Дым и Дух

Чарли Хольмберг, 2019

Сэндис – вассал могучего духа седьмого уровня. Таких, как она, считают одержимыми. И ценят, как целое состояние. Рон – мошенник и вор с чарующей улыбкой. Владелец артефакта, дарующего бессмертие. Его работа – совершать невозможное. Что, если в городе, где с каждым днем ведовство проникает в мир, а оккультники призывают невообразимых чудовищ, Сэндис и Рон станут союзниками?

2

«Что может быть лучше, чем мчаться по крышам Дрезберга», — ликовал Рон.

Конечно, и здесь никуда не деться от смрада, но тут, по крайней мере, почти нет людей, никто не толкается, и вероятность вляпаться в кучу неизвестно чего сведена к минимуму. А это уже немало.

Разумеется, прыгать с крыши на крышу — иногда с веревками и досками, иногда с иными подручными средствами, а когда и вовсе без них — небезопасно. Однако, полагал Рон, овчинка выделки стоит: что ни говори, а на высоте пяти этажей вряд ли тебя разденут до нитки, оплюют с головы до ног или проткнут кинжалом. Не то что там, внизу, на брусчатке.

И упасть не страшно: у него есть оберег.

Прошло несколько минут, и зловеще громадное солнце закатилось за массивную стену, отделявшую Колинград от остального мира. Не стена — гора! При взгляде на нее Рона всякий раз охватывала тоска: это не город, а клетка, где люди гадят по углам и напрочь забыли, что такое свежий и чистый воздух. Только здесь, в вышине, Рон мог заглянуть за стену. Он вскинул голову и вообразил себя там. «Вот это — по мне, — подумал он. — Широченные дороги и бесконечный простор».

«Так, однако, и сверзнуться недолго», — урезонил он сам себя, опустил глаза, разбежался и прыгнул.

Дрезберг был вонючей выгребной ямой: куча людей, заводов и выматывающей душу работы. Болезни процветали, дома жались друг к другу, а люди все строили и строили их и набивали квартиры хламом. Высокие небоскребы. Тесные жилища. Дети, пищавшие в каждом углу. С другой стороны, чем меньше пространства, тем проще Рону. Длинноногий, как олень, он с легкостью перемахивал узенькие переулочки, а через плотно стоявшие дома и вовсе переступал, словно через трещинки в мостовой.

Прогулялся лунной ночью по крыше, умыкнул то, что надо, — и все дела.

Это ведь даже не кража, внушал себе Рон. За вещицу заплатили чин чином. Просто деньги перекочевали в карман Рона, а не владельца безделки. Тем более сегодня Рон отправился на охоту за носконской тиарой, истинный владелец которой почил в бозе тысячу лет тому назад. Наверняка. Точно тысячу? Рон почесал в затылке: кем-кем, а прилежным учеником он никогда не был. Да и, к слову сказать, папаша не особо старался натаскать его на всемирную историю.

Рон задержался на крыше библиотеки (ну, или чего-то на нее похожего), отдышался и расправил плечи. Жители-богатеи селились как можно ближе к стене — подальше от дымового кольца и бедняков, ютившихся в его окрестностях. С чего вдруг люди, имевшие стабильный и непомерный доход, предпочитали жить в Дрезберге, не укладывалось у Рона в голове. Не все же из них безмозглые политиканы, окопавшиеся в Иннеркорде! Не все же из них принимали бессмысленные законы и вкушали свежее мясцо! Хотя, конечно, толстосумы от свежего мясца никогда не отказывались.

Сегодня Рон тоже сродни толстосумам, но вот свежее мясцо ему не по карману — дороговато, как, впрочем, и арендная плата.

Под его ногами дрожали и переливались огни ночного города. Рон дал знатного кругаля, чтобы обогнуть полицейский участок, неспешно перепрыгнул на крышу двухэтажного дома и скользнул вниз по прочной водосточной трубе. В неприметной серой одежде он был почти неразличим во тьме. А изящного покроя воротничок-стойка, последний крик моды, удачно маскировал его под жителя фешенебельного квартала. Пригодится, если кто его засечет.

Выудив из кармана бумажку, Рон сверил адрес:

Округ Два, северо-восточный район столицы.

Он свернул за угол, миновал переулок, перепрыгнул забор и очутился на соседней улице. Ничего себе! Да это не квартира. Дом! Никаких тебе соседей бок о бок или общих владений. Домина, белый-пребелый. Только диву даешься, зачем в этом городе, почерневшем от ядовитого фабричного дыма, который дождь превращает в грязевые потоки, люди красят дома в белый цвет. Вот уж повезло какой-нибудь сиротке прибираться в этаких-то хоромах.

Впрочем, сиротки Рона заботили мало.

Улицы были безлюдны. Здешние жители не вкалывали на фабрике с утра до ночи и с ночи до утра — в этот час они все уже спали. Рон беззвучно — спасибо учителю, который, не жалея сил, вбивал в него науку неслышного шага, — приблизился к дому.

Дорожки в небольшом дворике были посыпаны скрипучей кварцевой крошкой, и Рон недовольно скривился — придется балансировать на бетонном бордюре, чтобы добраться до цели. Хорошо еще, что Эрнсту Ренаду, хозяину дома, не стукнуло в голову завести себе сад. В Дрезберге ничего не росло, даже на окраинах. Все овощи и фрукты для жителей города доставляли с отдаленных северных ферм, куда не проникал удушающий смог.

Рон подошел к юго-западному углу дома и, цепляясь за дымоход и белесые карнизы, вскарабкался на третий этаж. Душка Эрнст позаботился о том, чтобы предложить ему уютный балкончик. Присев на перила, Рон пошарил в кармане, проверяя, на месте ли его маленький золотой оберег, бессчетное количество раз спасавший его от смерти. Вряд ли ему сегодня понадобится амаринт: кража древнего артефакта у одного из богатейших жителей Дрезберга казалась Рону плевым делом, однако никогда не мешает подстраховаться.

Его наниматель в мельчайших подробностях объяснил, как выглядит и где хранится сокровенная тиара. Однако Рон не знал, можно ли ему доверять: наниматель был новый, Рон никогда не работал с ним прежде. Какой-то промышленник, или типа того, вынес он свой вердикт после встречи с работодателем с глазу на глаз. Рон был вольным стрелком, и его клиенты часто менялись.

Он соскочил с перил. Одна только беда с этими кражами — если попадешься, богатеи могут подмазать тюремщиков и политиканов, и те засудят тебя за милую душу! Такой срок впаяют — закачаешься. Разумеется, законы, адвокатов и судей никто не отменял, но в конечном счете в Дрезберге все решали деньги. Да и не только в Дрезберге — повсеместно. А с коррупцией не мог совладать даже оберег Рона.

Мозолистой ладонью он потер щетину на лице. Сейчас или никогда.

Вытащив заточку из заднего кармана брюк, он отжал отштукатуренную дверь и очутился внутри. Почти не дыша зашел в комнату и настороженно пригнулся, разглядывая гигантскую кровать. «У некоторых людей квартиры меньше, чем эта кровать», — мелькнуло у него в голове. На кровати небрежными комками лежали два одеяла. Рон прокрался мимо, давая глазам возможность привыкнуть к темноте, и опасливо шагнул в распахнутую настежь дверь спальни. У Эрнста Ренада было двое взрослых детей — наверняка их сейчас нет дома, но кто знает. Надо быть начеку.

Рон оказался в огромном коридоре с убегающей вниз лестницей и свесился через перила, защищавшие владельцев дома от нечаянного падения вниз на два этажа. «Ничего себе архитектурка, — поразился Рон, вглядываясь в огромный пустой колодец, простиравшийся от парадной двери на первом этаже до высоченного потолка на третьем. — Выдумали же — изъять такую прорву жилого пространства! Вот ведь деньги на ветер». Завернув за угол, Рон принялся считать двери. «Так, это, должно быть, гостиная… А, нет — бельевой шкаф… А это… Бинго!»

Рон заскочил в комнату и плотно запер за собой дверь (до отказа, чтобы та не скрипнула), повернув направо шишковатую ручку. Замер. Даже в неверном свете пепельно-серой луны, этого единственного для него источника света, он был поражен видом комнаты, как громом. Да работай он двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю всю свою жизнь, он не наскреб бы и на половину всех этих побрякушек! Подумать только: позолоченные зеркала, отражавшие его встрепанную фигуру, картины в золоченых рамах, причудливые яйца, инкрустированные то ли настоящими, то ли фальшивыми бриллиантами. Роскошные ковры и журнальные столики с украшенными затейливой резьбой ножками, а на них — настольные игры с вычурными фигурками на крышках. А это что? Арфа? Рон закатил глаза.

Его добыча поджидала в углу, за толстым, обвисшим шнуром, предостерегавшим любопытных — «смотри, но не трогай». «Как мило», — ухмыльнулся Рон, перешагнул через шнур и вплотную подошел к проволочному манекену с неполным комплектом носконских доспехов. Проржавевший по краям нагрудник зиял дырами. Заржавеешь тут, если тысячу лет проведешь под возведенным над тобой городом. Первопроходцы-колинградцы даже не удосужились разгрести завалы носконского поселения и воздвигли свои строения прямо на руинах древнего города. Рон опустил руки. Что ж, спасибо им и за это.

И тут, как бы напоминая ему, что нужно пошевеливаться, его плечо пронзила острая боль.

Оторвавшись от созерцания лат, Рон поднял глаза к голове манекена и покоящейся на ней тиаре — венцу, обшитому золотою тесьмой и отделанному нефритом. В том месте, где венцу надлежало касаться лба, полыхал треугольный синий сапфир. Бесценный артефакт — и не потому, что волшебный, как амаринт, а потому, что старинный. Зачем артефакт понадобился его нанимателю, Рон не интересовался. Языком чесать — не его работа.

Его работа — совершать невозможное. Как ни крути, а порой Рон достигал невиданного мастерства в своей профессии.

Стащив с некоторым почтением тиару с манекена, Рон направился к ближайшему окну, отворил его и выбрался на сколотый карниз.

Внимательно повертел головой, проверяя, все ли спокойно, и легко, по-кошачьи, спрыгнул на землю. Треклятая кварцевая крошка предательски затрещала под ногами. Выпрямившись во весь свой немалый — метр восемьдесят — рост, Рон спрятал артефакт под полами куртки и был таков. Ушел он, правда, иным путем — перепрыгнул через соседний забор, пересек двор и юркнул на улицу.

«Да они сговорились тут, что ли, посыпать дорожки этой скрипучей крошкой!»

Засунув руки глубоко в карманы и склонив голову, Рон размашисто зашагал по переулку. И почти выбрался.

И тут путь ему перерезал свет фонаря.

— Эй, ты!

С северной оконечности квартала к нему на всех парусах несся полицейский в темно-алой форме. За ним по пятам неслись два его товарища. Итак, район, где обитают денежные мешки, патрулируют три полицейских. А в это время в дымовом кольце у какого-то бедолаги, возможно, тумаками и зуботычинами отбирают последний кусок хлеба!

Рон вскинул голову, улыбнулся. Мама уверяла, что у него чарующая улыбка. С ней, кстати, соглашалась уйма других хорошеньких женщин.

— Чем обязан? — Рон приставил козырек ладони к глазам, защищаясь от света назойливого фонаря.

— Странное время для прогулок, — хмыкнул полицейский, осматривая его с головы до ног. Взгляд его задержался на шикарном воротничке — фетише «золотой молодежи». — Ты здесь живешь?

— Ага, во-он там, — махнул рукой Рон.

— Кто-то запалил сигнальную лампу. Сказал, что увидел чью-то тень.

— Тень? Ночью? — Рон недоверчиво приподнял бровь, всем своим видом выражая ничем не прикрытое изумление. — Да я две дюжины теней насчитаю прямо сейчас, не сходя с места. И вы — одна из них.

Служитель порядка нахмурился и снова уставился на воротник Рона. Не вынимая руки из кармана, Рон схватился за амаринт. Если «алых» уболтать не удастся, придется задать стрекача. И тогда ему в спину нацелятся три пистолетных дула. Амаринт даст ему одну минуту форы. Рон скользнул взглядом за спину полицейского, оценивая его напарников. Ничего, прорвемся.

— Там — это где? — поинтересовался блюститель закона, опуская фонарь.

— Там — это где свет, — мотнул головой Рон в сторону двух освещенных домов.

— Ладно, ступай, — разочарованно протянул полицейский, словно Рон нанес ему смертную обиду, решив прогуляться на сон грядущий. — И лучше сиди по ночам дома, сынок. Нечего шлындать тут, время наше попусту тратить.

«Нечего груши тут околачивать и попусту тратить деньги налогоплательщиков, несясь по первому зову того, кто засветит красную лампу». Господи Боже, как же он ненавидит Колинград. Как же он ненавидит Господа Бога.

Благонравно кивнув полицейскому, Рон расслабленной походкой отправился восвояси.

Но лишь только свет полицейского фонаря поглотила тьма, он бросился во двор, приподнял крышку канализационного люка и нырнул в водосток.