Комната 15

Чарльз Харрис, 2020

Однажды инспектор полиции Росс Блэкли очнулся ночью посреди улицы, избитый, в странной одежде и… зимой. Хотя еще вчера была середина лета – лета позапрошлого года. С тех пор Росс сменил место жительства, изрядно продвинулся по карьерной лестнице, купил новую машину и даже успел обсудить с женой развод. Но ничего этого он не помнит. Его обнаруживает полицейский патруль и сразу же отправляет на место преступления – убийство молодой медсестры. Теперь детективу приходится делать вид что с ним все в порядке, и вести сразу два расследования: по делу об убийстве – и в своем собственном сознании. И это второе расследование постепенно погружает его в состояние ужаса… Бестселлер Amazon. Вы предстаете перед судом по обвинению в совершении четырех убийств. При этом убеждены в своей невиновности. Но все улики против вас. А главное – вы не помните последние полтора года вашей жизни…

Глава 13

Я обвожу взглядом обледенелую дорогу. До ближайших домов далеко, они скрыты деревьями, и никто не вышел, чтобы узнать, в чем дело. Человек, называющий себя Бексом, с трудом поднимается на ноги. Я принимаю решение подыграть ему и сделать вид, будто знаю его. Он потирает руку, затем с тревогой осматривает свою машину. Похоже, его больше беспокоит «Воксхолл», чем синяки. Бекс изучает указатель поворота, разбившийся от удара о «Приус», и вмятины на капоте, а я тем временем разглядываю его лицо. Оно добродушное, с темной щетиной. Почувствовав на себе мой взгляд, Бекс одаривает меня удивительно теплой улыбкой.

— Черт, шеф, ну вы меня и напугали, — говорит он и, спустившись в кювет, осматривает передние колеса.

Продолжая вести игру, я говорю, что это он нагнал на меня страху. В темноте я не вижу его лицо. Бекс виновато смотрит на меня и чешет подбородок.

— Да. Извините, — говорит он, этот незнакомый человек, называющий меня своим шефом. — Послушайте, кажется, эта канава неглубокая, и есть надежда вытащить мою машину.

И я помогаю ему подсунуть резиновые коврики под колеса, но все это время не расстаюсь с баллонным ключом. Когда двигатель заводится, Бекс по-детски радуется, издает крик и торжествующе хлопает по рулю. Я подталкиваю машину спереди, и с моей помощью он медленно выезжает задом из кювета на дорогу. По большей части констебль проявляет выдержку и практичность, но затем вдруг делает нечто совершенно безрассудное — слишком резко нажимает на газ, выбрасывая из-под колес фонтаны снега и льда, едва не сбивающие меня с ног. Я ору на него и отскакиваю в сторону. Он весело приносит свои извинения.

Беглый осмотр показывает, что машина Лоры получила меньше повреждений. Правое переднее крыло погнулось, зажав колесо: наверное, именно поэтому я не смог тронуться с места. Злясь на себя, просовываю баллонный ключ между колесом и крылом и отжимаю крыло. Насколько я могу судить, с колесом всё в порядке, однако, когда я завожу двигатель, слышится крайне неприятный грохот. Я высовываюсь из машины и говорю, что на «Тойоте» далеко не уеду.

— Ничего страшного, шеф, — успокаивает меня Бекс. — Я вас отвезу. «Вокс» в полном порядке. — Он с любовью хлопает красную машину, словно родитель, гордящийся своим ребенком.

— Он тебе нравится? — спрашиваю я.

— Я купил его на первую зарплату в полиции. Ни разу не доставлял мне никаких хлопот. — Бекс ловит на себе мой взгляд. — Чего я не могу сказать про свою работу. — Он тепло улыбается. Похоже, его настроение меняется с каждой минутой, как у ребенка.

Я не хочу бросать «Приус» здесь, в безлюдной глуши, но Бекс обращает мое внимание на то, что мы недалеко от автосервиса в Саут-Миммс, и нужно только как-нибудь туда добраться. Превозмогая боль, я забираюсь в машину, дожидаюсь, когда Бекс развернет «Воксхолл», и мы трогаемся в обратном направлении. Силуэт Бекса смутно виднеется впереди, время от времени освещаемый фарами встречных машин. Где-то через милю я вижу, как его голова поворачивается: он смотрит влево вниз. Еще через четверть мили это повторяется снова.

Я достаточно близко к «Воксхоллу», чтобы разобрать номерной знак. В двадцать минут четвертого утра машин на дороге почти нет, даже здесь, поэтому я нахожу безопасным достать свой рабочий телефон и, управляясь с рулем одной рукой, пробить номер по базе данных. Возвращается ответ: машина зарегистрирована на детектива-констебля Бехзада Парвина.

Я ищу имя «Бекс» в списке контактов на своем телефоне. Оно в нем есть. Повинуясь порыву, я вызываю этот номер и вижу, как голова Бекса опять поворачивается. Значит, тогда он тоже говорил по телефону. Констебль отвечает. Я спешно придумываю какой-то пустяковый вопрос и завершаю разговор.

«Приус» издает какие-то нехорошие звуки, и я испытываю облегчение, когда мы выезжаем на М-25 и прямо перед Саут-Миммс сворачиваем на просторную стоянку, залитую светом фонарей. Я останавливаюсь рядом с Бексом и оставляю на лобовом стекле карточку Службы столичной полиции, чтобы «Тойоту» не забрали на штрафстоянку. После чего открываю дверь «Астры». Левое переднее сиденье завалено обертками из-под сэндвичей, смятыми бумажными стаканчиками и номерами «Мейл»; с заразительной улыбкой и еще одним извинением Бекс сгребает все и бросает на заднее сиденье. Похоже, извиняться этот парень умеет.

— Куда теперь, шеф? — спрашивает он.

Я называю ему адрес, не уточняя, что там живет мой отец, и Бекс не показывает, что узнал его. Вместо этого он вводит адрес в навигатор, закрепленный на приборной панели, выруливает со стоянки и снова направляется на север.

У него добродушное лицо, большие руки, густые черные брови и теплые манеры большой дружелюбной собаки. Я мысленно представляю себе, как легко у него получается заставить людей расслабиться и заговорить, однако по-прежнему не знаю, можно ли ему доверять. Поворачиваюсь к нему.

— Ты следил за мной. Это что еще за хренотень, твою мать?

Бекс смущенно молчит.

— Ты сказал, что тебе приказал старший детектив-инспектор Гарднер. Я тебе не верю. Я не верю, что мой босс приказал тебе следить за моей машиной.

— Это правда, сэр. В определенном смысле.

Я отмечаю почтительное «сэр». Что это — знак уважения или же Бекс хочет усыпить мою бдительность?

— Что означает «в определенном смысле»?

Бекс обгоняет грузовик и смотрит на меня.

— Я пришел на службу в десять вечера и разбирал бумаги в дежурке, когда позвонил Джерри… старший детектив-инспектор Гарднер — и сказал, что вы подверглись нападению, после чего исчезли. Ему нужен был надежный человек, чтобы присмотреть за вами.

— Он так сказал?

— Я тотчас же примчался к вашему дому, по дороге едва не столкнувшись с парой ночных автобусов.

У него мягкий голос, с южно-лондонским акцентом, и тихий, так что временами мне приходится наклоняться к нему, чтобы расслышать его слова. Я машу рукой, приглашая его продолжать.

— Когда я туда приехал, все было темно. Затем я увидел, как вы раздвинули шторы и выглянули на улицу. Я доложил Джерри, что вы дома. Собрался было зайти к вам домой и поговорить с вами, но тут вы вышли на улицу и сели в «Приус». Я решил поехать следом за вами, на тот случай, если вам понадобится помощь. Но как же вы меня напугали! Там, на дороге… Когда я решил, что вы меня не узнали.

Он снова бросает на меня взгляд. Мне хорошо знакомо такое выражение лица. Я видел его у многих молодых полицейских. В нем сквозит нетерпеливое рвение. Бекс похож на большого лохматого лабрадора, которому только и хочется, что быстро бегать и еще чтобы его гладили.

— Ты кому-то звонил, — говорю я, ловя себя на том, что тоже начинаю говорить тихо. — Ты звонил кому-то из машины, только что, когда мы ехали в Саут-Миммс.

— Я никому не звонил, — говорит Бекс.

— Я всё видел. Я видел, как ты смотрел вниз.

— Я отправил текстовое сообщение. Доложил Джерри Гарднеру, что мы встретились.

— А второй раз? Ты опускал взгляд дважды.

Бекс улыбается и качает головой:

— Я же должен был проверить, что пришел ответ, правильно?

Я молча жду, не зная, верю ли хоть единому его слову. Бекс смотрит на мои руки. Непроизвольно я также опускаю взгляд. Сквозь пластырь просочилась кровь.

— Шеф, вам неплохо бы наложить швы, — говорит Бекс.

— На сегодня с меня больниц достаточно, — я качаю головой.

Смотрю детективу-констеблю Бехзаду Парвину в глаза и по-прежнему не могу определить, на чьей он стороне, но, с другой стороны, сколько еще я смогу обходиться совсем один? В салоне стоит удушливая жара, и мне отчаянно хочется потянуться, но, когда я делаю так, это не помогает. Снова выпрямляюсь. Человек, называющий себя Бексом, не говорит больше ни слова, полностью сосредоточившись на дороге.

Еще через несколько миль я вижу, как он сворачивает на погруженную в темноту полосу торможения, затем на погруженную в еще большую темноту второстепенную дорогу. «Воксхолл» начинает карабкаться в такой крутой подъем, что я тревожусь, хватит ли сцепления покрышек, но Бекс, похоже, абсолютно уверен в своей старой потрепанной машине и с воодушевлением нажимает на газ. Мы проезжаем выцветший знак фруктового сада, припорошенный снегом. Затем — ярко светящийся указатель стоянки для передвижных домов: «Зеленая роща: доступное решение жилищной проблемы». Он оставляет плывущее в ночной темноте остаточное изображение, печальный мигающий негатив рекламы доступного жилья.

Мы сворачиваем на обледенелую дорожку, освещая лучами фар два ряда домиков. Самые внушительные похожи на небольшие коттеджи, с крыльцом и ухоженными растениями, согнувшимися под снегом. «Доступные решения жилищной проблемы» немногим лучше поставленных на стоянку передвижных домов. Я прошу Бекса остановиться в дальнем конце, у автофургона, тускло освещенного дежурной лампой. Рядом стоит ржавый зеленый «Рено Меган». Вот здесь живет мой отец, с тех самых пор как уволился из полиции.

Бекс глушит двигатель и тянется к двери, но я кладу руку ему на плечо, останавливая его.

— Оставайся здесь.

Вид у Бекса недовольный, но я оставляю его в машине и с трудом хромаю по обледенелой дорожке.

* * *

Дверь открывается в то самое мгновение, когда я нажимаю на звонок, и появляется лицо Пола, серое в ночной темноте. Он медлит, словно ждет, что я что-то скажу, но я молчу, и он отступает в сторону, пропуская меня. Вот только в дверях тесно, поэтому Пол без улыбки втягивает живот.

Я протискиваюсь мимо него в комнату, и он следует за мной, сопя носом. Просторные джинсы, старая мешковатая футболка; отец выглядит более грузным, чем я его помню, и более сгорбленным. Он указывает своей толстой рукой на потертое кресло, и я удивляюсь тому, с какой готовностью опускаюсь в него, как у меня по-прежнему все болит, какой туман все еще стоит у меня в голове. Пол предлагает мне выпить. Я прошу крепкий чай и жду, пока он втискивается в крохотную кухоньку. И снова чувствую нарастающее беспокойство. Что такого знает Пол, чего не знаю я? Кем мы были друг другу в течение последних полутора лет?

Но, по крайней мере, его неподвижный дом ничуть не изменился. Сколько уже лет живет здесь мой отец, но он по-прежнему ведет себя словно иностранный турист в незнакомой стране. Все его имущество кажется временным. Тут и там я вижу безделушки, среди которых вырос. Пластмассовая Пизанская башня из какого-то давным-давно забытого отпуска, вазочка со стеклянными фруктами, которую любила моя мать, но только с нее уже очень давно не вытирали пыль.

Пол возвращается с полицейской кружкой для меня и банкой пива для себя и плюхается во второе кресло. Он внимательно наблюдает за мной, хотя внешне это незаметно; глаза у него вроде бы слезящиеся, а взгляд рассеянный. Пол держит меня своим периферийным зрением. Это один из приемов, которому я научился у него.

Почему ему? Ну почему, во имя всего святого, вчера вечером я позвонил именно ему?

— Ты содержишь свое жилье в порядке, — говорю я, решив сохранять внешнюю непринужденность.

— Дела у меня идут нормально, — говорит Пол, дергая за кольцо-открывашку и разглядывая банку так, словно в ней заключен смысл жизни. — Следить за своим домом я умею. И я работаю. Хочешь мою визитную карточку?

На самом деле я помню, что у меня как-то была его карточка: ее взял на конференции по безопасности констебль, вместе с которым я работал в другом участке. Уволившись из полиции, Пол преподнес себя частным советником по безопасности; его услугами пользовались бизнесмены, считавшие, что по той или иной причине они нуждаются в дополнительной безопасности — англичане, русские, китайцы и кто там еще. Также отец время от времени подрабатывал во второсортных клубах, присматривая за вышибалами и дежуря на входе. Те, у кого не всё в порядке с законом, любят иметь на своей стороне тех, у кого есть связи в полиции. Они рассуждают, что в этом случае их могут предупредить об облаве или в случае необходимости замолвить за них словечко.

Иногда, как я слышал, отцу звонили те, кто находился по ту сторону закона, — скажем, мелкий торговец наркотиками, решивший завязать, или шлюха, которой угрожал ее сутенер и которой требовалась помощь более неофициального характера. Пол по-прежнему наводил на людей страх одними своими габаритами.

И вот он рассматривает мои руки, лицо и шею так, будто только что их заметил.

— Наверное, тебе больно.

— Не так, как могло быть. — На самом деле шея разболелась сильнее, но я не собираюсь ему об этом говорить.

Пол медленно кивает. Ни один его сын, никто, носящий фамилию Блэкли, никогда не станет нытиком, и даже сейчас я нахожу детское удовлетворение в том, что он заметил мой стоицизм.

— И все же тебе нужно показать свои раны.

— Ты ждал моего звонка, — говорю я, меняя тему. — Ты нисколько не удивился. — Слежу за его реакцией. Я отчаянно стремлюсь ухватиться за что-нибудь, что позволит мне разобраться в происходящем, но это всё оказываются тонкие соломинки.

Легкая усмешка доходит почти до свинячьих глазок отца.

— Я не был уверен, — говорит он. — Я думал, что ты можешь позвонить, но ты мог и не позвонить.

— После того, как я звонил вчера вечером.

Пол изучает меня долго и пристально.

— После этого, — соглашается он, приподнимая банку с пивом. Встает с хриплым присвистом и достает из буфета плитку темного шоколада. — У меня к этому времени просыпается голод. Я полагал, такое происходит, когда становишься старым. Я имею в виду, очень старым.

— Похоже, на тебя жор напал.

Издав короткий смешок, Пол снова опускается в кресло.

— Что, теперь переходим на шутки?

Я не знаю, что на это ответить. Насколько я помню, вот уже несколько лет мы не поддерживали никаких отношений. Но едва ли по моей вине. Я отцу ничего не сделал; если что, произошло обратное. Пол пытался помешать мне пойти на службу в полицию, а то, как он уволился, никак не способствовало моей карьере. Поэтому я просто пожимаю плечами и говорю:

— Почему бы и нет?

Пол с воодушевлением откусывает прямо от плитки и стряхивает с живота шоколадные крошки. И ждет. Я понимаю, что он встревожен моим видом, хотя отец всегда мало выражал свои чувства. Я же хочу прямо спросить у него, почему я звонил ему вчера вечером, но тогда мне придется выложить ему все про мою память. Правда может быть опасной. Ее может использовать как оружие даже мой отец. Вместо этого я осторожно интересуюсь, звонил ли ему Джерри. Пол кивает и говорит:

— Да, весь вечер сплошные звонки. Ты, Джерри и другие…

Я старательно обхожу вниманием «и других», незаметно подброшенных в качестве приманки. Просто киваю и спрашиваю, что сказал Джерри, и отец говорит, что тот позвонил после того, как я пропал из больницы. Он отпивает глоток пива, и несколько капель стекают ему на подбородок. У меня такое ощущение, будто мне опять восемь лет и я сейчас получу взбучку.

— Джерри просил перезвонить, если ты объявишься. Но я пока что не звонил.

Я откидываю голову назад на жесткий подголовник.

— Почему?

— Сперва я хотел поговорить с тобой.

Пол не выказывает никаких чувств, но этим он всегда владел хорошо. Это часть его методики ведения допросов, чему я также научился у него. Оставаться бесстрастным. Холодным. Ничего не выказывать, ничего не говорить, и собеседник не выдержит и начнет сам заполнять паузы. Выполнит за тебя твою работу.

— Что происходит? — говорит Пол, и его маленькие глазки сверлят меня насквозь.

Я подозреваю, что он уже сам догадался, но, с другой стороны, именно такое впечатление он и хочет на меня произвести. У меня не остается выбора. Я встаю и подхожу к окну. Вижу невдалеке Бекса, который по-прежнему сидит в своей машине, отвернувшись в противоположную сторону.

— Я потерял время. — Оборачиваюсь к Полу. — Словно меня там никогда не было. Какие-то вещи я не помню. Я не помню, что звонил тебе вчера.

Ну вот, я наконец высказал это. Смутно жду, что отец рассмеется или встанет и отвесит мне затрещину, однако он не делает ни того ни другого. Просто откусывает еще один кусок шоколада.

— Как давно? — спрашивает он. — Сколько ты не помнишь?

— Думаю, полтора года. — Снова сажусь и закрываю глаза. Я испытываю облегчение от того, что высказался. Обратился за помощью к отцу после стольких лет. — Я не знаю, что делать. Восемнадцать месяцев бесследно исчезли. С августа позапрошлого года, после того как я перевелся в Кэмден, и до самого вчерашнего вечера. Я бродил по Кентиш-Тауну, у меня раскалывалась голова, на мне была незнакомая одежда, я обнаружил, что дом, в котором жил, снесли, а затем приехал в дом, который никогда прежде не видел. — Я открываю глаза. — Не говори Джерри.

Пол ровным голосом сообщает, что я могу на него положиться: он будет держать рот на замке, твою мать.

— Ты сказал Лоре?

Я киваю.

— Итак, скажи, зачем я звонил тебе вчера вечером?

Пол поднимается на ноги, тяжело дыша от усилия, и идет на кухню. Берет еще одну банку пива и предлагает мне, но я качаю головой.

— Ты не помнишь?

— Ничего. Что мне было нужно?

Отец с силой захлопывает дверцу буфета.

— Ты правда хочешь знать?

— Что мне было нужно, твою мать? Или я даром потратил время, притащившись сюда?

— Ты звонил насчет двух медсестер.

— Медсестер?

— Медсестер. Какие бывают в больницах.

Я ничего не понимаю.

— Как гром среди ясного неба. Ты позвонил мне впервые — за сколько, дьявол? Голос у тебя был безумный, будто ты спятил.

— Что я сказал?

Пол обдумывает мой вопрос.

— Что эти две женщины в опасности. И ты должен их спасти. — Он снова скрывается за углом, и наступает полная тишина. Я уже собираюсь вскочить и последовать за ним, но он возвращается, открывает банку и отпивает большой глоток.

— Что именно я сказал? Дословно.

— Странно все это, — говорит отец, облизывая пену с губ. — Росс, ты правда не помнишь?

— Ничего.

Пол встает и смотрит на меня поверх банки с пивом.

— Вот что ты сказал: ты должен их спасти. Кто-то собирается их убить.

— И?.. — Я вопросительно смотрю на него.

— Ты не знаешь, где они. И думал, что я тебе подскажу.

— Почему именно ты?

— Ты не доверял тем, кто в участке.

— Что это может означать? — Но мы оба понимаем, что существует лишь одна причина, почему я не доверяю тем, кто в участке. Мне становится еще страшнее, чем прежде, но я должен узнать больше. — Так что насчет этих медсестер? Ты мне помог? Смог что-нибудь выудить в обширной базе данных у себя в голове?

Пол глубоко вздыхает. У него одутловатое лицо, глаза стали красными.

— Ты смог назвать только одну из них, Росс.

— И?..

Он смотрит мне в глаза.

— Я о ней слышал.

— Как ее зовут?

Вагончик скрипит. Вдалеке слышится гудок поезда. И Пол называет мне то имя, которое я боялся услышать. Имя убитой медсестры в гостинице. Эми Мэттьюс.