Взгляд Горгоны

Чингиз Абдуллаев, 2002

Дронго крайне редко соглашался на "частные" расследования… но странное, совершенно неправдоподобное дело о шантаже крупного бизнесмена Горбовского, повинного в непредумышленном убийстве, кажется ему неожиданно интересным. Ведь таинственной "Медузой Горгоной", превращающей в ад жизнь бизнесмена и все туже захлестывающей на его шее петлю, может быть лишь кто-то из очень близких ему людей. Жена? Мать? Сын? Любовница? Мотивы есть у каждого. Дронго начинает задавать вопросы...

ГЛАВА 2

— Фотографии, — напомнил Роман Андреевич, — исчезнувшие фотографии. Они неожиданно нашлись, — он тяжело вздохнул. Затем взглянул на Дронго, — я думал, что они просто выпали у погибшего. Не придал этому значения. Не до того было. У меня рука была в крови, и от боли я не мог нормально соображать. А потом понял, что фотографии не могли просто так исчезнуть. Их кто-то взял.

— Ваш садовник или ваш телохранитель? — уточнил Дронго.

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Горбовский, — они были вместе и, когда услышали шум борьбы, крик Виктора, вместе прибежали к бассейну. Именно вместе. Но ни один из них не видел фотографий, которые были у погибшего Виктора.

— Значит, их забрал кто-то другой? — спросил Дронго. — Кто еще в тот момент был у вас на даче?

Горбовский вздрогнул, посмотрел на стоявшие бутылки. И вдруг сказал:

— Иногда хочется напиться и сойти с ума. У меня абсолютно идиотская, невозможная, невероятная ситуация. И дело даже не в том, что я убил этого подонка, который давно заслуживал подобной участи. Удивляюсь, как его взяли на работу, не обратив внимания, что он наркоман. И тем более доверили автомобиль. Хотя я тоже хорош, даже не смотрю, кто меня возит. Привык заниматься своими делами, сидя в машине. Обслуживающие меня люди уже давно слились в одну безликую массу. Это будет уроком и мне самому.

— Вы по-прежнему о нем думаете?

— Я думаю о своей семье. В момент смерти Виктора один охранник сидел у дверей дома, а Саша и Акоп прошли в сад и работали там. В доме оставалось несколько человек, которые мне очень дороги. И когда исчезли фотографии, я даже не мог представить, что один из моих родственников… вы представляете? Кто-то из моей семьи взял эти фотографии и теперь решил меня шантажировать.

— В каком смысле? — не понял Дронго.

— Я получил вот это письмо, — судорожно вздохнул Горбовский, доставая письмо. Протянул его Дронго. — На нем нет отпечатков пальцев, — добавил Роман Андреевич, — я проверял.

Дронго раскрыл письмо. На нем были наклеены буквы, вырезанные из различных газет.

— «Один миллион долларов наличными, — прочитал Дронго, — место укажем. Ты убил Виктора. Срок три дня».

— Очень интересно, — вежливо сказал Дронго, возвращая письмо. — Значит, еще кто-то решил вас шантажировать? Может, кто-то из знакомых убитого.

— Нет, — ответил Горбовский, схватив письмо и засовывая его во внутренний карман, — дело в том, что вместе с письмом мне прислали и фотографию. Одну из тех, которые были в кармане убитого. Кто-то стоял за домом и смотрел на нашу стычку с Виктором. А потом, когда я побежал в дом, прошел к телу и похитил фотографии.

— Как вам передали это письмо?

— Положили мне на стол. В моем кабинете, на даче, — сказал Роман Андреевич, — и учтите, что в нашем доме на этой неделе не было чужих. Только свои.

— Это серьезно, — согласился Дронго. — Значит, в момент смерти Виктора на вашей даче было двое охранников и садовник. И вы убеждены, что ни один из них не мог взять эти фотографии.

— Абсолютно убежден. Охранник, который сидит у ворот, не должен никуда отлучаться. У него даже будка туалета рядом поставлена. Он обязан быть постоянно на своем месте. А Саша отправился помогать Акопу. Именно поэтому рядом со мной никого не оказалось в тот момент, когда я разговаривал с Виктором.

— Тогда перечислите мне своих родственников, которые в этот момент находились в вашем доме, — попросил Дронго.

— Моя мать, — ответил Горбовский, — жена, брат, дочь, сын, няня дочери и супруга моего брата. Больше никого. Только учтите, что моей дочери семь лет и вряд ли она стала бы доставать фотографии из кармана убитого мужчины.

— Значит, если исключить вашу дочь и обслуживающий персонал, на даче в момент смерти Виктора было еще шесть человек?

— Шесть, — вздохнул Горбовский, — и кто-то из них видел мою стычку с шантажистом. Затем, когда я ушел, этот человек достал фотографию из кармана убитого и прислал мне это страшное письмо. Вы понимаете мое положение? Я вынужден подозревать кого-то из самых близких мне людей. Ну кто может меня шантажировать?

Моя мать? Мой брат? Жена? Сын? Это же с ума можно сойти. Жить не хочется. Я даже не знаю, как мне реагировать на подобное письмо. Сегодня истекает третий день. Я за эти дни столько передумал. И принял решение прийти к вам. Мне не денег жалко, один миллион я соберу. Мне нужно знать, кто из моих близких на такой шантаж пошел. Я ведь теперь никому из них не доверяю. Просто с ума схожу.

— Вы сказали, что в доме было шесть взрослых людей, — напомнил Дронго, — ваша мать, жена, брат, его супруга и ваш сын. Итого пятеро. А шестая была няня вашей дочери. Она ведь не является вашей родственницей?

— Даже ближе чем родственница, — неожиданно произнес Горбовский, — ее я бы исключил из этого списка.

— Как это исключили? — не поверил услышанному Дронго. — Остальных бы оставили, а ее исключили? Погодите, но она ведь не ваша родственница… Хотя вы сказали «даже ближе». Неужели она ваша любовница?

— Я не люблю этого слова, — признался Горбовский, — но это на самом деле так. Ей тридцать два года, и она только недавно вернулась из Франции. Совершенно потрясающая женщина. Так получилось, что мы стали близки. Я понимаю, как это некрасиво, но ничего не мог с собой поделать. Знаете, почему бы я ее исключил?

— Потому, что на снимках она была с вами? — неожиданно ответил Дронго.

Горбовский вздрогнул. Изумленно взглянул на Дронго.

— Да, да, — кивнул Роман Андреевич, — все верно. Поэтому я бы ее сразу исключил. Зачем ей похищать фотографии, которые ее же и компрометируют? Если бы она захотела меня шантажировать, то могла бы и без всяких фотографий все рассказать. Но тогда ей пришлось бы уйти из дома.

— С миллионом долларов она вполне может это сделать, — невозмутимо заметил Дронго.

— Что? — изумленно спросил Горбовский. — Вы думаете, это она? Вы ее подозреваете? Но она могла и раньше…

— Раньше у нее не было доказательств, — возразил Дронго, — но самое важное даже не в этих фотографиях. Присылая их вам, неизвестный шантажист хотел подчеркнуть, что видел вашу стычку с Виктором. В данном случае речь идет совсем не о фотографиях, а об убийстве человека.

— О чем вы говорите? — простонал Горбовский. — Неужели это она?

— Успокойтесь, — посоветовал Дронго, — это только одно из моих предположений.

Горбовский откинулся на спинку дивана, закрыл глаза.

— Иногда я думаю все это бросить, — неожиданно сказал он, — там, где есть большие деньги, всегда присутствуют подлость, обман, грязь. Целый век нам внушали, что деньги — это зло. И вот теперь мы должны объяснять нашим людям, что деньги — это благо, а человек, сумевший их заработать, не всегда бандит и вор.

— Период первичного накопления капитала обычно характеризуется незаконными способами обогащения, — возразил с улыбкой Дронго, — неужели вы как бизнесмен никогда не давали взяток, не устраивали своих дел с помощью подкупа, не убирали с дороги конкурентов? Подумайте сами — всегда ли ваши действия были в полном ладу с законом? И тогда вы не станете говорить об этом. Вы сами установили правила игры. Бей конкурента, дави соперника, обходи слабых, самое главное — результат. Деньги и есть конечный результат вашей деятельности. А здесь все игры идут без правил. Чего же вы удивляетесь, если кто-то решил сыграть и с вами в подобную игру?

— Да, — открыл глаза Горбовский, — вы правы. Мы сами не ангелы, чтобы требовать порядочности от других. Но это письмо перевернуло мне всю душу. Я понимаю, когда меня шантажирует пьяница и наркоман, случайно оказавшийся у нас на службе. Но когда подобное делает кто-то из моих близких? Тогда для меня переворачивается весь мир.

Горбовский тяжело вздохнул.

— В общем, теперь вы все знаете, — сказал он, — сегодня вечером истекает срок, эти три дня. Неизвестный шантажист пришлет мне письмо, где укажет, куда я должен положить деньги. Должен признаться, что миллион долларов наличными я уже приготовил. В конце концов, я бы их и так отдал любому из близких, кто бы из них ко мне ни обратился. Но я хочу знать — кто и зачем это сделал? И поэтому пришел к вам. Мне нужно во всем разобраться.

— Шесть человек, — задумчиво повторил Дронго, — они сейчас все на даче?

— Я собрал всех, — кивнул Горбовский, — сегодня суббота. И мы даже позвали Наташу, хотя обычно отпускаем ее в субботу вечером.

— Наташа — это няня вашей дочери?

— Да. Мой брат тоже приехал. И сына я вызвал. В общем, все, кто был на даче три дня назад. Я не хочу, чтобы они уезжали. Мне важно, чтобы они были у меня перед глазами. Завтра воскресенье, и все они останутся у нас на даче. У меня довольно большой дом в три этажа. Двенадцать комнат. Места всем хватает.

Дронго задумался.

— Я готов заплатить любой гонорар, — торопливо сказал Горбовский.

— Дело не в гонораре, — ответил Дронго, — скажите мне откровенно, вы уверены, что это нужно делать? Что нужно искать человека среди ваших родных? Разочарование бывает ужасным. А если это ваша супруга? Или ваш брат? Как вы потом будете с ними жить? Какие отношения поддерживать? Может быть, вам нужно заплатить деньги и не узнавать, кто отправлял это письмо.

— Я об этом думал, — глухо произнес Горбовский, — три дня думал. Но нет, мне нужно знать. Я хочу знать, почему этому человеку нужна такая сумма. Я хочу знать, как он мог решиться на подобное. Если это моя жена, то зачем ей столько денег? Может, она собирается со мной разводиться? Или если это мой брат? Куда он потратит такую сумму? На какую цель? И почему не попросил у меня денег по-доброму? Нет, нет. Я должен все узнать. И поэтому прошу вас мне помочь.

— В таком случае я готов ехать с вами, — кивнул Дронго. — Мне важно, чтобы вы дали характеристики каждому из людей, находившихся в момент смерти Виктора на даче. Каждому. И постарайтесь быть объективным.

— Хорошо. С кого начать?

— С кого хотите. Я должен получить хотя бы приблизительный портрет каждого из членов вашей семьи.

— Начнем с моей матери, — виновато улыбнулся Горбовский, — ее зовут Римма Алексеевна. Ей под семьдесят. Крепкая старуха, никогда не болела. Долгие годы работала директором школы. Сейчас на пенсии. Я ее старший сын. Иногда живет у нас на даче. Иногда остается у себя на квартире.

— Дальше…

— Моя жена Виктория. Тридцать четыре года. У нас с ней семилетняя дочь. Мы женаты уже восемь лет. Она была замужем, разведена. И у нее, и у меня это второй брак. Детей от первого брака у нее нет. Ее бывший муж работает в шоу-бизнесе, продюсер каких-то телевизионных передач. В последние годы у нее иногда шалит сердце. Мы даже выезжали в Германию на обследование. Врачи говорили, что ей нельзя рожать, но она тогда настояла на своем. В общем, у нас хорошие, ровные отношения.

— Она знает о вашей связи с Наташей?

— Нет, конечно. Даже не догадывается.

— Продолжайте…

— Наташе тридцать два года. Умница. Знает французский и английский. Закончила университет, стажировалась в Сорбонне. Личная жизнь не сложилась. Несколько лет встречалась с одним иностранцем, но он так и не решился на ней жениться. Есть женщины, которые отпугивают мужиков своим умом или энергией. В общем, она работает у нас уже больше года. Честно говоря, первое время я не обращал на нее внимания. Но однажды по телевизору начали показывать эту игру… вы, наверно, видели… когда отвечают на вопросы и выигрывают миллион. Она сидела в гостиной с моей дочерью. И представьте, она ответила без подсказки на все четырнадцать вопросов. На все. И часто даже отвечала без вариантов ответов. На четырнадцатом вопросе отвечавший на телеэкране мужчина срезался. А Наташа ответила верно. Вот тогда я впервые и обратил на нее внимание. Ну а потом это случилось как-то нечаянно.

Как-то Виктория взяла дочь и уехала в парикмахерскую. Мы с Наташей остались одни в доме. Завязался разговор. Выяснилось, что она человек с тонким вкусом, чуткий, эмоциональный. В общем, тогда я впервые ее поцеловал. И она довольно резко меня оттолкнула. Потом мы не разговаривали целый месяц. Я думал, что она уволится. Но через некоторое время она снова начала мне улыбаться. А потом мы опять оказались одни. И на этот раз она меня не оттолкнула. Вот такая история моего морального падения.

— Выводы сделаем потом, — заметил Дронго, — рассказывайте дальше.

— Мой сын Антон. Ему девятнадцать лет. Учится в МГИМО. Мы хотели послать его за рубеж, но он сам выбрал этот институт. Учится хорошо, я сам проверял. Он мой сын от первого брака. Часто приезжает ко мне на дачу. Его мать вышла замуж, и у нее прекрасный муж. Он геолог, доктор наук, возглавляет какую-то лабораторию. Вдовец. У него свои дети и даже есть внучка. Немного смешно. Получается, что моя первая жена сейчас бабушка. — Горбовский невесело улыбнулся, потом продолжил: — На даче присутствовали мой брат Аркадий и его жена Рая. Аркадий моложе меня на три года. Он кандидат наук, ведущий специалист в институте биологии. Два раза работал за рубежом. Говорят, что хороший специалист. Сейчас трудится над докторской. Его супруга Раиса — врач. Кажется, травматолог. Работает в больнице. Они женаты уже шестнадцать лет, и у них есть дочь, которая сейчас проходит стажировку в Германии…

— Вы помогли? — спросил Дронго.

— Да, конечно, — кивнул Горбовский, — девочка очень толковая, я думаю, она должна продолжить образование за рубежом. Вот, собственно, и все. Шесть человек, о которых мы говорили. Есть еще моя дочка — Мая. Ей семь лет. Но я не думаю, что Маю можно включить в список подозреваемых.

— Я тоже не думаю, — улыбнулся Дронго, — но кроме них, на даче было еще три человека. Расскажите мне о каждом из них.

Горбовский оглянулся на дверь. В соседней комнате листал журналы Саша.

— Они не могли, — убежденно сказал он, — я сам проверял.

— И тем не менее, — настаивал Дронго, — давайте завершим нашу предварительную часть. Можете рассказать о каждом из них?

— Конечно, могу. Саше — двадцать четыре года. Вернулся из армии несколько лет назад. Работал в охранных системах, потом перешел ко мне. Прекрасный, отзывчивый, душевный парень. Не женат. Собирается учиться дальше. Мой садовник Акоп работает у нас уже восемь лет. Он приехал в Москву еще в восемьдесят девятом из Баку. Очень хороший садовник. У него четверо детей. Все уже взрослые, все учатся и работают. Жена, кажется, тяжело болеет, я доставал ему лекарства для нее. Еще один охранник Гена, стоял у дверей. Его я знаю хуже. Но он уже на пенсии, ему за пятьдесят. Раньше работал в милиции, кажется, сержантом. Строгий, малоразговорчивый и непьющий. У него язва, и он не употребляет спиртного. Геннадий работает сутки через двое. Охраняет нашу дачу. Вот и все наши персонажи, — невесело закончил Роман Андреевич.

— Ясно, — кивнул Дронго, — а теперь покажите мне ваши раны.

— Что? — приподнялся с дивана Горбовский. — Вы мне не верите? Вы думаете, что я вас разыгрывать сюда пришел? Ну знаете…

— Извините, — тактично, но твердо прервал его Дронго, — дело не в моей вере. Я хочу убедиться в абсолютной искренности ваших слов, перед тем как начну расследование. Поймите и не обижайтесь. У меня бывали случаи, когда меня обманывали.

Горбовский сел обратно на диван.

— Поставьте себя на мое место, — предложил Дронго, — если вдруг к вам приходит незнакомец и рассказывает подобную историю. Все ведь может быть немного по-другому.

— В каком смысле? — недовольно спросил Роман Андреевич.

— Предположим, что неизвестный гость намеренно убил одного из своих водителей и теперь хочет найти свидетеля, который видел сцену убийства. Согласитесь, что это несколько меняет акценты в расследовании данного дела.

— Вы мне не верите, — печально произнес Горбовский, — наверно, вы правы. — Он привстал и снял с себя пиджак. Затем закатал рубашку на правой руке. Она была перевязана.

— Открыть бинты? — угрюмо спросил Горбовский.

— Не нужно, — кивнул Дронго, — одевайтесь. Я все понял. И не стоит на меня обижаться. Я обязан был поступить так.

Горбовский надел пиджак.

— Значит, вы согласны? — спросил он.

— Мы поедем вместе, — ответил Дронго, — но постарайтесь выполнить две мои просьбы. Во-первых, никому не говорить о цели моего приезда на дачу…

— Обязательно.

— И во-вторых, не обижаться на меня за мои действия. Мне ведь наверняка придется спрашивать вас о неприятных вещах и затрагивать вашу личную жизнь. Вы меня понимаете?

— Да, — судорожно кивнул Роман Андреевич. — Я согласен.