Чужие мемуары. Сборник рассказов

Сергий Чернец

Встречаются на пути жизненном разные люди, которые делятся своим пережитым, и автор запечатлел их истории, во многом поучительные.

Рассказ охотника

Осенней порой вышел из дома охотник. Только вчера выпал первый снежок. В тайге было тихо. Природа будто замерла в ожидании зимы. Неслышно было уже летнего щебета птиц. До таежной «заимки» шагать охотнику было далеко.

Он еще дома встряхнул свой рюкзак, чтобы ничего в нем не бренчало. Такая привычка, хотя он не хотел же охотиться сразу.

Снега в лесу было не так много, земля еще чернела под елями. Но на чистых местах, на припорошенной белой земле, видны были звериные следы. Охотнику было видно: вот прошел соболь, а вот и белка соскакивала и перебегала с сосны на сосну. «Будет чем „поживиться“ в эту зиму» — подумал про себя охотник. Особого плана — задания не было, но шкурки надо было добыть, — чем больше, там лучше. Охотхозяйство требовало….

Заимка охотника была на берегу маленькой лесной речки. Западная Сибирь полна болот, маленьких лесных озер и речек. Вот и эта речка начиналась где-то в болотах, и текла между небольших сопок к Иртышу. Вдоль реки охотник ставил капканы на норку и ондатру. В тайге, среди валежников, находил он тропы соболей. А на белку он ставил «плахи-ловушки»: бревно на бревно, приподнятое одно над другим наискосок, с одного конца, так, что верхнее падая, придавливает белку…. Умелый охотник за сезон добывал шкурки зверей во множестве, прилично зарабатывая для Охотничьего хозяйства.

Охотник подходил к своей заимке и будто бы вздохнул полной грудью, ощутив облегчение.

Бывает огромная разница между прекрасным, свободным, ничем не омраченным миром природы, таким тихим, в эту первоснежную осень. Между спокойным и непостижимым миром, — и со столь же непостижимой нашей повседневной суетой, с ее ничтожными скорбными тревогами и спорами….

Дверь домика, заимки, всегда была припертая палкой, — не закрывалась никогда ни на какие замки. В тайге люди доверяли друг другу. А сейчас он нашел, что палки у двери не было: значит, подумал охотник, кто-то посетил его таежный домик. На заметенном снежной порошей крыльце следов никаких не было. Снег перед заимкой лежал нетронутым, как выпал вчера. Все это отметил про себя охотник, и спокойно открыв дверь, вошел в свою избушку.

Из маленькой прихожей он открыл дверь в комнату с печкой. На нарах раздался стон, — кто-то лежал под одеялом и тулупом. Охотник увидел взлохмаченную голову, мокрый в бисеринках пота лоб и спекшиеся губы, из которых исходил стон. Человек лежал с закрытыми глазами, в беспамятстве, и стонал.

Охотник бросил рюкзак у дверей, взялся за кружку на столе, нашел в углу ведро с водой, стоящее на табуретке. Он подсел к человеку, обтер пот с его лба полотенцем, схваченным на ходу с вешалки около печки. Он напоил человека водой, приподнимая одной рукой его голову от подушки.

Человека лихорадило, он даже бредил. Он был больной. И два дня охотник хозяйничал и кормил с ложки незнакомого постояльца. Он топил печь, варил копченое мясо и кормил бульоном больного. В бульон добавлял он фарш того же вареного мяса. Потому что: главное для здоровья — питание, как он считал. И больной поправлялся.

Когда ему через два дня полегчало, они познакомились и разговорились. Больной поднялся и сел к столу, где охотник приготовил поесть и попить заваренные травы.

— Как хоть зовут-то тебя? — начал разговор охотник.

— Миша я, Гаврилов, — еще неустойчивым голосом сказал больной.

— Ну вот, а я Гришка-охотник. Меня все в деревне «охотником» зовут. И работаю я в Охотхозяйстве. —

— Да, — и Миша пожал протянутую охотником руку.

— Ты пей, Миша отвар, это лекарственные травы, — говорил охотник. Он видел, что Миша Гаврилов чувствует себя еще неловко, стеснительно. И поэтому начал сам рассказывать о себе, чтобы вызвать ответную реакцию, как в психологии: чтобы Миша, потом рассказал о себе.

Григорий-охотник все время прожил в тайге. И был немного «умудренный». Он с детства полюбил чтение книг, ходил в поселковскую библиотеку. И на зимовье, в тайгу, он тоже брал с собой книги. Сначала, они охотились с отцом, отец все ругался, что Гришка переводит керосин. Но советская наша страна была действительно самой читающей страной в мире. Сейчас Гришке-охотнику было уже больше 50-ти лет, и он давно охотился один, свою заимку построил сам себе.

Природа — общение со зверями, наблюдение за повадками диких зверей, сделали Гришку-охотника хорошим психологом. Он научился легко понимать людей, видя в их делах и поступках такое же поведение, как у животных.

В поселке Гришка был «душой общества» — праздники и вечеринки, свадьбы и гулянки — были его, Гришкины «праздники». Его приглашали в качестве «тамады», хотя это слово местным таежникам не всем было известно. Гришка и на работе в охотхозяйстве, слыл балагуром, много рассказывал интересного из прочитанных книг и из наблюдений за соболями и белками. А уж про зверей-то он знал много: всю жизнь со зверями в тайге. За балагурство, несмотря на возраст — его все звали до сих пор Гришкой.

Вот и с незнакомцем, с больным Мишей Гавриловым, он быстро нашел общий язык. «Откровенность на откровенность» — Гришка-охотник рассказывал о себе открыто и честно, располагающе к взаимности. Вот и Миша Гаврилов откровенно и честно признался: «Да в бегах я, скрываюсь вот, тюрьма мне светит!» — сказал он невесело и начал рассказывать свою историю.

«Я недавно, полгода, как освободился с последнего срока. Домой решил не ехать. Останусь, думаю, в Сибири, подальше от всех бед, — да, опять накладка получилась». Миша даже усмехнулся:

«А за что последний срок дали!? — представь! — за пощечину 3 года отсидел. Да — да! Все надо мной смеялись. Женщине пощечину дал, а сроку намотали, как настоящему жулику».

С этого начал свой рассказ Миша Гаврилов.

Он родился и вырос в пригородном поселке в Мордовии, около г. Саранска. И испортила его жизнь одна девушка. «Любовь — его подвела» — как он выразился. Но может это и любовью назвать нельзя: потому что его «приворожили». В Мордовских деревнях находились старушки, которые колдовали и привороты творили. Он потом узнал точно, от других старушек, которые похоронили свою подругу и не могли снять «то», что она приворожила на Мишку.

Девчонка, которую он не хотел даже замечать — приворожила его к себе у самой сильной ведьмы Мордовской. Старушка, вдруг, скоро умерла. А девчонка в город, в Саранск уехала, бросила Мишку, который начал приставать к ней.

Его так и тянуло все время к этой деревенской девчонке. Но она нашла себе городского ухажера и ей уже не нужен стал, деревенский парень, каким оставался Мишка.

Колдовство и приворот имели свое действие, — и Миша часто приезжал в город — все тянуло его к той девушке. А она за городского ухажера замуж собралась. Миша нашел, где они проживали, и пришел к ней на квартиру, к своей «любимой», а там жених — ну, и подрались они. Вот в первый раз его посадили в тюрьму за драку эту.

Он отсидел 2 года и вновь приехал в свой поселок. Он узнал, что девушка уже замуж вышла, — но «приворот» тянул Мишу. И он опять пришел в городе на их квартиру, пока мужа не было, хотел «поговорить», как он думал. Но его «любимая» — дверь на цепочке открыла и прогоняла его. Вдруг и муж сзади подошел, из магазина — вновь образовалась драка. Вновь его посадили на два года.

Но и в третий раз, — после освобождения Миша пошел к той «привороженной» девушке. Она не ожидала и открыла дверь. А он уже и про колдовство знал: он только с размаху влепил этой «любимой» пощечину, развернулся и ушел.

А она видимо обиделась сильно и написала в милицию заявление. И свидетелей подговорили соседку с верхнего этажа, которая действительно все видела. Но говорила соседка по научению «оскорбленной», во время следствия. Суд быстро состоялся. Соседка же на суде сменила свои показания. Может она деньги просила, а может Мишу пожалела. Сказала она правду, что не дрался Миша, а только пощечину отвесил.

На суде ему не поверили. Вышел в уголовный кодекс один указ: признавать «рецидивистом» за 2 и более одинаковых преступления. Судья признал Мишу Гаврилова — рецидивистом и дали ему срок 3 года и отправили в Сибирь.

Уж как над ним потешались охранники в тюрьме: все узнали, что он «завороженный», «заколдованным» его называли. Ведь три раза он все ходил к той «любимой», надо же!

Вот и решил Миша остаться тут в Сибири, в одном из поселков. Работу он нашел в Леспромхозе, и все бы ничего, ему бы жить да жить потихоньку. Но тут — молодежь его подвела, местная.

Так как Миша был трижды судимый — то, несомненно, он пользовался среди местной молодежи (среди шпаны) авторитетом. А молодежь тогда, везде была шпанистой — воровали и пьянствовали.

Вот такая местная шпана, в поселке, где он проживал, — что-то там украли и пропивали «барыши». С ними и Миша тоже выпивал. Только он не вникал в подробности: выпили, и он ушел к себе домой. Но случился случай: один из этой «братвы», остальную «братию» пьяную обворовал, обобрал и укатил в город. После пьянки стали парни искаться у кого что пропало.

Пришли они к Мише — совета спрашивать: что им сделать с тем вором, который их обобрал.

Вот Миша и объяснил, что по тюремным понятиям у своих воруют только «крысятники», и таких в тюрьме бьют «смертным боем». Так и сказал, по «пьяной лавочке», — без бутылки к нему не пришли.

Ребята те, молодые, буквально поняли его слова. И поехали они, по его совету, — нашли того «крысятника» и избили его до смерти.

Конечно, милиция их всех нашла, их посадили под следствие. А они сказали на Мишу, — вот, мол, это он нас научил: он сказал так сделать. Теперь и Мише предъявили обвинение: в подстрекательстве к преступлению, к убийству. И к тому же, он «рецидивист», а это усугубляет вину….

Пока его закрыли в сарай Леспромхоза, в поселке, — Миша воспользовался этим и сбежал в тайгу. Нашел далекую заимку. А как всегда, там были продукты: крупа для каши, мука, соль и спички. Вот он и прожил неделю. Однако подхватил «лихорадку» какую-то, чуть не помер. Хорошо его спас охотник, вовремя пришедший на сезон.

Конец.