Когда умирают слоны

Чингиз Абдуллаев, 2002

Убит генерал одной из закавказских стран. По официальной версии, он пал жертвой исламских террористов. Его смерть вызвала в стране необъяснимую смуту. Но еще более странно то, что на прибывшего в Закавказье эксперта-аналитика Дронго начинается жестокая охота. Можно подумать, что кто-то использует смерть генерала в своих политических интересах в борьбе за власть. Но не стоит делать поспешных выводов. У Дронго своя версия. Она поначалу может показаться нелепой и даже абсурдной. И все оттого, что эксперт не такой, как все. Он смотрит намного глубже очевидных фактов. Он обладает уникальным даром увидеть истину среди ловушек и обманок, которыми усеян путь преступника…

Глава 2

Самолет набрал заданную высоту, и стюардессы начали разносить напитки пассажирам обоих салонов. В бизнес-классе находилось лишь несколько человек. Дронго с самого начала полета испытывал некоторое неудобство. Оба его спутника летели экономическим классом, тогда как ему предложили билет в первый салон. Дронго понимал, что такой выбор продиктован отсутствием средств. Очевидно, его спутники взяли билеты туда и обратно, что было гораздо дешевле, а для него купили билет бизнес-класса в одну сторону, который к тому же всегда можно сдать обратно.

Когда разнесли напитки и начали раздавать еду, он решительно поднялся и прошел в соседний салон. Там тоже было не так много пассажиров. Дронго подошел к Нодару.

— Ценю ваше благородство, — негромко произнес он, — но было бы лучше, если бы мы сидели рядом. Хотя понимаю, что билет экономического класса в одну сторону стоит не дешевле того, по которому путешествую я.

— Вы все понимаете, — усмехнулся Нодар, — именно поэтому мы взяли билеты в разные салоны. Кроме того, кто-нибудь может проверить, с кем именно вы летите. И будет неприятно, если в салоне бизнес-класса окажется известная фамилия.

— Они проверят всех пассажиров самолета, — возразил Дронго. — И вообще, я не думаю, что ваша конспирация может вам помочь. Но в первом салоне я чувствую себя не совсем уютно. Поэтому лучше посижу здесь. Тем более что рядом с вами есть свободные места.

Он уселся около Нодара. Молодой напарник Гигаури, сидевший у окна, взглянул на него и только кивнул головой.

— Не думаю, что в салоне самолета кто-нибудь понимает русский язык, — сказал Дронго. — Но жаль, что я не знаю грузинского, говорили бы на вашем языке.

— Могли бы и выучить, — заметил Нодар. — Я думал, вы понимаете по-грузински.

— Немного, — улыбнулся Дронго, — поэтому нам придется говорить по-русски.

К нему подошла стюардесса из первого салона:

— Извините, мистер, но вам нужно вернуться на свое место. Мы сейчас раздаем еду.

— Я не голоден, — отозвался Дронго, — и хочу посидеть здесь, рядом с моим другом.

— Может, вам лучше перейти вместе с ним в первый салон, — предложила стюардесса. — У нас только три пассажира бизнес-класса.

— Спасибо, — Дронго поднялся и обратился к Нодару: — Она предлагает нам пройти в другой салон. Давайте примем ее предложение. Ведь там только два пассажира, не считая меня. А здесь человек пятьдесят. Среди них вполне может оказаться кто-то, знающий русский, а там двое скандинавов наверняка его не понимают.

Нодар поднялся и прошел следом за Дронго.

— В Турции у нас будет три часа времени, — напомнил он. — Я не знаю турецкого, но надеюсь, вы сумеете сориентироваться, ведь турецкий и азербайджанский достаточно похожи.

— Почти идентичны, — согласился Дронго.

— Не знаю, к сожалению, ни одного из них, — признался Нодар.

— Лучше всего знать английский и русский, — пробормотал Дронго. — Во всяком случае, в Европе и в странах СНГ тогда никаких проблем. Хотя в идеальном варианте неплохо знать еще китайский, арабский, французский, испанский. И тогда можно спокойно путешествовать практически по всему миру.

Они прошли в салон бизнес-класса, и Нодар устроился рядом с Дронго. Тот обратил внимание, что, усаживаясь, Гигаури протиснулся в кресло как-то правым боком, словно оберегал левую руку.

— И вы знаете все эти языки? — спросил Нодар. — Только не говорите, что знаете, иначе у меня появится комплекс неполноценности.

— К сожалению, не знаю, — признался Дронго. — У меня в активе русский, английский, итальянский, конечно, азербайджанский и турецкий. Не более того. Скромный набор обычного образованного человека. Часто жалею, что не владею французским или немецким.

— Слава богу! — притворно вздохнул Нодар. — Я тоже, кроме грузинского, знаю еще английский и немецкий. Как вы говорите, обычный набор образованного человека…

— Забыли про русский, — тихо напомнил Дронго.

— Что? — не понял Нодар.

— Вы забыли назвать русский язык. Его вы тоже хорошо знаете.

— Да, конечно, — нахмурился Нодар, — мы так к нему привыкли, что воспринимаем знание русского языка как само собой разумеющееся.

— И тем не менее нынешние ваши отношения с Россией оставляют желать много лучшего.

— Вы все-таки думаете, что это российская спецслужба организовала убийство генерала Гургенидзе?

— Это вы так думаете, — возразил Дронго. — Или хотите так думать…

— Не знаю, — признался Нодар. — Сам не знаю, чего я хочу. И, по-моему, у нас многие не знают, чего они хотят. Иначе мы не шарахались бы из стороны в сторону. Во всяком случае, убийство Гургенидзе выгодно именно российской стороне.

— Давайте начнем с генерала, — предложил Дронго.

Нодар тяжело вздохнул, затем тихо сказал:

— Теряем лучших. Гургенидзе был одним из самых лучших наших генералов. Все думали, что он станет министром внутренних дел республики.

— Он давно работал в милиции? Или у вас уже успели переименовать милиционеров в полицейских.

— Успели. Он работал в милиции-полиции всю свою жизнь. Больше двадцати пяти лет. Закончил юридический факультет нашего университета. Начинал обычным следователем, потом был старшим следователем. В двадцать девять лет стал заместителем начальника райотдела. Затем поехал в Москву на учебу, вернулся уже начальником отдела министерства. В девяностом году ушел из органов МВД, после того как у нас выбрали Звиада Гамсахурдиа. В девяносто третьем вернулся. Снова на свое место. Гургенидзе хорошо знал английский язык, самостоятельно выучил турецкий. Он вырос в Тбилиси, в районе Шайтанбазара, а там жило много татар… Извините, но мы обычно так называли всех азербайджанцев, лезгин, аварцев, чеченцев, татар. В девяносто восьмом его назначили заместителем министра внутренних дел. Вот, собственно, и все. Он был настоящий профессионал, очень грамотный, толковый специалист.

— А чем генерал занимался те три года, пока не работал? — поинтересовался Дронго. — Я имею в виду с девяностого по девяносто третий год. У него был свой бизнес? Или перешел на другую работу?

— Нет, он ушел на преподавательскую работу. В Москве после учебы в Академии МВД он стал кандидатом юридических наук. И вернулся к нам уже подполковником.

— У него должны были остаться в Москве связи и знакомые…

Нодар чуть удивленно посмотрел на Дронго. Затем согласно кивнул:

— Конечно. У нас у всех остались друзья в Москве. И в других городах тоже.

— Сколько ему было лет?

— Только сорок девять. Все считали, что у него большое будущее.

— Вы говорили, что американцы обещали вам помочь.

— Должны прилететь сотрудники ФБР. Хотя я не думаю, что они поймут, почему Гургенидзе ушел из МВД после прихода к власти Гамсахурдиа. Нам будет трудно им объяснить некоторые очевидные для нас вещи. В Америке профессионалы не уходят из полиции после смены очередного президента. Хотя, может быть, сотрудники ФБР и сумеют нам чем-то помочь.

— Солидная компания, — пробормотал Дронго, — специалисты ФБР, ваша прокуратура, независимый эксперт. Надеюсь, вы не пригласили офицеров из ФСБ?

— Нет, не пригласили, — не захотел понять его юмора Нодар. — Нам нужно провести независимое расследование, чтобы найти убийцу. И если окажется, что в убийстве Гургенидзе виноваты наши северные соседи, мы не станем скрывать этот факт ради сохранения наших дружеских связей, — очень серьезно добавил он.

— А разве они остались? — вздохнул Дронго. — Мне кажется, обе стороны сделали все, чтобы отношения между ними перестали быть дружескими.

— Вопрос не ко мне, — заметил его собеседник, — я не министр иностранных дел и не отвечаю за нашу внешнюю политику.

— Мы все отвечаем за политику наших чиновников, — не согласился с ним Дронго, — и за внутреннюю и за внешнюю. Политики в большинстве своем популисты и всегда стараются идти на поводу у большинства населения. Очень немногие из них позволяют себе идти «против волны».

— Возможно, — кивнул Нодар, — но именно поэтому нам важно знать, кто убил генерала Гургенидзе. Если хотите, нам важно точно установить причастность любой из сторон к его смерти. Возможно, в его убийстве были заинтересованы и внутренние силы в нашей стране, которые пытаются дестабилизировать обстановку.

— Вы сказали, что он ушел с работы после прихода к власти звиадистов, — напомнил Дронго. — У него, что, были плохие отношения с вашими радикалами?

— Не сказал бы, — чуть подумав, ответил Нодар. — Скорее он хотел вообще избежать политики. А при Гамсахурдиа даже дворники в нее втягивались. Был случай, когда один из них отказался убирать улицу перед домом бывших партийных функционеров. А один наш депутат даже потребовал перенести время на два часа вперед, чтобы оно не совпадало ни с бывшим советским, ни с настоящим московским. Любые возражения, что время зависит от солнца, не помогали. Одним словом, идиотизма хватало. — Он тяжело вздохнул, потом улыбнулся. — Я тоже едва не ушел в те годы из органов госбезопасности. Тогда казалось, что все кончено. После апрельских событий в Тбилиси многие перестали верить Москве и центральной власти. Тогда-то Гургенидзе и решил уйти в науку. Нет, у него не было никаких прямых столкновений со звиадистами, хотя он их, конечно, не любил.

Подошедшая стюардесса спросила, что будут пить Дронго и его сосед.

— Красное вино, — попросил Дронго.

— Мне тоже, — согласился с его выбором Нодар.

— Скажите, — продолжил Дронго, когда стюардесса отошла, — где был Гургенидзе во время восстания против Гамсахурдиа? И где были в это время вы сами? Я не спрашиваю, на чьей стороне, мне интересно, насколько активно вы принимали участие в событиях конца девяносто первого года.

— Большинство наших сотрудников тогда было против Звиада Гамсахурдиа, — откровенно поделился Нодар. — К этому времени он потерял популярность и не пользовался прежней поддержкой. Вы же знаете, как один раз он уже предал своих товарищей под давлением КГБ. В августе девяносто первого он оказался среди тех руководителей республик, которые не выступили против ГКЧП. Более того, Гамсахурдиа фактически поддержал их и скомпрометировал себя таким поведением. После этого он уже не мог оставаться на своем посту. Мы все об этом знали.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Дронго.

— Я был в числе тех, кто активно выступал против Гамсахурдиа, — сообщил Нодар. — Мы поддерживали Китовани, почти все сотрудники нашего отдела.

— А Гургенидзе?

— Насколько мне известно, в это время он работал в университете и избегал однозначного выступления на чьей-либо стороне.

— Вы сражались в Абхазии?

— С чего вы взяли? — снова нахмурился Нодар. Ему явно не нравились вопросы Дронго.

— Не знаю. Скорее это подсознательный вывод. Вы сказали о Китовани, а я помню, что его отряд сражался в Абхазии. Кроме того, вы несколько странно прижимаете левую руку. Были ранены?

— Да, — мрачно кивнул Нодар, — у меня было ранение в руку. Вам интересно, почему я так отношусь к России? Или вы спросили из-за Китовани?

— Мне интересно знать любые подробности, которые могут помочь в расследовании убийства вашего генерала, — пояснил Дронго.

Стюардесса принесла два бокала вина. Нодар взял один из них.

— Ваше здоровье, — пробормотал он и выпил вино до дна. Поставив бокал на столик перед собой, сказал: — Не понимаю, какое отношение имеет мое ранение к убийству Гургенидзе?

Дронго не торопясь осушил бокал и лишь тогда отозвался:

— Мне интересно, насколько вы субъективны. Но для этого необходимо знать все объективные факты.

— Интересный ответ, — усмехнулся Нодар. — Какие еще факты моей биографии вас интересуют?

— Больше никакие.

— Я хорошо отношусь к России, но очень плохо к российским политикам, — заявил Нодар. — А Китовани был достаточно смелым, но не всегда разумным человеком. И наделал много ошибок.

— Ясно, — кивнул Дронго. — Вернемся к генералу. Вы сказали, что в доме была его дочь. Сколько ей лет?

— Двадцать пять. Достаточно взрослый человек, чтобы отвечать за свои слова.

— Она была в доме одна?

— Нет, еще жена генерала и их внучка. Но они сидели на кухне. Больше никого в доме не было.

— Сколько лет внучке?

— Четыре. Она была с бабушкой, и ее не пустили в комнату, где был убит Гургенидзе.

— У генерала было много детей?

— Нет, только двое. Дочь и сын. Дочь была замужем, два года назад развелась. Это ее ребенок был в доме, она жила с родителями. Сын работает в частной фирме, в момент убийства находился в Рустави и приехал через час после смерти отца. У него своя семья. Он живет в Сабуртало, у него там своя квартира в новом доме. Жена не работает, сыну семь лет, ходит во второй класс.

— А супруга Гургенидзе? Она работает?

— В школе. Учителем литературы в старших классах.

— Где работает дочь?

— В представительстве американской фармацевтической компании. — Нодар заметил настороженность, мелькнувшую на лице Дронго, которую тот не счел нужным скрывать, и поторопился добавить: — Никакого отношения к переговорам генерала в Америке она не имеет. И вообще, Этери поступила на работу в компанию еще два года назад, задолго до поездки Гургенидзе в США.

— Он поехал туда впервые?

— Нет, бывал там несколько раз. У нас не так много генералов полиции, которые могут говорить на английском.

— Вы сказали, что она развелась. Где работает ее муж?

— Он дипломат, работал в нашем Министерстве иностранных дел.

— Что значит работал, сейчас не работает?

— Работает. Но, насколько я знаю, должен улететь в Англию, куда назначен советником посольства.

— Несмотря на развод?

— При чем тут развод? — удивился Нодар, потом, вспомнив, усмехнулся: — Слава богу, сейчас не советские времена, от дипломатов не требуют моральной устойчивости в семейных отношениях. Это его личное дело, с кем он живет, с кем разводится. У нас несколько изменилась ситуация.

— Разве? — спросил Дронго. — А мне казалось, что у вас стали еще более строгие требования к вашим дипломатам. Когда один из ваших дипломатов, аккредитованных в США, совершил непреднамеренную автомобильную аварию, ваш президент демонстративно лишил его дипломатической неприкосновенности и разрешил передать в руки американского правосудия.

Нодар промолчал. Мимо прошла стюардесса, собирая пустые бокалы. Он жестом попросил ее принести ему еще вина. Затем медленно проговорил:

— Я начинаю беспокоиться, господин Дронго. Вы слишком хорошо осведомлены о ситуации в нашей стране. Слишком…

— По-моему, я сказал вам, что очень люблю вашу страну, — перебил его Дронго, — и нет ничего удивительного, что достаточно внимательно слежу за обстановкой в Грузии. Кроме того, я всегда помню, что занесен в списки почетных членов вашего спецназа. Считаю необходимым соответствовать этому высокому званию.

— Во всяком случае, я думаю, что мы не ошиблись, — медленно произнес Нодар, — вы знаете обстановку в нашей стране не хуже меня. А насчет дипломата… Между прочим, с этим решением Шеварднадзе были не согласны почти все наши дипломаты. И даже представители зарубежных посольств.

— Боюсь, это не единственное его решение, с которым были не согласны ваши дипломаты, — заметил Дронго.

Нодар не сказал ни слова. Когда стюардесса принесла ему бокал вина, он выпил его залпом и мрачно уставился в окно. До посадки в Цюрихе было еще далеко. Дронго почувствовал настроение своего собеседника и решил дать ему немного времени отдохнуть, прежде чем продолжить свои расспросы.