась еще одно препятствие, древняя, корявая калиточка ведущая в заброшенный сад.

— Не диспансер, — продолжил полковник, — амбулатория по переливанию крови. А до войны, что было?

— Не знаю. Наверно буржуй какой-то жил.

Стоя на пороге, Михаил Георгиевич внимательно посмотрел на собеседника. Пытливый взгляд пытался определить степень осведомленности молодого человека.

— Ладно, — наконец сказал он. — Идем.

На хлюпкой калиточке зачем-то висел замок. Полковник выбрал ключ на связке и, отпирая, продолжил.

— Особняк построил месье Талёр. В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Архитектором, по просьбе одного влиятельного лица из Санкт-Петербурга, был сам Бернардацци. То-то.

Шаткая калитка распахнулась и мужчины шагнули на еле заметную тропинку, ведущую к дому.

— Надеюсь, кто такой Бернардацци напоминать не надо?

Виктор ни на шаг не отступал от шефа. Заросли оказались по пояс. Центр города, но молодой человек все равно опасливо озирался. Сам не понимая почему, каждую секунду ожидал нападения из «джунглей». Мерещились дикие животные, огромные крысы, ядовитые змеи. Неоправданный страх перевешивал здравый смысл. «Как в детстве, — подумал молодой человек. — Вроде ясен красен, в темном подвале никого не может быть. Но все равно страшно. Хотя, с десятой стороны опасность на то и опасность, что поджидает в самых неожиданных местах» Так или иначе, нелепая тревога гнала его от самой калитки, и совсем не собиралась отступать.

— Бернардацци? — рассеяно переспросил он. — Архитектор такой. Город с нуля построил.

— Ну, не совсем так, — заметил полковник, — Но, суть ты уловил. Человек он был не последний.

Офицеры подошли к дому с тыльной стороны. Остановившись у ступени, ведущей на широкую веранду, Михаил Георгиевич продолжил:

— Правда, месье Талёр-старший в доме так и не пожил. Представительство компании «Талёр и сыновья» в Бессарабии возглавил его сын Ролан. А компания, можно догадаться, серьезная. Воротила половиной всей кожи в Европе. Шкура, пушнина, меха. Короче, люксовая мода. И не только.

Мужчины шагнули на каменную ступень. Остановились перед тяжелой железной дверью, перечеркнутой широкой полосой добротного засова. К удивлению Виктора, в связке шефа нашелся ключ и от этого замка. Метал лязгнул. Дверь со скрипом открылась. Из темноты пахнуло сыростью и плесенью. Михаил Георгиевич повесил замок обратно. Заходить внутрь не спешил. Виктор заметил в глазах шефа икринку. Явно, с эти местом его что-то связывало. Он напоминал археолога боговера, нашедшего древний храм.

— Идем, — шепнул полковник и прошел внутрь.

Судя по всему, дом был хорошо знаком Михаилу Георгиевичу. Уверенно он прошел вглубь помещения. Уже через пять шагов, дневного света из дверного проема стало недостаточно. Мужчин поглотила тьма. Тем не менее, шеф включил фонарик лишь когда ноги нащупали лестницу в подвал.

— Талёр — младший, переехал сюда с супругой Генриеттой, — голос Михаила Георгиевича неохотно отражался от холодных каменных стен. — Местная знать приняла их как аристократов. Семейство Талёров оказалось образцом цивилизованности, образованности и культуры. Пара «из самого Парижу» вскоре стала примером для подражания. Все, начиная от местных купцов и заканчивая «прогрессивной молодежью» тянулись к ним, пытаясь перенять манеры. Еще бы. Хм. Предприимчивый Роланд быстро смекнул, что к чему. Благородство благородством, а Золотой Телец почуял сытное пастбище. Да и дело не только в деньгах. Точнее, совсем не в деньгах. Во всяком случае не в той мелочи. Короче, деньги были прикрытием. А цели… — мужчина понял, что сбился.

Возвращая стройность рассказа, полковник хлопнул в ладоши. Громкий звук эхом пронесся по одичавшему помещению.

–Так. Давай по порядку. В девяносто седьмом году Талёр организовал курсы хороших манер. Платные. Несколько раз в неделю, в этом самом доме, собирались пары из местных, и Талёры учили их правильному поведению в «настоящем» аристократическом обществе. Несмотря на высокий прейскурант, желающих научиться хорошим манерам оказалось слишком много. Супруги относились к своим урокам добросовестно. Любой на их месте поставил бы дело на поток и, как сейчас говорят «рубил капусту». Нет. Роланду и Генриетте нужно было нечто другое. Они тщательно отбирали претендентов. Одно из обязательных требовании, в соискатели допускались лишь семейные пары или, как минимум жених с невестой. По словам французов, невозможно приобрести хорошие манеры, обитая в дурной среде. Другими словами, сложно есть ножом и вилкой, ужиная в компании дикарей. Кто знает, может именно из-за этого, они и назвали свои уроки «Mangeurs de viande» — «Клуб мясоедов».

***

Свежи вымощенный тротуар Харлампиевской, от Купеческой до Бендерской, смотрелся великолепно. Шлифованная брусчатка и по цвету, и по размеру гармонировал с фасадным камнем прилегающих зданий. А аккуратные клумбы, обставленные белым известняком, выглядели торжественно. Пересаженные деревья каштанов удерживали тень даже в самые жаркие дни. Прогуляться по улице Харлампиевской приезжали со всего города.

— Я читала, во вчерашних «Губернских Ведомостях», — заговорила Ксения тонким, раздражающе тихим голоском, — следующей весной по Золотой пустят конно-железную дорогу.

— Ах, дорогая, — без особой причины разозлился Николай, — конку пустят не по Харлампиевской, — он нарочно употребил новое название улицы, тем самым еще раз подчеркивая некомпетентность супруги, — а по Николаевской. От вокзала, до Губернской. Уж и депо построили. А вы все путайте. Я бы вас попросил и вовсе перестать читать газеты.

— Ну, Николя! Если бы я не читала газет, мы бы не узнали про месье Талёра и его благородное начинание.

Муж молчаливо кивнул. С этим утверждением было невозможно спорить. Наивная Ксения все еще мечтала о совместной поездке в Париж, и всеми силами способствовала осуществлению.

Мужчина театрально надул щеки. Покрытое оспинами лицо стало напоминать прогнившую тыкву. Небольшие круглые очки приподнялись с переносицы, и повисли на щеках. Громко выдохнув, сказал:

— Ксения Акимовна, дорогая. За годы супружества, вам уже следовало уразуметь, мои замечания связаны исключительно с беспокойством о вашем здоровье. Ни в коем разе, я не хотел вас обидеть.

— А, я и не обиделась вовсе, — пропищала женщина. — Просто, мне думается, поездка в Париж положительно скажется, в первую очередь, на вас.

«Эта дура думает, что дело во мне, — подумал Николай, стараясь скрыть нарастающее раздражение. — В ее тупую голову и прийти не может, что дело в ней и в ее поганой семейке. Зачем я только женился?»

Господин Челеби, чуть ли не с первого дня женитьбы, задавал себе этот вопрос по нескольку раз в сутки. Но очевидный ответ не позволяла осознать его самовлюбленность. Деньги. Отец Ксении владел самой большой в городе мельницей, зерновыми складами и несколькими пекарнями. Кстати, одна из пекарен стала подарком молодой семье на свадьбу. «Где я, — возмущался про себя Николай, — а где это тягучая, липкая масса. Мешки, печи, толстомордые мужланы! Не для этого я рожден. Однозначно, нет!»

С ранней юности Николя видел себя светским львом. Чертовским красавцем, в потрясающем костюме, в окружении блистательных и интересных людей. Таких же, как и он сам — красивых и удачливых мужчин и женщин. Вот с таким искаженным восприятием собственных возможностей молодой человек, восемь лет назад, переехал из провинции в столицу губернии. Уж здесь, сын управляющего поместьем и офицерской вдовы и не собирался управиться с амбициями и тягой к шикарной жизни. В конце концов, влез в долги. Под угрозой долговой ямы, женился на старой деве — некрасивой женщине, старше его на пять лет. Хоть семейство не без облегчения избавились от «припозднившейся невесты», приданное оказалось значительно ниже ожиданий Николая. Едва хватило рассчитаться с долгами.

— Вне всяких сомнений, — согласился мужчина. — Но, дорогая, все-таки я настаиваю, уроки хороших манер, да еще такие дорогие как у месье Талёра, излишни. Я…

— Николя, перестаньте, — перебила его женщина. — В который раз уверяю: у вас хорошие манеры. Но, кто знает, как далеко ушли парижские нравы и привычки тамошней аристократии? И не спорьте. Тем более мы почти пришли.

Семейная пара шла вдоль городского особняка. Там, где фасадный забор вливался в здание, устроился мальчишка — чистильщик обуви.

— Эй, дядя, — окликнул он господина Челеби. Короткие, резко произнесенные слоги выдавали в мальчишке «не русского» — ботиночки-то не блестят! Дай натру! Щетка — лучший конский волос. Дядя!

— Отстань! — прошипел Николай, проходя мимо чистильщика.

— Жмот, — мальчик горько вздохнул, и тут же принялся уговаривать идущего следом немолодого господина в мятых сапогах.

— Что? — переспросил Николя, но мальчик потерял к нему всякий интерес. — Нет, дорогая, ты слышала, что сказал этот оборванец? Возмутительно!

Пара остановилась в нескольких шагах от широкого мраморного крыльца. У дубовых дверей величественно расположился лакей. Мужчина лениво оглядывал образовавшуюся у особняка толпу. В основном молодые, до тридцати, люди. Но за «хорошими манерами» пришли и пары постарше. Эти, словно стесняясь, стояли в некотором отдалении. Всего Николай насчитал не меньше пятидесяти человек. С противоположенной стороны улицы за собранием наблюдал городовой.

— Уважаемый! — крикнул возмущенный господин лакею. — Что происходит у вас под носом? Приличный дом, а позволяете такие бесчинства?

Николай вытянул руку и указал на занятого мятыми сапогами чистильщика обуви.

— А, что с ним не так, барин? — прохрипел мужчина.

— Хамят-с! — высокопарно, даже немного театрально, пояснил Николай.

Лакей спустился, и, без всяких церемоний, схватил пацана за ухо. Великоватая тюбетейка съехала набок.

— Ааа! — завопил мальчишка, выронив щетки. — Дядя Жора! Дядя Жора! Пусти, пусти больно!

Мальчик зажмурился, всеми силами стараясь достойно перенести экзекуцию. От резкой боли потемнело в глазах. Дело не только в ухе. Болело гордое восточное сердце. «Наверняка, — решил чистильщик, — она это видит!».

За минуту до обидчивого господина мальчишка драил изысканные штиблеты истинного франта. Высокий мужчина в сером костюме скроенным по последнему шику, был не один. Величественно поставив ногу на подставку, он похлопал тростью по плечу мальчишки:

— Эй, малец! — проговорил он барским голосом. — Ну-ка, наведи-ка лоска!

Татаренок взялся за щетки. Господин тем временем продолжил, обращаясь к спутнице:

— Хлоя, дорогая! Я иду туда как на голгофу! И я хочу, чтобы ты знала — моя жертва для тебя!

— Оставьте, Павел Гордеевич, пафос для строф, — ответила женщина проникновенным голосом.

Иса не мог не взглянуть на обладательницу чудесного тембра. Он поднял глаза и… В силу своего шалявного возраста, пацан многого не знал. Жизнь сироты пропитана обделенностью, как баклава медом. Среди унижений и обид, какими бы горькими они ни были, случаются мгновенья счастья. И любви. Настоящей любови. Не родительской. Не той, что туго переплетена с обязанностью и долгом. Просто любви.

Зачарованно глядя на смуглую молодую женщину с крупными, но удивительно гармоничными чертами лица, шквал незнакомых чувств накрыл Ису с головой. Разобраться откуда взялись эти чувства, почему, и что с ними делать, казалось бесполезным. Мальчуган просто желал смотреть на нее и слушать ее волшебный голос. Может счастье — это просто смотреть и слушать, ничего не ожидая взамен.

— Эй, братец! — гаркнул господин. — Ты заснул там?

— А? — очнулся Иса. — Не, барин. Извиняйте!

Мальчик вернулся к работе. Поднять глаза и еще раз взглянуть на околдовавшую даму он не смел. На прощания, ловя брошенную монету, почувствовал запах духов. Ее запах. В глазах, как во сне, мелькнул подол дорогого платья. Пара скрылась в толпе.

Теперь же, стискивая от боли зубы, и бормоча какие-то проклятия, татаренок Иса пытался растворить боль от стиснутого уха в себе. Лишь бы она не видела его унижение.

Недовольное лицо господина Челеби осветила улыбка. Удовлетворенный экзекуцией он уже осмотрел собравшихся. В толпе, у самой кромки тротуара заметил знакомого. Не говоря ни слова, взял супругу под локоть. Приподнял шляпу и пролепетал:

— Рад вас приветствовать, Ваган Шахинович!

Рослый, широкоплечий мужчина явно встречи был не рад. Спрятав недовольство в густые с проседью усы, заговорил:

— И вы здесь, — резкий кавказский акцент звучал раздраженно. — Весь город должен видеть мой позор.

Не совсем ясно, к кому именно усач обращается: к подошедшей паре или к стоящей рядом супруге.

— Фи, как не вежливо! — заметила женщина, улыбнувшись семейству Челеби. — Кстати, и это еще один повод посетить уроки хороших манер!

Она рассмеялась. Было заметно, ей не ловко за грубость супруга.

— Наденька, — заспорил Ваган, — у меня манеры настоящего мужчины! Что мне эти ваши французские пардон-мерси?

— Представь меня, — сквозь зубы, не переставая улыбаться, процедила женщина.

— Что? — переспросил кавказец. — Ах, да! Моя супруга, Надежда Владимировна, — произнес мужчина и отвернул голову. Его внимание привлекла очаровательная брюнетка с белоснежным зонтом.

— Очень приятно, — пролепетал Николай, целуя дамскую руку. — Дорогая, разреши отрекомендовать — партнер по бильярдному клубу Ваган Шахинович Порчелян. И его прелестная супруга, — он снова улыбнулся.

— Ага, — кивнул кавказец, — забыл сказать, что я еще твой кредитор. Когда долг вернешь, проныра?

— Вагаша! — осадила кавказца супруга. — В кругу кожевников ты чересчур огрубел! — и, обращаясь к Ксении, добавила. — Извините. Мой супруг распорядитель кожевенной артели. А там, сами понимаете…

— Что там? — перебил супругу Ваган. — Устал повторять, если что-то не нравится, насильно удерживать не стану.

Кто знает, чем бы закончилась набирающая обороты семейная сцена. В этот момент открылась дубовая дверь. По толпе пронеся тревожный ропот. На мраморном крыльце показался высокий мужчина в строгом костюме. Холодные темные глаза диссонировали с приветливой улыбкой. А крючковатый нос странным образом подчеркивал тонкие усики вдоль верхней губы. Трудно сказать, что именно в его образе, впалые щеки, высокий лоб, черные как смоль волосы или угловатые скулы, делали мужчину похожим на ворона.

— Дамы и господа, — иностранец сделал паузу, оглядывая присутствующих. — Мы рады вас приветствовать в светлом и добром порыве. Желание приблизится к многогранной, и от этого немного запутанной, — короткий смешок, вырвавшийся из уст господина, напомнил карканье. Тем не менее, многие его поддержали. По толпе пронесся обрывистый гогот, — французской культуре, лестно. Кроме того, лестно и столь пристальное внимание к скромной попытке приобщить горожан к современным традициям западной цивилизации. Да, да. Это искренне. Mercie beaucoup.

Присутствующие одобрительно зарокотали. Надежда Владимировна, в всеобщем порыве признательности, негромко произнесла:

— Что вы, что вы! Вам спасибо.

— Ай! Больно, — крик малолетнего чистильщика обуви прозвучал громче одобрительного гула толпы. — Пусти, дядя Жора!

Мальчик, сам того не желая привлек всеобщее внимание.

— Георгий! — обратился к лакею хозяин. — Немедленно отпустите ребенка.

— Тык… — растерялся слуга, но ухо отпустил. — Я ж…

Месье Талёр приблизился к пострадавшему. Ласково, с какой-то необъяснимой отцовской любовью посмотрел на него и погладил по замаранной щеке.

— Бедный ребенок, — мужчина тепло улыбнулся. — Сирота?

Татаренок Иса смотрел на сердобольного господина снизу-вверх. Яркое солнце, пробивавшаяся сквозь листву, слепила мальца. Лучи обвивали силуэт чужестранца и, словно нимб, обволакивали плечи и шею. «Праведник, — вдруг подумал ребенок. — Нет. Святой. Или пророк. Снизошел на грешную землю! Хвала Аллаху. Свершилось!» В жестоком мире, состоящий из грязи, пинков, оплеух и ругани сочувствия не существовало. До этого дня. Теперь же доброта обрела образ. «Странный день. И счастливый, — решил Иса. — Неужели это все происходит на самом деле? И дедушка Абдула прав. Хорошее притягивает хорошее. Чудо!» В детском сердце робко затеплилась надежда, этом мир нее так безнадежен.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил спаситель тихим, но в то же время проникновенным голосом.

— Иса, — ответил ошарашенный малец.

— По-нашему Иисус, — констатировал чужеземец. — Сын бога.

Очарованный мальчик промолчал. Талёр положил ладонь на черные волосы пацана и бодро потеребил.

— Придешь завтра, Иса. Я дам тебе работу. Нужен кто-то, кто вычистить в доме всю обувь. А это, — он достал пятирублёвый билет, — аванс. Бери!

Мальчик сомневался. Он растерянно смотрел на протянутую купюру, не решаясь взять. «Спаситель!» — окончательно решил Иса, потянувшись грязными пальцами к бумажке.

Талёр на прощание еще раз потеребил волосы пацана и шагнул на мраморное крыльцо.

— Для нас с супругой, — продолжил француз, — милой мадам Генриетт, стало сюрпризом число заинтересовавшихся нашим невзыскательным занятием. Признаться, мы оказались не готовы удовлетворить любознательность каждого. И это печально. Oui, c’est terrible. Остается, уважаемые дамы и господа, лишь одно: положится на волю случая. Пусть же, госпожа фортуна выберет себе любимчиков!

По толпе, сменяясь, пробежали удивление и легкое негодование. Люди вопросительно смотрели друг на друга.

— Николя, дорогой! Что все это означает? — спросила Ксения, повернув к супругу свое невыразительное личико.

— Откуда мне знать! — возмутился мужчина.

— Наденька, — одновременно с Ксенией заговорил Ваган. Казалось, он единственный из присутствующих был рад такому развитию событий, — пойдем. Я с самого начала говорил, это глупая затея.

— Отнюдь, — запротестовала Надежда Владимировна. — Я настаиваю.

Дав толпе несколько минут, месье Талёр продолжил:

— Итак, уважаемые дамы и господа. Предлагаю случайный розыгрыш. Сейчас, к каждому из вас подойдет этот прелестный мальчик, — Ролан указал на белобрысого мальчугана лет десяти.

Простодушное детское лицо, покрытое редкими веснушками, не сочеталось с золотистым кафтаном, напоминающего наряд королевского пажа.

— У него в руках сосуд с фантами, — продолжал француз. — Парам, которым хотя бы одному из супругов выпадет не пустой фант, прошу остаться. Остальные… при всем уважение, примите наши соболезнования, и с нетерпением ждем вас в следующий раз. Прошу.

Мальчик, обхватив двумя руками ведерко для шампанского, спустился с мраморного крыльца в толпу собравшихся. Торжественное выражение предало его на последней ступеньке лестницы. Губы растянулись в улыбке, а правый глаз задорно подмигнул, когда взгляд встретился с еще пребывающим в растерянности чистильщиком обуви. Тот потирал травмированное ухо и с легкой завистью наблюдал за приятелем. Несколько дней назад слуга месьё Талёра, из целой ватаги «базарных» пацанов, выбрал рассыльного. Повезло Андрюшке.

Белобрысый еще раз подмигнул дружку. Татаренок в ответ поднял верх большой палец. Даже прибившись к богатому иностранцу, Андрюха оставался «яхшы егет», по-русски — «парень что надо» В первый же день друг договорился с лакеем, дядей Жорой, что бы тот разрешал Исе ставить ящик со щетками у стены особняка. Еще, Андрюшка потихоньку таскал еду с хозяйской кухни. Четверть дневного заработка, как и положено, мальчики отдавали Барбалыку — старшему у «базарных» Но харчи, пацаны ни с кем не делили. Конечно, Андрюха мог и сам все лопать. Тем не менее, о чумазом дружке не забывал. То, что хозяин дома предложил другу работу, обрадовало новоиспеченного рассыльного. Он с трудом сдерживался чтобы на радостях не кинутся к приятелю. Взяв себя в руки, белобрысый сорванец прошел в толпу.

Среди благопристойной публики нашлось немало недовольных. Кто-то, выкрикнул: «Это возмутительно!» Но при всей унизительности предстоящей процедуры, собрание никто не покинул. Терпеливо ожидая очереди, каждый тянул жребий. Совсем скоро из толпы послышались изумленные возгласы счастливчиков. Но вздохи разочарования слышались намного чаще.

Наконец, мальчишка подошел к Николаю и Ксении.

— Прошу! — галантно заявил мужчина, уступая свою очередь Надежде Владимировне. — Дамы вперед!

— Мерси, — поблагодарила его женщина, коротко присев в знак признательности. — У, — воскликнула она, демонстрируя фант с каллиграфической надписью «Мясоеды», — Ваганчик, нам везет. Это судьба!

Кавказец недовольно фыркнул.

— А, я невезучая, — печально констатировала Ксения, показывая пустой фант. — Николя, вся надежда на тебя.

Мужчина засунул руку в ведерко и долго помешивал пальцами сложенные бумажки.

— Voila! — вскрикнул Николай, развернув фант.

Мужчина продемонстрировал листочек с надписью. Ксения восторженно захлопала в ладоши.

— Итак, — обратился Николай к Вагану, — добро пожаловать в Клуб Мясоедов. Дамы!

Он поочередно поцеловал протянутую руку супруги и Надежды Владимировны.

Кавказец что-то пробубнил на своем родном языке. Судя по тону, ругательства.

Тем временем лотерея подходила к концу. Многие из «проигравших» покидали собрания. Не спеша, уходили прочь по тенистому тротуару. Другие отступали в сторонку, с любопытством наблюдая, что будет дальше. Наконец, мальчуган вернулся к мраморному порогу и отдал ведерко лакею.

Месье Талёр улыбнулся:

— Дамы и господа!…

Но тут, из толпы, его перебил возмущенный голос.

— Позвольте, — заговорил немолодой пижон в клетчатом пиджаке и кепке. — Но это не по правилам.

Поредевшая толпа расступилась, представляя на обозрение смутьяна. Тот указывал пальцем на молодую пару.

— Они, — пижон потряс ладонью, — даже не женаты-с.

— Мы помолвлены! — твердо заявил молодой человек, но в последний момент голос сорвался.

Посреди образовавшегося вакуума, стоял юноша с жиденькими усиками и такими же бакенбардами. Щедро набриолиненные волосы тщательно причесаны от макушки к бокам. Пробор по центру белел как шрам. Маленькие голубые глазки бегали по лицам окружающих, ища поддержку. Рядом стояла юная девушка. Не смотря на модное платье из атласа и тафты, сомнений в том, что барышня деревенская не возникало. От столь пристального внимания девушка покраснела, и предприняла отчаянную попытку вырвать руку из-под руки кавалера.

— Не может быть-с! — продолжил «клетчатый пиджак» — Я тебя знаю. Ты, Прошка, приказчик с мясного ряда. Куда тебе жениться! Верни фант! Немедленно!

— Мы, — начал молодой человек. — Мы давеча помолвились. Любка, скажи!

Он потряс растерявшуюся девицу. Та испугано кивнула, и снова попыталась освободиться.

— И кто же это может подтвердить-с? — не унимался «клетчатый»

— Господа! — вмешался месье Талёр. — Среди нас не может быть лжецов. Но даже если это так, оставим это на их совести. Ведь благородство — добродетель цивилизации. Предлагаю смириться с волей мадам Фортуны.

— Но позвольте-с, — отказывался сдаться смутьян. Впрочем, его уже никто не слушал.

— Итак, — «закаркал» Ролан, — пары счастливчиков приглашаются в Клуб.

В суете никто не обратил внимания на белобрысого мальчугана-рассыльного. Андрюшка подошел к чистильщику обуви. Безостановочно озираясь, быстро заговорил:

— Слушай сюда, бродяга! Когда в дом зайдут, дуй к нижней двери на кухню. Там в кушнарях зашкерсья. И жди. Понял?

Мальчуган побежал по мраморной лестнице и исчез в дверном проеме. Татаренок Иса задумчиво поправил черную тюбетейку на темных, давно не чесаных волосах. Затем, не спеша, принялся собирать в ящик обувной скрап.

***

В просторной прихожей, осторожно разглядывая друг друга, стояли пять пар. Неловкая пауза затянулась. Наконец, дверь одной из комнат распахнулась и к гостям вышли месье и мадам Талёр. Оба приветливо улыбнулись присутствующим и вежливо поклонились. Взгляд Ролана упал на дальний угол. Там на широкой оттоманке устроился Андрюшка. Глядя по сторонам, он беззаботно ковырял в носу, болтая худыми ногами.

— Андре! — строго сказал француз. — Извольте встать. Должно стоять в присутствии дам, и, тем паче, старших по возрасту и статусу!

Мальчик испуганно поднялся и виновато опустил глаза в пол.

— Alors, — удовлетворенно произнес хозяин дома. — Рад вас приветствовать в нашем клубе. Позвольте представить мою очаровательную супругу мадам Генриетт.

Смуглая, улыбчивая женщина изящно присела, на секунду потупив взгляд. Она оказалась поразительно похожа на супруга. Несведущие люди легко могли принять супругов за брата и сестру. Такой же острый нос, высокий лоб, впалые щеки. Но широкие скулы мадам Талёр делали ее лицо округлым.

— Наш первый урок, — заговорила женщина низким, гипнотизирующим голосом, — мы проведем, разлучив брачные союзы, — женщина улыбнулась, — естественно, на время. Дамы, прошу за мной.

Произнося эти слова мадам Талёр ненавязчиво, но уверенно рассматривала гостей. Ее короткие, и в то же время энергичные взгляды ни на ком долго не задерживались. Лишь взглянув на смуглое лицо одной из гостей, с крупными, но поразительно гармоничными чертами лица, глаза Генриетты задержались чуть дольше обычного.

— Pardon madam, — тронул ее за локоть Ролан. — Я думаю, следует сейчас, в самом начале, объявить о нашем сюрпризе?

— Как пожелаешь, mon chère, — женщина обольстительно улыбнулась, оголив ровные жемчужно-белые зубы.

— Дамы и господа, — торжественно заговорил хозяин дома, — с превеликим удовольствием оглашаю распоряжение главы торгового дома «Талёр и сыновья», месье Талёра-старшего. Учитывая надобность просветительской миссии нашего скромного начинания, а также величину отклика широкой публики, месье Талёр решил учредить приз для двух членов клуба. А именно годовой курс лекций в лучшем университете Европы. Затраты по проезду и проживанию наш дом также берет на себя.

По помещению пронесся восторженный гул. Присутствующие переглядывались, пытаясь сдержать радость. Подобная протекция открывала блистательные перспективы. Ролан, сладко улыбаясь, разглядывал собравшихся. Подождав, пока гости насладятся новостью, он негромко хлопнул в ладоши:

— Bien! Вернемся к нашим урокам. Генриетт, прошу!

— Дамы! — подхватила эстафету хозяйка дома. — Следуете за мной!

Дамы скрылись в глубине дома. Ролан закрыл за ними дверь.

— Господа! Оставьте здесь свои шляпы, и прошу за мной, — он грациозно развернулся. Шагнул в соседнюю комнату, на ходу продолжив. — Хорошие манеры, как и благородство, обнаруживаются ежесекундно, в сколь мало воспитанном человеке. Но, что именно отличает аристократа, или как говорят англичане — джентльмена, от простеца?

Ответа не последовало. Мужчины копошились у вешалки.

— Позвольте! — послышался возглас. — Но я первый устроил здесь свою шляпу.

Говорил низенький, полноватый мужчина в шерстяном пиджаке с заплатками на рукавах. Кучерявые волосы неопрятно торчали по сторонам. Обширные щеки окружили небольшие усики под пухлым носом. На узком, морщинистом лбу появилась испарина.

— Ну и что! — невозмутимо парировал кавказец. — Переложи в другое место.

Роланд с любопытством наблюдал за происходящим. Почувствовав нарастающий конфликт, остальные мужчины отступили. В руках они держали шляпы. Лишь Прошка, приказчик мясных рядов, самый молодой из гостей, поддев пальцы под жилет, гордо прошел к хозяину дома. У него не было головного убора.

— Как вы себе это представляете!? — не сдавался толстячок. — С каких, с позволения спросить, обоснований?

— С тех, — пролаял Ваган, — что тебя вообще не должны были сюда пускать!

— Позвольте! — чуть ли не крикнул толстячок. — Это когда вы себе такое решить успели!? Имею полные права здесь присутствовать. Я, таки, вам как знающий юрист заявляю!

— Видел я таких юристов, — хмыкнул Ваган. — В ряду у синагоги!

— Господа! — не выдержал мужчина в сером костюме. — Немедленно прекратите! Месьё Талёр, — обратился он к Ролану. — Прошу вас, на правах хозяина, вмешаться. При всем моем уважении, но ваши вешалки не в порядке. Вернее, их нет. Вернее, есть только одна. Не можем же мы ходить повсюду со шляпами в руках?

Ролан улыбнулся.

— Именно об этом я давеча и говорил. Повторю вопрос: кто, по-вашему мнению, истинный аристократ?

Мужчины молчали. Француз не стал испытывать терпение.

— Истинный аристократ остается таковым в любых обстоятельствах. Хорошие манеры, господа, проявляются не на балах, а в жестоких испытаниях. И вот вам пример.

Он, грациозным жестом, указал на парочку у вешалки. Приподняв руку, вывернул кисть ладонью кверху.

— Это и есть исключительное качество клуба «Мясоедов». Поступать аристократично в любых обстоятельствах, — он оглядел мужчин. — Ремарка, — прокаркал он, подняв указательный палец вверх. — Если сможете поделить одну вешалку для шляп на пятерых, то и на банкете, скажем, у африканских царей также не упадете лицом в грязь.

Повисла тяжелая пауза, во время которой мужчины обдумали сказанное. Оставив их, Ролан направился в соседнюю комнату.

Первый из ступора вышел мужчина в сером костюме. Он огляделся. Заметив в углу торчащие из суппорта зонты, водрузил свою шляпу на одну из торчащих ручек. Николай, рассеяно посмотрев по сторонам, последовал его примеру. Толстячок, решив, что препирательство с агрессивным господином не приведут ни к чему хорошему, поступил как остальные. Лишь Ваган, хищно усмехнувшись, нацепил шляпу на единственную вешалку.

Гости проследовали в комнату. Деликатно одернув мужчину за серый рукав пиджака, толстячок негромко произнес:

— Благодарю вас!

— Право же, — отмахнулся тот, — пустяки, — протянул руку и представился. — Павел Гордеевич Рышкану, помещик.

Толстячек охотно схватился за протянутую кисть.

— Михаил Леонидович Ханис, приватный нотариус. Очень приятно.

— Нотариус? — немного удивился Павел.

— Ммм, да, — замялся мужчина, — по новейшим судебным установлениям, нотариусы, наряду с присяжными поверенными…

— Простите, — извинился мужчина. — Это профессия?

— Так точно, любезнейший, — снова обрадовался Михаил. — Это профессия. Не так давно появилась и…

— Рад знакомству, — немного грубовато перебил нового знакомого Павел Гордеевич. Дальнейшее общение с этим малоприятным человеком казалось ему обременительным. Тем более мыслительные процессы мужчины, в тот момент были заняты расстановкой рифм в новом сонете, который он писал вторую неделю.

Вообще, визит в это нелепый клуб господин Рышкану считал на редкость бесполезным занятием. На посещении настояла супруга, Хлоя. Молодая жена устроила по этому поводу целую сцену, обвинив его в болезненной тяге к одиночеству.

На самом деле, повод был формальным. Павел Гордеевич, занятый сонетом, не знал, что утром, Хлоя Доросовна имела один пренеприятнейший разговор. В городские квартиры молодой семьи, нежданно-негаданно, явилась дворовая девка из поместья. Стыдливо пряча глаза в землю и укутывая лицо в косынку, Дана, именно так представила женщина, призналась, что беременна от барина. Сквозь всхлипы и слезы, женщина поведала Хлое, что родня ее прогнала, что старая барыня и слышать ничего не хочет, что ей некуда идти. Вся надежда на великодушие отца ребенка. Первая мысль Хлои, отправить несчастную восвояси. Но, подумав, решила не спешить. «Ситуацию, — размыслила молодая жена, — можно использовать очень даже удачно»

Со второй или третьей недели брака, в сырой Венеции, где молодожены проводили медовый месяц, Хлоя Доросовна твердо решила уйти от супруга. «Эгоистичный, напыщенный деревенский петух!» — ругала она про себя мужа. Как оказалась любимым занятием Павла Гордеевича, было лежать на диване и время от времени читать супруге свои бездарные рифмы. Причем от слушателя требовалось безусловное восхищение. Если Хлоя вдруг выражала недовольство, оскорбленный супруг устраивал истерики, с разбитыми вазами, разорванными вещами, криками, слезами и угрозами «наложить на себя руки» В общем, жить с Павлом Гордеевичем оказалось невозможно. И вдруг повод для развода сам пришел в руки, в виде обрюхаченной служанки.

Судя по основному доказательству измены, выпирающему из-под нарядного фартука, порочная связь имела места до свадьбы «благородного» Павла Гордеевича и Хлои. Но, это было не так важно. Укрыв Дану в одной из комнат огромной квартиры и велев слугам держать язык за зубами, молодая жена перешла к действиям. Финалом должен был стать развод.

— Возможно, я сейчас буду резка, — говорила она, вышагивая по кабинету супруга и нервно выкручивая ладони, — и быть может, пожалею о сказанном. Но наш брак ошибка. Наша общая ошибка. Я признаю, что спешила вырваться из-под истощающей опеки батеньки. Касаемо тебя — ты… ты живешь своим миром. И я тебе, впрочем, как и все остальное, равнодушна. Тебе безразлично решительно все. Кроме…

— Дорогая, — перебил супругу Павел, — ты драматизируешь. Мне всегда казалось, ты поддерживаешься либеральных, я бы сказал эмансипированных взглядов. И я, ни коем разом не возражаю. Возможно, мое благодушие ты признаешь, как безразличие. Напротив, полностью одобряю…

— Павел! — прикрикнула Хлоя. Горячая греческая кровь, текущая в ее жилах, зачастую вскипала неожиданно даже для самой себя. — Причем сейчас мои взгляды? Я говорю о нас. Если ты еще не узрел, то я давненько отметила: мы пребываем в различных жизнях. Мы разные.

— Не смей на меня кричать! — вспылил мужчина. — Если уж тебе так сильно хочется что-нибудь сделать вместе, изволь!

Он схватил с журнального столика «Губернские вести» и тыкнул в первое же объявление.

— Клуб «Мясоедов», — объявил он, — «вкус, тон, изысканность». Прошу! Жду вас внизу!

Хлоя отложила окончательное объяснение, а Павлу Гордеевичу пришлось «вместе» идти на эти нелепые уроки «хороших манер». В этот клуб с таким же нелепым названием «Мясоеды». Несмотря на то, что манеры у Павла Гордеевича, по его же мнению, были не в пример аристократичнее всех, без исключения, присутствующих, включая хозяев дома.

Гости прошли в комнату. Помещение напоминало охотничий зал. На стенах, обшитых бордовой тканью, висели чучела птиц и зверей. Бросались в глаза голова кабана с огромными желтыми бивнями, и рогатые останки лося. Экспонаты устроили по краям кирпичного камина. Мебели в комнате почти не было.

Ролан закрыл дверь.

— Итак, — начал он каркающим голосом, — пока сервируют стол, я продолжу свою мысль. Надеюсь, никто не станет спорить с утверждением, что все человеческие качества, как положительные, так и отрицательные, — он ненадолго задержал взгляд на рослом кавказце, — проявляются в экстренных, чрезвычайных обстоятельствах. D’acore?

Никто возражать не стал. Француз продолжил.

— Цель наших уроков, принудить вас, как говорит многоуважаемый доктор Жане в недавно опубликованной работе «Психический автоматизм», к подсознательному, обыденному употреблению воспитанности. Bon ton необходим к пребыванию в характере истинного шевалье. Всегда и везде. В хороших поступках, ровно как и в не хороших. Я ясно выражаюсь?

Всеобщее молчание означало положительный ответ.

— По сути, — заговорил Ролан после недолгой паузы, — наши уроки, это череда провокаций. Как, собственно, вы успели заметить. Например, — Ролан уселся в единственное в комнате кресло, — я предлагаю вам присесть. Но вот незадача, нас шесть человек, а мест для сидения только два. Одно из них, я уже занял.

Гости озадаченно переглянулись. По лицу Павла Гордеевича пробежала улыбка. Проша, находившийся ближе всех к свободному стулу, гордо выпятил грудь и с напущенным безразличием смотрел на хозяина дома. Господин Челеби взглянул на Прошу, затем на стул. На лице его читалась недоумение.

Первым рванул к стулу толстячок. Но проворный Ваган грубо схватил его за предплечье.

— Куда? — прорычал он. — Он же сказал: провокация. Будь мужчиной.

— Немедленно отпустите меня? — нервно крикнул Михаил Леонидович. — Что вы себе позволяете!?

Крепыш, с необычной для его комплекции прытью, в два шага метнулся к стулу. Уселся с необыкновенно гордым видом.

— Браво! — Ролан лениво захлопал в ладоши. — А что вы скажете на то, что я вас назову глупым, перекормленным индюком? — он обращался к сидевшему толстяку.

— Простите? — не меняя гордой позы, Ханис изобразил гримасу удивления.

— Не прощаю, — продолжил месье Талёр, мило улыбаясь. — Вы, господин хороший, безмозглый, самодовольный индюк, существующий лишь для того, чтобы вас умертвили и приготовили к обеду. Вы согласны, господа?

— Безусловно, — ответил господин Порчелян, довольно улыбаясь.

Михаил Леонидович открыл, было, рот, чтобы возразить, но нужные слова куда-то подевались. Он так и продолжал сидеть с опущенной челюстью.

— Вот вам, господа, еще один урок, — невозмутимо продолжил Ролан. — Не путайте хорошие манеры с трусостью. Ничего, подчеркиваю — ничего, не может оправдать потерю чести!

— Я не трус, — завизжал Ханис. — Вы меня застали врасплох. И…. теперь я требую… объяснений, — эти слова мужчина произнес неуверенно, так, что последнее прозвучало почти шепотом. — И… — продолжил он, — чести я не терял.

— Ты ее никогда и не имел, — кавказец не упустил случая унизить неказистого слабака.

— Стоп, господа! — прикрикнул Ролан, и спокойным голосом добавил. — Позвольте напомнить, я веду этот урок. И все что я говорю и делаю, не преследует цели кого-либо обидеть или оскорбить. Относитесь к этому как к специфике методики. Alors, разберем ситуацию. Вы, молодой человек, — он указал на юношу с пробором по центру, — первыми догадались о провокации. Я заметил это по вашей реакции. Как вас зовут?

— Прохор Лукич Леу, приказчик мясного ряда «Дымбовяну», — с гордостью заявил юноша.

— Мясной ряд? — переспросил француз и сам себе ответил. — Великолепно. С'est le destin.

— Приказчиков нам не хватало. Куда я попал? — будто бы про себя, но достаточно громко, чтобы быть услышанным, заявил Ваган Шахинович.

Не обратив на выпад внимания, Ролан объявил:

— Вы, уважаемый Прохор, — с каркающим французским произношением, имя прозвучало как «Проктор», — назначаетесь моим помощником. И не только в русле нашего клуба. У меня к вам будет предложение. Но об этом позже. И вот вам первое поручение. Пройдите в столовую, и проследите, чтобы поспешили с обедом. У нас сегодня потрясающее блюдо.

***

Комната, выкрашенная в молочный цвет, казалась просторной и светлой. Дамы расположились на двух изящных канапе. Хозяйка заняла единственный стул-кресло, обитый светлой тканью с веселым узором.

— Дамы, позвольте мне, — начала Генриетта, дождавшись, пока все рассядутся, — раскрыть вам суть наших упражнений. Постараюсь быть краткой. Оставим мужчинам их больную склонность к философствованию и рассуждениям, — она усмехнулась. — Мы, прекрасная часть человечества, призваны служить красоте. Она наиболее блистательная из всех манер. Но, увы и ах, не все это понимают. Возьмем, к примеру, вас, — она посмотрела на девушку в платье из атласа и тафты. От такого внезапного внимания девушка покрылась краской. — Как вас зовут, прелестное дитя?

Девушка растерянно посмотрела по сторонам, лишний раз убеждаясь, что обращаются именно к ней.

— Лида, — призналась она, и тут же спрятала глаза в пол.

— Tres bien, Лида.

— Что? — переспросила девушка, тревожно глядя на присутствующих. Она действительно не поняла слов на французском, а упоминание имени обеспокоило.

Дамы улыбнулись. Это еще больше насторожило деревенскую девушку. Рефлекторно повторила реакцию компаньонок, глупо заулыбалась. Генриетта продолжила.

— На вас, Лида, чудесное платье. Модный покрой, из позапрошлогодних журналов, — женщины снова захихикали, — красивая ткань. Красивая — для уездных балаганов. А эта изумительная пелерина из бабушкиного чепчика…

Смех дам стал до неприличия громким. Лида растерянно переводила взгляд с одного незнакомого лица, на другое. От стыда и обиды покраснели даже кончики русых волос. Ей хотелось встать и бежать от этих гарпий как можно быстрей. А лучше провалится сквозь землю. Взять и тут же умереть, не вынеся позора.

— Уж боюсь, — продолжала хозяйка дома, — представить, как выглядит ваша обувь.

Шесть пар глаз устремились вниз. Из-под подола платья торчал стертый носок ботиночка, который девушка тут же стыдливо спрятала. Она громко всхлипнула и спрятала побагровевшее лицо в ладони.

— Не огорчайтесь, — успокаивающе продолжила Генриетта. — Правда — это такое же колющие оружие, как и остальные субъективные понятия: лесть, манипуляция, интрига, обман. И лучший щит — безразличие. Я вам сейчас это демонстрирую. Ммм… — женщина цепким взглядом осмотрела дам. Наконец ее черные глаза остановились на одной из них — той самом, которая привлекла ее внимание в прихожей — смуглом, с крупными пропорциональными чертами.

Густые брови девушки вспорхнули вверх. Пухлые губы растянулись в решительной улыбке.

— Со мной такое, — она кивнула в сторону рыдающей Лиды, — не пройдет. Если вам не нравится моя одежда, вам остается смириться с этим. Или прогнать прочь. Но, клянусь, завтра горожане будут судачить о порядках, царящих в доме Талёр.

— Dûment noté, — улыбнулась Генриетта в ответ, — что и требовалось доказать. Безразличие спасает от ненужных переживаний, оставляя рассудок холодным. Как вас зовут, дорогая?

Молодая женщина, на секунду сморщив широкий лоб, ответила:

— Хлоя Доросовна Кападакис. Пардон. Рышкану. Хлоя Доросовна Рышкану. Мы с Павлом Гордеевичем не так давно обвенчались. И с вашего позволения, хочу заметить, ваша метода, мадам Генриетта, весьма оригинальна. Если не сказать жестока.

— Совершенно с вами согласна, дорогая Хлоя! — ответила хозяйка, не скрывая упоения. — Добавлю: ко всему, этот прием небывало действенен. Одно замечание, дорогая. Применение в обращении слова «мадам» или «месье» подразумевает официальный тон. Соответственно, последующим словом следует фамилия. То есть, если «мадам» то обязательно Талёр. В то время как использование имени не требует в обращении слова «мадам». Вы могли обратиться ко мне просто: Генриетта. Это недавние перемены в сводах «comme il faut» Даже мой супруг, месье Талёр, или просто Ролан, часто сбивается. Я бы предпочла, чтобы вы, милая Хлоя, обращались ко мне просто Генриетта, — женщина улыбнулась.

Темные глаза на долю секунды сверкнули хищным блеском влюбленности. Всплеска никто, кроме Хлои, не заметил. Тем не менее, этого мгновения оказалось достаточно, чтобы внутри мадам Рышкану встрепенулись бабочки. Дама в смущении потупила взгляд, чему сама несказанно удивилась.

— Впрочем, — без паузы продолжила хозяйка дома, — вернемся к нашему уроку. О красоте. Между делом, не желаете ли кофе или чаю?

— Пожалую чаю, — с необычной для своего возраста робостью, попросила Надежда Владимировна.

— А, мне кофею, — произнесла басом неопрятного вида женщина. На ней было не новое платье. Безусловно ухоженное и идеально выглаженное. Тем не менее, выглядело оно неряшливо. А все из-за размера. Наряд явно был маловат для грузной фигуры. Кроме того, на пухлом лице выделялась обильная растительность. А под глазами внушительные «мешки». — И сахарку не жалейте, иначе не по вкусу.

Женщина загоготала. Остальные дамы, не оценив остроумия, опасливо на нее покосились.

— Прошу, — Генриетта грациозно взмахнула рукой, указывая на кофейный столик в углу комнаты. — Угощайтесь. Кто желает, в корзинке шоколад от Тиркунова. В кувшинчике сливки.

Грузная женщина нетерпеливо вскочила. В два шага добралась до столика. Пока она хищно разглядывала предложенные угощения, хозяйка дома спросила:

— Вы, я так полагаю, супруга того самого господина в шерстяном пиджаке с заплатами?

— Угу, — подтвердила женщина, разжевывая конфету, — Мойшик, пардон, — она снова гоготнула, — Михаил Леонидович, мой, таки, законный супруг. И, скажу я вам, вполне интересный мужчина.

— Не сомневаюсь. А вас, простите, как звать величать? — поинтересовалась Генриетта.

— Я? С утра еще Софией Борисовной была. А за такой замечательный шоколад, можно и Софой величать. Ммм, расчудесный шоколадец. Таки, Мойшик прав был, благородный дом, ничего не скажешь.

— Ах, моя дорогая, — вздохнула хозяйка, — если бы благородство мерилось шоколадом. Оно бы окончательно потеряла цену.

— Смотря, кто оценивает, — заметила Хлоя.

Женщины понимающе переглянулись. Плохо прикрытый сарказм до Софии не дошел. Она отправила в рот еще несколько конфет и принялась поднимать фарфоровые крышечки чайников. Обнаружив кофейник, наполнила чашку. Обильно посыпала сахар, принялась размешивать, громко брякая ложечкой об нежный фарфор.

— Итак, дамы, — попыталась вернуть к себе внимание хозяйка дома. — В природе любой женщины заложена красота. А красота, есть ничто другое как гармония. Простите за банальность. Разрушение гармонии выводит из равновесия весь окружающий мир.

С полным блюдечком конфет в одной руке, и чашкой кофе в другой, София вернулась к канапе. Надежда Владимировна недовольно взглянула на нее, и немного отодвинулась.

— Наши уроки, — продолжала Генриетта, — направлены на восстановления той самой гармонии. Для наглядности, еще один пример. Софья Борисовна, надеюсь ваше платье не сильно дорогое.

— Таки, не дешевое, — самодовольно заявила дама. Тут она заметила, дно фарфоровой чашки таяло. На бордовое платье с коричневыми вставками в виде вышивки, обильно капал черный кофе. Пятна моментально впитывались в ткань и растягивались, оставляя дополнительный узор. — Элохим! Что ж то делать будешь?

Женщина вскочила. Растерянно огляделась по сторонам, выискивая куда пристроить блюдечко и чашку.

— На, подержи! — она протянула посуду соседке по дивану, Надежде Владимировне.

Растерявшаяся женщина отпрянула от Софии как от прокаженной. Она прижалась к подлокотнику, и рассеянно махала головой.

— Да чтобы черти тебя гробу щекотали! — выругалась особа и устремилась к кофейному столику.

Избавившись от чашки, Софа осмотрела испорченное платье. Затем зло посмотрела на Генриетту.

— Таки, я понимаю, вы нарочно?

— Не переживайте, — улыбнулась хозяйка. — Поэтому вы и посещайте наши уроки хороших манер. Абы уметь ловко обращаться с принадлежностями…

— Да шо вы говорите? — женщина побагровела от злости. — А если я таки скромно предположу, что не собираюсь платить за этот ваш бардак?

— Бог вам судья, — беспечно заявила Генриетта, и продолжила обычным тоном. — Наглядность примера в том, что возврат гармонии к равновесию — первостепенен. А мы, прежде всего, пытаемся найти виновного.

— А вы знаете, кто будет мой супруг? — не сдавалась Софа. — Таки он вас по судам затаскает! И…

— София Борисовна, — перебила ее хозяйка. — Дверь слева ведет в уборную. Там вы сможете привести свой туалет в порядок. Напомню, обещанный по программе ужин меньше, чем через четверть часа.

Слова «ужин» возымело должное действие. От судебного преследования за испорченное платье семейство Талёров никак не уклонится. Значит ужин можно и не пропускать. Софья недовольно фыркнула и исчезла за узкой резной дверью.

— Но, поиск виновного, — продолжила Генриетта, — есть не что иное как амбиция, продолжающая разрушать потерянную гармонию. И дело не в библейских заповедях. Дело, в здравом смысле, главнейший враг которого, как уже было сказано, проявление эмоций. Итак, урок первый: залог хороших манер — полное отсутствие эмоций. Спокойствие удава, содвигаемое лишь его величеством Эго.

В комнату вернулась Софа. Злость и раздражение никуда не делись. Поддев бока руками, она остановилась в дверях:

— И шо вы думайте? Мертвому припарки и то больше толку. Платье, чтоб вам пусто было, испорчено.

— Не огорчайтесь, — успокоила ее Генриетта. — Поверьте, это не самое ужасное.

Дверь комнаты отворилась. На пороге стоял Прошка.

— Дамы! — торжественно объявил он. — С превеликим удовольствием исполняю поручение хозяина дома, месье Талёра, и приглашаю всех к столу.

***

Обеденный зал в доме Талёров располагался в подвале. Это казалось странным. Особняк в полных два этажа, по принятым обычаям, мог располагать подобным помещением либо на первом, либо на втором этаже. Но никак не в подвале.

Подземелье же казалось огромным. По пространственным ощущениям зал выходил за стены дома. К тому же он вызывал противоречивые чувства. Средневековые каменные своды делали его похожим на сельский погреб. Одновременно, высокие потолки и готического вида колонны превращали помещение в банкетный зал. Капители колонн изображали из себя распустившиеся бутоны лилий. Стены покрыты причудливыми узорами. Среди хитросплетений линий выступали все те же лилии. Посреди зала располагался огромный стол. Сервировка, рассчитанная на двенадцать персон, могла бы послужить образцом даже для придворных трапез. В дальнем конце находился огромный растопленный камин. На огне кипел внушительный котел. Запах мяса и специй дурманил присутствующих, воспаляя воображение предвкушением чего-то экстраординарного.

— У, — вдохнула Софа, — Таки Мойшик, я передумала тебя убивать. Гори оно огнем это платье, если форшмак такой же деликатный, как и запах.

— Софа, душенька, и за шо меня убивать? Цэ не я, твое платье загадил, — шепотом оправдывался Михаил.

Они стояли у камина, немного поодаль от остальных. Хлоя, взяв под руку Павла Гордеевича, медленно прогуливались по залу. Ваган Шахинович и Надежда Владимировна устроились на стульях, расположенных вдоль западной стены. Николай, переваливаясь с пяток на носки и обратно, изучал единственную в помещении картину, огромную репродукцию Босха. Его супруга, Ксения, сидела в одиночестве на стуле, о чем-то размышляя. Хозяева дома и Прошка, остались наверху, в гостиной. Девушка Лида наотрез отказалась присоединиться к обеду. Всхлипы и спрятанное в ладони лицо успели порядком надоесть всей троице.

— Проктор, — обратился к молодому человеку Ролан, — в конце концов, это ее выбор. Давайте его уважать.

— Извольте-с, — улыбнулся Прошка. — Ежели манкирование будет-с в правиле хорошего тона.

— Вполне, — улыбнулся в ответ Талёр. — Милая Лида. С вашего позволения, оставим вас наедине со своими же мыслями и сомнениями. Генриетта, тебе есть что добавить?

Вместо ответа женщина вышла из комнаты. Мужчины последовали за ней. Закрыв за собой дверь, Ролан сказал:

— Не буду скрывать. Вы мне нравитесь, Проктор. Вы молоды, не глупы, решительны, и главное верны своей цели. Позвольте быть с вами откровенным. Она вам не пара. Вы это понимаете?

Прошка кивнул.

— Да-с. Она мне совсем-с не пара. Более, я ее-с почти не знаю. Позвольте-с откровение за откровение?

Ролан доброжелательно улыбнулся. Молодой человек продолжил:

— Я знаю-с эту девку не более чем несколько дней. Ее тетка, офицерша Рудасова, горячо просила-с вывести племяшку в общество. Я не смел-с отказать. Тем паче, девка-то темноватая, дочь покойного брата их-с, помещика Георгицэ. Воспитывалась другой теткой, в родовой деревне. Так что наше знакомство не что иное-с как меценатство.

— Без лукавства, — Ролан хитро прищурил глаз, — не обошлось и без денежной аффилиации.

Мужчины засмеялись.

— Не без этого-с! — признался Проктор.

Хозяин дома по-свойски положил молодому человеку руку на плечо. Лицо мгновенно стало серьезным. Он приблизился к уху собеседника:

— Вы должны избавиться от нее. Поверьте, после сегодняшнего обеда, вам будет легко это сделать.

Несколько мгновений мужчины не отрываясь, смотрели друг на друга. Во взгляде Ролана присутствовало больше оценивающего. У Прохора же проскальзывало недоумение. Не меняя интонации, Талёр продолжил:

— Идемте есть?

Он ловко подхватил собеседника под локоть и повел к широкой лестнице, ведущей в подвал.

— И еще, mon chere. Избавьтесь от этой лакейской привычки с буквой «с» в окончаниях. Она вам не к лицу.

— Учту-с. Пардон, учту.

В обеденном зале Ролан, не спеша прошел к столу.

— Дамы и господа, — обратился он к гостям. — Продолжим наши упражнения за ужином. Надеюсь, объяснять, что такое нож и вилка, излишне.

По залу пронесся легкий смех.

— Прошу! — произнес он громко, и на тон ниже, добавил. — Генриетта, дорогая!?

Женщина подошла к высокой спинке стула. Ролан отодвинул его, предлагая супруге сесть. Мадам Талёр устроилась на самый краешек мягкого сидения. Мужчина сел рядом. Их примеру последовали остальные. Прошка занял место рядом с хозяином дома. Ухаживать ему было не за кем.

— Как вы успели заметить, — продолжил Ролан, — я нарочно отвадил прочь камердинера и лакея. Каждый из вас должен сам уметь вести себя достойно, не полагаясь на чью-то помощь. Итак, на ужин у нас мясо и овощи. Из напитков, красное вино. Прошу.

Он привстал. Взял со стола стеклянный кувшин. Наполнил бокал супруги. Затем свой. Его примеру последовал Ваган Шахинович. Михаил, пропищав «Простите!» перехватил кувшин у кавказца. Торопливо наполнил бокал супруги. Николай и Прохор воспользовались графином хозяина. Лишь бокалы Хлои и Павла Гордеевича оставались пустыми.

— Дорогая! — вызывающе громко, обратился к супруге господин Рышкану. — Не желаете ли вина?

Этим вопросом он сделал замечание всем присутствующим кавалерам. Наполнив бокалы дам, без их согласия мужчины нарушили основное правило этикета. Курсанты, как показалось Павлу Гордеевичу, засмущались. Довольный своим демаршем, «воспитанный» помещик дожидался ответа супруги.

— Да, — наконец согласилась молодая женщина, поймав взгляд хозяйки дома.

Спрятанная страсть, мелькнувшая в ее глазах, снова смутила Хлою. Гречанку пугало, что взоры Генриетты все сильнее и сильнее волнуют бабочек в животе. «Может, и я к ней не равнодушна?» — мелькнула глупая, противоестественная и одновременно до безумья горячая мысль. Вслух же, Хлоя добавила:

— Глоток.

— Позвольте экспромт, господа! — вдохновенно заговорил Павел. Публика обратила к нему взоры, и он продолжил. — И золото в кармане пусть кричит. Хороший тон не повредит!

Гости скромно и коротко посмеялись.

— Весьма остроумно, — заметил хозяин дома, и принялся перечислять блюда меню. — К столу поданы: ребра жаренные со специями, мясо тушенное в собственном соусе, котлеты из потрохов, свежие и тушенные овощи. Прошу.

Объявляя блюда, месье Талёр делал знаки ладонью. Повар, коренастый усач в белом фартуке и колпаке, один за другим приподнимал натертые до блеска баранчики.

— А, — забеспокоился Михаил Леонидович, — а что здесь?

Он взялся за ручку колпака, накрывающего широкое блюдо.

— Non, non! — запротестовал француз. — Не портите сюрприз. Там десерт.

— Мошик, — дернула мужчину за рукав супруга, — вон тот кусочек мясца мигает мне шо сумасшедший. Ага, если вы мне позволяете, я таки отвечу ему взаимностью.

— Сто раз к вам просьбу имел, — шептал мужчина, накладывая тушенное мясо, — не называйте меня на людях Мойшиком.

— Ай, да оставьте вы эти нежности. И вот котлетку, заденьте вилочкой несильно.

— Ммм, — гортанно изрек Ваган, — очень недурной барашек. У вас хороший повар месье Талёр. Ребрышки ему явно удались.

— Хотя, признаться, — продолжил тему Николай, — мясо постновато. Получилось бы недурное жаркое.

— Николя, — осекла его Ксения. — Это не вежливо.

— Уф, да, — подержала соседа Софа, — что да, то да. И фасоль смотрелось бы шикарно.

— Не обессудьте, — сдался хозяин. — Предлагаю поднять этот бокал за наши успехи.

Он держал наполненный фужер в руке, ожидая остальных.

— Я, с вашего позволения, — добавила Хлоя, — предлагаю выпить за хозяев это дома.

— За их гостеприимство, — поддержал женщину Ваган Шахинович.

— Признайтесь, — пригубив вина, поинтересовалась Надежда Владимировна, — в каких погребах хранится столь изумительный напиток? Необычный вкус, сладковатый, и в то же время терпкий.

— Чуть позже, — улыбнулся Ролан, насаживая на вилку кусочек мяса. — О всех секретах чуть позже. Наслаждайтесь едой.

— Господа! — по-юношески восторженным голосом, встрял Павел Гордеевич. — Родились еще несколько строчек. Ммм… Пусть благородство как еда, наполнит наши души. Отныне, право господа! Мы будем только лучше!

В зале снова послышались восторженные возгласы. Но искушенный наблюдатель разобрал бы в них незамаскированную фальшь.

Правда была лишь в том, что блюда, без сомнений, удались. Гости ели с наслаждением. Даже Павел Гордеевич, в начале ужина высокомерно ковырявшись вилкой в пустой тарелке, не выдержал и угостился хорошо прожаренной котлетой.

— И все-таки, — не сдавался Ваган, — где пасся этот барашек? Судя по размерам ребрышек, баран был взрослым. А мясо мягкое, сочное. И запаха совсем нет.

— Фу, дорогой, — возмутилась Надежда Владимировна, — нельзя ли обойтись без подобных выражений. Хотя бы за столом.

— Вы, уважаемый, — слово «уважаемый» Михаил произнес с трудно скрываемым пренебрежением. Оправдывал тон непрожеванный кусочка мяса во рту, — как бы человек сведущий. Но не можете отличить теленка от барана.

Мужчина расхохотался. От ехидного смеха набитые щеки заколыхались.

— Бог с вами, — вступился Николай, — какой же это теленок? Или баран? Господа! И ребенку стало бы очевидно, это кабанчик.

— Фу, месье! — снова заговорил Михаил Леонидович. — Не произносите больше мне этих страшных слов. Думайте, я не отличу свинью от благородного животного? Таки, теленочек, ко всему и кошерный! Правда, Софочка?

Рот женщины оказался набит едой. С излишком. Вместо ответа она несколько раз кивнула.

— Рассудите нас, господин Талёр? — обратился к хозяину Николай.

Ролан улыбнулся:

— Извольте, — он взглянул на супругу. Та коротко кивнула в ответ. Ролан продолжил. — Любезный Михаил Леонидович. Можете сорвать вуаль.

— Пардон? — не понял толстяк.

— Снимите колпак с блюда. Вы ближе всех.

— А, — догадался Михаил, — десерт.

Он отложил приборы. Взялся за баранчик. Поднял. Всеобщий вздох ужаса, адским страхом взорвал помещение.

На серебреном подносе красовалась детская голова с белокурой шевелюрой. Веки мальчишки застыли приоткрытыми. Левый глаз немного больше правого. Закатившиеся зрачки оставили на обозрение лишь помутневших поверхности белков. Уголки побелевших губ свисали вниз. Из одной ноздри стекала капля крови.

***

Устроившись в колючих кустах кизила, Иса следил за задней дверью особняка. Уже несколько раз он подавал условный сигнал, и каждый раз замечал в боковой фрамуге мелькнувшую тень. Но дверь так и не открылась. Обычно Андрюшка не задерживал незваного гостя. Стоило татарёнку по голубиному заурчать три раза в сомкнутые ладоши, и белобрысая голова приятеля украдкой выныривала из кухни. Затем медленно, словно прогуливаясь, Андрюша шел по тропинке к зарослям кизила. Добравшись до засады, оставлял на земле заворот с вкусностями барского стола. Иногда сверток был мал, парочка котлет и ломоть хлеба. Иногда подверток был побольше. К мясу добавлялись овощи, фрукты и даже сладости.

Мысли о еде разбудили урчание в желудке и вернулись к обувному ящику. Там, среди щеток, ветоши, гуталина лежал обед: букатка мамалыги и кусок соленной овечьей брынзы. Иса никогда не перекидывал громоздкий ящик через высокую ограду. Слишком заметно. Оставлял короб напротив, в подворотне. Не дай бог с «сундуком» что-нибудь случится! Дядя Абдула взгреет розгами. Нет, на самом деле старый турок не злой. Мужчина мало-мальски заботился о мальчугане. Считал Ису братом по вере. Хотя, если честно, Иса еще не знал в кого верить. Мальчик ежедневно повторял за стариком молитву, но совсем не потому, что верил. Потому, что так молился отец. Намаз — все, что осталось у Исы в память об отце. Мать, перед тем как умереть от холеры, говорила, будто бы родитель уехал на Буджак чабаном, где его и убили разбойники. Барбалык — вожак «базарных» стебал татаренка. Мол, все это враки, и отец босяка бежал от его шлюхи матери. Иса не знал, что означает слово «шлюха», но по смеху остальных понял, оно нехорошее. А дядя Абдула, погрозил и запретил так говорить о женщине, родившей его. Да, дядя Абдула был хорошим. Он разрешал Исе спать в передней своей жестяной лавки. Кормил мальчишку, когда было чем. А однажды на праздник Курбан-байрам, подарил Исе гривенник. И еще дядя Абдула сделал Исе обувной ящик. Научил чистить обувь.

«Зачем я оставлять ящик в подворотне?» — снова пожалел Иса.

А Андрюшки все не было и не было. Оставленный без присмотра ящик и урчание в желудке, в конце концов, вынудили Ису покинуть укрытие. Осторожно, кошачьей походкой он подошел к стене дома. Нижней дверью кухни пользовались редко. Продукты заносили через боковую дверь, которая выходила прямо на улицу. Лишь однажды мальчуган видел, как из этой двери вышли двое мужчин. Один в белом колпаке. Иса его знал. Это повар хозяина — месье Фрессон. А второго мальчик принял за трубочиста, потому что у того черная, как волосы Исы, кожа. Андрюша объяснил, это друг хозяина. «А кожа у него черная от рождения. Может болезнь такая?» — предположил дружок.

Украдкой продвигаясь вдоль стены, Иса не отрывал взгляд от двери. Каждую секунду опасался, что она распахнется и прямо на него выйдет черный господин. Больше всего мальчик боялся заразиться этой странной болезнью. Тогда дядя Абдула прогонит его. И «базарные» тоже прогонят. Все прогонят. Никто не захочет чистить обувь у черного татарёнка.

Слава богу, дверь оставалось закрытой. Прижавшись к стене, Иса стоял в шаге от нее не решаясь заглянуть во фрамугу. Теперь ему казалось, черный человек стоит за дверьми и ждет пока мальчуган сам придет в его лапы. Как только Иса взглянет в боковое окошко, из проема появится черная лапа, схватит его и утащит. Мальчик уже решил плюнуть на угощение богатого иностранца, и вернутся к своему ящику, мамалыге и брынзе. Но что-то все-таки заставило оторваться от стены и заглянуть в помещение.

Иса не сразу понял, что происходило в помещении кухни. Наконец, до него дошло. Ужас цепкими клешнями впился в мозг. Но было поздно. У огромной плиты, ближе к дверям мальчик увидел месье Фрессона. Мужчина выкручивал руку Андрюши, наклоняя детское тело вниз, к невысокому табурету. Выглядело так, словно Андрюша в чем-то провинился. Мужчина в поварском халате и колпаке наказывает его. Наклоняет мальца вниз, чтобы покрепче влепить ему ремнем, или розгой по мягкому месту. А руку выкручивает, чтобы защищаясь, проказник не подставил ее под удар. В правой ладони повар что — то сжимал. Кажется, ремень. Нет. В следующую секунду, Ису ослепил блеск. Только сейчас малец понял, в руке у коренастого усача наточенный топорик для разделки мяса. То, что произошло дальше преследовало мальчишку всю жизнь. Как только голова Андрюшки уперлась в табурет, месье Фрессон хлестко замахнулся. Острое лезвие с одного удара отсекла несчастному голову. Худенькое тельце забилось в смертельных судорогах. Опытный мясник повалил обезглавленного ребенка на пол. Придавил ногой. Из сиявшей шей — культи прыскала алая кровь.

Иса отпрянул. Это все на что хватило сил. Заставить ноги сдвинуться с места оказалось выше его сил. Умом мальчик понимал, сейчас необходимо сорваться. Что есть сил, мчаться. Через сад к дальней ограде. Вон из этого проклятого дома. Перепрыгнуть через каменные забор. Бежать как можно дальше от этого страшного и опасного места.

Но вместо спасительного бегства, Иса как завороженный смотрел на то, что минуту назад еще было его другом. Отрубленная белокурая голова покатилась по полу и остановилась прямо у дверей. Если бы не стекло фрамуги, мальчик мог бы наклониться и поднять отрубленную голову. Словно кем-то потерянный мячик.

Перепуганный и беспомощный он смотрел, как глаза товарища, на уже мертвой голове, продолжают удивленно моргать. Веки медленно закрывались и открывались, закрывались и открывались. Как если бы Андрюшка изо всех сил боролся с одолевающим сном. Наконец, глаза закрылись. Побелевшие губы вздрогнули, пытаясь задать последний вопрос: за что?

От парализующего кошмара Ису пробудил стук. Он медленно поднял глаза. В окошке зияла удивленная физиономия повара. Усач ошеломленно смотрел на чернявого мальчугана. К счастью, дверь оказалась заперта. Наверно, нескольких секунд, пока усач возится с замком, мальчишке достаточно чтобы прийти в себя. Но нет. Дверь распахнулась. Крепкая ладонь повара легла мальчугану на плечо. В панике Иса разглядел в руке убийцы окровавленный топор. Мальчишка попытался вырваться. Цепкие пальцы крепче впились в худенькое плечо. Еще немного и под напором адской силы душегуба, детская ключица с хрустом переломится. Мысли о сломанной кости промелькнула и забылась. Наточенный топорик медленно поднимался. Смертельный замах.

Неожиданно для себя, Иса смирился. «Ну и что? — пронеслось у него в голове. — Через секунду я окажусь там. Там, где Андрюшка, где мать, отец. Рано или поздно все равно там окажусь! Почему не сейчас?» Но какой-то дикий зверек, который обычно робко прятался в глубине души, вдруг высвободился. Мальчик, сам того не желая, впился зубами в лапу на плече.

— Merde! — захрипел повар, ослабив хватку.

Перепуганный мальчишка лягнул усача в колено и вырвался. Со скоростью степного рысака понесся сквозь зелень сада к спасительной ограде. Каждую секунду, на каждом вздохе, спина покрывалась холодом, ожидая прикосновения ручища. Или удар дьявольского топора.

***

Судорожно выкатив верхнюю губу, София выплевывала не дожёванные кусочки мяса. Надежда Владимировна, воскликнув «Ужас!», откинулась в обмороке на спинку стула. Еще в юности прочитав об этой женской хитрости, терять сознания в любой противоречивой ситуации, дама частенько пользовалась ею. Более того, Надежда Владимировна считала себя мастером «обморока». Но никто из гостей не оценил по достоинству ее актерские старания. Они продолжали глазеть на отрубленную голову.

— Это, — заговорил Ваган, — тот мальчик. С ведерком для шампанского.

— Да, вы правы, — улыбнулся Ролан. — Андрюшка. Дурной ребенок. Но, признайтесь, вкусный!

Тут Ксению стошнило. Жижа из непереваренной еды и вина, густой струей вырвалась прямо на белую скатерть стола.

— Фу, — возмутилась Генриетта, — где же ваши манеры, мадам?

— Это человечина? — прошептал побелевший как полотно Павел Гордеевич. — Мы ели ребенка?

Констатация очевидного факта вывела из ступора Михаила Леонидовича. Он выронил из рук баранчик. Металлический колпак с грохотом упал на пол.

Хлоя с омерзением опустила вилку и нож на тарелку. Как можно дальше оттолкнула от себя приборы. Из гостей самообладания сохранил лишь Прошка. Он застыл с насаженным на вилку кусочком мяса. Когда загремел уроненный баранчик, молодой человек вопросительно посмотрел на хозяина дома. Тот улыбнулся и кивнул. Сглотнув, Проктор, отправил насаженное в рот. Осторожно разжевал. Постепенно, недоумение на лице сменилось на удовлетворение. Проглотив еду, юноша улыбнулся хозяину и запил человечину вином.

— Кстати, — заговорил Ролан, — отвечая на ваш вопрос, милая Надежда Владимировна. Это вино действительно уникальный купаж. Такое вы нигде не купите. Пятилетнее Каберне и трехлетний Совиньон, пропорцией половина к четверти. Выдержанное в дубовой бочке, по крайней мере, год. Вы спрашивали о погребе, где держат подобное вино? Он прямо под нами. При случае, я вас, приглашу на небольшую экскурсию.

— А оставшаяся четверть? — неуверенно спросил Николай.

Гости в замешательстве посмотрели на него. От внимания мужчина немного растерялся. Но собравшись, повторил, на этот раз громче:

— Вы говорили про половину и четверть винного купажа. Куда подевалась еще одна четверть?

— А, вы, Николя, не в пример внимательны. Одна четверть купажа этого вина, — хозяин поднял стеклянный бокал, внимательно осматривая содержимое на свет свечи в канделябре, — человеческая кровь.

Залпом допил остаток, и продолжил:

— Его добавляют в последнюю очередь. Перед тем как непроницаемо забить бочку и забыть о ней на год-полтора.

— И чья здесь кровь? — голос Хлои звучал уверенно, даже вызывающе.

— Пардон, мадам, но я не припоминаю, — признался Ролан, и, словно оправдываясь, добавил. — Вы же не помните имен всех цыплят и кроликов, которых съели на обед.

— Отнюдь, — пришла на помощь супругу Генриетта, — это была прислуга. Кухарка. Если для вас важно, моя дорогая, ее звали Мария. Выпейте за ее упокой?

Женщина взяла бокал. Вопросительно посмотрела на Хлою. Гостья грустно улыбнулась в ответ и подняла бокал. Черные глаза женщин буквально примагнитили их души, не желая отпускать.

— Царство тебе небесное… Мария, — произнесла Хлоя, и под неодобрительный взгляд супруга, Павла Гордеевича, отпила глоток.

— Я так понимаю, — начал Ваган спокойно, но последующие слова прозвучали как взрыв, — хорошие манеры это… это фиговый листок! Вы чудовища! Безумцы! Людоеды!

Мужчина вскочил со стула, что-то бормоча на родном языке.

— Гм, гм, — прокашлялся Ролан. — Прошу заметить, уж теперь ваша констатация касается всех присутствующих. Господин Ханис, если я не ошибаюсь, вы юрист?

Михаил Леонидович все это время, не отрываясь, смотрел на голову несчастного ребенка. Вопрос Талёра вывел его из оцепенения.

— Шо?

— И как юрист вы в состоянии объяснить нашему обществу, пардон за возможную ошибку в терминологии, понятие соучастие в преступлении. Да, да. К сожалению, наши современники пока еще относят каннибализм к рангу преступления.

— Преступления, — тупо повторил нотариус.

— Я уж молчу про церковь с их стагнационными, или пользуясь языком психиатров депрессивными, догмами. Что грозит людоедам? Общественное осуждение, бойкот? Отлучение от церкви? Каторга? Палата в доме для душевно больных?

— Но, мы же не знали, — робко заметил Николай.

— Таки, да, — поддержала мужчину Софа. — Вы нас отравили! Обманом принудили…

— Я ел ребенка, — вдруг закричал Павел Гордеевич, — я ел ребенка. Я! Я сам этим вот ножом, и вот этой самой вилкой. Сам!

Он уронил лицо в ладони.

— Мы никого никогда ни к чему не принуждаем, — произнес Ролан тихим, немного злорадным голосом. — N'est-ce pas, ma chérie?

Мадам Талёр в знак согласия очаровательно улыбнулась и пригубила из бокала дьявольское вино.

— Вы сами решили сюда прийти. И вы сами решили принять участье в застолье. Так же, именно вам принадлежит решение, как поступить дальше, выйдя из-за этого зала. Обратится в полицию, или продолжить свое членство в нашем клубе.

Ролан произнес эту фразу тоном человека готового к любому развитию событий. В его богатом опыте бывали случае, когда новоиспеченные «мясоеды» кидались на него с ножом, падали навзничь в разнообразных приступах, от сердечных до эпилептических, пытались в панике бежать, покинуть зал, недослушав хозяина. На этот случай, за драпировкой в темном углу комнаты скрытно присутствовал помощник Ролана, чернокожий легионер Мустафа. В недавнем прошлом верный солдат капитана Талёра в миссиях французского иностранного легиона в Центральной Африке. Готовый ко всему Мустафа держал в руке заряженный револьвер.

Даже если кто-то из гостей заявит о случившемся в полицию, даже если это сделают все, у француза имелась в резерве имитация детской головы, сделанная из папье-маше. Он всегда сможет признаться, это был розыгрыш. Une blague stupide.

— Перед тем как принять решения, настоятельно рекомендую вам еще раз все обдумать, — продолжил месье Талёр. — Что случится после вмешательства полицейских, в первую очередь с каждым из вас, вы должны понимать. Так же, выйдя отсюда, вы можете попытаться обо всем забыть, и продолжить свое плебейское существование. Но, для тех, кто решит завтра вернуться и продолжить наше общение, хочу в двух словах описать преимущества нашего клуба. Помимо полезных связей, а поверьте все «мясоеды» влиятельные люди, карьеры и самореализации, вам предоставляется доступ к почти неограниченному материальному ресурсу.

Мужчина еще раз посмотрел на каждого гостя. Проктор, сидящий рядом, выглядел растерянно. Но его растерянность была связанна больше с неожиданно открывшимися перспективами, нежели с происшедшим за ужином. Дальше восседал Павел Гордеевич. Он по-прежнему неподвижно подпирал ладонями опущенное лицо. Хлоя, размышляя, смотрела перед собой. Ее смуглое лицо казалось немного побледневшим. Рядом сидела Софа. Женщина нервно переводила взгляд с остатков еды на столе, на бокал, затем на своего мужа. Михаил же, казалось, полностью ушел в себя. Пережитое выражалось мелким и частым подергиванием головы. Еще немного и у мужчины мог случиться приступ. На противоположенном конце стола Надежда Владимировна продолжала делать вид, что находится без сознания. Ее выдавали беспокойные веки. Ваган, до сих пор смотревший на Ролана с нескрываемой злостью, изменил агрессивный настрой. После услышанного о преимуществах клуба «Мясоедов», в его взгляде мелькали хитроватые тени. Ксения без остановок вытирать салфеткой рот. Она выглядела отрешенно. Ее супруг, Николай, задумчиво протирал стекла очков. Уверенный, учитывая обстоятельства, вид указывал лишь на терзающие его сомнения.

— Итак, дамы и господа, ждем вас завтра в этом же часу, — торжественно объявил Талёр. — Не смею вас задерживать.

Не спеша, один за другим гости стали удаляться. Через полчаса за людоедским столом продолжали сидеть Ролан, Генриетта и Проктор.

— Мустафа, venez, mon ami! — прокаркал хозяин дома.

Из тени вышел огромный мужчина. Его размеры напугали Проктора, не меньше, чем покрытое глубокими шрамами черное как уголь лицо.

— Молодой человек, — заговорил Ролан, — вы не изменили своих намерений?

— Нет, — с дрожью в голосе произнес Прошка.

— Вы проведете девку домой. Вы скажите тетке, — мужчина кивнул наверх, — что девка у вас на глазах спуталась, положим, с конюхом. Добавьте, между прочим, что имеются опасения, что она намерена скоро бежать с ним.

Ролан смотрел на собеседника. Прошка растерянно кивнул.

— Ночью, наш друг Мустафа похитит ее и приведет сюда, — продолжил Талёр. — Вы понимаете зачем?

Глаза приказчика потупились, выдавая стыд. Он догадывался о дальнейшей судьбе Лидии. Тем не менее признаться в этом ему не хватило духу.

— Нет, — голос молодого человека по-прежнему дрожал.

— Перестаньте себе лгать, Проктор! — возмутился француз. — Скажите это вслух.

Прошка сглотнул. Ему не хватало смелости. Ролан понял это. Снисходительно улыбнулся и заговорил:

— Ладно, просто повторяйте за мной: «Нам нужна еда». Ну!?

Молодой человек молчал. Месьё Талёр смотрел на него, как смотрит отец на непонятливого ребенка.

— Проктор, вам необходимо решить. Здесь и сейчас. Вы волк или овца?

— Волк, — после долгой паузы дрожащим голосом ответил Прошка.

— Тогда повторяйте: «Нам нужна еда».

— Нам, — юноша сглотнул и шепотом продолжил, — нужна еда.

— Еще раз, — потребовал Ролан.

— Нам нужна еда.

— Громче!

— Нам нужна еда. Нам нужна еда, — голос Проктора звучал не уверенно, но он почти кричал.

— Хорошо, — подбодрил его француз. — Вы сделайте это?

— Да, — согласие, как показалось присутствующим, прозвучало более-менее убедительно.

— Вы перережете этой деревенской корове горло?

Прошка встрепенулся. Он с мольбой посмотрел на каждого. Но мясоеды оказались непреклонны. В их лицах читался одно: «Нам нужна еда!». Приговор вынесен, но имя не вписано. Если к завтрашнему ужину не подадут Лиду, значит подадут его самого.

— Да, — не уверенно согласился молодой человек.

— Я верю в тебя, мой мальчик.

Генриетта, наблюдавшая за сценой с бокалом в руках и с блуждающей улыбкой на губах, встала и потеребила прилизанные волосы юноши.

— Mon noble chevalier, — кокетливо произнесла она. — Я в вас верю!

***

Иса, притаившись под распряженной телегой, следил за переулком. Никак не решался забрать свой обувной ящик. Ему казалось, повар, точно также, как и он, следит за «сундуком». Или того хуже, поджидает с топориком в тени переулка. Но, француза видно не было. Мимо сновали прохожие. Никто ни на ящик, ни на самого Ису не обращал никакого внимания. «Ах, ах! — ругался татаренок. — Повар меня точно узнал. И убьет, как убил Андрюшку»

По брусчатке бодро процокала лошадка, впряженная в повозку водовоза. Конечно, можно плюнуть на инструмент и вернуться за ним потом. Но разве это прекратит преследование?

«Что же делать? — думал Иса, теребя подвернувшийся под руку прутик. — Вернутся к дяде Абдуле? Нет, без ящика нельзя. За ящик он меня точно прибьет» Следующая мысль привела пацаненка в отчаяние: «А, может француз знает где я живу? И сейчас, преспокойно поджидает у лавки-мастерской»

Он уронил палочку и спрятал лицо в ладони. Непослушная тюбетейка съехала на затылок и чуть не упала. Мальцу было не до нее. «Бежать? — ветерок надежды легонько пощекотал в груди какие-то струнки, который отдались замиранием дыхания. — Бежать! Куда? На Буджак! Точно!» Трепетный ветерок в груди превратился в ураган. От волнения тело само вдруг захотело выпрямиться. Иса сильно ударился головой об дно телеги. Поглаживая ушибленное место, мальчик продолжал размышлять: «Отец! Надо найти отца. Может Барбалык правду говорит? Батя жив? Чабанит себе где-то и знать не знает, что я есть на свете!»

На секунду вдруг стало тепло. Одна только мысль, что он не один, осчастливила и заставила забыть о смертельной опасности.

«Беда!» В толпе мелькнули закрученные кверху усы. Действительность обрушилась на мальчика как ушат ледяной воды. Под ложечкой страшно заёкало. Он снова лег на живот и впился в брусчатку. Рука сама по себе нащупала уроненный прутик, словно он мог послужить оружием. Шли долгие секунды. Коренастый усач стоял спиной и болтал с водовозом. Наконец мужик хлопнул ладонью по бочке. Повернулся.

«Уф! — облегченно вздохнул Иса. — Нет, это не француз» Мальчик снова приподнялся. «На Буджаке меня никто не найдет. Никто и никогда. Да и батя меня в обиду не даст. Батя… — мальчик улыбнулся и поправил тюбетейку. — Но как туда добраться?» Так всегда. Какими бы мощными не были волны мечты, могут разбиться о скалы воплощения. «Надо спросить у Барбалыка. Он точно знает. Мамалыга у меня есть, на дорогу хватит… — от мысли об еде заурчало в желудке. — А еда-то в обувном ящике!»

Иса горько вздохнул. Оглядел улицу. Причин для тревоги вроде нет. Все равно, он сидел бы здесь вечно. Еще раз обведя взором квартал от перекрестка до перекрестка, мальчик решился выбраться на тротуар. Подтянулся, оживляя затекшие мышцы. «Скоро стемнеет, — подумал он, опасливо шагая на соседнюю улицу, — а в темноте и черти злее».

Безопаснее обойти дом и зайти в переулок со двора. Если дверь парадной не заперта, он прошмыгнет во двор с обратной стороны. Пронзительный свист осадил Ису в нескольких шагах от цели. На противоположной стороне Харлампиевской, у кучи строительного бута, расположились знакомые — «базарные» пацаны.

— Эй, щепотный, ходь сюды! — окликнул пацана Слива, переросток с огромными веснушками на мясистом носу.

Татаренок глянул по сторонам. Не хватало угодить под какую-нибудь телегу. Вразвалочку перешел дорогу и подошел к приятелям. Щедро угощаясь из конусообразного газетного свертка, пацаны щелкали каленные семечки.

— Куда идешь? — спросил Слива, «по-братски» засыпая семечки в грязную ладошку чистильщика обуви.

— Да, так, — ответил Иса, деловито разгрызая лакомство. Сплюнув шелуху, добавил, — на Буджак собрался. Ехать буду, — иногда, от переживаний, русские слова путались с тюркскими, молдавскими и еще бог знает какими.

— На Буджак? — удивились пацаны. — Да ну. Когда?

— Когда, хм, — раздражаясь от глупости друзей, хмыкнул мальчишка, — прямо сейчас. Ящик Абдуле верну и айда! Барбалык где?

— На базаре, — ответил Слива. — Зачем он тебе?

— Да, так, — сплевывая очередную порцию шелухи, пожал плечами Иса, — дорогу хочу спросить.

— А, что ее спрашивать? — успокоил дружка Слива. — На Кэларашском тракте к любому подойди. Покажут, кто на Буджак идет. А что ты там делать будешь?

— Родителя искать, — просто ответил Иса, стараясь не показывать пережитый часом ранее страх. — Вдруг живой?

— Ага, — протянул Мулявик, — тоскует и сыночка ждет! Ты, Изя, случаем, на солнце без плешегрейки не лежал?

— А, что? — возмутился Иса. — Может…

–… Дуня ляжки разложит, — закончил за него Слива. Компания расхохоталась.

Иса не понял, причем тут Дуня и ее ляжки. На всякий случай тоже засмеялся.

— Да нет, — продолжил татаренок равнодушным тоном, когда смех немного утих, — слышал, там наших много.

— Таки, да, — согласился Мулявик, — Равви, гуторил будто бы ваши там молельню батавить надумали. Ругался, галдел, мол, в Бессарабии и так яхв по горло.

Иса мало что понял из сказанного. Тем не менее одобрительно кивнул:

— Ящик верну и ходу!

— Ну, давай, тогда, — Слива протянул руку, — бывай!

Иса одну за другой, по-взрослому, пожал руки друзей. Собирался уходить, когда в голову пришла простая, но умная мысль: «Хм! А за ящиком в переулок, куда сподручнее всем вместе идти!»

— Пацаны, — начал он, пряча хитринку, — Я тут за углом, в подворотне на Болгарской, «ильинских» видел. Борьку Жирного и Пугача с кодлой…

— Вот сволоты, — зажегся Слива, вскочив с булыжника, — гайда, братва, втемяшим гадам кудою ходить надобно.

***

Лакей провел семейную пару в охотничий зал. Хлоя удивилась, обнаружив участников вчерашнего ужина в полном составе. Почти в полном. С весьма озабоченным видом, держались они сдержанно. Надежда Владимировна, бледная как праздничная скатерть, сидела рядом с супругом. Опустошенным взглядом женщина разглядывала стену. Ваган Шахинович же, расположился на диване. Дымил сигарой, стараясь выглядеть расслабленно. На против двери, без перерыва пыхтя и вздыхая, сидел нотариус Ханис. Он тревожно озирался на супругу, расположившейся на стуле рядом. София, время от времени тихим голосом успокаивала супруга: «Ша, Мойшик, сиди ровно не чешися!» Или: «Не порти воздух, ща подойдем!» По этим репликам не трудно было догадаться, Михаил Леонидович вернулся в этот дом против своей воли. Мадам Ханис настояла на повторном визите. Фраза хозяина дома о доступе к материальным ресурсам, всю ночь не давала ей покоя. Итогом стали усталые мешки под красными от бессонницы глазами и оттеки на, и без того, пухлой физиономии.

Супруг Хлои, Павел Гордеевич, оказался схож с трусливым нотариусом. Вечером, вернувшись, домой с заседания клуба «Мясоедов», господин Рышкану закрылся у себя в кабинете. Когда же гувернантка, пригласила супругов на вечерний чай, он, с выпученными от гнева глазами, заявил:

— Больше никогда, слышите, никогда не говорите мне о еде! Никогда!

Хлоя попыталась его успокоить:

— Как пожелаешь, дорогой.

Получив неожиданное согласие на свое абсурдную просьбу и не найдя достойного возражения, Павел Гордеевич, быстрым шагом, несколько раз обошел гостиную. В конце концов, остановившись перед супругой, нервно повторил:

— Никогда!

Женщина придала своим темно-карим глазам выражение полного смирения. Края пухлых губ опустились, в знак сочувствия и сожаления. Ее гримаса возымела нужное действие. Истерика супруга прекратилась.

— И вообще! Эта… дичь в доме Талёр, этот ужас разбудил во мне, как это ни странно, творческий порыв. Хотя, ничего странного! Художнику необходим разнос. Немедля, сию же минуту я сажусь за поэму. И не смейте мне мешать!

Он вернулся в кабинет, бормоча:

— Это будет шедевр! Не какая-то там «милая вещица», а грандиозное, эпохальное произведение.

Через полчаса Хлоя заглянула в кабинет супруга. Без удивления обнаружила его крепко спящим. Мужчина скукожился на узком диване, укрывшись шерстяным пледом.

Утром, за завтраком, Павел Гордеевич заявил, вчерашнее приключение не более чем фантазия художника и наотрез отказался возвращаться в дом Талёров. Но Хлоя, уже знала, как его уговорить:

— Дорогой, ты должен благодарить судьбу за выпавший шанс. Не каждому творцу выпадает жребий оказаться в самом центре столь драматических событий. Летописцы древности нарочно участвовали в самых жестоких событиях эпохи. Они являли свои шедевры именно из глубины происшествий. Без посредников, переживая их. Как ты думаешь, любимый, Овидий написал бы «Скорби» купаясь в роскоши Рима?

В итоге тщеславие Павла перевесило трусость. А отвращение к супругу окончательно перевесило в Хлои смирение с неудачным браком. Еще до замужества женщина страдала от обыденности и скуки. Именно из-за них она и решилась выйти замуж, чтобы с радостью покинуть родительский дом и чрезмерную опеку. Приключение с манящей вывеской «Брак» на деле оказалось не лучше «родительского крыла». В этих обстоятельствах, адская авантюра со странным названием «Клуб Мясоедов», виделась ей как нечто увлекательное. Да, поедание человеческой плоти отвратительно. Но Хлоя, наделенная от рождения значительной долей цинизма, убедила себя, антропофагия всего лишь одна из субъективностей воспитания. В конце концов, она никого не лишала жизни. А варварский ужин незначительная плата за квипрокво. Один из фрагментов приключения.

И встретить у Талёров полый состав вчерашней трапезы стало сюрпризом. Значит, так думает ни она одна.

Господин Челеби стоял у камина. Перекатываясь с пяток на носки и обратно, он разглядывал чучело головы кабана. Его супруга сидела поодаль, прикрывая рот носовым платком. По всей видимости, ей по-прежнему было дурно.

Прохор подошел к вошедшим. Галантно поцеловал руку Хлои. Протянул свою Павлу Гордеевичу. Хоть выражение лица молодого человека сохраняла любезность, в движениях чувствовалась нервозность. Господин Рышкану не стал подавать руки приказчику. Поэт отвернулся, и направился к окну, делая вид, что не замечает молодого человека. Сам Прошка повел себя достойно. Он виновато улыбнулся супруге высокомерного грубияна. Убрал руку, поддев пальцем кармашек вульгарно пестрого жилета.

— Не сердитесь, — извинилась за мужа Хлоя. — Он не в себе.

Проктор вскинул брови. Любезность «барыни» польстила ему.

В комнату вошел месье Талёр.

— Рад вас видеть, дамы и господа! — торжественно поздоровался француз. — Я ни на секунду не усомнился в вашем благоразумии. Кроме того, я верил, что наши упражнения в хороших манерах будут вам интересны.

Ваган недовольно хмыкнул. Лицо Ксении позеленело. Женщина сильнее прижала платок к губам.

— Перед тем как продолжить, хочу попросить каждого из вас, поделится впечатлениями. Надеюсь, они уже устоялись, — Ролан улыбнулся.

Конец ознакомительного фрагмента.