Истории замка Айюэбао

Чжан Вэй, 2022

Главный герой романа, Чуньюй Баоцэ, руководит крупной корпорацией «Лицзинь», которая занимается всем – от морских торговых перевозок до крупных проектов слияния и поглощения целых деревень и модернизации их территорий. При этом его мучают внутренние противоречия, для разрешения которых требуются удачное стечение обстоятельств и ясное понимание самим героем своих желаний и истинных стремлений. Удастся ли председателю совета директоров компании «Лицзинь» сделать выбор между своими деловыми амбициями, замешанными на манипуляциях и тонком мошенничестве, и глубоким чувством справедливости, в основе которого лежат испытанные им в юности страдания и понимание нужд окружающих его людей, признание их человеческого достоинства? Автор не дает однозначного ответа на этот вопрос и предлагает читателю самостоятельно в этом разобраться, следя за движениями души главного героя и перипетиями его жизненного пути. Для широкого круга читателей.

Глава 4

Встреча под навесом

1

Ветер в холмистой местности завывал особенно неприятно. Было слышно, как он издавал протяжные сиплые стоны после долгого подъема по склону. Этот ветер зарождался в открытом море, беспрепятственно проносился по равнине и упирался в подножия гор. Замок Айюэбао возвышался непоколебимой громадой, лишь небольшие деревца были разбросаны вокруг. Кое-кто в часы бессонницы думал об этом ветре, то стремительном, то ленивом, и о северо-восточной деревушке Цзитаньцзяо — деревне Скальных Мысов, откуда он приходил. Унылый осенний ветер рождался в этой рыбацкой деревеньке, он спал в заливе, среди белых песков, а у берега из воды выглядывали разнообразных размеров черные каменные скалы, которые и дали имя деревне. Этот кое-кто пытался представить себе, сколько времени требуется ветру, чтобы добраться оттуда: один час или, может, гораздо больше? Он с детства слышал предания о том, что этими воздушными массами управляет старая богиня ветра. Ему очень хотелось уговорить эту взбалмошную старуху остаться на ночь в замке и выпить горячего вина. Наверняка она знаток всяких любовных историй, а ему как раз сейчас больше всего хотелось послушать именно такие истории. Ему не спалось, и, поворочавшись с боку на бок, он встал, накинул халат и вышел за дверь.

Куколка тоже не могла уснуть. Послушав некоторое время завывания полуночного ветра, она вышла из своей комнаты. Она была уверена, что этой ветреной ночью кто-то бродит по замку: планировка крепости представляла собой настоящий лабиринт, идеальный для прогулок полуночника, страдающего бессонницей. В такое время, в темноте, найти его было всё равно что отыскать медведя посреди лесной чащи. То ли благодаря своему чутью, то ли каким-то иным образом она без особого труда обнаружила его в комнатке рядом со стойлом Цветочной Госпожи: он устроился на диване, раздумывая, не выпить ли ему чего-нибудь, и неподвижно уставившись на винный шкаф. Просидев так какое-то время, он поднялся, но пошел не за вином, а к стойлу. Телочка неподвижно стояла и, склонив голову набок, обнюхивала протянутую ей руку. Хозяин погладил ее по голове, по спине и как будто что-то тихо прошептал, а потом нагнулся и обнял ее за шею, прильнув к ней лицом.

Куколка наблюдала за ним в тусклом свете ламп, но не хотела беспокоить в такую минуту, поэтому продолжала оставаться в тени. Ей не слышно было, что он говорил, но она знала, что он изливал своей любимице душу — как давнему близкому другу. Постояв немного, Куколка развернулась и вошла в примыкающую к стойлу библиотеку. Через десять-пятнадцать минут вошел и он, видимо, привлеченный светом. Она подняла голову и сразу же заметила в его глазах красные прожилки.

— Когда дует сильный ветер, мне тоже не спится, — она встала.

Он взял у нее из рук книгу, посмотрел и вернул:

— Кое-какие фразы отсюда я помню наизусть, — в доказательство он действительно процитировал несколько строчек.

Хозяин сел, взъерошил волосы и уставился в темноту. Глядя сбоку на его плечи и грудь, она заметила, что еще несколько дней назад он не был таким худым.

— Осень скоро пройдет, и старуха — богиня ветра — готовит всё к приходу зимы. — Он горько усмехнулся и продолжил: — Я знаю, что тебя беспокоит. Не волнуйся, этой осенью всё будет нормально.

Он сидел неподвижно, глядя в темноту, и вдруг резко повернулся прямо к ней:

— Послушай, скажи честно, что ты думаешь о тех двоих, которые приезжали из Цзитаньцзяо…

У нее екнуло сердце. Она не была готова к такому разговору, однако понимала, что от нее ждут правдивого ответа, и не нужно ничего приукрашивать.

— Один — деревенщина, только вспомните, как он был одет. Да и эта Оу Толань тоже ученостью не блещет.

Он снова горько усмехнулся.

— Они мне очень не понравились, — подчеркнула она.

Он поднялся и стал прохаживаться среди стеллажей, как бы беседуя с самим собой:

— Этот У Шаюань вообще на мужчину не похож!

— Почему?

Подняв голову, он взглянул на нее, но ничего не ответил. Его голос звучал сердито: он был зол то ли из-за уязвленного в тот вечер самолюбия, то ли из-за какой-то неудачи. Да, он столкнулся с непреодолимой преградой и не знал, как ее устранить. Раньше он, подобно мощному дорожному катку, легко разбивал все препятствия вдребезги. Но сейчас этот каток был вынужден остановиться и, хоть и не заглох, всё же с трудом переводил дух. Ее так и подмывало сказать без обиняков: в Оу Толань нет ничего привлекательного, а вы просто в каком-то странном замешательстве. Но она побоялась это произнести. Она готова была отдать всё, чтобы спасти этого человека, помочь ему: свои чувства, душу и даже молодость, от которой у нее и так уже мало что осталось. Иногда ей хотелось воспользоваться самым примитивным, но действенным методом: оклеветать эту так называемую фольклористку, но, к сожалению, она ничего не знала об этой женщине. Она представила себе Оу Толань анфас, мысленно оглядела ее с головы до ног и попыталась отыскать в ней какие-нибудь изъяны. Лицо, глаза и рот этой женщины складывались в нечто, напоминающее овечью морду. У нее были необычные губы: гладкие, необычайно нежные и чуть полноватые. Да, такие губы способны были увлечь мужчину в мир грез. Она сбежала из столицы в далекую деревеньку Цзитаньцзяо для проведения полевых исследований и направляла свои усилия далеко не в нужное русло. Узкий таз и тощий зад не бросались в глаза, но таили страшный соблазн. Работай этот зад в замке Айюэбао — точно не избежал бы хорошей порки.

Куколка не считала, что ее отвращение к гостье происходит из ревности, так как поводов для ревности не было. Она думала, что Чуньюй Баоцэ испытывает к этой внезапно объявившейся женщине не более чем простое любопытство, ведь новое и необычное всегда необъяснимо волнует. Образно говоря, он просто увлекся. Однако за три года жизни в замке она сроднилась с этим мужчиной: ей казалось, что они проживали одну жизнь на двоих, и это была уже не просто жизнь бок о бок, это было всё — и физическая, и душевная близость. А значит, ей не нужно было ни к кому его ревновать — впрочем, она бы и не смогла. По ночам ей думалось, что за эти три года, в тесном сплетении холода, страданий и изнурительных усилий, она своими глазами созерцала это покрытое ранами и славой тело властелина, познала его несчастье и отчаяние. Да, она спокойно могла гнать от себя чувство ревности и как следует взвесить все последствия и риски. Она несколько раз за ночь порывалась спросить у него: что, по-вашему, представляет собой самую большую преграду? Это У Шаюань? И если бы получила утвердительный ответ, то сразу же сказала бы: «Что я могу для вас сделать? Вам стоит только распорядиться, я вас не разочарую». Она изнемогала от нетерпения, повторяя про себя: «Стоит вам лишь отдать приказ, и я отправлюсь в Цзитаньцзяо и убью его».

2

Чуньюй Баоцэ хотел придумать прозвища и для этой парочки, но не смог. Раньше ему это удавалось легко: достаточно было взглянуть на человека, и в течение нескольких минут возникало подходящее прозвище, которое было настолько точным и выразительным, что настоящее имя со временем забывалось. Так, например, случилось с генеральным директором по прозвищу Подтяжкин. Он приходился председателю Чуньюю родственником, но на два поколения младше, хотя разница в возрасте составляла у них всего год. Гендиректор отрастил такое внушительное брюхо, что его приходилось поддерживать очень широким ремнем, да и тот с трудом выдерживал, поэтому при первой же встрече хозяин и дал ему прозвище Подтяжкин, позабыв даже, сколь благозвучным было у того настоящее имя — Чуньюй Фэньфан. Пять лет назад для замка подыскали двух стенографисток. Одна, чуть полноватая, белокожая, с небольшой головой и в очках, напоминала жучка — вот за ней и закрепилось прозвище Жучок. Вторая была худощавая, крепкого телосложения, с капельками пота на переносице, и пока хозяин раздумывал, какое бы прозвище ей дать, она, помахивая влажными руками, выбежала из туалета, за что и получила прозвище Писунья.

Он вызвал в памяти образы этих двоих из Цзитаньцзяо. Мужчина был худосочный, но отнюдь не хилый, а очень даже подтянутый, с крупными ладонями и ступнями, кожа у него обветрилась и была ярко-красного цвета. Он всегда одевался легко. Чуньюй Баоцэ слышал, что некоторые люди даже в самые лютые холода носят легкое платье, и в народе их зовут «дети огня». Но подобное прозвище уместно только зимой. Нацепленные на нос очки не делали его похожим на интеллигента, скорее намекали на псевдоинтеллигентность. Не исключено, что этот человек пытался своими очками произвести впечатление и подцепить ученую девицу. Женщины, практически все без исключения, легко ведутся на чудаков и оригиналов.

Если задуматься, женщина из ученых, оказавшись в провинциальном городке или в деревне, в основном имеет дело с людьми грубыми и неотесанными, а среди мелких полномочных лиц такие неотесанные деревенщины и вовсе не редкость. И вдруг она встречает в Цзитаньцзяо воспитанного и культурного персонажа. В то же время сама женщина, как истинный ученый, одевается неброско, предпочитает скромный макияж и обувь на плоской подошве, носит брюки из грубой ткани. Чуньюй Баоцэ решил дать ей прозвище Альпака — изначально по ассоциации с верблюдом, зашифрованным в ее имени, а затем ему и впрямь стало казаться, что в ее осанке и во внешности проглядывают черты альпаки. Однако, когда он рассеянно скользнул взглядом по ее нежному, светлому лбу, гладкой, белой грациозной шее и особенно по небольшому обнаженному участку груди с кожей нежной, как лепестки лилии, то сразу же растерялся и почувствовал неловкость. Придуманное им только что прозвище моментально вылетело из головы, и он долго пытался представить себе, что же представляет собой эта абсолютно незнакомая и недоступная женщина. Тело его словно было объято пламенем; он не мог ни на чем сосредоточиться, и мысли его постоянно возвращались к ней. Его словно отбросило на двадцать лет назад или еще дальше. Всё это начинало его беспокоить. Его сердце, когда-то рождавшее чувственные желания, уже давно было покрыто мозолями и бесплодно, но сейчас… Он мысленно ругал себя и хотел как можно скорее избавиться от этого наваждения.

А впервые он встретился с этой парой вот как. Когда-то неизвестно зачем судьба забросила его в эту рыбацкую деревушку. Секретарь Платина, этот вонючий подлец, перестарался и предложил всем дружно там пообедать, соблазнив тем, что не мешало бы иногда разнообразить свой рацион — здесь готовили самые свежие дары моря, да еще по старейшим рецептам. Это предложение поступило, когда Чуньюй Баоцэ с еще двумя людьми из головного офиса ехал из аэропорта, и он согласился. О-хо! Лазурная бухта, белый песок, хижины с тростниковой кровлей! Все улочки вымощены черным камнем, от которого звонко отражаются звуки шагов. Побродив с полчаса, они заметили на обочине женщину, штопавшую сети, и старика, дымившего длинной трубкой. Обедали под длинным навесом без стен, под которым были выставлены в сплошной ряд столы. Навес находился рядом с берегом, и его овевал легкий свежий бриз. Раки, приправленные перцем и солью, жареные спинороги, суп из морских ежей. Пока все, отобедав, удовлетворенно вытирали рты, под навес вошла пара — мужчина и женщина. Они тоже пришли обедать. Тут-то всё и началось. Наверное, в новой обстановке — близко к природе — председателю Чуньюй Баоцэ всё вокруг казалось совершенно удивительным. Он старался не обращать внимания на пару, приблизившуюся к соседнему столу, но волей-неволей слышал их голоса. Мужчина был из местных, но в его речи чувствовалась легкая примесь столичного говора. Женщина же говорила ласковым и простодушным тоном на чистейшем путунхуа^[5]. Она села лицом на запад, и он смог увидеть ее слегка овальное лицо. Он устремил свой взгляд в море, наблюдая, как волны накатывают на песчаный берег. Платина время от времени вставал из-за стола, чтобы принести добавки или подлить чаю, и наконец приблизился к председателю совета директоров и сообщил ему на ухо, кем были эти новопришедшие. Всю обратную дорогу председатель вспоминал рыбацкую деревушку и ее пейзажи. Погода стояла прекрасная, весна близилась к завершению и ощущался скорый приход лета, сиял синевой морской залив. Вот где можно было вести праздную и беззаботную жизнь — судя по всему, деревня жила в достатке. Он вообразил себя одним из ее жителей-рыбаков, успевшим хлебнуть достаточно невзгод и дожившим до возраста, когда можно наслаждаться солнцем. У него была бы такая же хижина с крышей из тростника, не очень просторная, но весьма уютная, зимой он грелся бы у очага, а летом наслаждался морским бризом, и круглый год мог бы пить обжигающий чай. Какая заманчивая жизнь! В сравнении с этими фантазиями его нынешняя жизнь казалась ему мрачной и беспросветной. Сколько людей смотрели на него сквозь лучи его ослепляющей славы, однако он сам ощущал, что находится в глубокой депрессии. Он страшно позавидовал главе той рыбацкой деревушки и сразу же запомнил его имя.

Вернувшись в штаб-квартиру, Чуньюй Баоцэ сразу же вызвал к себе генерального директора. Этот толстяк всегда ходил с улыбкой до ушей. Он с подобострастием взирал на главу корпорации «Лицзинь», своего начальника и родственника. Обращаясь к председателю совета директоров, он вечно называл его дедом (так оно и было) и всегда получал за это нагоняй. Чуньюй Баоцэ привык, чтобы к нему обращались по должности, но Подтяжкин, расслабившись, часто пренебрегал этим пунктом. Офис председателя совета директоров в штаб-квартире корпорации не слишком соответствовал своему названию, так как совсем не походил на рабочее помещение. Он был расположен в мансарде и занимал огромное пространство, приспособленное для жизни и для развлечений. Помимо столовой, здесь были устроены мини-кинотеатр, бассейн и библиотека. Некоторые интерьерные решения в целом повторяли планировку замка, но были далеко не так тщательно продуманы. Здесь имелся специальный скоростной лифт, которым могли пользоваться только сам хозяин, Подтяжкин и очень ограниченный круг сотрудников. Обычно генеральный директор в корпорации «Лицзинь» — тяжелая и в то же время почетная должность, кто работал, тот знает; это тот, кто всегда на виду, кто принимает на себя лучи славы и на кого сыплются все шишки. Настоящий рулевой корпорации со временем обленился, перестал появляться на людях и отказывался участвовать в управленческой рутине. Как сотрудникам корпорации, так и представителям других организаций становилось всё труднее с ним встретиться. Под предлогом плохого самочувствия он отказывал всем посетителям, иногда даже симулировал прямо перед Подтяжкиным: охал и кряхтел, сгибался в пояснице и массировал себе спину, говорил, что постарел и больше ни на что не годится, что ему недолго осталось и тому подобное. Он шаркал при ходьбе, тяжело вздыхал, прятался в одиночестве в мансарде, а если был в хорошем настроении, то шутил с Подтяжкиным, как бы между делом расспрашивал о делах корпорации и делал несколько сокрушающих ходов в облавных шашках^[6]. Подтяжкин обладал прекрасной интуицией и никогда не поддавался на уловки начальника. Он был беззаветно предан главе корпорации, и преданность его происходила, с одной стороны, из восхищения этим человеком, с другой — из его зависимого характера, а еще больше — из малодушия. Он понимал, что ничто не укроется от проницательного взгляда хозяина, с которым, как с задремавшим львом, лучше не шутить. Никто не осмелился бы соревноваться с ним в мудрости и расчетливости — это было равносильно смерти. Подтяжкин пытался в свое время определить его физические силы так же, как оценивают интеллект; он никогда не верил этой показной вялости, потому что своими глазами видел, как этот человек резво нырял в воду: он резвился и плескался в бассейне, как морской змей или кит. Купался хозяин в чем мать родила, а выйдя из воды, перекусывал и с озабоченным видом жевал кубинскую сигару. Он вообще-то не курил, скорее, просто дурачился. Небрежно набросив на плечи банный халат, он ходил туда-сюда или сидел на складном стуле; обсуждая дела с подчиненными, он вел себя абсолютно непринужденно. Даже когда Подтяжкин впервые пришел к нему вместе со своим замом, женщиной, председатель совета директоров вел себя абсолютно так же, как всегда, чем немало удивил гендиректора. Заметив, что заместительница уставилась в пол и страшно смущается, Подтяжкин сам протянул руку и запахнул на начальнике халат, едва не ругнувшись: «Старый дурак!» Но в душе он понимал, что этот человек далеко не дурак, что он сохраняет ясный разум, просто слишком увлекся или слишком расслабился. Никто никогда не осмеливался самовольно беспокоить начальника в мансарде, не считая исключительных случаев. Хозяин терпеть не мог телефон и пользовался им от силы пару раз в год. Если ему кто-то был нужен, он нажимал на красную кнопку под крышкой своего стола, и тогда приходил секретарь Платина, выслушивал его распоряжения и передавал куда нужно. Подтяжкин обратил внимание, что Чуньюй Баоцэ одевается аккуратно, лишь покидая штаб-квартиру, тогда у него безукоризненно причесаны волосы и ходит он приосанившись. Обычно он перемещался между штаб-квартирой и замком Айюэбао, но делал это не ежедневно. По наблюдениям Подтяжкина, с тех пор, как всеми делами в замке стала заведовать Куколка, хозяин стал чаще проводить время дома. Замок перестал быть пустой скорлупой и снова обрел внутреннее наполнение — теперь его можно было без преувеличения назвать сердцем корпорации «Лицзинь».

В этот раз, явившись к Чуньюй Баоцэ, Подтяжкин заметил кое-что необычное. Хозяин был рассеян, поглощен собственными мыслями и как будто немного нервничал, но делал вид, что всё как всегда и он просто хочет поболтать. В этот раз гендиректор застал его не за принятием ванны и не на массаже, а в кабинете со стеллажами, заполненными книгами, и с искусной работы книжным шкафом в европейском стиле, в котором были расставлены фолианты в коричневых кожаных переплетах с золотым тиснением. Посторонний при виде этих книг сильно удивился бы, поскольку на каждом корешке было напечатано: Чуньюй Баоцэ. А рядом был и сам великий автор: вьющиеся волосы, направленные слегка вовнутрь зубы, возраст чуть меньше шестидесяти, скорбное выражение лица. Подтяжкин отлично знал происхождение этих книг: хозяин, пребывая в добром настроении, увлеченно рассказывал о том о сем, сидевшая рядом стенографистка, шурша ручкой по бумаге, всё записывала, а затем передавала в секретариат, подкидывая работенку тамошнему начальнику по прозвищу Колодкин. Секретариат распределял все записи по категориям: «Учения», «События», «Размышления», — и дополнял, превращая в объемные сочинения. Поначалу Подтяжкин никак не мог понять, что означает прозвище «Колодкин», а когда понял, восхитился, насколько оно удачно подобрано: если собрать огромное нагромождение текстов в толстенный том, то, конечно же, получалась недюжинная колода! Он в полной мере познал ораторский талант хозяина. Хоть обычно тот был ленив, вял и немногословен, в хорошем настроении он прямо-таки разливался словесной рекой. Конечно, когда он злился, то становился еще более красноречив, но даже ругался не так, как другие: то изумлял книжными оборотами, то применял устрашающе грубые ругательства. Он был человеком невероятно начитанным, мог экспромтом цитировать книги и шокировать непристойными выражениями. В моменты воодушевления он начинал нести такую чепуху, что окружающие рты раскрывали от изумления. К примеру, однажды на Новый год он пошутил, что в корпорации нужно устроить соревнования «кто лучше пускает газы» и хорошенько наградить победителя. Больше всего Подтяжкин любил беседовать возле джакузи: они с хозяином усаживались на раскладные стульчики, пили чай или вино и чувствовали себя раскованно. В хорошем настроении хозяин, бывало, отпускал шуточки в адрес большого пуза Подтяжкина, добавляя, что оно, наверное, мешает любовным утехам.

— Ты хоть и приходишься мне внуком, но давай без церемоний, поговорим о деле.

Это была его коронная фраза. Подтяжкин поджал губы и сделал серьезное лицо, потому что обнаженные зубы могли быть восприняты как «коварная ухмылка».

— Терпеть не могу людей с коварными ухмылками; большинство предпринимателей — обманщики, — хозяин постучал безымянным пальцем по столу. — Я размышлял о том, что пора затеять новый проект. Посещала ли тебя, уважаемый, подобная мысль?

Подтяжкин улыбнулся, обнажив два торчащих клыка:

— Председатель, вам стоит только распорядиться.

На самом деле он считал, что сфера деятельности корпорации и так чересчур широка, и если ее еще расширить, убытков не избежать. «Мы и так уже чем только не занимаемся, осталось только бордель открыть», — подумал он про себя.

Чуньюй Баоцэ покосился на него:

— Нам пора бы замахнуться на море.

— У нас же есть трансокеанская компания.

— Это не то. От нее уже давно одни проблемы из-за пиратов. Я говорю о заливе на северо-востоке, там есть деревушка под названием Цзитаньцзяо.

До Подтяжкина дошло не сразу, мысли его были заняты судном, которое двумя годами раньше похитили пираты. Он тогда не спал днями и ночами и от переживаний истомился так, что оба его торчащих клыка расшатались. А председатель совета директоров тем временем безмятежно парился в джакузи, лишь однажды спросив его про выкуп.

Подтяжкин растерялся. Чуньюй Баоцэ на клочке бумаги размером с ладонь нацарапал карандашом два имени и пододвинул к нему:

— Найди информацию об этих двух людях, выясни, что там у них за дела.

3

Неделю спустя информация о тех двоих в полном объеме дошла до мансарды, в которой размещалась штаб-квартира. О деревне Цзитаньцзяо и У Шаюане ничего интересного: рыбацкая деревня с рыболовецкими бригадами и ее управляющий с делом, унаследованным от предков, — всё в таком духе. Зато председателя Чуньюя чрезвычайно заинтересовала краткая биография деревенского главы: мать его рано скончалась, отец вернулся на свою родину в Пекин; У Шаюань жил с отцом и какое-то время работал в Пекине, но, когда ему перевалило за двадцать, уволился и вернулся в деревню. Его супруга, учительница начальной школы, сбежала с каким-то офицером, и теперь он жил один. «Стало быть, одинокий холостяк», — пробормотал Чуньюй Баоцэ, раздувая щеки. Тридцатилетняя женщина по имени Оу Толань жила в Цзитаньцзяо довольно долго, и это был уже третий ее приезд туда. Она была ученым-фольклористом из Пекинского института культуры, и ей пришлось задержаться в этой далекой деревушке для проведения кое-каких исследований в рамках работы над каким-то культурным проектом.

— Фольклористика? А что это такое? — спросил он у Подтяжкина.

— Ох, председатель, я поначалу и сам не понял, поэтому провел кое-какую работу и выяснил, что фольклористы собирают всякие допотопные народные предания, поговорки и тому подобное, записывают их и выпускают в виде книг.

Чуньюй Баоцэ холодно усмехнулся:

— На свете каких только чудес нет, даже такой ерундой кто-то занимается. Гм, ну а сама она что за штучка?

Подтяжкин прищелкнул языком:

— Планов у нее вагон, она собирается исследовать рыбацкие запевки на всём полуострове и написать толстенный талмуд под названием «Исследование рыбацких запевок», представьте себе, целую книгу из ничего. Хотя для таких, как она, это самое подходящее занятие… — Многословие Подтяжкина граничило с занудством, но Чуньюй Баоцэ жадно внимал, не перебивая.

— Если задуматься, это всего лишь убогая рыбацкая деревушка, ничего интересного, а она туда приезжала уже трижды, и каждый раз оставалась там всё дольше. Не иначе у нее там свои интересы.

— Да ну? Говори точнее.

Подтяжкин кашлянул и, приободренный комментарием хозяина, заговорил громче:

— Где еще она бы отведала таких вкусных морепродуктов? Конечно же, она приехала ради еды, а еще там хороший воздух. В общем, она пристрастилась…

Чуньюй Баоцэ недоверчиво покосился на него:

— Что, только ради этого? И больше ничего? А что у нее с этим У Шаюанем? Они везде ходят вместе, ну прямо пара голубков. Пойми, в чем суть: ты должен исследовать отношения между этими двумя так же, как она исследует рыбацкие запевки. И про женщину эту… гм… она одна или как, выясни. Разведена? Старая дева? Каково семейное положение? Вот что тебе надо узнать.

Лоб у Подтяжкина покрылся испариной, он закивал:

— Да это несложно. Я просто не думал, что такие подробности нужны, я-то выяснял с точки зрения профессиональной деятельности, однако… конечно, маловероятно, что они вместе, я думаю даже, вовсе невозможно.

— Доказательства есть? — Чуньюй Баоцэ был готов треснуть кулаком по столу.

Подтяжкин испуганно отпрянул:

— Да сами подумайте, такая барышня — и спутается с главой рыбацкой деревни? Нонсенс! Председатель, вы уж слишком мнительны, по-моему, это невозможно.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Чуньюй Баоцэ долго не произносил ни слова. Но он доверял своему чутью. С тех пор как он увидел этих двоих входящими под навес в тот роковой полдень, в его воображении они слились в единое целое, и у него сложилось конкретное представление о них. Простодушие его внучатого племянника, который никогда не отличался богатым воображением, было одновременно и огромным преимуществом, и величайшим недостатком. Конечно, он бы не хотел, чтобы делами его фирмы управлял какой-нибудь фантазер, но в то же время обсуждать дела с таким простаком, как Подтяжкин, иногда бывало тяжко.

— Послушай сюда, внучек, — с каменным лицом обратился председатель к гендиректору, — тебе придется придумать, как сотрудничать с этим человеком. Мне понравилась та бухта, ее белый песок приводит меня в восторг!

Подтяжкин знал, что хозяин обращается к нему «внучек» только когда крепко ухватится за какую-то мысль. Когда он слышал это слово, кожа у него на голове натягивалась, и он не позволял себе расслабляться. Он долго вращал глазами, размышляя над смыслом всего сказанного председателем, но никак не мог этот смысл уловить и решил, что вся учеба прошла даром. В их роду Подтяжкин был единственным представителем своего поколения, окончившим университет. Он попал в набор 1977 года, когда была восстановлена система вступительных экзаменов, и поступил, несмотря на страшную конкуренцию. Не сказать, чтобы он отличался феноменальным умом, зато обладал способностью к механическому запоминанию и достаточной усидчивостью, чтобы уйти с головой в учебу. В свое время Чуньюй Баоцэ посадил его в кресло генерального директора только по двум причинам: во-первых, родня надежнее, во-вторых, у него есть высшее образование. Сам председатель совета директоров не получил должной академической подготовки. В совсем юном возрасте он покинул родные края и вел кочевую жизнь. По его собственным словам, он окончил «бродячий университет»: «Это наивысшее образование в мире, поэтому я и тебе, внучек, нос утру. Так что не вздумай зазнаваться: те крохи знаний, которые ты получил, совершенно недостаточны, наша корпорация намерена создать величайшую компанию, а не фирму-однодневку, которая сорвет куш и развалится, так что слушай меня и мотай на ус!»

То, что дед был всего на год старше внучатого племянника, не мешало его устремлениям, и Подтяжкин никогда не осмеливался задирать перед ним нос. Этот человек никогда не упускал случая пополнить его образование: посылал за границу на разведку, дважды отправлял в самые известные учебные заведения на повышение квалификации, а также направил в знаменитый университет с наказом получить ученую степень в области экономики и управления, обучаясь без отрыва от производства. Подтяжкин испытывал такую колоссальную нагрузку, что всего за несколько лет его черная блестящая шевелюра наполовину поредела. Ощупав его макушку, Чуньюй Баоцэ сказал:

— Ну что ж, когда ты семи пядей во лбу, пышная шевелюра только мешает. К тому же с такой внешностью тебе будет сложнее распутничать с женщинами.

Последнее замечание было сказано в шутку: на самом деле насчет нравственного облика Подтяжкина можно было не беспокоиться. Единственная трудность в работе на деда заключалась в том, что Подтяжкин никак не мог угнаться за стремительным полетом его мысли. Вот и на этот раз ему пришлось уточнить:

— Как же мы будем сотрудничать с Цзитаньцзяо?

— Вот это тебе и надо придумать. Сообрази, как это лучше сделать, посоветуйся со своей командой, а я буду участвовать по мере необходимости. Ну а теперь хватит об этих пустяках. Вернемся к рыбацким запевкам, они меня заинтересовали — это же будет такое крупное сочинение. Сейчас меня больше всего волнует это, иначе я бы не создал секретариат и не стал бы нанимать Колодкина. — Хозяин непроизвольно обвел взглядом ряды переплетов с золотым тиснением, затем очнулся, разлил в бокалы красное вино и протянул один собеседнику.

У председателя совета директоров было лучшее вино, которое когда-либо пробовал Подтяжкин. Но в данный момент ему было не до смакования вина, он пытался понять, о чем думает этот человек. Хозяин действительно интересовался сочинительством, был на нем буквально помешан; это пристрастие сформировалось у него еще в отрочестве. Рассказывая о былых временах, он становился чрезвычайно многословен; вопрос был в том, что же он в данном случае хотел получить. Он сказал, что та бухта приводит его в восторг, так к чему ему все остальные вопросы?

— Боже мой, теперь я начинаю кое-что понимать, — проговорил Подтяжкин, похлопал себя по облысевшей макушке и мысленно воскликнул: «Так это же девица приводит его в восторг!»

— По макушке себя шлепаешь, значит, скоро дойдет, наверное… — Чуньюй Баоцэ одним глотком осушил бокал вина.

— Угу, это несложно. Это можно устроить. Вот только в том, что касается фольклористики, я полный профан. Сперва нужно как следует изучить эту область, чтобы понять, что это за девица, а затем уже…

— Не смей называть ее девицей! — серьезным тоном прервал его Чуньюй Баоцэ.

— По… почему?

— Ученых надо уважать!

Подтяжкин сник, согнулся в пояснице, словно у него разболелся живот, и втянул губы. В этот момент он утвердился в своей догадке: дедуля действительно положил на женщину глаз. Мать твою, в таком возрасте думать о такой ерунде вместо того, чтобы делом заниматься! Но что поделать, дедушек не выбирают. Подтяжкин больше не проронил ни слова: он знал, что отныне ему придется еще долго заниматься этим поручением. Он хотел выкроить время, чтобы доложить о том, как идут дела на золотых приисках и в сфере недвижимости, потому что последнее время и там и там возникало много проблем, в том числе и трудноразрешимых. Но теперь у него пропало настроение всё это обсуждать. Он понял, что председатель совета директоров либо не интересуется этими вопросами, либо целиком полагается в их решении на подчиненных, либо считает эти дела слишком мелкими и недостойными его внимания. Словом, он не собирался в них вмешиваться. Этот человек теперь наслаждался безмятежной жизнью, и нарушивший эту безмятежность совершит тем самым вопиющее преступление. Подтяжкин вечно играл роль преступника, потому что знал, что никто другой во всей корпорации не способен взять ее на себя. В их золотых рудниках погибло уже немало рабочих, две трети погибших должным образом похоронены, а с остальными возникли трудности, и дело не продвигалось. Он опасался, что возникнет еще больше проблем, и решился на рискованный шаг. Перед ним стояла дилемма: рассказывать ли о предстоящем решении? После долгих колебаний он решил не рассказывать.

Если бы не ангельское терпение, он бы не выдержал работу в этой должности, где нужно подчиняться одному и руководить остальными. Подтяжкин хорошо знал характер Чуньюй Баоцэ, его слабости и сильные стороны. Он считал, что личные качества председателя, способные затормозить развитие компании, проявляются всё отчетливее. Как рулевой корпорации, этот человек был абсолютно никчемным. Своей щедростью и порядочностью он порой смахивал на слабую и уязвимую женщину. Выслушивая доклады о катастрофах в рудниках, о родственниках погибших и об их жалобных мольбах, этот мужчина рыдал в три ручья и, стоя у окна, непрерывно утирал слезы… Он тяжело переживал потерю домашних питомцев, даже исчезновение какой-нибудь заурядной вещи повергало его в скорбь. Несколько лет назад, когда умерла его кошка породы лихуа, он плакал и клялся никогда в жизни больше не заводить кошек; когда секретарь выкинул старый письменный стол, то получил от хозяина хороший нагоняй. Может, это возраст давал о себе знать, но факт остается фактом — этот мужчина своей эмоциональностью и плаксивостью всё больше напоминал бабу. Ежегодно корпорация сталкивалась с огромным количеством трудностей в различных сферах своей деятельности, иногда приходилось прибегать к отчаянным мерам, но когда обо всех деталях докладывали наверх, председатель метал громы и молнии и вопил:

— Благородный муж держится подальше от кухни! Зарубите это себе на носу! Кто еще раз так сделает, с тем я церемониться не буду!

Если он расспрашивал о делах, то сразу интересовался результатами и не хотел слышать о процессе, подчеркивая, что в любой военной операции важна победа, и неважно, используются ли при штурме города взрывчатка или штурмовые лестницы. Иногда он страдальчески жаловался Подтяжкину:

— Вы совершенно ни на что не годитесь! Не вмешивайте меня. Когда стратега вынуждают стать тактиком, это не просто вредно — так мы с вами вместе пойдем ко дну!

Подтяжкин клялся, что никогда больше не потревожит его никакими рутинными проблемами. «Я же внук, я всё смогу сам!» — частенько повторял он себе в качестве напоминания и предостережения.

Дальнейший план действий был таков: об этой фольклористке, которую запрещено называть «девицей», нужно как следует всё разузнать — ее происхождение, биографию, увлечения и круг друзей, особый упор сделать на отношения с мужчинами. Подтяжкину совершенно не хотелось думать о том, в каких отношениях эта женщина состоит с главой деревни, но всё же он решил на совесть выполнить возложенное на него задание. Он перебирал различные варианты и качал головой: они просто обедают и выпивают вместе? Временно помогают друг другу? Водят друг с другом шашни? «Нет, это всё полный бред! Хоть убейте, не верю, что этот деревенщина дотянулся своими грубыми руками до ее груди!» — едва не воскликнул он. Подавив смех, он послушно поддакнул хозяину, вытянул руки по швам и с усилием кивнул:

— Не беспокойтесь, председатель, я сделаю всё возможное, чтобы уладить это дело, будьте спокойны на все сто.

4

Настали дни томительного ожидания; Чуньюй Баоцэ старался не давать воли своим чувствам. Последний раз так было, когда он впервые встретил Куколку. Тогда он прилагал огромные усилия, чтобы сдерживать себя и не приезжать в магазин каждый день. Однако он понимал, что эти два случая несопоставимы. Общим у них было то, что оба были связаны с женщинами. Это навело его на тревожные мысли: неужели всю оставшуюся жизнь он потратит на то, чтобы играть с ними в жмурки? Неужели это и вправду так интересно? Если это бессмысленная причуда, которая отнимает лишь силы и ресурсы, тогда лучше обратиться к хорошему врачу и пройти процедуру кастрации. Он и в мыслях боялся возвращаться к испытанным в прошлом чувствам возмущения и печали, унижениям и радостям, источником которых были женщины. «Единственное, что я сделал в жизни, — это создал гигантскую корпорацию. Но отношения с женщинами меня изрядно потрепали, из-за них я постоянно стонал от боли, хотя если бы не они, не было бы и моей корпорации», — часто повторял он себе среди ночи, когда ему не спалось. Его многие спрашивали: почему ваш замок называется Айюэбао? Он не отвечал. Это название созвучно со стонами отчаяния и боли, просто из его написания исчез ключ «рот»^[7]. Оно вобрало в себя воспоминания, накрепко засевшие в душе, мольбы человека, расставшегося с надеждой и позабывшего о самоуважении. В памяти вспыхивали различные воспоминания, и он орошал свою подушку слезами.

Хозяин замка велел Куколке, хорошенько укутавшись, подняться с ним в штаб-квартиру. Просторные габариты секретной комнаты и отличная от остального замка атмосфера поразили ее. Однако здесь, как и в остальных помещениях, интерьер оставлял впечатление небрежности и в то же время продуманности. Небрежность и отсутствие внешнего лоска скрадывали всю роскошь. Чуньюй Баоцэ и Куколка погрузились в бассейн, где Куколка продемонстрировала прекрасные навыки пловца. Своей образцовой и педантичной техникой она была обязана институтскому тренеру, в то время как Чуньюй Баоцэ учился плавать в глубоких канавах и не был ограничен трафаретными образцами и приемами. Он рассекал воду с мощными всплесками и с грозным рычанием, подобно водяному демону, либо плыл под водой беззвучно, как угорь. Куколке хотелось так же безмятежно наслаждаться плаванием, но расслабилась она не сразу, поначалу беспокоясь, что ее кто-нибудь увидит. Чуньюй Баоцэ ее успокоил:

— Подсматривать? За нами? Думаешь, кому-то жить надоело?

Он взял ее к себе на спину и легкими, естественными движениями проплыл из одного конца бассейна в другой — всё это время Куколка пронзительно кричала.

Потом они отдыхали у края бассейна, откинувшись на спину и потягивая вино и прочие напитки.

— Скажу без преувеличения, — объявил он таким тоном, словно декламировал стихи, — ты неповторимая драгоценность!

Она засмущалась. Всякий раз, когда он делал ей комплимент, ей хотелось вызвать у него еще больше радости и возбуждения. Тем временем он бормотал себе под нос:

— Такая необузданная и такая безыскусная, как неопытная деревенская девчушка. Но мы-то с тобой знаем, что это не так. Ты многое повидала на своем веку. В этом и есть твое очарование. В твоем лице корпорация заполучила смертельное оружие. Конечно, я воспользуюсь этим оружием лишь в самом крайнем случае.

Услышав последнюю фразу, Куколка испуганно вдохнула, сердце ее учащенно забилось. Расслабившись, они убивали время в праздности, болтая обо всём на свете. Чуньюй Баоцэ с огромным любопытством расспрашивал ее о бывших мужчинах: он хотел знать о них всё. Хромой в его представлении был выдающимся образцом «высшего сорта».

— Вы его переоцениваете. Не считая искусства обольщения, он ничего больше толком не умел, — возразила она.

Чуньюй Баоцэ приподнялся и серьезно сказал:

— Ты глубоко заблуждаешься. Со своей-то хромотой он тебя в два счета соблазнил, а ты говоришь, он ничего не умеет?

— Просто я тогда была как чистый лист бумаги, неопытная, наивная девчонка.

— Я считаю по-другому, — возразил он, прищелкнув языком. — Меня всегда восхищали такие вот мастера. Подумать только: бывает, нищий голодранец, и рожей-то не вышел, но такой умелец соблазнять! Ему достаточно взгляда, чтобы увлечь даже писаную красотку, да та еще будет ему преданна и готова ради него умереть! И наоборот, бывает, мужчина и талантом, и внешностью не обделен, и живет богато, но за всю жизнь ему так и не удается встретить достойную женщину! Вот ведь одна из величайших загадок на свете! Расскажи, как этот хромой тебя подцепил, да поподробнее, я ревновать не буду, даже наоборот, был бы рад с ним подружиться!

Куколка не знала, смеяться или плакать. Но его глаза светились такой искренностью, что она поняла: он не шутит. Он и впрямь начал расспрашивать о деталях: как они познакомились, как в первый раз поцеловались; как проводили медовый месяц и какие способности демонстрировал этот негодник; когда после расставания она особенно сильно заскучала по нему. Расспрашивал даже о его постельных причудах… Его расспросы вывели ее из себя, и она в отчаянии воскликнула:

— Считайте, это был всего лишь сон! Вы меня когда-нибудь до веревки и мыла доведете!

Он ее успокоил, но через некоторое время снова вернулся к прежней теме:

— Но ведь это был не сон. Да и ты, откровенно говоря, не была таким уж «белым листом», чтобы соблазнить тебя в два счета. Иногда так и хочется встретиться с твоими бывшими, пропустить с ними по стаканчику, обменяться знаниями и опытом. Но особенно меня трогает Хромой, этот простодушный парень с тонкой душевной организацией, у которого на уме один секс с утра до ночи. У твоего Тощего, как ты рассказывала, были крепкие ноги, и для мужчины это прекрасно! Старение начинается с ног, а у этого парня они крепкие, как камень, вот и навлек на себя неприятности.

— Неприятности? Ничего подобного!

Чуньюй Баоцэ похлопал ее по спине:

— Ты и была той неприятностью. Настоящее золото огня не боится, но ты даже таких ребят расплавила и превратила в воду. Они утекли и впитались в землю. Реальность сурова. Ты мое всё, только не проделывай в моем замке свои прежние фокусы, защити мой замок, сохрани его. Я уже говорил, что на мою долю и так выпало достаточно неприятностей…

Куколка больше не стала перечить. На душе у нее потеплело, она поняла, что под «фокусами» он имел в виду то, что она привлекала толпы воздыхателей. Вот что его больше всего беспокоило. Она не знала, плакать ей или смеяться, но сердце у нее заныло.

Ей так хотелось сказать, что она никогда не покинет его и не причинит ему боль, но она не произнесла ни слова, решив, что слова излишни.

— Угадай, почему от меня ушла Комиссар? Моя супруга, которая теперь в Англии. — Мысли его перескакивали с одного на другое, и она за ними не поспевала.

Она покачала головой.

— Кто-то говорит, она разозлилась и сбежала из-за моей болезни. Ты в это веришь?

Куколка снова покачала головой. Он поцеловал ее в лоб:

— Умная девочка. Это действительно не так. Она ушла от меня до начала моей болезни — беспокоилась за младшего сына, Очкарика, вот и уехала следом за ним. И остался я один-одинешенек, а через два года осенью случился первый приступ заболевания. Комиссар старше меня на шесть лет, она всегда была моей опорой. Она работала учительницей начальных классов в деревне и, несмотря на зрелый возраст, замужем не была — словно специально дожидалась меня. Я покончил с бродячей жизнью и вернулся в деревню, когда мне было уже за тридцать. Рядом с учителями я всегда чувствовал себя маленьким учеником, я во всём ее слушался, и всему, что я умею в постели, тоже она меня научила. Моя супруга… бывает, я ночи напролет тоскую по ней… — Он замолчал. Его душили рыдания.

При виде его слез Куколка впала в оцепенение. Через некоторое время он заговорил снова:

— Некоторые недооценивают Комиссара! Она, конечно же, не могла разозлиться на меня из-за моего недуга, она такая понимающая! Она бы очень переживала и всеми средствами старалась бы мне помочь. Если бы она сейчас увидела, как мы с тобой тут валяемся голышом, она бы не только не рассердилась, но еще и пледиком бы нас прикрыла. Это самая великодушная женщина на свете! Комиссар, скажу я тебе, — великий человек! Взять хотя бы то время, когда я пытался зарегистрировать корпорацию: нужно было придумать такое название, которое никто еще не использовал. Я долго мучился и наконец придумал название «Лицзинь» — «Лисье золото». Никто меня не поддержал: у всех оно вызывало образ «лисы, откопавшей бочонок с золотом» и «разбогатевшей лисы». А Комиссар хлопнула по столу и воскликнула: «Отличное название!»

Куколке однажды по секрету поведали, что есть несколько людей, которых Чуньюй Баоцэ презирает, среди них даже кое-кто из высокопоставленных чиновников, которых он принимал у себя в главном офисе. Единственная же, к кому он всегда безоговорочно прислушивался, была его жена, перед которой он буквально преклонялся. Поговаривали даже, что корпорация «Лицзинь» своими нынешними достижениями на девяносто процентов обязана именно этой женщине. Куколка понимала, что это преувеличение, но всё же Комиссар, с которой она никогда не виделась, вызывала у нее огромное любопытство. Рискуя нарушить запреты замка Айюэбао, она несколько раз пыталась разузнать что-нибудь об этой женщине, жадно собирала всю возможную информацию, и со временем в ее воображении сложился определенный образ: женщина невысокого роста и невероятно крепко сколоченная, низенькая и полная, всегда сохранявшая невозмутимое выражение лица. Особенно любопытен был следующий факт: в 60-х годах XX века, в период смут и волнений, враждовали две группировки, и она, тогда еще совсем молоденькая, стала предводителем одного из отрядов, с оружием в руках гоняла людей в горы, днем и ночью вела партизанскую борьбу, и так до самой победы. В то время она носила на ногах обмотки и обвязывалась кушаком, за поясом носила два кустарных маузера. Это были не выдумки, ей рассказал об этом лично председатель совета директоров. Данные сведения превзошли ее самые смелые догадки, и она побледнела от страха.

То, что его жена в молодости возглавляла партизанский отряд, — чистая правда, и неслучайно она получила прозвище Комиссар. У нее на всё был свой взгляд, а председатель всегда считал ее своей путеводной звездой и главным авторитетом в жизни.

— Те, кто прошел через войну, даже если это война небольшая, без масштабных боевых действий, — всегда люди серьезные и ответственные. Комиссар — талантливый руководитель, всегда держит слово, вспыльчива, но с доброй душой. Партизанская война шла зимой, земля была укрыта снегом, люди погибали от обморожения. Она руководила отрядом партизан и ночи проводила, сидя под сосной на корточках. Когда не могла уснуть, она курила и с тех пор на всю жизнь пристрастилась к курению. От табака у нее почернели зубы и посинели губы, голос огрубел. Чтобы не вымерзнуть в такие холода, партизаны тесно жались друг к дружке — иногда даже слишком тесно, а люди были молодые и горячие, в итоге произошло то самое. Комиссар забеременела. К сожалению, из-за холодов у нее случился выкидыш. После такого потрясения она не захотела выходить замуж, поэтому так и оставалась незамужней до встречи со мной. Я уже рассказывал, что, увидев ее, учительницу начальной школы, сразу же проникся к ней уважением и прислушивался ко всему, что она говорила. Она долго ко мне присматривалась и пригласила однажды вечером к себе в общежитие. Я пришел. Жили тогда небогато, и школьное общежитие больше походило на стойло для скота. Мы лежали на покрывале и болтали, а потом стали мужем и женой…

Куколка слушала его рассказ, затаив дыхание, а когда он закончил, еще долго пребывала в задумчивости. Он похлопал ее по плечу:

— Как было бы хорошо, если бы ты пришла в замок до того, как она уехала из Китая, она бы тебя многому научила. Она на всю жизнь сохранила армейские привычки, носила форму, кожаные сапоги и пахла боевыми конями. Удивительная женщина!

5

Подтяжкин исчез. Коммерческий самолет с ревом взвился в воздух, унося с собой гендиректора, его заместительницу и свиту из нескольких помощников. В замке не привыкли называть их секретарями и по старинке величали слугами. Драгоценные минуты глубокой осени потихоньку утекали, обитатели замка томились в беспокойном ожидании. Когда гендиректор вернулся, слуг и след простыл. Роскошный автомобиль Подтяжкина промчался по асфальтированной дороге, связывавшей замок с бухтой. В доказательство, что он здесь был, он положил в машину несколько черных булыжников. Слуги появлялись по двое или по трое и так же группами снова пропадали. Второпях, тайком, словно готовили вооруженное восстание. Секретарь Платина всё это замечал и был готов своевременно доложить председателю совета директоров, но боялся поступить опрометчиво. Он видел, что хозяин уже больше десяти дней не покидает замка, зато несколько раз туда наведывался старый врач. Заметив, что в руках у старика нет пурпурного сосуда, он немного успокоился. Три дня подряд дул сильный ветер, в воздухе кружились опавшие листья и разлетались в стороны, как стайки воробьев. Аккуратно причесав остатки волос, Подтяжкин с пухлым портфелем под мышкой вошел в замок и, выпрямившись, уселся в Восточном зале. Он никогда бы не осмелился вторгнуться в Западный зал без приглашения. Кто-то оповестил о его приходе Куколку, и он стал ждать. Он увидел, как по коридору, связывавшему Восточный и Западный залы, дважды просеменила начальница смены Застежка, и только после этого через западную дверь вошла Куколка под руку с председателем совета директоров.

В Восточном зале остались только Чуньюй Баоцэ и Подтяжкин, остальные вышли. Подтяжкин нагнулся, расстегнул портфель и разложил на письменном столе листы бумаги. Чуньюй Баоцэ прищурился. Гендиректор сказал:

— Было непросто, но ничего. Мать твою, стоит нашему механизму прийти в движение, и его уже не остановить. Команда из нескольких человек трудилась без устали, ради дела они готовы были достать луну с неба и черепаху со дна морского.

Чуньюй Баоцэ снова прищурился:

— Ты только смотри, чтобы без скандала.

— Разумеется, мы ведем себя тише воды, ниже травы, стараемся не дышать, как будто среди ночи разоряем гнезда под карнизом, — сказал Подтяжкин со смехом.

Чуньюй Баоцэ довольно прикрыл глаза, а гендиректор изложил ему всё в подробностях. Подтяжкин знал, что хозяина больше всего интересует женщина.

— Оу Толань, женского полу, тридцати пяти лет от роду, родилась на юге, затем переехала с отцом на север, после окончания университета обосновалась в столице, где поступила в аспирантуру, посему на замужество времени не было, однако, учитывая ее бурную биографию, нельзя утверждать, что она девственница… — Читая всё это вслух со своей распечатки, Подтяжкин на этих словах ругнулся: — Эти слуги понаписали какую-то ерунду!

Он отбросил лист и дальше говорил сам. Скользнув взглядом по фигуре Чуньюй Баоцэ, он расслабил на поясе ремень, слишком туго стянувший ему брюхо, и продолжал:

— Образование у нее ого-го, оба родителя носили очки, с детства она выучилась играть на пианино, в детский садик носила европейское платье и красные сапожки. Окружающие называли ее высокоточной маленькой красавицей, будто она какой-то измерительный прибор. Ну ладно, про детство достаточно. Потом она поступила в университет на севере, что было непросто, а к двадцати двум годам перебралась в Пекин, то есть оказалась к югу от Великой Китайской стены.

В памяти Чуньюй Баоцэ возникло ее лицо, а в ушах фоном звучал голос Подтяжкина. Он думал: хрупкий южный цветок, пересаженный в северные почвы, обдуваемый суровыми северными ветрами, отшлифованный ими — неудивительно, что после такой обработки цветок стал ласковым и легким, грациозным и соблазнительным. Эти глаза вместили в себя целиком северные и южные пейзажи. Эти блестящие зрачки таят в себе невысказанный смысл, и никакие другие глаза, сколько бы их ни было, не смогут перекрыть свет ее глаз, и даже если сложить все смыслы, таящиеся в остальных глазах, по своей наполненности они не угонятся за этой парой глаз. Они приветствуют и ласкают весь мир, с почтительного расстояния оценивают обстановку и решают, кого отвергнуть, а кого принять. Наверняка они переживали страх и наслаждались нежностью — и то, и другое поступало, конечно же, от мужчин. Разумеется, невозможно представить себе, чтобы такая очаровательная альпака вечно стояла одна посреди безлюдного плоскогорья. И действительно, снова зазвучал фоновый голос Подтяжкина:

— Когда она жила в столице, к ней приезжал университетский преподаватель, не остался в стороне и учитель средней школы. Оба обливались слезами: как расцвела студентка, какие формы обрела, а теперь она вдали от родины, и мы ужасно беспокоимся. Стихи, которые они ей посвятили, публиковались в журналах, и во всех стихах была фраза «сердце разбито». Когда она училась в аспирантуре, один профессор средних лет подарил ей золотое кольцо, но она его не приняла, и тот чуть не покончил с собой. Получив докторскую степень, она с почетом вернулась в Академию общественных наук. Она затмевала собой остальных, вызывая завистливые взгляды коллег. К счастью, руководство всячески оберегало ее, но сплетням и кривотолкам не было конца и края, пока у того мужчины не истек срок контракта… — читал Подтяжкин, время от времени поднимая голову, чтобы что-то прокомментировать. Чуньюй Баоцэ, слушавший с широко раскрытыми глазами, перебил его:

— Ну-ка расскажи про этого руководителя!

Подтяжкин отбросил стопку бумаги с печатным текстом:

— А, этот-то… Лыс как коленка, на тот момент — мужчина за пятьдесят, когда смеется, на щеках появляются ямочки, руки миниатюрные и очень нежные, его рукопожатий никто не может забыть. Видать, Оу Толань тоже пожимала ему руку и ей понравилось. В общем, они какое-то время очень тесно общались, а насколько тесно — остается только гадать.

Чуньюй Баоцэ взглянул на свои руки и, сжав их в кулаки, поддакнул:

— Действительно, тут не угадаешь наверняка. Изящные мягкие руки — ммм, такое нельзя недооценивать. Любая часть человеческого тела — например, губы, глаза и даже ноги, — может кого-то увлечь, пробудить любовь, сделать двоих неразлучными.

Подтяжкин помолчал, уставившись на председателя, а затем пробормотал:

— Вот этого мне никогда не понять.

— Хе-хе, просто ты по природе не влюбчив. Куда уж тебе понять. Что было потом?

— Потом? Оу Толань до сих пор не замужем, и это кое о чем говорит.

— О чем же?

Подтяжкин похлопал себя по коленям:

— О том, что она всё еще не может забыть того мужчину!

К «изящным нежным рукам» Чуньюй Баоцэ отнесся без особого интереса, ему хотелось услышать о ее жизни в Цзитаньцзяо.

Подтяжкин придвинул несколько чертежей и поведал, что корпорация вышла на связь с У Шаюанем и ведет с ним переговоры, разрабатывается проект сотрудничества, например, создание флотилии промысловых судов для ловли рыбы в открытом море, инвестирование строительства в заливе и т. д.

— Мы полностью изменим эту рыбацкую деревушку, там будут пятизвездочные отели, целая улица с ресторанами, деревня будет оснащена медицинскими и учебными учреждениями, превратится в прекрасный приморский город… Мы показали ему чертежи, рассчитывая, что у этого малого сразу загорятся глаза.

— Что это значит?

Подтяжкин потер сальный кончик носа:

— Это когда глаза от зависти не наливаются кровью, а аж сверкают, что вот-вот загорятся.

— Ну и как, загорелись?

Уголки рта у гендиректора поползли вниз:

— Кажется, нет. Он сказал, что такое большое дело нужно сначала хорошенько обдумать и обсудить с сельским комитетом и со всеми жителями. Однако был тронут, пригласил наших отведать жареных креветок и ухи. Та женщина была с ним.

Чуньюй Баоцэ ахнул:

— Не предпринимайте слишком резких шагов, не спугните их. А эта Оу Толань что-нибудь сказала?

— Она склонилась над чертежами и внимательно их изучила, выписала себе в тетрадь кое-какие цифры, но ничего не сказала. Думаю, она может быть для У Шаюаня чем-то вроде советника. Они сидели вместе, она ласково смотрела на него своими круглыми, как персики, глазами…

Чуньюй Баоцэ потер руки:

— Это всё пустые слова. Откуда вам знать, какие между ними отношения, мы лишь гадаем вслепую.

Подтяжкин расстегнул портфель, вынул еще какую-то бумагу и хлопнул по ней:

— У нас есть статистика. Оу Толань в свой первый приезд в деревню прожила там три дня, остановившись в небольшой сельской гостинице. Тогда была весна. Во второй свой приезд она остановилась в деревне на полмесяца, поселившись в свободном доме у невестки У Шаюаня. Дом со всеми удобствами, да и У Шаюаню посещать ее было удобнее некуда. Сейчас, в свой третий приезд, она живет там с самой весны и до сих пор. Они с У Шаюанем постоянно общаются, по утрам и вечерам ходят к заливу на прогулки и фотографируются у прибрежных скал. А летом так вообще был беспредел, они ныряли в море и плавали практически голышом. Однажды У Шаюань заплыл на глубину и долго не возвращался, так она в истерике рыдала и топала ногами, многие видели…

Чуньюй Баоцэ, оскалившись, отвернулся. Когда он снова посмотрел на Подтяжкина, лицо его было пугающе мрачным. Тыча указательным пальцем в грудь гендиректору, он заговорил:

— По сравнению с заливом мой бассейн ничтожно мал. Потому я и положил глаз на эту бухту. Твои чертежи я смотреть не буду, но скажу вот что: подобное сотрудничество должно быть выгодным для обеих сторон, отбирать силой и обманывать неприемлемо. Мы должны относиться к ним как к своим. Будет это акционерное общество или какая-то другая форма углубленного сотрудничества, надо будет обдумать. Словом, я хочу эту деревушку.

Подтяжкин вытащил записную книжку и стал записывать за хозяином. В последней фразе Чуньюй Баоцэ моментально заметил ошибку: директор записал «Я хочу эту девушку». Он щелкнул Подтяжкина пальцем по затылку:

— Ты чего написал, мать твою?

— Вы… вы же сами только что сказали! — запротестовал гендиректор, хватаясь за голову.

— Я сказал «деревушку»!

Примечания

5

Путунхуа — официальный язык КНР, общенациональный язык, в отличие от различных диалектов, используемых жителями в разных регионах Китая и не всегда понятных жителям других областей.

6

Облавные шашки, или го — игра, одно из четырех древних искусств Китая, к которым относятся также игра на цитре гуцинь, живопись и каллиграфия. — Примеч. ред.

7

В названии «Айюэбао» (букв. «замок Айюэ») два первых иероглифа — 艾 (ай, «полынь») и 约 (юэ, «приглашать») — читаются схоже с восклицанием 哎哟, которое выражает страх, боль или досаду и от которого написание названия замка отличается только тем, что в нем слева от иероглифов отсутствует ключ «рот» (□). — Примеч. ред.