«Титаник» и другие корабли

Чарльз Лайтоллер

Самое известное кораблекрушение, которое пережил Чарльз Лайтоллер – гибель в 1912 году самого большого на тот момент трансатлантического лайнера «Титаник», где он занимал должность второго офицера. Лайтоллер покинул тонущее судно одним из последних, вплавь добрался до перевернувшейся вверх дном спасательной шлюпки и всю ночь балансировал на ней вместе с тремя десятками других мужчин, пока их не спасли.

ГЛАВА 10. «БИТВА С АЛЬБАТРОСАМИ»

Несколько экспедиций было предпринято по суше к месту крушения нашего корабля в надежде получить что-нибудь с него, но все, что нам удалось раздобыть — это около дюжины фунтов свинины, которая, очевидно, была вымыта из одной из бочек на палубе и выброшена на берег; кусок парусины и около сажени веревки. Веревку мы использовали для рыбалки.

Отряд, вернувшийся с места крушения, когда они добыли свинину, имел счастье поймать трех кроликов и в конце концов спустился вниз по северному склону утеса, по которому нам было легче всего передвигаться. Единственным недостатком, как вскоре обнаружила эта возвращающаяся группа, был тот факт, что путь пролегал мимо лежбища альбатросов.

Хорошо известно, что для человека, упавшего за борт, альбатрос почти так же плох, как акула. Последняя нападает на человека из-под воды, но альбатрос может пробить клювом череп человека, пролетая мимо в воздухе, что очень вероятно объясняет то, что один из наших старых моряков схватил одного из них за шею и убил — я не виню его за это.

Когда альбатросы учуяли запах свинины и кроликов, они поднялись облаком, чтобы разделить дешевую трапезу. У группы людей не было иного выбора, кроме как отступить к утесу, положить свинину и кроликов сзади и сделать все возможное, чтобы отбиться от птиц. Кто-то, работавший на пляже внизу, услышал их сигнал бедствия и поднял тревогу. Вооружившись палками, посохами и всем, что попадалось под руку, мы бросились вверх по утесу (насколько это вообще было возможно к этому времени) на помощь отряду, который доблестно сражался, чтобы сохранить свои драгоценные свинину и кроликов. Приехав туда, мы раздали людям палки. Те, у кого были ножи, пользовались палкой в одной руке и ножом в другой; и в течение следующего получаса была просто королевская битва с этими огромными птицами размером от пятнадцати до двадцати футов от кончика до кончика своих крыльев. Обнаружив, что их попытки схватить еду оказались безрезультатными, альбатросы изменили свои действия, спикировав вниз и ударив в чье-то лицо или глаза, спланировав мимо. Мы, конечно, отомстили, сначала палкой ударив их по голове, а потом, когда они упали, вонзив нож между их плечами, что мы сочли лучшим способом успокоить их, иначе они просто встали бы и снова напали бы на нас.

За исключением нескольких довольно серьезных порезов, мы вышли из боя довольно хорошо, все еще держась за наших свинину и кроликов.

Что это была за еда! Все это сварилось в огромном котле, куда мы также бросили несколько рыб, траву и чертополох. Это была единственная приличная еда за все время нашего пребывания на острове.

В мире существует очень мало лежбищ альбатросов. Эти птицы действительно выходят на берег, чтобы размножаться, но в остальном они, кажется, живут в полете, а если и спят, то тоже наверняка в полете, потому что вы встречаетесь с ними за тысячи миль от земли, в порывах ветра, когда они не могут спать на воде. Они абсолютно ничего не боятся и будут парить, даже почти касаясь концом крыла мостика корабля, и пялиться прямо в лицо вахтенному офицеру своими маленькими черными глазками-бусинками. Они становятся легкой добычей, когда заманиваешь их кусочком свинины, и один из самых простых способов поймать их с корабля — это взять кусок оловянной жестянки, разрезанный на треугольник со сторонами шириной в полдюйма, привязать несколько полосок свинины к жестянке и выкинуть его за корму на конце веревки. На конце клюва альбатроса находится крючок, почти в точности напоминающий львиный коготь. Когда они делают прыжок, чтобы поймать свинину, острие их клюва входит в центр треугольника и тянется наверх, где оно застревает, и, если альбатрос поднимется в воздух, он будет легко пойман. Если веревка не ослаблена, альбатрос никогда не сможет вытащить свой клюв. С другой стороны, если он решит сопротивляться и опустит лапы и крылья в воду, то придется попрощаться с веревкой, приманкой и всем прочим.

Я видел, как поймали одного альбатроса размером тридцать футов от кончика до кончика крыльев.

Лежбище на острове Сен-Поль состояло из нескольких уступов, куда, казалось, приходили проводить свои последние дни отцы и матери всех альбатросов. Примерно в двухстах или трехстах футах от подножия утеса лежал холм из костей, занимавший почти пол-акра земли, высотой почти в сотню футов и весивший, должно быть, десятки тонн. Это были не что иное, как кости древних альбатросов, которые с незапамятных времен отправлялись туда умирать, в конце концов падая с уступов от старости, чтобы примкнуть к костям внизу. Некоторые из клювов были больше фута в длину, а птицы, к которым они были прикреплены, несомненно, имели более тридцати футов в размахе крыльев.

Почти на всех этих отдаленных островах есть тайник с провизией, который должен содержаться правительством страны, которой принадлежит остров, но на самом деле эта работа обычно выполняется британскими кораблями. Мы искали повсюду, пока хватало сил, этот тайник, который, как мы знали, должен был быть там, но так и не нашли его. Примерно двенадцать лет спустя, во время моего первого путешествия в Австралию во время работы в «Уайт Стар Лайн», я случайно прочитал книгу с инструкциями по парусному спорту, в которой описывалось положение этих различных тайников, а также один из них на острове Сен-Поль. Упоминалось, что он «отмечен каменной пирамидой на южной косе». Я сразу это понял. Каменная пирамида стояла там все это время, но сбоку было написано: «Миссис Смит и ребенок, жена капитана Смита, умерли в такую-то дату». Естественно, мы подумали, что это знак ее могилы, и поэтому не стали его трогать. И все же табак, картошка, консервы всех видов и наконец, не в последнюю очередь, спички все время были рядом с нами, и их можно было взять с собой. На сорока двух человек у нас была только одна сухая спичка, и с ее помощью мы развели костер, который должен был гореть день и ночь, пока мы были на острове.

Похоже, мы оказались в несколько худшем положении, чем другие корабли, которые в разное время оставляли там свои кости, не сумев добыть провизию.

У входа в лагуну до сих пор видны обломки «Мегеры», хотя она была выброшена на берег еще в 1874 году. Направляясь из бухты Саймонстауна в Западную Африку с экипажем и бригадами помощи, насчитывавшими 375 человек, она дала течь в первую же неделю плавания. Она весила всего 1400 тонн и была хорошо приспособлена для плавания, хотя внизу у нее было 350 лошадиных сил двигателей. Она дала течь под бункерами, в обшивке, где торчала заклепка, и, когда инженеры отправились к ней, чтобы закрепить вспомогательную пластину, они обнаружили, что днище корабля местами было толщиной с шестипенсовик, и попытка сделать что-либо, несомненно, была бы фатальной. Они уже шли перед обычными сильными западными штормами и бушующими морями, и казалось безнадежным поворачивать назад, чтобы пробиться к мысу Горн.

В мире нет моря, равного тому, которое встречается в этих южных широтах, оно буквально кружит вокруг земли, но нет суши, которая могла бы ему воспрепятствовать.

В один момент вы поднимаетесь на волне, ощущая всю силу шторма, а в следующий вы уже спускаетесь вниз, да так, что видны только верхние реи на мачте. Даже двенадцатитысячетонный корабль в одном из этих морей ничем не отличается от мухи на стене. Спасительная благодать заключается в том, что эти корабли настолько велики, что редко ломаются! Горе тому кораблю, который попал сюда перед нами, и который разломило море! Я видел такое однажды, и это было не что иное, как чудо, что кто-либо выжил, чтобы рассказать эту историю.

Выбор, который поставил перед собой капитан «Мегеры», был очень горьким. Короткий путь назад к мысу или три тысячи миль до ближайшей земли, и землей этой были только острова Сен-Поль и Амстердам. Он выбрал более мудрый курс, фактически единственный, и пошел на всех парусах прямо к Сен-Полю. Насосы постоянно забивались, и, что еще хуже, напряжение судна вызвало ослабление других заклепок.

В конечном счете, все люди на борту, включая офицеров, были готовы на все, чтобы удержать судно на плаву. Топки были быстро потушены, паруса пропущены под днищем судна и удерживались на месте веревочными привязями, но пользы от них оказалось очень мало. Судно шло на добрых одиннадцати узлах только под парусами, и, конечно же, эти лоскутные одеяла были просто смыты водой. После многих дней напряженного ожидания они наконец увидели остров Сен-Поль и бросили якорь в устье лагуны.

Они откачали всю воду, а потом зажгли огни, ныряльщики спустились вниз и заткнули дыры.

Затем они приступили к работе и попытались установить вспомогательную пластину снаружи, когда, неожиданно, вся первоначальная пластина легко поддалась.

У них было достаточно времени, чтобы поднять якоря и изо всех сил погнать судно к берегу. Оно село на мель между галечными косами в шестнадцати футах от воды и в процессе этого повредило все дно; и там его остатки лежат до сих пор.

К счастью, пока они были еще на плаву, вся провизия, паруса и припасы были высажены на берег, и они вдобавок имели на острове пищу для всех людей в течение одного месяца. Но так как существовала вероятность того, что они проведут там несколько месяцев, им пришлось немедленно перейти на скудный рацион, достаточный только для того, чтобы сохранить им жизнь; и хорошо, что они предприняли этот решительный шаг, потому что прошло четыре месяца, прежде чем их в конце концов спасли.

Им повезло больше, чем нам, потому что у них были собственные лодки, вполне пригодные для плавания, и они могли работать вне лагуны, там, где можно было ловить много рыбы. На самом деле, как сказал мне офицер этого злополучного судна, он поймал не менее 1100 фунтов прекрасного лосося в течение нескольких часов, только с командой своей лодки, и это только за пределами галечной косы.

Несколько судов появлялись в их поле зрения, но никогда не были достаточно близко, чтобы разобрать их сигналы бедствия. В конце концов, с помощью одной из их спасательных шлюпок офицер смог подняться на борт проходящего мимо судна, направлявшегося в Сурабаю, но прежде чем что-либо было сделано для спасения, поднялся обычный шторм, и судно унесло прочь.

Однако они вошли в порт с этим офицером и командой его шлюпки на борту, которые связались с военно-морскими властями Гонконга, немедленно отправившими судно «Мелакка», чтобы забрать людей с острова. Если не считать потерь от ожогов, когда взорвались котлы в тот момент, когда судно было выброшено на берег, потерь не было.

Некоторые из посланий, которые были написаны на острове, не имели такого счастливого конца; и из экипажа нескольких кораблей зачастую оставался последний выживший, который наконец нацарапал свое послание на куске дерева или камня, чтобы его прочитали те, кто пришел сюда после него. Просто молчаливая запись о некоторых рисках, которые приходится принимать тем, кто выходит в море на кораблях.

Это достаточно плохо — застрять на острове без малейшей надежды на спасение, но еще хуже, когда через много дней проходящий мимо корабль показывается в поле зрения и намеренно покидает потерпевших кораблекрушение. За все время нашего пребывания там не было замечено ни одного корабля, вплоть до самого раннего утра того дня, когда мы были спасены. В то утро первый человек, вышедший из хижины, протер глаза, чтобы удостовериться, что он действительно проснулся, потому что там, рядом с островом, шел полностью снаряженный корабль под всеми парусами. В следующую секунду все проснулись и выскочили из хижины в ответ на его рев: «Корабль!»

У нас была только одна лодка, которая хоть как-то претендовала на плаванье, и то, вместе с ее командой, предназначалась для ловли рыбы. В то утро на рассвете прилив был самым подходящим временем для ловли раков, и в результате лодка оказалась прямо на другой стороне лагуны, а корабль был скрыт от лодки южным утесом. Мы кричали, окликали друг друга и только после долгой, душераздирающей задержки вытащили лодку из-под утеса.

Как только люди в лодке оказались в таком положении, чтобы видеть корабль, они изо всех сил рванулись из гавани и были уже на полпути между островом и кораблем, когда поднялся легкий бриз. В это трудно поверить, но руль этого корабля опустился, он пошел кругом и намеренно держался в стороне от земли.

На берегу горел огромный костер, поднимая вверх столбы дыма, и каждый из нас, кто мог стоять, размахивал своей рубашкой. Мы даже могли видеть людей на палубе того корабля.

Для тех, кто был на борту, было совершенно невозможно не заметить столб дыма или нашу лодку, и все же корабль ушел, и это та трагедия, которая так часто происходит в таких случаях.

Одним из самых ярких примеров был тот, когда мимо судна «Вольтурно», загоревшегося посреди Атлантики в хорошую погоду, прошел большой пароход и не обратил на него ни малейшего внимания. Стояла прекрасная ясная погода, и плотный столб дыма, поднимающийся от горящего масла, можно было видеть за двадцать пять-тридцать миль, но все же корабль, находящийся не далее, чем в пяти милях, прошел мимо и не обратил на него никакого внимания. Опять же, в случае с «Титаником», о котором я расскажу позже, мы использовали все современные методы, видимые и невидимые, чтобы привлечь внимание корабля, который действительно был в поле зрения, и все же он стоял, не предпринимая никаких попыток спасти нас, в то время, как около пятнадцати сотен человек терпеливо ждали и, наконец, утонули, когда огни этого корабля все еще были в поле зрения.

В нашем случае на острове Сен-Поль у лодки не было иного выбора, кроме как вернуться. Мы даже не узнали названия корабля, так как на его корме не было никакого названия. Если бы это было так, то второй помощник мог бы легко прочитать его; и все же, где вы найдете корабль без его названия и порта регистрации на корме? Некоторые говорили: «О, это, должно быть, был корабль-призрак, результат какого-то бредового воображения. Ты же знаешь, что голодал». Они могли бы с таким же успехом отнести это к похмелью, но, к сожалению, это было невозможно.

Корабль видел не один и не полдюжины, а все мы, а сорок два человека загипнотизировать невозможно. Во всяком случае, это почти выбило из нас дух, которого итак было очень мало. Мы пробыли на острове восемь дней, и до того, как все закончится, оставалось уже меньше, чем еще восемь дней.

Как бы то ни было, в другой раз нас не застали врасплох, так как мы установили дневной и ночной дозор на вершине холма над лагерем, откуда открывался хороший обзор на север и запад. Тот самый холм, где экипажи многих других кораблей несли порой бесплодную вахту, другие ждали своего желанного спасителя, а «Мегера» сумела установить двенадцатифунтовую пушку.

Шлюпка, предназначенная для общих целей, включая рыбную ловлю, теперь должна была стоять наготове, чтобы перехватить любое другое судно, которое могло бы подойти, и экипажу, хотя и разрешалось ловить рыбу, было запрещено находиться вне пределов досягаемости. Мы спустили на воду еще одну лодку для рыбалки; она плавала, и это все, что можно было сказать о ней. Она была почти такой же широкой, как и длинной; на самом деле было бы интересно узнать, что за корабль доставил ее на остров. Потом мы снова устроились ждать, хотя, как оказалось, ненадолго.