Жребий Рубикона

Чингиз Абдуллаев, 2013

В Москве в расцвете сил умирает академик Николай Долгоносов, директор одного из крупнейших научно-исследовательских институтов. Врачи констатируют обширный инфаркт, но сестра покойного Раиса не верит заключению врачей. Она считает, что брата убили из-за наследства, и убийца – Далвида, молодая жена академика. Раиса обращается за помощью к известному частному сыщику Дронго. Тот берется за расследование, понимая, что врачи, скорее всего, правы и смерть академика никоим образом не связана с криминалом. Но вскоре его отношение к делу меняется – при загадочных обстоятельствах погибает близкий знакомый Долгоносова, и профессиональное чутье подсказывает Дронго, что это не простое совпадение…

Глава 3

Институт находился на Волгоградском проспекте, и уже к десяти часам утра Дронго и Вейдеманис подъехали к зданию, чтобы заказать пропуск. Оказалось, что без предварительной заявки пропуск им не выпишут. Пришлось звонить Офелии, чей телефон любезно предоставила Раиса Тихоновна.

— Я вас слушаю, — ответила секретарь. Голос был приятный, грудной, без акцента.

— С вами говорит эксперт Дронго, — представился он, — вчера вечером Раиса Тихоновна должна была предупредить вас о нашем возможном визите.

— Да, она мне звонила, — подтвердила Офелия, — но я думала, что мы встретимся где-нибудь в другом месте. Не в нашем институте.

— А мне казалось, что будет лучше, если мы поговорим с вами именно на вашем рабочем месте, — подчеркнул Дронго.

— Это невозможно, — неожиданно ответила Офелия, — наш новый директор не разрешает никому выдавать пропуска без его личного согласия. Или согласия заместителя директора. У нас сейчас новые правила. Никто не может выписать пропуск, не согласовав его с руководством.

— Разве вы оборонный институт или особо секретный? — спросил Дронго.

— Нет, конечно. Но сейчас новые порядки.

— Их ввел Ростом Нугзарович?

— Да. На следующий день после похорон.

— Почему? Он чего-то боится?

— Не знаю. Раньше так не было. Любой сотрудник института мог выписать пропуск. А сейчас нельзя. Может, я выйду к вам в перерыве? — предложила Офелия.

— Мы хотели войти в ваше здание, — напомнил Дронго, — и переговорить не только с вами.

— Не знаю. Если разрешит Ростом Нугзарович. Я могу соединить вас с ним, если вы перезвоните по городскому.

— Хорошо, — согласился Дронго. — Дайте мне номер вашего городского телефона.

Секретарь продиктовала номер, и он перезвонил.

— Сейчас соединяю, — ответила Офелия. Он услышал, как она говорит по селектору исполняющему обязанности директора:

— Вам звонит эксперт господин Дронго. Он хочет с вами переговорить.

— Какой эксперт? — недовольно спросил Ростом Нугзарович. — Я не знаю никакого эксперта Дранго.

— Дронго, — поправила его секретарь.

— Не знаю никакого Дронго, — повторил Окрошидзе.

— Он просит соединить его с вами, — терпеливо объяснила Офелия.

— Хорошо. Я возьму трубку. Соедините.

Дронго услышал голос директора. Он говорил с характерным грузинским акцентом.

— Слушаю вас.

— Говорит эксперт Дронго. Извините, что беспокою вас, Ростом Нугзарович, но нам нужно срочно увидеться.

— По какому вопросу?

— К нам обратилась сестра вашего бывшего директора Николая Тихоновича, которая утверждает, что смерть ее брата вызвала у нее определенные вопросы.

— Она сошла с ума! — недовольно произнес Ростом Нугзарович. — Я знаю, о чем вы говорите. Раиса Тихоновна считает, что ее брата убили. Я понимаю, что она потрясена смертью близкого человека, но так тоже нельзя себя вести. Она экзальтированная дама, которая начиталась детективов. У нас не колония и не бандитская малина, а серьезный институт, где работает больше двухсот человек. У нас четырнадцать кандидатов наук и три доктора. И среди них нет убийц или отравителей, как ей кажется. Уверяю вас, что любой человек в нашем институте как минимум рассмеется, услышав такое предположение. Или решит, что сказавший подобную чепуху не совсем нормальный человек. Она пыталась говорить со мной на эту тему, но я сразу ей объяснил, что это малопродуктивное и бесполезное занятие. Но она не успокоилась и решила найти эксперта. Вы, наверно, частный детектив?

— Да, — сдержанно ответил Дронго.

— Тем более. Хочу вам сразу сказать, что я не разрешу будоражить коллектив и проводить здесь частные расследования. Для этого есть прокуратура, полиция, следователи. Извините, но я считаю, что Раиса Тихоновна просто не знает, о чем говорит. Тем более что супруга покойного тоже против подобных расследований.

— Но мы хотели переговорить…

— Я все сказал, — прервал его Ростом Нугзарович, — пока я здесь директор, вы сюда не войдете и никаких расследований проводить не будете. Извините, мне нужно ехать на совещание. До свидания.

Он положил трубку. Дронго невесело взглянул на Эдгара.

— Вот так начинается наше расследование, — сказал он, — Окрошидзе не хочет нас пускать в институт и считает, что Раиса Тихоновна напрасно попросила нас о дополнительном расследовании.

— Я думаю, что его можно понять, — вздохнул Вейдеманис, — он прав. Здесь научный институт, а не поселение для уголовной шпаны.

— Он сказал мне примерно то же самое, — ответил Дронго, — и судя по всему, нас в институт просто не пустят.

— И ты отступишь?

— Я часто отступал в своей жизни?

Эдгар улыбнулся.

— Не отступал, — согласился он, — но директор не хочет тебя пускать. Что ты будешь делать?

— Подожду минут двадцать, — пояснил Дронго, — он сказал, что сейчас уедет. А его секретарь еще до этого сообщила мне, что разрешение на вход в здание института могут выписывать исполняющий обязанности директора сам Окрошидзе и его заместитель. Вчера Раиса Тихоновна похвалила второго заместителя, который был помощником ее брата. Кажется, Вилен Захарович Балакин. Вот ему я и позвоню через двадцать минут.

— А если он тоже откажет? Не захочет ссориться с новым директором? Что будем делать?

— Пойдем на штурм, — улыбнулся Дронго. — Что-нибудь придумаем и в этом случае. Мне нужно войти в институт и увидеть кабинет, где так скоропостижно скончался Николай Тихонович. Будем надеяться, что Балакин окажется более терпеливым к странностям сестры его бывшего покровителя.

Через двадцать минут он снова перезвонил Офелии.

— Ваш шеф уехал? — уточнил Дронго.

— Уехал, — шепотом сообщила Офелия, — ему очень не понравилось, что вы позвонили. Просил больше с вами не соединять.

— Понятно. А с Виленом Захаровичем можете соединить?

— Конечно, могу. Он сейчас на месте. Только не говорите, что вы разговаривали с Окрошидзе, иначе он ему перезвонит и не даст вам разрешения, — также шепотом произнесла Офелия.

И почти сразу Дронго услышал голос Балакина.

— Извините, что я вас беспокою, Вилен Захарович, — начал Дронго. — Дело в том, что я частный эксперт и провожу расследование по просьбе сестры вашего бывшего директора Раисы Тихоновны Долгоносовой, которую вы наверняка знаете.

— Знаю и очень уважаю, — ответил Балакин.

— Именно поэтому я хотел бы войти к вам в институт и переговорить с некоторыми сотрудниками. Если вы, конечно, разрешите мне вместе с напарником войти в ваш институт.

— Я все понимаю, — сказал Балакин, — Раиса Тихоновна считает, что ее мужа отравили или убили.

— А вы так не считаете?

— Я не знаю. Но он действительно умер неожиданно. И эта внезапная и непонятная смерть вызывает много вопросов. В том числе и у сотрудников нашего института. Будет правильно, если вы проведете свое расследование. Возможно, именно так нам удастся успокоить людей.

— Спасибо. Постараюсь. Когда я могу к вам войти?

— Где вы находитесь?

— Напротив вашего института.

— Тогда прямо сейчас. Я выпишу вам пропуск.

— Спасибо. Нас двое. Сейчас я продиктую вам наши фамилии и паспортные данные.

Дронго продиктовал обе фамилии, закончил разговор и негромко сообщил Эдгару:

— Балакин выпишет нам пропуска. Теперь мы можем войти в институт. Легче было попасть на какое-то оборонное предприятие, — проворчал он.

Они подошли к входу. Здесь стоял охранник, и чуть в стороне сидела пожилая женщина за деревянной стойкой. Дронго приблизился к мужчине.

— Нам должны были выписать пропуск, — сказал он.

— Вы в институт или в компанию? — спросил охранник.

— Простите, я не совсем понимаю, — удивился Дронго, — в какую компанию?

— А куда вы пришли? — в свою очередь, не понял охранник. — Если вы хотите пройти в институт, то пропуска вам выпишут там, — он показал на пожилую женщину, — а если хотите пройти в компанию, то мне должны позвонить и предупредить о вашем визите.

— У вас арендуют помещения? — догадался Дронго.

— Да, — кивнул охранник, — в левом основном здании находится сам институт. А правое здание и подсобные помещения сданы в аренду компании «Феникс». У них есть свой вход через двор или можно пройти отсюда по коридору. Если вам в институт, то подойдите и выпишите пропуска.

Дронго приблизился к пожилой вахтерше и назвал фамилии. Она, ничего не спрашивая, выписала пропуска и протянула их гостям. Охранник внимательно прочитал оба пропуска, сверил с паспортами, удовлетворенно кивнул и пропустил их внутрь.

— Как подняться к господину Балакину? — спросил Дронго.

— Четвертый этаж, — ответил охранник.

Кабина лифта была старая и явно нуждалась в обновлении. Они поднялись на четвертый этаж и направились по коридору. У таблички с фамилией Балакина остановились. Вошли в приемную. Там сидела женщина лет пятидесяти, работавшая на компьютере. Увидев вошедших, она подняла голову.

— Что вам нужно?

— Здравствуйте. Мы к Вилену Захаровичу, — сообщил Дронго.

— Проходите, — разрешила женщина, продолжая работать.

Они вошли в небольшой скромный кабинет заместителя директора. Навстречу поднялся молодой мужчина лет тридцати пяти. Лысоватый, в очках, узкое лицо, выступающие скулы, светлые глаза. Он протянул руку вошедшим.

— Балакин, — назвал он свою фамилию.

— Меня обычно называют Дронго, — представился эксперт, — а это мой напарник господин Эдгар Вейдеманис.

— Очень приятно. Садитесь, господа, — предложил Балакин.

Они уселись за стол.

— Вы уже знаете, зачем мы сюда пришли, — начал Дронго, — Раиса Тихоновна пришла к нам и попросила помощи. Она считает, смерть ее брата была не случайной и он не мог умереть от обычного инфаркта. Вы давно его знали?

— Много лет. Я пришел сюда сразу после института, — ответил Балакин.

— Вы были его помощником?

— Да. И смею считать, что знал его довольно хорошо.

— Он когда-нибудь жаловался на сердце?

— Что вы, — улыбнулся Балакин, — у него было превосходное здоровье. Спортсмен, альпинист. В молодости занимался легкой атлетикой. Даже пятиборьем. И не выглядел на свои годы. У нас была разница почти в двадцать лет, но я казался чуть ли не старше его. Очевидно, я слишком быстро начал терять свои волосы.

— Ничего, — успокоил собеседника Дронго, — у лысой головы есть хорошее свойство. В молодости выглядите старше своих лет, зато в старости гораздо моложе. Не видна седина.

Все трое рассмеялись.

— Наверно, вы правы, — согласился Балакин.

— И вы тоже считаете смерть Николая Тихоновича подозрительной?

— Я бы не сказал, что она подозрительная. Скорее странная.

— Раиса Тихоновна вспомнила, что он говорил ей о каких-то неприятностях на работе в день своей смерти. Вы ничего не знаете?

— Какие неприятности? — развел руками Балакин. — Его все любили и уважали. Нет, она, наверно, не так его поняла. У нас не могло быть никаких неприятностей в институте. Возможно, имелись неприятности личного плана и он не желал огорчать свою сестру.

— В каком смысле?

— Я бы не хотел об этом говорить. Вы ведь наверняка встречались с Раисой Тихоновной и она высказала вам некоторые претензии в адрес Далвиды Марковны.

— Боюсь, что она была не совсем объективна. Ее явно раздражала молодая супруга брата.

— Возможно, она была субъективна, — согласился Балакин, — но мы все считали, что он совершил непродуманный поступок, когда позволил себе так увлечься молодой женщиной.

— Почему?

— Есть несколько причин. Первая — это разница в возрасте. Скорее даже не в возрасте, а в мировоззрении. Все-таки двадцать лет. По национальности она литовка, и у нее иной менталитет. Как она сама считала, более продвинутый и западный.

— А другие причины?

— Ее супруг, — пояснил Балакин, — вы понимаете, насколько это было не совсем удобно и непривычно. Ведь он по-прежнему работает в нашем институте, и все знали о том, что супруга Калестинаса Моркунаса ушла от него к директору института. Согласитесь, что это вызывало определенные кривотолки и пересуды. Не всегда приятного свойства. Калестинас должен был защищать докторскую еще два года назад. Но пока отложил свою защиту, и, возможно, именно в силу этих причин. Ведь его научным руководителем был сам Николай Тихонович, и именно поэтому они так часто встречались с семьей Моркунаса.

Дронго взглянул на Эдгара. Тот с мрачным видом кивнул. Конечно, ситуация была более чем странная. Молодая женщина уходила от мужа к его научному руководителю. И понятно, что муж уже не мог или не хотел защищать диссертацию. Дронго понял все, что не сказал ему его напарник. Снова обращаясь к Балакину, он спросил:

— Как вы считаете, подозрения Раисы Тихоновны обоснованны? Я имею в виду против Далвиды Марковны?

— Вы ставите меня в неловкое положение, — признался Балакин, — меньше всего мне хочется подозревать вдову Николая Тихоновича. Мне не хотелось бы об этом говорить. Но у них в последнее время были разногласия. Я ведь часто приезжал к ним на дачу, где они обычно оставались. В последние месяцы молодая женщина часто уезжала за границу, оставалась в городском доме с сыном, тогда как сам Николай Тихонович жил один за городом. Мне это казалось неправильным, ведь у него была молодая, красивая супруга. Но я предпочитал бы не комментировать их отношения.

— Значит, они не жили вместе?

— Я так не сказал. Просто я обратил внимание, что он часто оставался на даче один. Конечно, не совсем один. Там были пожилые кухарка и сторож. Они семейная пара, которая уже давно там живет и присматривает за дачей в отсутствие хозяев. Но эта ситуация мне тоже казалось странной.

— Вы хотите сказать, что Далвида Марковна не всегда приезжала к мужу на дачу, предпочитая оставаться в городе? — уточнил удивленный таким обстоятельством Вейдеманис.

— Да. Именно так. Не всегда.

На этот раз Эдгар выразительно взглянул на Дронго.

— Скажите, Вилен Захарович, у вашего бывшего директора могли быть личные враги в институте? — спросил Дронго. — Если, конечно, не считать его сложных отношений с бывшим мужем его второй супруги.

— Не знаю. Не думаю, — ответил Балакин.

— А какие у него были отношения с его секретарем? С госпожой Никагосян?

— Нормальные. Отношения шефа с секретарем. Офелия — женщина эффектная, легко возбудимая, иногда излишне эмоциональная, но компетентный и исполнительный сотрудник.

— Она работала с Николаем Тихоновичем только полтора года?

— Вы и это знаете. Да, именно столько. Перешла к нам из смежного института, где числилась лаборанткой. Она неплохо знает английский язык, и Николай Тихонович решил, что Офелия будет ему полезна в качестве личного секретаря. Он и пригласил ее на работу. Хотя быстро выяснилось, что английским она владеет очень слабо.

— А прежний секретарь? Кто работал до госпожи Никагосян?

— Людмила Дичарова. Она уволилась полтора года назад. Вот она в совершенстве знала английский язык. И была очень компетентным сотрудником. Но подала заявление по собственному желанию.

— Как раз перед приходом нового секретаря?

— Да, — не очень решительно подтвердил Балакин, — но об этом тоже лучше не говорить. Во всяком случае, в стенах нашего института.

— Почему?

— Муж Дичаровой не разрешил ей оставаться работать в институте. Знаете, у нас ненормированный рабочий день. Иногда Николай Тихонович задерживался, и естественно, задерживалась и его секретарь. Несколько раз нам приходилось довольно поздно отвозить ее домой. Ее супругу это не нравилось. Он устраивал ей сцены ревности, о которых знал весь институт. Дело закончилось тем, что она была вынуждена уволиться. И тогда Долгоносов нашел нового секретаря.

— То есть Дичарова уволилась не из-за прихода новой сотрудницы?

— Конечно, нет. Она вполне устраивала своего шефа. Но ее мужу не нравилась эта работа, и она подала заявление. Тогда Николай Тихонович сам нашел себе нового секретаря.

— Мы могли бы поговорить с госпожой Никагосян?

— Конечно. Она сидит в приемной директора. Сейчас там исполняющий обязанности директора Ростом Нугзарович. Но его нет в институте, он уехал на совещание. Как раз удобный момент, чтобы вы могли переговорить с Офелией.

— Какие у нее были отношения с Далвидой Марковной?

— Какие могут быть отношения между двумя молодыми женщинами, каждая из которых много времени проводит рядом с мужчиной? — улыбнулся Балакин. — Конечно, натянутые. Они примерно одного возраста. Далвида Марковна не замечала Офелию, считая ее… обычной работницей своего мужа. А Офелия, в свою очередь, нервничала, замечая подобное отношение. Но внешне это никак не проявлялось.

— Я могу задать вам несколько личных вопросов, касающихся вашего бывшего шефа? — неожиданно спросил Дронго.

— Смотря какие, — насторожился Балакин. — Не забывайте, что он умер, а о покойных говорят либо хорошо, либо никак.

— Это зависит от точки зрения, — пояснил Дронго. — Как вы считаете, он был увлекающимся человеком?

— Вы имеете в виду отношение к женскому полу?

— В первую очередь.

— Думаю, что да. Он развелся более десяти лет назад. Жил один. Мог позволить себе встречаться с кем угодно. Почти академик, директор института, состоятельный человек, доктор наук. Умел красиво говорить, хорошо одевался. Женщинам он очень нравился. И ему нравились женщины. Он был сибаритом.

— И с Далвидой Марковной он встречался еще до того, как они узаконили свои отношения?

— Конечно. Или вы думаете, что они сначала поженились, а потом начали встречаться? — снова улыбнулся Балакин. — Только не спрашивайте меня, как относился к этому ее супруг. Наверняка ему не нравилась вся эта история.

— А с Офелией у Долгоносова ничего не было? Никаких личных отношений?

— Я не буду отвечать на этот вопрос. О покойниках либо…

— Вы уже это сказали. Значит, отношения были, если о них нельзя говорить.

— Никаких комментариев, — с непроницаемым лицом проговорил Балакин и неожиданно добавил: — Это тоже не самое страшное в жизни нормального мужчины.

— Согласен. Судя по всему, ваш бывший директор института был человеком любвеобильным.

— И никогда не скрывал этого, — согласился Балакин. — Я помню одну известную актрису, с которой он встречался несколько месяцев. Я же говорил, что он пользовался большой популярностью у женщин. И отвечал им взаимностью.

— Значит, у мужа Дичаровой были все основания требовать ухода своей супруги с этой работы? — вмешался Вейдеманис.

— Опять без комментариев, — развел руками Балакин, — давайте закончим эту щекотливую тему. Вы должны меня понимать.

— У вас есть координаты Дичаровой? — уточнил Дронго.

— У меня их, конечно, нет. Но в отделе кадров можно поискать, там наверняка остались номер телефона и ее домашний адрес.

— Вы можете попросить дать нам нужную информацию?

— Да, конечно, — Балакин поднял трубку и набрал номер. — Павел Степанович, найдите срочно все данные на Дичарову, — попросил он.

Очевидно, начальник отдела кадров что-то возразил.

— Мне известно, что она давно уволилась, — поморщился Балакин, — но у вас должны были остаться номера ее телефонов и домашний адрес. Я ведь знаю, как работают бывшие сотрудники милиции. Хотя сейчас ваше ведомство называется полицией. Да, я вас прошу.

Он положил трубку и покачал головой:

— Это Кошкин, наш начальник отдела кадров, бывший майор милиции. Работал руководителем спецкомендатуры, уволен из органов восемь лет назад, когда двое его подопечных были найдены убитыми за пятьдесят километров от места их обитания. Такой черствый сухарь, трудно даже представить. — Балакин улыбнулся, а потом спросил: — Вы пройдете в приемную? Я зайду в отдел кадров и принесу вам бумагу. Отсюда по коридору до конца. Там наша приемная.

— Спасибо, — поднялся Дронго, — вы нам очень помогли.

— Не за что, — поднялся следом Балакин, — я обязан этому человеку своей карьерой и всегда буду вспоминать о нем с теплотой. И еще одна просьба. Не нужно говорить Офелии, что именно я разрешил вам сюда войти. Если спросит, вы можете сказать, что прошли через другой вход. Там работает компания «Феникс», и ее гости иногда случайно заходят к нам, минуя нашу охрану. Я бы не хотел начинать конфликтовать с Ростомом Нугзаровичем сразу после того, как его назначили исполняющим обязанности директора института.

— Договорились, — согласился Дронго, — можете не беспокоиться.