На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918

А. В. Черныш

Публикация мемуаров А. В. Черныша (1884–1967), представителя плеяды русских офицеров – участников Первой мировой войны, полковника Генерального штаба, начальника связи 17-го корпуса 5-й русской армии, осуществляется совместно с Государственным архивом РФ и приурочена к 100-летию начала Первой мировой войны. Первые три части воспоминаний охватывают период службы автора с 1914 по 1916 год и представляют уникальные свидетельства очевидца и участника боевых действий в районах реки Сан под Перемышлем, переправы через реку Буг, отхода русской армии к Владимиру-Волынскому. Последняя часть мемуаров посвящена службе А. В. Черныша в Добровольческой армии в 1918 году.

На фронтах Великой войны: Воспоминания. 1914–1918

Часть I

С 17-м армейским корпусом от Москвы до Сана под Перемышлем

Первый период, 25 июля — 21 августа 1914 года

1. Штаб 17-го корпуса. Первое впечатление

По мобилизационному плану^[9] я числился в списках офицеров Генерального штаба^[10] 17-го армейского корпуса, предназначаясь на должность 1-го обер-офицера для поручений. Мобилизация застала меня командующим ротой 141-го полка Можайского, моего родного полка. Я отбывал ценз командования^[11] по закону для причисленных к Генеральному штабу обер-офицеров. На второй же день мобилизации, 19 июля^[12], я сдал роту и получил предписание отправиться к месту назначения в штаб 17-го армейского корпуса. А еще через два дня я уже был в Москве в этом штабе и представился новому начальству. Это крупное сравнительно учреждение я нашел где-то, кажется, на Арбате (Москву я плохо знаю), в весьма скромном на вид и по размерам домике. И все в этом домике оказалось простым и скромным. Командир корпуса, генерал от инфантерии (генерального штаба) Яковлев^[13] — старик с седой бородой и такими же большими усами, бодрый, высокий, несколько худощавый, весьма представительный, с добрым, располагающим выражением на лице, произвел на меня приятное впечатление. И в самом деле, генерал Яковлев была типичная русская натура: добрый, весьма доступный для самого последнего солдата, отзывчивый, справедливый, спокойный, в меру строгий. А умение его разговаривать с солдатом на простом, понятном всякому простолюдину языке делало командира корпуса весьма популярным в среде подчиненных ему войск, особенно солдатской массы. До сих пор помню хорошо то впечатление, которое произвела на солдат, в подавляющей массе запасных, сказанная им в Москве речь после молебна на сборном пункте частей штаба корпуса и приданных к нему учреждений перед посадкой для отправления на театр войны. Простая, вышедшая от чуткого русского сердца речь произвела на солдат хорошее, самое нужное в те серьезные моменты впечатление. Слов ее не помню сейчас, говорилось о серьезности переживаемого родиной времени, о том, что настал час доказать каждому из нас на деле, что мы действительно готовы принести в жертву самое дорогое для человека, свою жизнь — «За веру, царя и отечество», что эту готовность жертвовать собою равным образом можно проявить и в самых передовых боевых линиях, и в обозе. А слушающие как раз были в подавляющей массе из этой последней категории. Мы, группа офицеров, ясно слышали невольно вырывавшиеся у многих солдат-запасных слова одобрения по поводу сказанного командиром корпуса и симпатии по его адресу.

К сожалению, — я это произношу с особой скорбью, досадой даже, — генерал Яковлев это свое, скажу прямо, самое крупное качество, — бодрить войска, вливать в них дух и энергию и просто благотворно действовать на них одним лишь своим видом — использовал весьма редко в боевой страде войск корпуса с ее бескрайной многогранностью всевозможных переживаний.

Как боевой начальник, водитель войск корпуса, генерал Яковлев оставлял желать многого, о чем скажу впоследствии.

Недурное впечатление на меня произвели и офицеры штаба, как генерального штаба, так и других отделений штаба. Несколько иное я вынес из знакомства со своим новым непосредственным начальником, начальником штаба. Генерал-майор Стремоухов^[14] был не менее добр, чем командир корпуса, но нервный, суетливый, он дергал всех и создавал иногда тем в штабе неприятную, тяжелую для работы атмосферу. В первые же месяцы войны (о чем еще буду говорить в своем месте) его нервозность, суетливость и характерно-паническое иногда выражение на лице сильно докучали нам и создали в штабе не один анекдот про него. Этому, как нарочно, способствовала и наружность генерала Стремоухова. Ниже среднего роста, сухощавый, сутулый, с типичным лицом жидка, он и в характере имел что-то от этого «симпатичного» племени.

До 25 июля, когда штаб сел в поезд, чтобы ехать на войну, особой деятельности в штабе не было. Больше других работала «инспекторская часть». Мы, генерального штаба, подготовляли карты театра (нашего театра) войны. Немало-таки было с ними возни, пока мы их рассортировали. Заготовляли различные практичные, по последнему слову техники по этой части, блокноты и блокнотики для приказов и распоряжений. Лично я, кроме того, занялся организацией и снабжением техническими средствами будущей команды связи штаба корпуса, так как начальник штаба имел в виду возложить на меня вообще ведание службой связи в корпусе. Купили мы одну мотоциклетку. Я первый поехал на ней еще в Москве и первый же ее повредил, потерпев на ней аварию публично на улице, у Михайловского манежа^[15]. Повреждение было, однако, любезно исправлено фирмой, отпустившей нам мотоцикл. Впоследствии на фронте он служил хорошо и весьма полезно. Личный состав связи, однако, собирался слабо. Лишь 17-й саперный батальон выслал потребное число солдат-специалистов. Полки же корпуса людей, которые от них требовались, не присылали, и я получил их лишь в пути, при следовании в Ковель^[16], куда наш корпус направлялся, когда мы встречались по дороге с эшелонами своих полков.

2. Отъезд на фронт. В пути

25 июля около пяти часов эшелон штаба корпуса, напутствуемый пожеланиями собравшихся проводить многих москвичей, тронулся «на боевой фронт». Настроение всех было серьезно-приподнятое. Каждый, вероятно, из нас отдавал себе отчет, что предстоит впереди нечто чрезвычайно важное и грозное, но была сильна вера в свои силы и уверенность, что мы, русские (невольно вспоминались слова гениального русского полководца А. В. Суворова: «Помилуй Бог! мы — русские»), с такой стихией поднимающиеся «на врага», все преодолеем.

В подмосковном районе, пока мы проезжали бесчисленные дачные поселения, переполненные жителями главным образом из интеллигентной среды, овациям и приветственным в честь нас кликам не было конца.

Наутро прибыли в Вязьму, где стояли сравнительно долго. Здесь квартировал наш 17-й мортирный артиллерийский дивизион, уже также готовящийся к отъезду на фронт с нами. От него мы получили партию лошадей верхового типа для офицеров штаба. Я получил отличную молодую кобылицу. Лошади эти были поставлены в дивизион по военно-конской повинности.

В дальнейшем пути мы стали переплетаться с эшелонами войск корпуса, различными частями 3-й и 35-й дивизий. Во время этих встреч я и пополнил телефонную команду штаба до нормы штата получением солдат из полков. Многие из этих «специалистов» вовсе не были знакомы с телефонами. Пришлось несколько раз в пути на продолжительных стоянках выводить команду на свободное пространство вблизи остановок эшелона и знакомить ее со службой телефонной связи.

Раза два собирал нас, офицеров генерального штаба (по штату таковых полагалось четыре: штаб-офицер для поручений, старший адъютант и два обер-офицера для поручений; первым был подполковник Головинский^[17], вторым — капитан Громыко^[18] и последними двумя — я и штаб-ротмистр Хольд; мы двое были тогда еще причисленными к генеральному штабу), начальник штаба корпуса и знакомил нас с нашей службой, с распределением между нами главных ролей. Я окончательно получил назначение ведать связью в корпусе, а мой друг Хольд — разведкой.

В Бресте я встретил друзей и знакомых по гарнизону г. Орла, звенигородцев. От них я узнал, что 13-й армейский корпус^[19] и, значит, мой родной полк, 141-й Можайский, направляются в район Ломжа — Остроленка^[20]. Пока мы стояли на ст. Брест, через нее в разных направлениях прошла масса войсковых эшелонов самых разных частей. Мы не могли не удивиться такому колоссальному передвижению войск, которое, как потом мы осведомлялись у некоторых комендантов станций, протекало гладко, по мобилизационному плану. И невольно чувствовалась в этих грандиозных потоках десятков и сотен тысяч людей, направлявшихся в разные стороны, встречающихся и переплетающихся на первый взгляд в хаотическом беспорядке, а на самом деле — в строгом расписании или, по-железнодорожному — по «графикам», необъятная, скрытая пока мощь Российской Императорской армии.

С Бреста на более-менее крупных станциях уже можно было почитать в местных газетах известия о первых боевых столкновениях и стычках кавалерийских частей противных сторон. Эти сведения относились главным образом к Галицийскому театру, нашему фронту. Мы, конечно, с жадностью набрасывались на эти газеты. А подъезжая к Ковелю, 29 июля, мы уже слышали о лихих набегах некоторых наших конных частей вглубь неприятельской территории, в Галиции.

3. В Ковеле

29 июля мы прибыли в Ковель, район которого был назначен для сосредоточения нашего корпуса. Штаб занял для себя одну из прогимназий^[21]. Здесь мы раскинулись уже по-боевому, и все отделения штаба заработали. Постепенно мы осознавали положение нашего корпуса, соседей и намечающуюся боевую цель. Здесь впервые мы получили от штаба 5-й армии^[22] из Бреста руководящие распоряжения и приказы, которые осведомили нас, что мы входим 4-м, левофланговым корпусом в состав 5-й армии, сосредоточивающейся на фронте Холм — Ковель. Наш непосредственный сосед справа, 5-й армейский корпус, сосредоточивался в районе м. Мацтов (25 верст западнее Ковеля). Слева до соседа был большой промежуток в 60 верст. Тут, в районе Луцка, сосредоточивался 21-й армейский корпус, входивший в состав 3-й армии. Наше сосредоточение протекало гладко и довольно быстро. Оно прикрывалось конницей 7-й и Сводной (впоследствии 16-й) кавалерийской дивизий. Первой командовал генерал Тюлин^[23], второй — генерал А. Драгомиров^[24].

Эшелоны войск корпуса непрерывно прибывали и по высадке направлялись: части 3-й дивизии — в район юго-западнее Ковеля, 35-й дивизии — юго-восточнее Ковеля. Квартировавшие в Ковеле части 17-й дивизии ушли на присоединение к своей дивизии, в район западнее Грубешова^[25], где сосредоточивался 19-й армейский корпус.

Работа наша в штабе шла спокойно и состояла главным образом в учете прибывающих частей корпуса, направлении их к отведенным им местам и установлении с ними связи. Для связи с дивизиями проведены были телефонные линии, для ординарческой службы и летучей почты был придан штабу один эскадрон 7-годрагунского Кинбурнского полка (ротмистр Стреха). Все шло в общем довольно гладко, кроме, впрочем, связи со штабом армии, сначала из-за передвижения его в Холм, а потом — еще не освоились с пользованием проводами правительственного телеграфа, да и отделение наше почтово-телеграфное прибыло только почти накануне выступления корпуса. Выручала приданная корпусу радиостанция искрового телеграфа^[26].

Состав корпуса определился: 3-я, 35-я и 61-я пехотные дивизии, 17-й мортирный армейский дивизион, 42-й Донской казачий полк, 17-й саперный батальон и 17-й авиаотряд. Ожидался и второй — 29-й мортирный дивизион и один тяжелый скорострельный. 61-я пехотная дивизия, как второочередная, равно как и 42-й Донской полк и 29 мортирный дивизион, также второочередной — запаздывали своим сосредоточением.

Сведений о противнике не было почти никаких. Кое-что мы знали от раненых 7-й кавалерийской дивизии о ее столкновениях с австрийской конницей и небольшими пехотными частями, главным образом из числа пограничного ландштурма, о захвате города Сокаля и уничтожении здесь железнодорожной станции и моста через Буг. О крупных войсковых соединениях, их передвижениях ничего не было еще известно, хотя, как потом мы узнали, Сводная кавалерийская дивизия генерала Драгомирова проникала очень глубоко в Галицию, чуть не до самого Львова.

3 августа, наконец, несколько неожиданно, противник обнаружил себя под самым Владимир-Волынском. То была кавалерийская дивизия венгерская, поддержанная пехотой и артиллерией. Она давала реванш за разгром нами Сокаля и рейд Сводной кавалерийской дивизии вглубь Галиции, который имел результатом порчу и погром многих важных в военном отношении сооружений, в том числе моста чрез р. Буг у г. Камионка^[27]. Но об этих подробностях мы узнали, конечно, много спустя. А тогда нам сообщали, что большие массы конницы, поддержанные пехотой и артиллерией, атакуют Владимир-Волынск. В городе, как полагается для обывателя, густо заправленного к тому же жидовой, поднялась паника, которая не без влияния осталась и на коменданта ст.

Владимир-Волынск. Он счел момент критическим и, истолковав в пользу своего самочувствия данные ему начальством инструкции, начал взрывать железнодорожные сооружения, еще более усугубив тем тревогу в городе. Однако находившаяся в городе значительная часть квартировавшего здесь 67-го лейб-Бородинского полка^[28], которая еще не ушла на присоединение к дивизии в район Холма, сохранила полное присутствие духа и спокойствие. Заняв окопы, подготовленные для такого, предвиденного заранее, случая, выдержанным пулеметным и ружейным огнем блестяще лейб-бородинцы отбивали атаки венгров, упрямо лезших в конном строю на город. Впрочем, и об этих деталях мы узнали потом. А тогда, не зная, что скрывается за неприятельской конницей и каковы намерения противника, мы встревожились до некоторой степени. Корпус еще не совсем собрался. Начальник штаба засуетился и занервничал. Обстановка требовала решения. Но оно как-то туго рождалось. Помогло полученное новое сообщение из Владимир-Волынска от командира лейб-бородинцев о том, что попытки противника овладеть городом пока окончились для него неудачно, но что весьма желательно прибытие в Владимир-Волынск артиллерии. Тогда немедленно было приказано начальнику 3-й дивизии выслать во Владимир-Волынск бригаду пехоты с дивизионом артиллерии. Бригада под командой помощника начальника дивизии, генерал-майора Осипова^[29] по железной дороге отправилась во Владимир-Волынск. Прибыла она туда, когда потерпевший неудачу противник так же быстро исчез, как и появился. Нервность у нас в штабе миновала, наступило спокойствие.

4. Начало марш-маневра

4 августа мы получили приказ о наступлении в направлении на Владимир-Волынск. Первоначальной целью марша ставилось подравнивание корпусов армии и занятие ею исходного положения для предстоящего наступления.

К вечеру мы написали приказ по корпусу за № 1 о движении двумя колоннами, подивизионно: 3-я пехотная дивизия — по большаку на Владимир-Волынск, 35-я — восточнее железной дороги, по дороге на с. Муличов. С утра 5-го все двинулось вперед. Впервые увидел, что из себя представляет штаб корпуса на походе, на войне. Это весьма громоздкое учреждение: большой обоз, в котором ехали корпусное казначейство, контроль, корпусной суд, почтово-телеграфное отделение. Это последнее особенно резко врезалось мне в память картинностью своего путешествия за штабом. Его начальник, почтенный седовласый типичный русский старичок — с белой бородой, суетливый, с визгливым голосом, — всегда торжественно восседал наверху сильно нагруженной различной кладью настоящей русской телеги, запряженной тройкой лошадей; недоставало только бубенцов. Телега эта — единственная во всем корпусе — самым аккуратным образом следовала в голове обоза и норовила держаться вслед за командиром корпуса, вопреки тщетным усилиям начальника обоза поставить ее в колонну повозок на соответствующее место. Командир корпуса и весь штаб корпуса были верхом. Это была громадная группа всадников, сопровождаемая конвойной казачьей сотней. Как в обозе обращал на себя внимание начальник почтово-телеграфного отделения, так в группе всадников — прокурор корпусного суда, полковник военно-судебного корпуса офицеров (фамилию его я забыл). Из всего состава суда он неизменно ехал за командиром корпуса должным образом подконьяченный и с неизменной флягой с коньяком. Два автомобиля штаба следовали пустыми.

Перед выступлением штаба корпуса по поручению начальника штаба я лично отнес на Ковельскую почтово-телеграфную контору секретный пакет с экземпляром приказа по корпусу о движении 5 августа (№ 1) и сдал его заказным письмом. Когда мы вышли на Владимир-Волынский большак, а город остался верстах в двух позади нас, начальник штаба, тревожно спохватившись, подозвал меня и приказал мне немедленно сесть на автомобиль и мчаться возможно скорее назад, в город, на почту и взять обратно пакет с приказом. Мысль, что отправленный по почте пакет может попасть в руки врага, неожиданно стала его мучить и до крайности угнетать.

Сев в автомобиль, я «помчался», но не очень. «Большак» представлял море песка. Автомобиль вяз, завязал и с трудом вылезал. Много я исколесил пространства, обходя большак далеко стороною. Но и тут не повезло: завязли в топкое место. Долго безуспешно возились, форсируя до предела мотор, пока не подъехала случайная повозка, запряженная парою волов. Моментально запрягли мы волов в автомобиль и соединенные усилия волов и мотора автомобиль вытащили. Дальше поехали без задержек. По счастью, пакет с приказом — заказное письмо — не был еще отправлен, и я взял его обратно. Догнал я штаб корпуса в момент прихода его на ночлег в м. Турийск. Начальник штаба еще не слезал с лошади. Заметив меня издали, он тревожно насторожился, и, когда я, подойдя к нему, протянул руку с пакетом, он облегченно глубоко вздохнул и сказал: «Ну, слава богу! Вы знаете, я близок был к этому». И показал рукою на кобуру с револьвером.

Когда потом я рассказал об этом офицерам штаба, все удивились такой нервозности начальника штаба и пожалели очень, что он уже так нервничает, что в будущем неизбежно должно было неблагоприятно отразиться на работе штаба и далее — на действиях войск корпуса.

На 6 августа по директиве штаба армии мы должны были продолжать движение. Для писания приказа вечером 5-го в Турийске сели за стол все с командиром корпуса во главе и стали вырабатывать содержание и редакцию приказа. Писал приказ подполковник Головинский, мы же все принимали участие в обсуждении того, что надо написать. Понятно, что при таком способе составления приказа возникали споры и бесконечные разговоры, потому что каждому хотелось торжества его предложения или замечания, поправки; время уходило, войска оставались долго без распоряжений, а эти последние выходили поздно и далеко не в совершенной форме как плод коллегиального творчества. Помню, что в Турийске долго не приходили к окончательному решению по вопросу, оставлять ли на переправе через р. Турию по большой дороге на Владимир-Волынск на втором переходе роту пехоты для охраны моста или не оставлять? Мнения разделились поровну. В конце концов, мы, молодежь, уступили мнению командира корпуса, и рота с пулеметами и несколькими казаками была назначена, хотя мы остались в убеждении, что эту роту надо считать погибшей для первых боев и вообще надолго. Так оно потом и оказалось. Командир 12-го Великолуцкого полка очень долго и тщетно старался присоединить эту роту к полку: она сделалась какой-то неуловимой.

Должен заметить, что решение оставить роту для обеспечения моста подкреплялось до некоторой степени тем, что в этом районе среди польского населения было много враждебного нам элемента и были сведения об организации польских легионов и партий для партизанских против нас действий. Этим сведениям придавалось излишне много значения и уделялось внимания. Разговоры о польских легионах^[30], пущенные в обиход едва ли не из штабов, плели на все лады, особенно когда они возникали в солдатской среде. В результате создалась какая-то почти тревожная у войск настороженность, что будто во всякий момент поляки-легионеры могут причинить какую-либо неприятность. Эта настороженность и была причиной возникшей 6 августа на походе в 3-й дивизии, а именно в 9-м Ингерманландском полку, легкой паники.

С рассветом дивизии в том же порядке двинулись дальше: 3-я — снова по большой дороге, 35-я — на с. Туличов — д. Осса — с. Свойчов — Хобултов.

Близ с. Солович на рассвете в колонне 9-го Ингерманландского полка раздалось несколько выстрелов. И вмиг по колонне разнеслось, что напали «легионеры», которых никто, впрочем, так и не видел. Произошло замешательство, некоторые солдаты, сбрасывая снаряжение, побежали, их примеру последовали и несколько повозок. Но скоро усилиями начальствующих лиц все приведено было в порядок, и дальнейшее движение продолжалось спокойно.

На ночлег колонны остановились: 3-я дивизия — в районе с. Верба — Охновка, 35-я — в районе с. Гнойно — Свойчов. Штаб корпуса стал в господском дворе, в с. Верба.

О дальнейшем движении распоряжений из штаба армии не было, и корпус в таком положении простоял два дня. Связь со штабом армии была установлена по железнодорожному телеграфу от ст. Овадно. Во Владимир-Волынске было спокойно. Вошли в связь с 7-й кавалерийской дивизией в районе Владимир-Волынска. От высланных штабом корпуса разъездов (драгуны-кинбурнцы ротмистра Стрехи) стали поступать сведения о присутствии каких-то крупных сил противника к югу от Владимир-Волынска, в районе с. Грибовица — Калушов, которые якобы укрепляют там позиции. Этим донесениям мы не давали полной веры, так как разъезды наши были не «интеллигентные», унтер-офицерские. Тем не менее представлялось необходимым проверить полученные сведения, дабы не идти вслепую. В Вербу был приглашен начальник 7-й кавалерийской дивизии, генерал Тюлин, и командир корпуса лично его просил обследовать район к югу от Владимир-Волынска и очистить его от возможных неприятельских разведывательных частей. На другой день это и было исполнено. Никаких «крупных сил противника» нигде обнаружено не было. Но, исполнив это поручение, 7-я кавалерийская дивизия, к нашей досаде, почему-то отскочила к району с. Киселин, и таким образом снова фронт корпуса остался без должного освещения. Конницы же у нас не было, кроме назначенного нам второочередного 42-го Донского полка, но он еще не прибывал к корпусу.

В Вербе, в день прибытия еще раз и последний — больше никогда этот вопрос не выступал на сцену — много разговаривали о «польских легионах»: снова поступили сведения от местных жителей и частей 5-го корпуса, что в лесах, что к северо-западу от Владимир-Волынска, скрывается много польских легионеров. Был выслан батальон пехоты с артиллерией от 3-й дивизии для обследования и очистки лесов в районе немецких колоний, что в пяти верстах западнее с. Верба.

На другой день к вечеру 7 августа батальон вернулся, нигде никого не встретив.

5. Приказ по армии о дальнейшем наступлении и его целях. Исполнение

В Вербе 8 августа мы получили директиву штаба армии о наступлении армии. Ею предписывалось наступать и атаковать противника, который будет встречен на пути, при этом левый фланг армии, то есть наш 17-й корпус, должен был держаться в общем направлении на г. Жолкиев^[31]. 7-я кавалерийская дивизия должна была, обеспечивая левый фланг армии, быть связью с правым флангом нашей 3-й армии.

На другой день мы выступили в том же порядке, спокойно и ночевали в районе южнее и юго-восточнее Владимир-Волынска. Штаб корпуса ночевал в этом последнем у западного выхода по шоссе на м. Устилуг^[32]. При проходе через город 3-я пехотная дивизия переплелась с частями 10-й пехотной дивизии 5-го корпуса, которая через Владимир-Волынск шла в с. Пятыдни.

Вечером в штаб корпуса явился генерал-майор Орлов^[33], помощник начальника 61-й пехотной дивизии, и доложил командиру корпуса о прибытии в город по железной дороге двух полков 61-й пехотной дивизии, которые мы, впрочем, уже видели, когда входили в город; они занимали казармы квартировавших во Владимир-Волынске частей 17-й пехотной и 7-й кавалерийской дивизий. Связь с генералом Орловым тотчас же была установлена по телефону.

10 августа движение продолжалось: 3-я п. дивизия — по большаку на с. Грибовица, 35-я дивизия — по дороге на с. Бубнов, Иваниче. Штаб корпуса следовал за 3-й дивизией. Все шло мирным порядком; о противнике не было никаких сведений.

Ночевали: 3-я дивизия и штаб корпуса — в с. Грибовица, 35-я — в районе с. Иваниче. К вечеру в с. Мышов подошла и голова бригады 61-й пехотной дивизии.

В Грибовице, когда мы уже разослали войскам корпуса распоряжения о продолжении марша на 11 августа, был получен приказ о приостановке дальнейшего движения. Спавший уже генеральный штаб и командир корпуса были подняты, и снова началась спешная рассылка приказаний об отмене приказа. Потом постепенно все улеглось опять. Лишь я бодрствовал, следя за рассылкой распоряжений. Но не прошло и двух часов после рассылки «контр-ордра», как получен был новый «ордр», отменявший «контр-ордр» и предписывающий продолжать марш. Второй подъем начальства и генштаба и новые распоряжения об исполнении первоначального приказа о движении 11 августа. Когда я разослал их, уже приближался рассвет. Так мне почти и не удалось в эту ночь прилечь отдохнуть. Причина таких перемен распоряжений так и осталась для нас не совсем выясненной, тем более что никаких боевых столкновений армии еще не было.

Несмотря, однако, на последовавшие в течение ночи «ордры» и «контр-ордры», никакого «безордра» не произошло благодаря ночному бодрствованию и работе штаба. Войска выступили с ночлега своевременно. Часам к трем дня 3-я дивизия, а за нею и мы подошли к р. Бугу у д. Джарки. За Бугом перед нами простиралась, насколько глаз хватал, Галиция — неприятельская территория, но никакого неприятеля все еще не было. А обнаруженная и быстро исчезнувшая на левом берегу какая-то партия противника, вероятно, принадлежавшая к ландштурму, не вызвала к себе нашего внимания.

Авангард 3-й пехотной дивизии — 9-й Ингерманландский полк полковника Карнаухова^[34] (генерального штаба, мой преподаватель по Тифлисскому юнкерскому училищу^[35]), тотчас начал переправу на сколоченных из подручного материала плотах. Но операция эта происходила медленно из-за слабой грузоподъемности плотов.

Размеры реки были средние, ширина до 25–30 саженей, бродов поблизости не было. Наш берег был возвышенный и сильно командовал над плоским и низким австрийским берегом. Передовые части ингерманландцев разошлись веером для прикрытия переправы прочих войск и продвинулись вперед к с. Войславице.

Командиру 17-го саперного батальона полковнику Исакову^[36] (он же корпусный инженер), чрезвычайно энергичному, имевшему несколько таких же энергичных помощников из числа офицеров своего батальона, было приказано приступить немедленно к постройке постоянного моста через Буг и упорядочить технически, с целью ускорения, переправу авангарда 3-й дивизии. Нечего и говорить, что у полковника Исакова дело закипело. Мы с высокого берега из д. Джарки любовались работой саперов. Весь берег кишел ими, точно муравьями. Весь двуколочный обоз батальона оживленным аллюром и в каком-то прямо красивом порядке засновал по берегу взад-вперед, подвозя материал для постройки моста. Место для него было выбрано прямо против деревни Джарки, у заброшенной водяной мельницы, где представлялось возможным сократить длину моста использованием островка, отделяющего рукав для мельницы от главного русла реки.

В этот день впервые мы увидели свой корпусный авиационный отряд, под командой штабс-капитана Ткачева^[37]. Он прибыл лётом и спустился аппарат за аппаратом у д. Джарки. Спуск ознаменовался одним грустными инцидентом. Смотреть, как спускаются и садятся чудовищные птицы, сбежались все, что были поблизости — и масса солдат, и жители деревни; при этом один из аппаратов при спуске задел какую-то бабу и смертельно ее ушиб. Некоторые истолковали этот несчастный случай за дурной знак. И, как увидим дальше, это оправдалось.

Распоряжением штаба армии для ускорения нашей переправы к нам в Джарки для наводки моста высылалась часть понтонного батальона. Жаль было, что об этом там не сообразили ранее. Зря поэтому потеряли мы два дня в Джарках.

Подошла в Джарки и бригада 61-й пехотной дивизии с двумя батареями и начальник этой дивизии, генерал-майор Симанский^[38] со штабом.

6. Переправа через Буг и марш-маневр в новом направлении

К вечеру 13 августа понтонный мост был готов, постоянный саперный заканчивался. Наутро 14-го мы собирались продолжать марш по старой директиве. Но последовало изменение. 5-му и 17-му корпусам приказано было повернуть значительно направо и быстро наступать в общем направлении на Томашов^[39]. Это решение было принято командующим армией, генералом Плеве^[40] под влиянием слагавшейся на правом фланге 5-й и 4-й армий обстановки.

Там противник крупными, превосходными силами уже вел наступление на Люблин — Холм и в разрез между этими пунктами. Правофланговый корпус нашей армии, 25-й и следующий, 19-й — уже ввязались в тяжелые бои с наступавшим из района Томашова противником. 5-й и 1-й — до сих пор не только никого перед собой не встретили, но и не имели еще о противнике почти никаких сведений. Наши южные 3-я и 8-я армии вторглись уже глубоко в Галицию, направляясь на Львов и тесня перед собой противника. Невольно создалось впечатление, что главная масса Австро-венгерской армии направлялась для удара на Люблин — Холм.

Отсутствие противника перед 5-м и 17-м корпусами как бы указывало, что правый фланг направленных сюда сил обрисовывался где-то в районе Томашова.

Как потом выяснилось — это и было почти что так. Отсюда и явилось у командующего нашей армией решение широким маневром в ½ оборота направо от прежнего направления вывести два левых своих корпуса (5-й и 17-й) к Томашову примерно и ударить во фланг тем силам противника, которые давили на два правых корпуса (25-й и 19-й), надеясь при удаче совершенно опрокинуть замыслы противника на своем фронте и оказать влияние на положение на фронте нашей 4-й армии^[41].

Это решение и распоряжение для его исполнения показалось нам очень интересным и, приступая к его исполнению, помню, мы, генеральный штаб, горели особым желанием поскорее достигнуть возможных крупных результатов. Лишь немного озадачивала нас загадочная тишина, молчание огромного лесисто-болотистого пространства в треугольнике Рава Русска — Белз — Жолкиев. В начале августа, как выше упоминалось, наша конница там побывала и ничего значительного не обнаружила. Но прошло уже несколько дней с тех пор. Обстановка тут могла измениться. А к тому же при исполнении предписанного маневра приходилось к этому загадочному пространству повернуться флангом. Вот почему сделано было все возможное, чтобы обезопасить себя с этой стороны от всяких неожиданностей. 7-я кавалерийская дивизия генерала Тюлина, следовавшая левее 35-й дивизии, по нашей просьбе была подчинена командиру корпуса.

14 августа, когда рассвело, все, что стояло у д. Джарки, двинулось одной колонной за авангардом 3-й пехотной дивизии. Буг перешли по отличному понтонному мосту.

Левая колонна — 35-я дивизия — перешла реку у Сокаля по шоссейному мосту. Ее движение слева прикрывала двигавшаяся левее и несколько уступом впереди 7-я кавалерийская дивизия^[42]. Для ее поддержки близко к ней следовал боковой авангард 35-й дивизии — 139-й Моршанский полк полковника Гутора (не генерального штаба).

Дивизии следовали: 3-я — по дороге на с. Войславице, Хоробрув, м. Ворелж, Городище, Гульче, Лиски, Новоселки; 35-я — на с. Шмиткув, Бузина, Длужиев, Васимов.

Штаб корпуса следовал с 3-й дивизией. Стояла чудная летняя погода. Дороги в Галиции оказались лучше наших. Страна была богата хлебом. На многочисленных по пути нашего следования хуторах и имениях помещичьих было много зернового фуража, который был еще или на полях, или в скирдах уже. Тут мы брали уже не стесняясь, как то было на Волыни. Особенно довольны были артиллеристы, что не нужно рыскать в поисках фуража. Все было всегда под руками.

Марш в этот день был утомителен. Каждая колонна прошла не менее 30 верст. Шли с раннего утра до темноты и в темноте еще подтягивались хвосты.

Помню, когда мы обгоняли части 3-й дивизии на привалах, те говорили, что очень утомились. Галицийские селения по пути были пустынны. Большинство жителей их покинуло. Некоторые селения, где было много еврейского населения, были полусожжены. В этот период войны, когда наши войска вторгались в пределы неприятельской территории, часто наше приближение к какому-либо селению отмечалось очень часто вспыхивавшими почти мгновенно в них пожарами. Сначала мы удивлялись, что в пустом почти селении вдруг ни с того ни с сего, что называется, пылали хаты, чаще же хозяйственные постройки. Но скоро все выяснилось. Оказывается, это были условные сигналы противнику о нашем приближении. Видимые очень далеко, они верно указывали ему о наших передвижениях. Нечего и говорить, что шпионами-сигнальщиками были почти исключительно жиды. Отсюда возникла особенная к ним ненависть у наших войск, а казаки были к ним беспощадны. В 1-й Донской казачьей дивизии разъезды, побывавшие и в этом районе, почти поголовно выжигали в селениях еврейские кварталы. Это было ответом на их «пожарные сигналы» с одной стороны, как месть за шпионскую их работу, а с другой — введение противника в заблуждение об истинном направлении нашего движения.

О противнике и в этот день не было сведений на фронте корпуса. Хотя 35-я дивизия по подходе к месту ночлега — с. Васимов — Пшеводов — слышала артиллерийскую канонаду где-то в северо-западном направлении. То же знала и 3-я дивизия, заночевавшая в районе Новоселки — Телятин — Радков.

В темноте уже штаб корпуса прибыл в Новоселки, место намеченного ночлега. Главная улица забита была остановившимися войсками 3-й пехотной дивизии, которые от переутомления как стали на пыльной дороге, так и полегли почти все поголовно и спали, кто где прилег. Тут же от раненых тобольцев^[43] (10-я дивизия 5-го корпуса) мы узнали, что их полк, будучи в авангарде, вел у Лащова сильный бой с большими силами австрийцев.

До поздней ночи мы сидели в доме священника с. Новоселки, составляя приказ на 15 августа. Утомление было крайнее: помню, сидя засыпали на мягких стульях поповских.

Наш же «совет-коллегия» для составления приказа доконала нас окончательно.

На 15-е приказ по 17-му корпусу предписывал наступать в общем направлении на Белжец. Предвидя очень вероятную встречу с противником, он распределял войска корпуса по колоннам так, что в этом распределении намечался будущий боевой порядок корпуса. Правая колонна — 3-я дивизия должна была, придерживаясь тесной связи с соседом направо — 10-й дивизией 5-го корпуса у Лащова, наступать на с. Посадов, Жерники, Подлодов. 35-я — на с. Кржевица, Щенятын, Торношин, Заставе, Махнов. Бригада 61-й дивизии намечалась быть резервом и должна была идти на некотором расстоянии за 35-й дивизией. Левый фланг по-прежнему прикрывался 7-я кавалерийской дивизией.

Наш сосед справа 5-й корпус собирался на 15-е атаковать 10-й дивизией противника у Лащова, силы которого определялись боем с ними тобольцев около дивизии.

7. 15 августа. Первые бои. Неудача

Выступление войск с ночлегов началось рано, на рассвете 15-го. Утро было прекрасное и погодой, и первыми сведениями. Подполковник Головинский ездил за ориентировкой в штаб 5-го корпуса, в Жулице, и привез оттуда известие о крупной победе наших войск: 10-я дивизия при содействии 11-го Псковского полка 3-й дивизии атаковала у Лащова австрийские силы, охватила их с обоих флангов и даже с тыла и после небольшого сопротивления взяла в плен целиком австрийскую дивизию с артиллерией и всеми потрохами^[44]. Весть эта облетела всех с быстротою молнии и произвела необычайно радостное впечатление. Утренняя наша воздушная разведка в направлении Томашова также давала как будто бы благоприятные сведения: по многим путям в районе Томашова было обнаружено массовое движение обозов в южном направлении. И нам так хотелось верить, что противник начинает очищать район Томашова под угрозой нашего удара им во фланг. А отсутствие до полудня сведений о встрече с противником на фронте нашего корпуса рисовало уже нам картину выхода его в тыл австрийцам.

Штаб корпуса уже собирался выступать из Новоселки, чтобы следовать за левой колонной, за бригадой 61-й пехотной дивизии, как намечалось приказом по корпусу. Но задержались мы вследствие желания начальника корпуса получить еще донесения из колонн, особенно из 35-й дивизии и 7-й кавалерийской, куда был послан с этой целью мотоциклист. Эта задержка с выходом штаба корпуса имела неблагоприятные последствия: командир корпуса в самую серьезную минуту лишен был возможности управлять войсками корпуса и влиять на события на фронте их. Прибывший наконец мотоциклист сообщил, что к 7-й кавалерийской дивизии он не мог проехать, ибо там бой. Какой бой, кого с кем — этого добиться от него не могли. Но по виду его, растерянному, как у ошпаренного, мы могли заключить, что начавшийся в левой колонне бой неблагоприятен для нас. Началась тогда суета. Посылались ординарцы один за одним. Мне приказано было вести к штабу 35-й дивизии линию телефона. Для быстроты были погружены на автомобиль несколько катушек кабеля и аппаратов и старший телефонист с группой своих людей поехал их разматывать. Однако до штаба дивизии было далеко — раз, а другое — никто не знал, где он в данный момент находится.

После полудня мы услышали в стороне левой колонны артиллерийскую стрельбу, а несколько спустя были ясно видны разрывы, характерные красноватые разрывы австрийских шрапнелей. Скоро в той стороне запылали пожары, горели деревни, не то Васимов, не то Ульговек. И было в этих пожарах что-то зловещее. Мы думали, что неприятельская артиллерия зажгла селения. Но было это и так и не так. Потом мы узнали, что были и поджоги злоумышленные, сигнальные. И когда на одной из хат в Васимове поймали жида, что-то, видимо, сигналившего, казаки беспощадно расправились со всеми жидами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

На начало войны действовал план стратегического развертывания, принятый в мае 1912 г.

10

Офицеры Генерального штаба — то есть офицеры, окончившие Императорскую Николаевскую академию Генерального штаба. Предназначались для занятия штабных должностей, состояли на отдельном учете.

11

Для офицеров, причисленных к Генеральному штабу, полагалось отбыть т. н. ценз строевой службы — командование в течение года ротой.

12

По юлианскому календарю.

13

Яковлев Петр Петрович (1852 — после 1917). Окончил Межевой корпус. На службе с 08.1869. Окончил 3-е военное Александровское училище (1871); выпущен прапорщиком в 1-ю арт. бригаду. Капитан (1878). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1881). На штабных должностях. Полковник (1886). Старший адъютант штаба Московского ВО (12.1886–11.1888). Нач. штаба 18-й (11.1888–03.1892) и 35-й (03.1892–06.1896) пех. див. Командир 7-го грен. Самогитского полка (06.1895–03.1898). Нач. штаба 17-го арм. корпуса (03.1898 — 07.1901). Ген. — майор (1898). Начальник Московского военного училища (07.1901–10.1903). Начальник Александровского военного училища (10.1903–06.1905). Ген. — лейтенант в 1904-м. Начальник 3-й грен. див. (06.1905–04.1909). 15.04.1909 назначен командиром 17-го арм. корпуса. Ген. от инфантерии (1910). Участник ПМВ. В 08.1914 поручено командование южной группой корпусов 5-й армии. Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. (04.08.1916) за прорыв фронта противника под Сопановом 22.05–03.06.1916. После Февральской революции отстранен от должности и 02.04.1917 зачислен в резерв чинов при штабе Киевского ВО. 14.07.1917 уволен со службы по болезни с правом ношения мундира и пенсией. Дальнейшая судьба неизвестна.

14

Стремоухов Николай Петрович (1861–1938). На службе с 09.1878. Окончил Пажеский корпус (1880), выпущен прапорщиком в Лейб-гвардии Егерский полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1888). На штабных должностях. Полковник (1897). Нач. штаба 27-й пех. див. (01.1901–04.1903). Командир 174-го пех. Роменского полка (04.1903–09.1906). Участник Русско-японской войны 1904–05. Ген. — майор (1906). Ген. для особых поручений при командующем войсками Иркутского ВО (09.1906–06.1909). Нач. штаба 17-го арм. корпуса (06.1909–10.1914). Участник ПМВ. Кавалер Георгиевского оружия (06.01.1915). Командующий 17-й пех. див. (10.1914–1915). Ген. — лейт. (22.01.1915) с утверждением в должности. Нач. штаба 7-й армии (05.1915–10.1915). Состоял в распоряжении главноком. армиями Юго-Западного фронта (с 10.1915). Командир 34-й пех. див. (03.1916–09.1917). Отчислен от должности по болезни с назначением в резерв чинов при штабе Одесского ВО (09.1917). Уволен со службы 08.10.1917 с правом ношения мундира и пенсией. Участник Белого движения на Юге. В 1918 в резерве чинов при штабе Добровольческой армии. С конца 1918 по 1920 — председатель контрольной комиссии Комитета содействия ВСЮР. В эмиграции в Югославии, служил в Военном министерстве в Загребе.

15

Михайловский манеж находится в Петербурге. Очевидно, имеется в виду московский Манеж постройки 1817 г. близ Кремля.

16

Ковель — древний город на Волыни, известен с IX в. В 1914 г. уездный город Волынской губернии. Известен ожесточенными боями в его окрестностях в гг. ПМВ. Ныне в составе Украины.

17

Головинский Алексей Васильевич (?—?). Окончил Академию Генерального штаба (1902). На 01.01.1909 капитан, младший офицер Александровского военного училища. На 06.04.1914 ротный командир того же училища. Полковник (06.04.1914) с переводом в 91-й пех. Двинский полк. Участник ПМВ. Командир батальона того же полка (1914–01.1915). Командир 138-го пех. Болховского полка (24.01.1915–24.04.1917). Кавалер Георгиевского оружия (07.02.1916) и ордена Св. Георгия 4-й ст. (02.12.1916). Командующий бригадой 35-й пех. див. с 24.04.1917. Ген. — майор (1917) с утверждением в должности. В РККА. Нач. штаба Самарского укрепрайона (4 мес.); помначальника упрформа Туркестанского фронта (1 мес.); инспектор ВУЗ там же (4 мес.); заведующий обучающимися Военной академии (8 мес.). Пом. начальника адм. управления полевого штаба РВСР (9 мес.). Для особых поручений при военной инспекции штаба РККА (с 10.05.1921). Штатный групповой лектор Военной академии РККА. На 01.03.1923 руководитель практическими занятиями по администрации Военной академии.

18

Громыко Иван Ильич (1878–1969). Окончил Полоцкую учительскую семинарию. На службе с 08.1902. Окончил Чугуевское пехотное юнкерское училище (1905). Выпущен подпоручиком в 1-й Финляндский стрелк. полк. Окончил Николаевскую военную академию (1911). Штабс-капитан (1911), капитан (1913). Старший адъютант штаба 17-го арм. корпуса (с 19.05.1914). Участник ПМВ. С 06.1915 — и. д. пом. начальника отделения управления ген. — квартирмейстера штаба главноком. армиями Юго-Западного фронта. Подполковник (10.04.1916), и. д. начальника того же отделения. Полковник (15.08.1917). Участник Белого движения на Юге. На 24.08.1919 врем. и. д. начальника общего отделения отдела дежурного Ген. штаба Добровольческой армии. В эмиграции в США. Умер в Сан-Франциско.

19

Состоял из 1-й и 36-й пех. див.; погиб в Восточной Пруссии при катастрофе 2-й армии, впоследствии восстановлен.

20

Ломжинская губерния в восточной части Царства Польского; Остроленка — уездный центр.

21

Прогимназия — общеобразовательное учреждение в Российской империи с программой 4-классного училища, что соответствовало четырем младшим классам гимназии; учреждены в 1864 г., делились на мужские, женские и военные.

22

В составе 5-го, 17-го, 19-го, 25-го корпусов.

23

Тюлин Михаил Степанович (1862–1935). Окончил 3-ю Санкт-Петербургскую военную гимназию. На службе с 09.1879. Окончил Николаевское кавалерийское училище (1881), выпущен корнетом в Лейб-гвардии Кирасирский Ее Величества полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1889). На штабных и административных должностях. Начальник Новочеркасского казачьего юнкерского училища (08.1899–05.1903). Начальник Тверского кавалерийского юнкерского училища (05.1903–12.1904). Окружной дежурный Ген. штаба Московского ВО (12.1904–08.1908). Ген. — майор (1905). Командир 2-й бригады 1-й кав. див. (08.1908–05.1912). Ген. — лейтенант (1912). Начальник 7-й кав. див. (штаб во Владимире-Волынском) (05.1912). Участник ПМВ. С 11.1914 начальник 2-й Кубанской казачьей див. Кавалер Георгиевского оружия за бои лета 1914 (23.04.1915). 17.09.1915 назначен оренбургским губернатором и наказным атаманом Оренбургского казачьего войска. После Февральской революции отстранен от должности и 17.03.1917 зачислен в резерв чинов при штабе Кавказского, а 26.04.1917 — Московского ВО. Ген. от кавалерии (02.10.1917). 02.10.1917 уволен со службы по болезни с правом ношения мундира и пенсией. В РККА. В Комиссии по разработке кавалерийских уставов при Организационном управлении Всероглавштаба (с 17.01.1919). В списке Генштаба РККА от 07.08.1920. С 16.01.1922 штатный преподаватель Военной академии РККА. В 1930 преподавал в Тимирязевской академии. Автор неопубликованных воспоминаний «Записки для моих детей и внуков».

24

Драгомиров Абрам Михайлович (1868–1955). На службе с 10.1885. Окончил Пажеский корпус (1887); выпущен подпоручиком в Лейб-гвардии Семеновский полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1893). На штабных должностях. Полковник (1902), ген. — майор (1912). Командовал кав. бригадами. Участник ПМВ. Вступил в войну начальником 2-й отдельной кав. бригады. Ген. — лейтенант (1914) за отличие. Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. (25.09.1914) и 3-й ст. (08.02.1915). С 12.1914 — начальник 16-й кав. див. (развернутой из 2-й отд. кав. бр.). С 04.1915 командир 9-го арм. корпуса. Ген. от кавалерии (13.08.1916). С 08.1916 командующий 5-й армией. Главноком. армиями Северного фронта (с 29.04.1917). Снят с должности после резкой оценки Декларации прав военнослужащих. В распоряжении военного министра (с 31.05.1917). В конце 1917 уехал на Дон. Активный участник Белого движения на Юге. 2-й заместитель председателя Особого совещания и помощник Верховного руководителя Добровольческой армии (08–10.1918), председатель Особого совещания (10.1918–09.1919). Летом 1919 вел в Париже переговоры с правительствами А. В. Колчака и стран Антанты о помощи Югу России. Командующий войсками Киевской обл. (09–12.1919). С 02.01.1920 состоял в распоряжении главноком. ВСЮР. В 03.1920 состоял председателем Военного совета по выборам нового главноком. В Русской армии. 04.09.1920 назначен председателем Комитета ордена Св. Николая Чудотворца. В 1920–1924 генерал для поручений при главноком. Русской армии. В эмиграции в Сербии и во Франции. Активный чин РОВС; в 1924–1939 генерал для поручений при председателе РОВС. Во время ВМВ выступал в поддержку движения ген. А. А. Власова и в начале 1945 был назначен в резерв чинов при штабе РОА. Умер во Франции.

25

Грубешов — уездный город Люблинской губернии в Царстве Польском, на реке Гучве.

26

Радиотелеграф, т. е. радиостанция.

27

Камионка-Струмилова — местечко в Галиции, Австро-Венгерская империя.

28

Автор неточен: 68-й Бородинский лейб-пехотный императора Александра III полк. Сформирован в 1813 г. В ПМВ в 17-й пех. див. 19-го арм. корпуса. За указанный бой получил Высочайшую благодарность.

29

Осипов Евгений Матвеевич (1859–?). На службе с 09.1878. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1880), выпущен подпоручиком, переведен в гвардию. Капитан (1897), полковник (1903). Командир 10-го пех. Новоингерманландского полка (03.1908–04.1914). Ген. — майор (1913). Командир 2-й бригады 7-й пех. див. (04.1914). Командир бригады 3-й пех. див., командующий 3-й Заамурской пограничной пех. див. (03.1916). Ген. — лейтенант (20.10.1916).

30

Польские легионы действительно существовали при австро-венгерской армии; 16 августа 1914 г. по инициативе Ю. Пилсудского был объявлен набор; в результате в трех легионерских бригадах сражалось 15–18 тысяч человек. Заметного отклика в польском населении это начинание не имело.

31

Город в Галиции недалеко от Львова, основан в XVI в. гетманом Жолкевским.

32

Селение под г. Владимир-Волынский Волынской губернии. Имение Стравинских, куда регулярно летом приезжал композитор И. Ф. Стравинский.

33

Орлов Александр Васильевич (1862–1914). Окончил Симбирский кадетский корпус. На службе с 09.1883. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1884); выпущен подпоручиком в 79-й пех. Куринский полк. Офицер-воспитатель Донского кадетского корпуса в течение почти 8 лет. Полковник (1903). Командир 238-го Клязьминского резервного батальона (02–12.1904). Командир 238-го пех. Клязьминского полка (12.1904–05.1905). Командир 115-го пех. Вяземского полка (05.1905–06.1912). Ген. — майор (1912), за отличие. С 06.1912 командир 2-й бригады 25-й пех. див. Участник ПМВ. Командир бригады 61-й пех. див. Погиб в ходе неудачных боев 17-го арм. корпуса под Ивангородом. Похоронен в Петрограде.

34

Карнаухов Михаил Михайлович (1867–1918). Окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. На службе с 08.1886. Окончил 3-е военное Александровское училище (1888); выпущен в 159-й пех. Гурийский полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1897). Штабс-капитан (19.05.1897). На штабных должностях в Туркестанском и Кавказском ВО. Нач. штаба 1-й Кавказской стрелк. бригады (06.1908 — 05.1913). Командир 9-го пех. Ингерманландского полка (с 13.05.1913), с которым вышел на войну. Участник ПМВ. Кавалер Георгиевского оружия (09.03.1915). Ген. — майор (1915) за отличия. Нач. штаба 41-го армейского корпуса (09.1915–04.1916). Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. (01.03.1916). Начальник снабжения Кавказской армии (с 20.06.1916). Командующий 39-й пех. див. (08–10.1917). Состоял в резерве чинов при штабе Кавказского ВО с 10.1917. Погиб в 1918 в Тифлисе.

35

Существовало в 1866–1921 гг. Имело двухгодичный курс обучения, с 1901 г. — трехгодичный. В гг. ПМВ выпускало прапорщиков по ускоренной программе.

36

Исаков Константин Николаевич (1869 — после 1917). Окончил 1-й Московский кадетский корпус. На службе с 08.1887. Окончил Николаевское инженерное училище. Выпущен подпоручиком (09.08.1888) в 6-й понтонный батальон. Окончил Николаевскую инженерную академию (1896). Штабс-капитан с переводом в военные инженеры. В распоряжении начальника инженеров Варшавского ВО (с 06.1896); в распоряжении окружного инженерного управления Кавказского ВО (с 20.02.1897). Капитан (05.04.1898). Участник Русско-японской войны 1904–05. Состоял в распоряжении начальника инженеров Приамурского ВО (с 14.02.1904). Корпусной инженер 1-го Сибирского армейского корпуса (с 25.06.1904). Подполковник (25.01.1905) за боевые отличия. Состоял в распоряжении Главного инженерного управления (с 25.11.1905). Пом. начальника Тифлисской (с 09.03.1906) и Кутаисской инженерных дистанций (с 18.07.1907). Нач. штаба Кавказской саперной бригады (08.1907–10.1910). Полковник (1908, за отличие). Нач. штаба инспектора полевых инженерных войск Кавказского ВО (10.1910–05.1911). Командир 17-го саперного батальона (с 20.05.1911), с которым вышел на Великую войну. Командир 21-го саперного батальона (07–11.1916). Корпусной инженер 38-го арм. корпуса (с 11.1916) и и. д. отдельного руководителя работ 6-го участка Западного фронта (на 02.04.1917). Ген. — майор в апреле 1917. Дальнейшая судьба неизвестна.

37

Вероятно, ошибка автора. В. М. Ткачев, выдающийся русский летчик, командовал в чине подъесаула 20-м корпусным авиационным отрядом в другой армии. 17-м авиаотрядом командовал И. И. Кравцевич, впоследствии генерал, инспектор авиации ВСЮР.

38

Симанский Пантелеймон Николаевич (1866–1938). Окончил Псковский кадетский корпус (1883). На службе с 09.1883. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1885), выпущен подпоручиком, переведен в гвардию. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1891), капитан. Старший адъютант штаба 35-й пех. див. (11.1891 — 09.1896). Прикомандирован к Александровскому военному училищу для преподавания военных наук (09.1896–05.1900). Подполковник (1896). На штабных и преподавательских должностях. Полковник (1900), ген. — майор (1909). С 03.1909 командовал 2-й бригадой 35-й пех. див. Участник ПМВ. Командующий 61-й пех. див. (07.1914–07.1917). Кавалер Георгиевского оружия (06.01.1915). В резерве чинов при штабе Московского ВО с 07.1917. Ген. — лейт., командир 47-го арм. корпуса. Участник Белого движения на Северо-Западе. С 25.10 по 22.11.1918 начальник 1-й стрелк. див. Отдельного Псковского добровольческого корпуса, с 30.12.1918 по 01.1919 командир Либавского отряда. В эмиграции в Польше, военный историк, писатель, председатель Российского общественного комитета в Польше. Умер в Варшаве.

39

Город в в Брезинском уезде Петроковской губернии Царства Польского.

40

Плеве Павел Адамович (1850–1916). Окончил Варшавскую гимназию. На службе с 08.1868. Окончил Николаевское кавалерийское училище (1870), выпущен корнетом в Лейб-гвардии Уланский Его Величества полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1877). Участник Русско-турецкой войны 1877–78, обер-офицер при штабе 13-го арм. корпуса (07.1877–09.1878). На штабных должностях. Правитель дел в Николаевской академии Генерального штаба (11.1884–12.1890). Командир 12-го драгунского Мариупольского полка (12.1890–01.1893). Ген. — майор (1893), за отличие. Начальник Николаевского кавалерийского училища (06.1895–06.1899). Командир 2-й кав. див. (06.1899–11.1901). Ген. — лейтенант (1901), за отличие. Начальник войскового штаба войска Донского (11.1901–03.1905). Участник Русско-японской войны 1904–05. Ген. от кавалерии (1907), за отличие. С 03.1909 — командующий войсками Московского ВО. Участник ПМВ. Командующий 5-й армией. Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. (18.09.1914). Во время Лодзинской операции руководил всеми русскими войсками в районе Лодзи. В 01.1915 получил вновь сформированную 12-ю армию, вскоре переименованную в 5-ю. С 12.1915 главноком. армиями Северного фронта, по состоянию здоровья в 02.1916 освобожден от командования и назначен членом Государственного совета. Умер в Москве.

41

Создана на базе управления и войск Казанского ВО. Командующий — престарелый генерал А. Е. Зальца.

42

Она должна была, двигаясь вдоль болотистой реки Солонки, охватывать на ней переправы. — Примеч. автора.

43

38-й Тобольский графа Милорадовича пехотный полк. Сформирован в 1703 г. В ПМВ в 10-й пех. див. 5-го арм. корпуса.

44

Разгромлена 15-я венгерская пехотная дивизия, потерявшая 4000 пленными, 2 знамени и 22 орудия.