«Кто ты?». Часть 3

Чингиз Алиев

Уважаемые читатели, эта книга издана в память о дедушке, которого уже давно нет с нами. Он автор рукописи, в которой рассказал историю своей жизни с небольшими изменениями. Берегите своих родных.Спасибо тебе, дедушка, за всё. Прости нас.

Глава 3

— Уважаемые пассажиры, наш самолёт приземляется в аэропорту столицы Советского Азербайджана города Баку. Просьба застегнуть ремни и соблюдать… — и прочее и прочее.

Прибыв в Баку, мы решили провести здесь ночь, а завтра вечером уехать на поезде в свой район. Утром следующего дня, позавтракав в буфете, мы расстались, договорившись, что вечером увидимся на железнодорожном вокзале.

Баку я почти не знал. Единственное место, которое мне было известно, это Дом правительства и территория вокруг него. Туда я и отправился. Погуляв немного по набережной, я зашёл в Дом правительства. В прошлый раз, когда я был здесь, я посещал чайхану на первом этаже, и мне понравился чай, который подавал чайханщик Ягуб из Шекинского района. Он был, как и все шекинцы, умелым кулинаром: готовил чай из смеси разных, известных только им, трав и подавал к чаю сладости, готовить которые опять-таки умеют только шекинцы. Дядя Ягуб, хозяин чайханы, был настоящим торговцем. Он запоминал всех, кто хоть раз побывал у него в чайхане, знал, кому какая заварка нравится, умел найти для каждого тему разговора и всё это требовал от своего подчинённого — молодого парня, племянника, которому собирался передать свой талант и своё хозяйство. Я диву давался терпению этого молодого человека, которого дядя Ягуб публично позорил за малейшую провинность

— Торговый работник, — говорил он, — при каком бы строе ни работал, работает на себя. Социализм ли это, или капитализм — ты работаешь для себя, и от тебя самого зависит, будешь ты в достатке или будешь жить, то есть существовать, на зарплату.

Он рассуждал так, что торговым работникам вообще не нужно давать зарплату.

— Это разлагает людей, — говорил он, — они начинают искать, где больше платят, вместо того, чтобы думать (день и ночь думать!), как обустроить своё дело, чтобы и люди вспоминали тебя добрым словом, и сам жил нормальной жизнью.

Вот и сейчас, только я появился, он встретил меня рукопожатием, спросил, как прошла учёба в Москве, поинтересовался состоянием Мавзолея, ГУМа, ЦУМа (привычные вопросы для тех, кто хоть раз побывал в Москве), указал мне место и только после этого перешёл к делу.

— Как в прошлый раз?

— А вы помните? — удивился я. — Ведь прошёл не один год.

— Обижаете, — сказал он и начал заваривать чай из чабреца и михака.

Прошло много лет. Я работал в Министерстве сельского хозяйства СССР, что на Орликовом переулке в Москве, и был командирован в Азербайджан. Жил я в люксе новой гостиницы напротив Дома правительства. В первый же день зашёл в чайхану Ягуба. Его не было. Мазахир, ученик и племянник Ягуба, возмужавший молодой человек, так же встретил меня, поинтересовался теми же объектами в Москве и спросил: «Такой же чай, как в прошлый раз, или что-то другое?» Я ответил, что как в прошлый раз, и спросил, где Ягуб. Он сник, и слезы заблестели на его глазах. Я молча выпил свой чай и ушёл. Долго после этого я в эту чайхану не заходил. Без Ягуба было не то.

После чаепития я, опять-таки от безделья, поднялся на верхние этажи Дома правительства. На третьем этаже, там, где был кабинет нашего знакомого замминистра, висела новая вывеска, сообщающая, что за дверью этого кабинета сидит первый заместитель министра сельского хозяйства республики товарищ Расизаде Ш. А. На мой вопросительный взгляд дама, находящаяся в приёмной, ответила, что уже давно товарищ Гашимов, бывший хозяин этого кабинета, является начальником главка животноводства и занимает кабинет на четвёртом этаже.

В приёмной у начальника главка никого не было. Я постучал и вошёл. После разговора на различные темы он предложил, чтобы я, не дожидаясь чего-то, не теряя времени, прямо сейчас написал заявление, и он примет меня на работу в главк.

— Если тебе нужны будут выходные, мы их предоставим. Сейчас готовится дом для сдачи работникам Министерства. Заодно получишь и квартиру. Кто знает, когда потом будет такая возможность.

В его же кабинете я написал заявление, после чего он кому-то позвонил, поговорил и затем сказал мне:

— Пойдём к товарищу Расизаде.

Расизаде был высоким, худым, без определённого возраста человеком. Он носил затемнённые очки, и вся внешность его говорила о строгости, в чем мне не раз пришлось убедиться на деле. Ознакомившись с моими документами, он спросил у Гашимова:

— Он специализировался по племенному делу и по овцеводству, а вы принимаете его в управление свиноводства. Как это понять?

— В настоящее время у нас нет других вакансий. Будет возможность — переведём, а сейчас мы примем его на ту вакансию, что у нас есть, но будем использовать как специалиста по племенному делу и овцеводству. Такое практикуется, — ответил Гашимов.

— Что же, оформляйте, я не возражаю, — сказал Расизаде, и мы вышли.

— Приказ сегодня или в крайнем случае завтра будет. Ты можешь начать работу с завтрашнего дня? — спросил меня Гашимов, когда мы поднимались по лестнице с третьего на четвёртый этаж. — На первое время тебе придётся снять комнату. Так что ты сегодня займись этим вопросом, а завтра — милости просим.

Я вышел из Дома правительства. Надо было узнать, где собираются люди по вопросу съёма квартир. Таким местом оказался сад напротив филармонии. Небольшая кучка людей шныряла кругом, подходя то к одному, то к другому и задавая одни и те же вопросы. Некоторые договаривались, тут же нанимали такси и уезжали — надо полагать, в комнату или квартиру. Только я появился поблизости от этой толпы, ко мне подошла молодая женщина с деревенской укладкой.

— Вам комнату или квартиру? — спросила она.

Заметно было, что я пришёл снимать, а не сдавать.

— Комнату, — ответил я.

— Есть у меня комната со всеми удобствами, поехали посмотрим, — дёрнула она меня за рукав.

Я решил сначала расспросить, и оказалось, что поступил правильно. Её так называемая комната находилась где-то далеко на окраине, «со всеми удобствами» — она имела в виду дверь и окно. Потом я узнал, что некие приезжие, не имея ничего: ни прописки, ни документов, кроме грязной работы, которую они находили на многочисленных нефте — или рыбодобывающих предприятиях, буквально за ночь строили себе жилье из разных попавшихся под руку материалов. Местные люди называли эти новообразования «нахалстроем». В одной из таких трущоб и предлагала та женщина комнату. Видимо, у этой женщины была слишком богатая фантазия, раз она представляла, что найдётся хоть один человек моей внешности, который согласится тесниться с ней в подобной лачуге. Ещё два-три предложения я отверг из-за расстояния и, стоя в стороне, ожидал очередного, когда увидел знакомого.

Дело в том, что первые месяцы аспирантуры я снимал комнату у вдовы погибшего на войне офицера в очень благополучном частном доме в центре Кировабада. С первого дня тётя Мунаввар (так звали хозяйку дома) относилась ко мне как к сыну. Я отвечал взаимностью и во многом помогал ей. Пока я жил у неё, два раза приезжал к ней сын — адвокат, живший в Баку. Оба раза он приезжал со своим сыном Эликом лет двенадцати-тринадцати и жил у нас около недели. За это время мы успели подружиться, особенно с Эликом (от слова Эльдар), беззаботным и шумным мальчишкой. Отец и сын были полными, оттого на вид не совсем приятными. Но, поговорив пару минут, ты совершенно переставал замечать их внешние недостатки, настолько они были искренними и остроумными собеседниками.

Отец Элика (забыл, как его звали) шёл сверху со стороны филармонии, шёл, как подобает полным людям: степенно и сосредоточенно. После нескольких дежурных фраз я коротко рассказал ему о своих хождениях после Кировабада и почему я нахожусь здесь, в этом сквере.

— Хорошую комнату или квартиру ты здесь не найдёшь, — сказал он, таща меня к чайхане, которые были здесь почти на каждом шагу. — Это дешёвки, рассчитанные на бедных студентов или на всяких временщиков.

— А где найти хорошую? — спросил я, присаживаясь за маленький стол, который указал нам чайханщик.

— Хорошее жилье можно снять или по знакомству, или по рекомендации близких хозяевам людей.

Пауза.

— Не знаю, мать тебе рассказывала или нет, отец мой был не только большим начальником, но и имел удивительную способность заводить знакомства с самыми разнообразными людьми. Познакомившись с понравившимися ему людьми, он добивался, чтобы эти знакомства приобретали семейный характер. Поэтому у него и у моей матери были многочисленные знакомые среди знатных людей. Я сам благодаря их помощи остался в столице после окончания университета, получил подходящую работу и квартиру. Многих из них теперь нет в живых, но всё же кое-кто пока ещё жив и телефоны некоторых из них у меня есть. — С этими словами он вытащил из нагрудного кармана довольно объёмистую записную книжку и, найдя нужный ему номер, пошёл в кафе, которое находилось в пяти метрах от чайханы, чтобы позвонить. Вскоре он вернулся, вырвал лист из блокнота и написал адрес. — Это здесь недалеко, всего два квартала от филармонии, — сказал он и добавил: — Окончательного согласия она не дала. Сказала, что позвонит в Кировабад, и, если моя мать подтвердит мои слова, тогда возражений не будет.

— Кто она?

— Вдова одного из друзей моего отца. Старуха, живёт одна в двухкомнатной квартире. Никого у неё нет, и ты будешь для неё просто находкой.

Посидев немного, мы попрощались. Он дал мне свой адрес и домашний телефон и строго наказал, чтобы я вечером позвонил и сообщил, как она приняла меня. А приняла она меня очень даже радушно. Пока мы сидели в чайхане, пока я разыскивал её дом, она успела позвонить в Кировабад и, по всему видно, получить похвальную характеристику относительно моей личности, с которой она и начала.

— Мунаввар очень хвалит тебя. Мы, пожилые люди, весьма скупы на похвалу. Но если это происходит, то сомнений в её достоверности и искренности не возникает. Так что будь как дома, и никаких денег за проживание я не возьму.

Это была маленькая высохшая старуха. Ей можно было дать и семьдесят, и сто семьдесят лет, но маленькие подвижные глаза и лёгкость движений говорили о большой жизненной силе, которая пока ещё у неё сохранилась.

— Я привыкла к маленькой комнате, — говорила между тем она, убирая с глаз волнистые седые волосы, — излишнее пространство угнетает меня. А ты занимай большую комнату, — с этими словами она достала из комода два ключа и отдала мне. — Большой — от входной двери, а поменьше — от комнаты, — пояснила она.

Большая кухня и комнаты — раздельные, высокие, как все старые постройки, — без излишеств были обставлены старинной и добротной мебелью.

— В шифоньерах хранится одежда покойного мужа. Один, какой хочешь, освободи для себя. Если что будет непонятно — спрашивай. А теперь давай знакомиться. Меня звать Вероника Исааковна. Молодёжь называет просто тётей Верой, так и ты зови. Я же буду называть тебя сынком. Не возражаешь?

— Нет, — ответил я.

— Я сама пропишу тебя. Слава богу, кое-кто из знакомых есть и по этой части. А умру, всё это оставлю тебе — у меня нет никого.

— Насчёт прописки, тётя Вера, можете не беспокоиться. Как мне сказали, в документах приглашённых на работу в аппарате Министерства делают отметки, равносильные прописке. А квартиру обещали дать в течение полугода.

Это сообщение, видимо, огорчило её. Она как-то сникла и тихо заметила:

— Поживём, увидим… Как бы там ни было, — добавила она опять бодрым голосом, — живи, как у себя дома. Такую квартиру вряд ли дадут рядовому работнику Министерства.

После разговора ознакомительного характера я сказал ей, что мне надо встретить зятя и, возможно, проводить его.

— Мы вчера прилетели из Москвы и собирались ехать в район. Так что надо с ним увидеться и ввести его в курс всех этих событий.

Я быстренько принял душ, написал на бумаге адрес и телефон тёти Веры, чтобы отдать зятю, натянул на себя синий спортивный костюм и вышел. Не дошёл я до угла дома, как получил довольно чувствительный удар мячом по голове. Мальчик лет двенадцати, пославший мяч в мою сторону, отделившись ото всех, стоял, приняв вызывающую позу, и был готов убежать, но не успел. Тремя мощными прыжками я настиг его и, схватив за шиворот, ударил в живот.

— Зачем ты это сделал?

Он заныл, схватившись за живот двумя руками, и стал убеждать меня, что всё произошло случайно.

— Врёшь, щенок, — повысил я голос, — я видел, удар был прицельный, — и я собрался ударить ещё раз.

— Оставь мальчика, это я ему велел.

На краю условного стадиона, где мальчишки разного возраста гоняли мяч, вместе с другими бабушками и дедушками стоял старый, не по погоде тепло одетый мужчина и спокойно перебирал чётки. Я отпустил мальчика, который, отбежав метра три-четыре, остановился и стал ждать, чем всё это закончится.

Я знал, что старики в Азербайджане пользуются особыми привилегиями. Горе тому, кто ослушается их, тем более если обидит. Но я знал и то, что старики у нас шальными делами не занимаются. Они являются гарантией мира и спокойствия. Натравливать людей друг на друга вовсе не стариковское дело. Поэтому, подходя к старику, я решал, как мне вести себя с ним: как с почтенным стариком или как с баламутом каким-нибудь. Тем не менее я вполне уважительно поздоровался со всеми и обратился к старику:

— Значит, вы велели этому мальчику ударить меня мячом?

— Да, — вызывающе ответил он.

— Почему? Интересно знать.

— Ты сам не догадываешься?

— Нет.

Пауза. Женщина средних лет, которая стояла рядом со стариком и вязала что-то похожее на детские носки, спросила:

— Ты откуда к нам приехал?

— Сюда я приехал из России, — ответил я.

Она многозначительно посмотрела на старика и осуждающе сказала:

— Я же тебя предупреждала, дядя Садых, что надобно бы объяснить малому на первый раз.

— Откуда я знал, что он окажется российским, с виду-то нашенский, поди, — и, обернувшись ко мне, добавил: — Вот что, сынок, может, я малость и погорячился, прости, но ты иди домой, к кому ты приехал, и переодевайся.

Увидев, что я непонимающе уставился на него, он объяснил:

— У нас мужчины не трясут мудями на виду у всех. Иди переодевайся и поблагодари Бога, что мы вернули тебя со двора. На улице не стали бы с тобой церемониться.

Я поднялся наверх и, умываясь, рассказал удивлённой моим быстрым возвращением тёте Вере о случившемся. Она обвинила себя, что не предупредила меня, и сказала, чтобы в дальнейшем я был предусмотрителен, так как этика здесь соблюдается строго.

— А этому дяде Садыху, впрочем неплохому старику, я дам жару, будь уверен, — сказала она.

Я умылся, надел костюм и пошёл в гостиницу встречать зятя.

Как-то я спросил Алекпера (сокращённо Алек — так звали того мальчишку), что было бы, если бы он не выполнил просьбу старика.

— Он пожаловался бы моему отцу, — ответил тот.

— И что же?

— Отец выпорол бы меня, а то и выгнал бы из дома.

— Выгнал бы из дома? — не поверил я.

— Да, — ответил он, а потом, чуть помолчав, спросил: — Вы у тёти Веры живёте?

— Да.

— В своё время они выгнали своего сына из дома, до сих пор живут как чужие.

— Разве у тёти Веры есть сын? — заинтересовался я.

— Конечно.

— Она говорила, что у неё нет никого.

— Она всем так говорит. Но у неё есть сын, причём не где-нибудь, а в нашем городе. Правда, я его не видел. Он ровесник моего отца. Отец нам и рассказывал про него.

— Так-так, — задумался я, — но ведь, согласись, Алек, это же чересчур получается наказание, это даже не наказание, а что-то другое! Не так я говорю?

— Наверное, так, но поступок поступку рознь. Тот совершил более постыдный поступок. Отец говорит, что он убил бы такого сына, не то что из дома выгнать.

— А что он сделал?

— Точно я не знаю. Ведь всё это происходило, когда меня ещё не было на свете, но, как я понял со слов отца, якобы он соблазнил оставшуюся после войны одинокой и не совсем здоровой девушку. Такие вещи здесь не прощаются. Отец говорит, что он, сын тёти Веры, живёт где-то в другом конце города, имеет свою семью и квартиру. — И он засмеялся.

— Что смешного? — поинтересовался я.

— Отец говорит, что он женился два раза. Пока жёны его не знали о том случае, жили, рожали детей, но как до них доходил слух об этом, бросали его и уходили, как в первый, так и во второй раз. Сейчас он живёт без жены с тремя детьми, а работает где-то в глуши на окраине Баку.

— Кто он по специальности?

— Точно не знаю. Но отец говорил, что он окончил государственный университет и является очень одарённым специалистом. Но опять-таки по той же самой причине не может устроиться на хорошую работу — не берут. По словам отца, от него отказались и все бывшие друзья и товарищи. Отец тоже долгое время не признавал его, но потом как-то смягчился, жалко, что ли, стало. Сейчас иногда они встречаются, в основном в шахматном клубе на прибрежном бульваре, куда отец ходит каждое воскресенье, как он сам говорит, сражаться с противниками.

— А дети его тоже не ходят к тёте Вере?

— Нет. Младший сын, я его пару раз видел, рыжий такой, моих лет, приходил иногда, но потом почему-то тётя Вера запретила.

— Н-да, дела.

Примерно лет пять или шесть прошло после этого разговора. Я давно уже жил на восьмом километре (есть в Баку такой район) в своей квартире, в доме, построенном для работников Министерства сельского хозяйства республики, давно я занимал должность начальника того управления при главке, куда поступал старшим зоотехником. И вот в один из таких дней, придя на работу, как правило, раньше всех, я заметил богато одетую солидную даму. Было видно, что она пришла к кому-то из наших работников и ждёт его. Правда, к нам в основном заходили мужики. Не каждой женщине под силу работать зоотехником или ветврачом, но всё же находились и такие. Открыв дверь своим ключом, я зашёл в кабинет. Она последовала за мной.

— Не узнали, Чингиз? — улыбаясь, спросила она.

Я посмотрел внимательнее и узнал ее. Это была та болгарка русского происхождения, которой несколько лет тому назад я помог устроиться на работу. После нескольких дежурных фраз я поинтересовался, по какому поводу она так рано посетила нас.

— Я пришла пригласить вас на свадьбу, — сказала она и покраснела.

Я вспомнил про её детей. Но они ещё маленькие, на чью же свадьбу она меня приглашает?

–…Он уже не молодой, живёт один с тремя детьми. В общем, такой же неудачник, как и я. Вот и решили объединиться… — тем временем рассказывала она.

— Трое детей, говорите? — перебил я её.

— Да. Но они все уже взрослые. Старшая дочь уже замужем. Другая дочь тоже собирается замуж. Они живут в его городской квартире, а в совхозе он живёт с младшим сыном, студентом госуниверситета. Как и отец, тот хочет стать юристом.

— Отец, то есть ваш избранник, юрист?

— Да, университет окончил. Но ему с самого начала не везло. Женился он рано, сразу после окончания университета. Работал на хорошей должности в городе и взял в жёны красивую девушку из богатой семьи. Но она почти сразу после родов ушла от него, оставив ему ребёнка. Как он сам говорит, ради ребёнка он женился во второй раз. С этой жили подольше, но тоже ушла, оставив ему ещё двоих детей, а потом…

— Вы уточнили, — опять перебил я её, — почему жены убежали от него?

Конец ознакомительного фрагмента.