Лазейка

Чаласлав, 2022

Капитан космической пехоты прибывает на родную планету для ликвидации подпольной ячейки сепаратистов, не ожидая, что в итоге пройдёт все стадии откровения галактических масштабов.

Спасибо, Игорь, за имена и детали сюжета. Надеюсь, я не разочаровал.

Мешанина. Лужи. Ветер.

Снегодождегрязь.

Фонари не светят,

А подсвечивают нас.

Из вагона в темень.

Грохочи, моя мечта.

Я опять не с теми.

Год не тот. И жизнь не та.

Из вагона в темя элек-

трический удар.

Гонят перестук железок

Мысли-провода.

Ничего не хочет,

Ничего не знает мозг.

К сердцу обесточен-

ному намертво примёрз.

На часах два ночи.

Нужно спать, а я в Сети.

Толпы одиночек

Соблюдают карантин.

Из постели в темень

взгляд упёрся, ищет связь.

Багов нет в системе,

только снегодождегрязь.

Отрицание

Расшатанные двери устаревшего электропоезда с натугой разъехались, отчаянно грохнувшись где-то внутри задребезжавших стен, будто пытаясь произвести как можно больше шума. Лозен стоял у дверей и собирался выйти, но не тут-то было. На перроне оказалась плотная толпа людей, уставившаяся на Лозена. Он растерялся, и толпа воспользовалась этим секундным замешательством, чтобы начать штурм тамбура.

— Погодите, дайте выйти, — скомандовал Лозен и сделал шаг в хаос.

Недовольное, что приходится разделяться, тело толпы пропустило Лозена, раздражённо пихая его локтями. Оно кипело и клокотало вокруг, пока он шёл, пытаясь вспомнить в какой стороне выход. Люди обтекали его с гомоном и руганью. В свисте кондукторов тонуло неразборчивое, но оглушительное бормотанье репродукторов. Лозен ужаснулся тому, как он мог терпеть это раньше по два раза в день, и смутно вспомнил, что чуть ли не круглосуточно пользовался аудиогарнитурой. В наушниках и электронных книгах мариновались и он, и его попытки поверить, что с этим миром ещё не всё потеряно, и надежды навсегда его покинуть. Внезапно громогласная гильотина дверей оборвала лишние звуки, и всё кануло в едином гуле набирающего скорость состава.

Когда Лозен спустился с лестницы на тротуар, длинный хвост поезда ещё тарабанил по рельсам. По-над высотками закрутился небольшой вихрь, подхвативший клочки упаковок с окурками в охапку, и понёс их вдоль домов к фабрике. Спешащие пешеходы перешагивали через мчащийся сор и, торопясь, втягивались в подъезды. Лозен зашагал вслед за вихрем, чувствуя спиной подталкивающий ветер, поднятый поездом. Но уже через пару минут завибрировали гигантские воздуховоды, и фабричная вытяжка подняла встречный поток. Сор запрыгнул на новую попутку, и дороги их с Лозеном разминулись.

Он пошёл вдоль фабрики, пока не показалась арка с потрескавшейся вывеской: «Южный человечник. Раб.зона». Лозен не обратил на неё внимания, свернув во дворы. Для него её содержание было привычным и ничего не выражало — просто обозначение местности. Его родного района.

Было немного странно. Идти по улицам детства. Лозен уже и не помнил, как к ним относился. И так, и эдак, наверное. За годы службы на однообразных стерильных станциях с искусственной гравитацией и металлическими стенами всё негативное забылось. Родная Терра стала ассоциироваться только с тёплыми весенними днями, когда лёгкие распирало от невыразимого счастья и хотелось петь в полный голос. Как же хотелось ему вновь увидеть цветущие деревья, попрыгать через талые лужи, снять шапку, потому что солнце уже не по-зимнему припекает, и почувствовать свежий ветерок в волосах. Вдохнуть запах скошенных газонов. Память об этих моментах была убежищем его мыслей и утешением в дальних перелётах и боевых вылазках. И скорее всего были лишь слепком с редчайших состояний его души. Потому что, насколько он помнил, радоваться теплу и скакать по травке ему банально было неинтересно. Его всегда манили звёзды, а путь к ним он проложил себе через изнурительные тренировки и библиотеки научной литературы.

Да и кишащий человечками человечник не слишком соответствовал скомпилированному им образу. Кто-то, пятясь, резко вышел на тротуар, и Лозен, поздно остановившись, слегка толкнул перетаскиваемый ящик.

— Куда прёшь, не видишь… — зло начал фразу грузчик, но не договорил, бросив взгляд на погоны Лозена.

Он отвернулся, недовольно фыркая, а Лозен аккуратно обошёл идущих и задумался про местный колорит. Взрослея на Терре, он, погружённый в учёбу и карьерные планы, не обращал внимания на эмоциональный фон родной планеты. Впрочем, ему и сравнивать было не с чем — терряне обычно оставались в пределах своих человечников. Но в академии и на флоте, в окружении представителей других семи рас, Лозену открыли глаза занятия по политическому просвещению. Заботясь о дисциплине тела, Лозен посещал различные спортивные секции, и теперь вспоминал, что каждая из них бурлила национальными идеями радикального толка. Заголовки новостей пестрели случаями запугивания и избиений гуманоидов, работавших на Терре. Да и вообще менталитет человечества оказался довольно недружелюбным. Люди не церемонились даже с собственными соплеменниками, как понял Лозен впоследствии. Академия, где он учился, готовила военные кадры, и Лозен оказался во флоте космическим пехотинцем, а там учебно-тактическими целями оказывались, в-основном, объекты поражения, сильно смахивающие на террян. Стратегическое планирование современных войн в значительной мере опиралось на историю человеческих восстаний и прогнозирование дальнейшего роста их количества. Конечно, условного врага не называли «людьми» напрямую, а использовали специальный термин «дефектные», но на учениях предполагалась почти всегда область космоса вокруг Терры, а о дефектности других рас говорили гипотетически, без примеров из прошлого. О подобном, кажется, вообще ещё никто не слышал. Вот и теперь подпольная ячейка дефектных образовалась именно здесь, и Лозен впервые, как руководитель антитеррористического подразделения, прибыл на родную планету.

Однако мысли Лозена уплывали в сторону. Он не мог долго концентрироваться на подобных темах, хотя задания выполнял чётко и скрупулёзно. Просто, подозревал он, у него не философский склад ума. В данный момент, к примеру, размышляя над тем, что в его опасном, особенно для офицера коспехоты, районе ему стоит остерегаться внезапного нападения из засады или лобового столкновения с кучкой скучающей молодёжи, а также над тем, что необходимо не посрамить честь мундира, который, надо признать, придавал ему сейчас немало бонусов к отваге, Лозен просканировал мысленно маршрут до дома, стал представлять его внешний вид, возможные изменения, оказанные пролетевшими годами и совсем потерял нить предыдущих рассуждений. А ведь ещё с утра его одинокая прогулка по знакомым местам, которые вскоре станут вероятной целью боевого рейда, представлялась ему чуть ли не вылазкой разведчика на вражескую территорию и наполняла разум нервным возбуждением.

Но никто не нападал, агрессию не проявлял, если не считать соседки, которая на приветствие Лозена хмуро ответила косым взглядом. Лозен несколько раз приложился к старенькому затёртому сканеру, а когда замок, наконец, щёлкнул, шагая в дверь, Лозен заметил, что соседка всё ещё стояла на лестничной клетке и хищно сверлила его зрачками.

В кухне, нога на ногу, сидела старинная школьная подруга Лозена по имени Арта. Она лишь ухмыльнулась, когда появление Лозена вызвало бурную реакцию его матери, намочившей слезами китель на его груди. Лозен ловил изучающий взгляд Арты, когда мать усаживала его за стол и потчевала, когда он отвечал на расспросы и сам узнавал о судьбе различных своих родичей и знакомых, но, в основном, Арта молчала. А когда ураган эмоций немного подутих, завершаемый фразой: «Скоро и папа должен прийти», Арта встала, подтянула сползсшие от долгого сидения брюки повыше к талии и мотнула головой в сторону Лозеновой комнаты, бросив:

— Пошли к тебе.

Лозен кивнул. Его раскрасневшаяся ставшая такой старенькой мама стала убирать со стола, а они прошли по низенькому коридору в маленькую коморку Лозена.

— Тысячу лет здесь не был, — проговорил он, оглядываясь и осторожно садясь на скрипнувшую кровать.

Арта уселась на стул напротив него и отрезала:

— Не задавайтесь, товарищ капитан, ты как был, мальчишка, так и не изменился совсем.

Лозен заулыбался возмущенно-смущенно:

— Это ещё что за наезды?

— Обыкновенные. Вот ты сюда зачем припёрся?

Брови Лозена подпёрли чёлку:

— Вот это приём. Сто лет не виделись…

Арта придвинулась, уперев локти в коленки:

— Вот, не надо этого. Соберись, кэп. Хорош в облаках летать, вон у тебя погоны какие тяжёлые, вообще припечатывать должны, а ты всё ворон считаешь.

Лозен и правда рассчитывал на другой исход их встречи.

— Я чё-т не пойму, ты серьёзно сейчас?..

Арта вздохнула, уронив голову, затем посмотрела ему в глаза всё тем же изучающим взглядом.

— Ты надолго сюда?

Лозен хмурился, недовольный.

— Зависит от обстоятельств.

Арта кивнула:

— Естественно. А каких?

Лозен подумал.

— В основном, всё зависит от качества исполнения моих обязанностей.

Арта скривила губы:

— Кончай юлить. Знаем мы твои обязанности — щёткой работаешь. Зачищаешь людей от дефектных элементов. Судя по всему, тебя самого хорошенько очистили от моральных принципов, раз тебя в родные кущи направили. Отличник, да? Все показатели на высоте? Кроме совести.

— Да чего ты взъелась вообще?

— Да как у тебя совести хватило заявиться сюда? Сидел бы со своими в казарме. Или на разведку выполз?

Лозен вздрогнул.

— Прекрати на меня наезжать. Я, как бы, соскучился, если хочешь знать. И мои по мне тоже.

Глаза Арты заискрились молниями. Она аж привстала:

— Твои?! В каком месте они твои? В прицеле винтовки? Ты, вояка, в своём уме? А как матери твоей соседям в глаза смотреть?

Лозен тоже начал распаляться:

— Родители мной гордятся! Ты б, кстати, тоже могла бы! На Терре я единственный капитан военного флота в своём поколении.

— Ути какой молодец! Лучше б подумал, почему?

— Что «почему»? Потому! Потому что пахал с детства! Во всём лучшим был. Ни одного задания не провалил! Все характеристики выше среднего!

— Да с такими успехами ты адмиралом должен быть, болван! А до сих пор в лейтенантах ходил! Из твоих однокашников нештабным капитаном кто-нибудь остался?

Лозен медленно выпрямил спину, вспоминая однополчан.

— Ли, кажется, ещё в штате «Несокрушимого».

Арта зло засмеялась:

— Ли? Террянин? Систему не наблюдаешь?

Лозен раздражённо отмахнулся:

— Хватит нести какую-то чушь.

Арта выдохнула:

— Хорошо, спрошу прямо: какая еще из восьми рас не допускается к высоким должностям?

Лозен уверенно произнёс:

— Периферийцы.

Арта утомлённо кивнула:

— А, ну, да, они.

Лозен, не прерываясь, закончил:

— Нельзя сказать, что они прямо-таки не допускаются. Периферийцы просто сами в советы Союза не рвутся. У них свои, там, какие-то мутки на границах.

Арта сплела пальцы перед губами.

— А остальные?

Лозен посмотрел на неё непонимающе:

— Что «остальные»?

— Я, помнится, скидывала тебе статистику пару лет назад. Ты читал?

Лозен помялся:

— Ну, э-э, читал вроде. Просматривал.

Арта уже говорила таким голосом, будто умоляла его о чём-то из последних сил.

— Лоз, из восьми рас блокируются в карьерном плане только люди. Наш потолок — это Терра. Нас не пускают отсюда. Никуда.

— Кхм, Арта, я понимаю: ты ограничена и имеешь полное право быть недовольной, но…

Арта резко его перебила:

— Откуда ты знаешь?

Лозен извиняющимся тоном объяснил:

— Мне… мм… давали читать твоё досье.

— Кто? Зачем?

— Политрук. Для ознакомления. Нам всем давали читать. Каждому про свой круг общения.

Арта посмотрела на него искрящимися от слёз жалости глазами.

— Глупенький, ну, как же до тебя не доходит? Там ведь досье были только на людей.

Лозен насупился. Ему не нравились ни слова Арты, ни её тон. Он не любил выглядеть дураком. Тем более настолько, чтобы его при этом жалели.

— Я не сравнивал, не могу сказать уверенно.

— А я могу, — вкрадчиво проговорила Арта. — Там только люди. Нас всех ограничивают, Лоз. Не только меня. Мы все для них дефектны.

Лозен поморщился:

— Это всё не так просто. Не для вот таких вот кухонных дебатов. Дефектность определяется научным консилиумом по целому спектру качеств…

— Нет, Лоз, — снова вспыхнула Арта. — Всё как раз-таки просто! Законом установлено, что мы хуже других. Консилиум (или что там у них) — это ширма. Ты знаешь, что дефектны только люди. Так ответь мне: это справедливо?

Лозен возмутился:

— Я не обладаю достаточной компетентностью! Что ты от меня хочешь, я обычный солдат.

Арта проговаривала слова тяжело, будто перемалывая их:

— Ты военный офицер, Лоз. Когда Восьми понадобится убить дефектных, пошлют тебя.

Лозен кивнул, наконец-то услышав нечто вменяемое.

— Правильно, это мои обязанности.

— Но ты только что согласился, что дефектные — это люди.

Лозен повысил голос:

— И что? Они дефективные! Кто бы ни был дефектным, коспехи устранят его как угрозу.

— Угрозу чему? Восьми гуманоидным расам? Кучка людей?

— Слушай, я не знаю, что ты хочешь от меня добиться в этих странных политических спорах, так что давай поговорим о нас.

Арта грустно улыбнулась.

— Мы о нас и говорим, глупый. Мы с тобой — люди, а один из нас ограничен. Думай об этом, не отмахивайся.

— Да думаю я! Я же не просто так стараюсь получить высшую должность! Я думаю о достатке и семье. И благополучии.

Арта качалась на стуле вперёд-назад, проговаривая чуть ли не нараспев:

— Что толку думать о малом, претерпевая много? Маленький мой, ну, подумай, ну, я понимаю, всё это сложно, мысли путаются и сбиваются, но ты борись с этим. Думай. Думай, что вокруг тебя, что над тобой. Кто ставит рамки? Где пролегают границы? Откуда они взялись? Давай, маленький, я верю в тебя, ты справишься, ты же такой любознательный. Ты был самый пытливый в нашем классе.

Арта взъерошила ему волосы и встала.

— Не считая ограниченных, конечно, — добавила она с доброй ухмылкой и вышла.

Лозен посмотрел на дверь, за которой она скрылась и медленно расстегнул воротник кителя.

«Кушай аккуратненько, не запачкай форму», — почему-то вспомнил он слова мамы. Если бы она не гордилась его достижениями, то немедленно послала бы его переодеться. Странно всё это. Он так и не смог понять, о чём говорила Арта.

Спать в своей старой кровати было и необычно (из-за роста и прошедших лет) и странно блаженно — нега пеленала его объятиями ностальгии. Старые запахи, от которых отвык, новые запахи, пришедшие в дом со старостью родителей. Кровать стояла уже не на прежнем месте, но у знакомой стены — каждые шероховатости её он знал наизусть. Ощущения были причудливые и от прикосновения к детству казались пришедшими прямиком из сказки. Будто странник пережил возвращение в уменьшенное чарами родное королевство. Всё было прежним, но другим: зыбким, как воспоминания, и реальным, как взросление. Это была сказка, а сказкам не было места в вымуштрованном сердце мужчины.

Ближе к утру раздался сигнал тревоги в служебном напульснике комма. Лозен лихорадочно принялся искать ступней штанину, стараясь сориентироваться в предрассветных сумерках. Снизу деликатно посигналил водитель.

В штабе творилось упорядоченное безумие. Хаос аврала, подчиннный строгому алгоритму боевых инструкций, создавал воронку припоминающих своё предназначение исполнителей.

Начальник штаба руководил операцией. Заметив козырнувшего Лозена, он скомандовал:

— Капитан Ко. Берите свой отряд и оцепляйте Южный человечник. Действовать надо немедленно — пришли донесения о готовящемся штурме блокпостов. Необходимо обыскать все квартиры дефектных, арестовать несговорчивых и добыть разведданные. Сегодня обязательно нужно раскрыть все явки и схроны. Приказ понятен?

Лозен кивнул, бросив:

— Так точно.

— Действуйте, — отпустил его начштаба и повернулся к другим офицерам.

Лозен размеренным шагом направился в расположение. Лейтенанты уже построили личный состав и ждали приказа выдвигаться. Лозен коротко обговорил с ними боевую задачу, сверил данные геолокации и направился к служебному автомобилю — ездить вместе с бойцами в броневиках он давно отвык.

Утро серело. Рабочий люд стал выходить из домов, спеша на ранние смены. Бойцы хватали их и проверяли документы. Через некоторое время их заметили, и по улицам пробежала волна движения, как рябь по воде.

Облава заставляла бойцов рассредоточиваться, распыляться по квартирам и этажам. Раздробленные группы коспехов отслеживали и заставали врасплох дефектные, нападая на них из засады с самодельными огнестрелами и закидывая бутылками с горючей смесью. Нападавшие спешно скрывались, а их выходки надолго тормозили спецоперацию, отвлекая бойцов из других групп, заставляя перегруппировываться и только потом возвращаться на прежние маршруты.

Дело шло крайне медленно, потери множились. Лозен начинал злиться и терять норов. Но вот, наконец-то он почувствовал что-то вроде удачи — допрошенный дефектный промолчал про одну из явок. Когда ему напрямую задавали вопрос, что он знает про конкретный адрес, он закусывал губы и взгляд его дико метался по лицам допрашивающих. Лозен понял — в этом месте явно дело нечисто. Он послал пару отделений оцепить этот квартал, и на подходах к нему на бойцов тут же стали налетать вооруженные экстремисты. Они суетились, наваливая поперёк проулка баррикаду. Завязался настоящий бой.

Разведчики Лозена стали терять бойцов, но хитрым тактическим приёмом удалось прорваться между навалами баррикады, разделив отстреливавшихся экстремистов надвое. Оказавшиеся в меньшинстве дефектные бросились наутёк. Это не была трусость, как уже понял Лозен, а типичный стиль их партизанщины: скрыться, раствориться в знакомых сызмальства двориках, сплотиться и напасть вновь. Но Лозен тоже прекрасно ориентировался в этом человечнике.

— В погоню, давайте, — крикнул он, махнув ближайшим бойцам.

Они-то ринулись, но их было чрезвычайно мало.

Одна из убегающих фигур показалась Лозену знакомой. Всё было так быстро. Лозен оглядывался, принимая решение. Упустить, значит начать всё с начала. Он мог получить отличную информацию, если бы поймал одного из них. Что делать? «Думай. Думай». Секунда, и Лозен пустился в погоню сам.

Убегавшие группой дефектные, конечно же, разделились на перекрёстке. Выбрав показавшегося знакомым, Лозен оставил остальных беглецов на свою команду, а сам сосредоточился на контроле дыхания.

Его мысли про «знание местности» оказались ничуть ни фанфаронством — Лозен действительно мог спрогнозировать, куда в следующий миг нырнёт повстанец, и готовился заранее. Лозен неуклонно сокращал дистанцию, и даже смог рассчитать время и траекторию броска. Когда дефектный хотел обманным манёвром заскочить в щель между зданиями, Лозен рванул вперёд и сильным толчком регбиста послал беглеца в короткий тупичок.

Дефектный стал метаться в трёх стенах, пытаясь найти лазейку, но Лозен вновь наскочил на него, впечатал в кирпичи и стал вязать ему руки.

Лозен, отдуваясь и скороговоркой цитируя кодекс, вытащил наручники и бросил взгляд беглецу в лицо.

«Дефектный» оказался дефектной.

Арта, всхлипывая и закусывая губы, задыхалась от бега. Лозен замер, медленно отпустил её и отошёл на шаг.

— Лозен, пойми, — плакала Арта, — всё, что происходит с людьми в Союзе — несправедливо. Нас лишают всех прав и большинство соглашается с этим, а тех — единиц — кто способен свободно мыслить и замечать нестыковки законодательства объявляют дефектными, как каких-то роботов. Мы не должны попускать правительству Восьми бесчеловечность. Нужно бороться. У всех должны быть равные возможности и равные обязательства перед всеми. Нельзя выделять кого-либо ни в хорошем, ни в плохом отношении. Подумай, ты не знаком ни с учёными людьми, ни с людьми-офицерами, ни с чиновниками. Всё решается за нас, но способные люди есть! Мы в ревкоме изучаем труды по социологии, ксенобиотии, антропономистике — нет никаких предпосылок для такого тотального пренебрежения человечеством. А вот история — там дело куда более мутное. Ты не найдёшь информации ни по истории Терры, ни по истории до Союза Восьми. Всё это очень странно и подлежит тщательному расследованию, но из-за унизительного положения людей в обществе и из-за тотальной ксенофобии, вызванной пропагандой, никто не поддержит террян из числа семи рас. Нам нужно хвататься за единичные случаи внезапного послабления ограничений, ведь человеческие взаимоотношения неоднородны. Во всех сферах кто-то выбивается наверх. Если бы эти индивиды работали с нами заодно на благо Терры, то мы давно уже вырвались бы из-под гнёта человеконенавистничества Совета!

Арта зарыдала. Будто потеряв силы, она медленно сползла на колени, пытаясь цепляться за Лозена. Он поначалу сделал руками движение ей навстречу, но замер.

— Ты права, — потухшим голосом выдавил он, — сотрудничество с выдающимися людьми вывело бы революционный комитет из ранга дефектных. Поэтому я этого не допущу.

Лозен обошёл Арту, завёл безвольные запястья ей за спину и защёлкнул наручники.

— Прости, Арта, но по-моему ты явно дефектна. Ересь твоих опасных заблуждений необходимо подавить, так что ты арестована. Советую хранить молчание.

К Лозену стали стекаться его бойцы, ведя пленных. Подтянулись грузовики с конфискованным оружием. Лозен за талию поднял Арту на ноги. Она не вырывалась. Лозен поспешил сдать её координатору.

— Отряд, все — молодцы! — провозгласил он. — Общество Восьми высоко оценит ваши патриотические усилия!

Лозен в тесной каюте челнока надевал парадную форму, когда по интеркомму его вызвал пилот:

— Товарищ капитан, это надо видеть своими глазами.

Лозен обулся и осторожно, придерживая руками все фалды и аксельбанты, пролез в рубку. Пилот объединил все экраны в один, придав ему таким образом подобие лобового стекла.

— Смотрите, тавщкапитан, подлетаем.

Столица ещё выглядела как сфера, но даже на таком расстоянии уже не походила на другие планеты. Вместо бирюзового цвета сквозь облака просвечивал серый перламутр, будто там под атмосферой крутился бильярдный шар. Приближаясь к поверхности Столицы, Лозен понял почему: планета вместе с горными хребтами, океанами и ледниковыми шапками была покрыта архитектурным панцирем, за тысячи лет возведённым жителями, консульствами, бизнес-проектами, представительствами, фондами, общественными организациями и прочими-прочими социальными институтами Союза Восьми космических рас.

Архитектурные ансамбли были прекрасны, изящны и притом громадны. Они завораживали искусностью, позволившей сохранить пропорции и симметрию в колоссальных масштабах. Пилот слегка толкнул Лозена под локоть и указал взглядом перед собой. Он рулил на отливавший стеклом и бетоном континент, невероятные башни зданий которого широким конусом смыкались в центральной пирамиде. Пилот усмехался, поглядывая на Лозена.

— Смотрите, не отрываясь, — сказал он.

Лозен остановил взгляд на вершине пирамиды, и по мере приближения к ней, у него начала кружиться голова. Как бы близко они не приближались к центру, вид на экране оставался прежним. Здания приближаются, увеличиваясь, но вот — раз — и они снова в пределах видимости, чтобы снова уменьшаться по мере движения челнока. Лозен понял, что архитекторы в нескольких ярусах континента повторили очертания главного здания столицы — Храма Памяти, бросив тень его величия на целый материк.

Челнок опустился в заготовленную ячейку движущегося космодрома, и Лозен отправился к остановке местной транспортной сети. Вокруг Храма была закрытая полётная зона, так что приближающиеся гости Столицы испускали в воздух ещё один заряд восхищения, взирая на могучее здание снизу-вверх.

В потоке очереди блистательных надушенных и кичащихся своей исключительностью персон Лозен продвинулся к спрятанным в лабиринте колоннады резным воротам входа.

— Капитан, приветствую вас в Храме Памяти, — искренне обрадовался появлению Лозена единственный человек среди охранников. — Прибыли на заседание? Приятно видеть знакомые лица вдали от Терры.

Лозен, протянув документы, остановился прямо напротив него и мило улыбнулся.

— А знаешь кого будут судить на этом заседании?

Охранник думал, что разговор уже закончен и, немного сбитый с толку его вопросом, непонимающе посмотрел на Лозена.

— Тех, кто также как ты, хотел видеть вдали от Терры побольше знакомых лиц.

Лозен похлопал парня ладонью по плечу и прошёл мимо, пряча документы обратно во внутренний карман.

— Приятного вечера, товарищ капитан, — неуверенно пробормотал охранник ему вслед.

— Пока что — «капитан», — Лозен, не оборачиваясь, многозначительно ткнул пальцем воздух и еле слышно проговорил самому себе. — После всего они обязаны меня хотя бы в должности повысить.

Лозен прошагал через арку входа в холл. Посреди помещения высилась скульптурная композиция, подступы к которой также напоминали очертания самого Храма Памяти, однако вместо восьмиглавого купола венчалась она восемью стилизованными изображениями представителей восьми рас Союза. Под ними был колодец, лишённый освещения, символизировавший тьму времён. Из него прямо под ступнями гуманоидов располагались фрагменты сломанных клеток, решётки которых также несли в себе глубокий скрытый подтекст.

Лозен немного прошёлся вдоль композиции, не имея инструкций для дальнейших действий.

Из ниоткуда появился тактичный ординарец, кашлянул и поздоровался.

— Капитан Ко? — спросил он.

— Так точно.

— Приветствую вас в Столице. Давайте я провожу вас в расположение. Полковник дожидается.

— Что ж, да, было бы прекрасно.

Они стали огибать монумент.

— Поздравляю вас с успешной спецоперацией.

— А, э… да, спасибо. Вообще-то не считаю это какой-то победой, — почему-то решил разоткровенничаться Лозен, — тяжело сражаться против своих же соотечественников.

Ординарец замотал верхними конечностями:

— О, нет-нет, всё на самом деле обстоит совсем иначе! Возможно, вас утешит взгляд на ситуацию с дефектными столичных политработников, поэтому проявлю инициативу и позволю себе отобрать немного вашего времени.

— Ну, э… да, было бы неплохо увидеть э… положение вещей чужими глазами, а то вариться в собственных мыслях довольно тяжко.

— Не корите себя и не переживайте ни секунды. Дело всё в том, что те дефектные, которых вы арестовали, — это не ваши соотечественники! Думать так — это глубокая архаика, порождающая национализм, воззвать к которому и стремится ревкомитет. Ваши соотечественники не на Терре и не в конкретных человечниках — они здесь, и на Терре, и в человечниках. Они везде. Вот они, — ординарец указал рукой на скульптуру, — они — это восемь рас, свободное общество, управляемое не национальными интересами и ксенофобными настроениями, не жесткой иерархией революционных ячеек. Нет! Но дружбой и равноправным диалогом представителей всех восьми рас в совете. А дефектные не хотят считаться с чужим мнением. Они хотят преувеличения и признания каких-то мифических привилегий конкретной расы. Они хотят добиться жестокого режима подавления инакомыслия. Хотят торжествовать на принижении чужих достоинств. Они как тираны, — ординарец указал на подножие монумента, — вот, скульптор овеществил их стремление властвовать и порабощать остальных гуманоидов в виде метафорических тенёт метода силы и агрессии. Как древние тираны жаждали войны и подчинения, ограничивая свободное общество в потреблении ресурсов и благ, так и ревкомы желают превознесения своей милитаристской идеологии над другими. Поэтому нельзя давать им право голоса, ведь, как вы и убедились во время рейдов, говорить они согласны только свистом пуль и грохотом взрывов. Нельзя этого допускать! Нужно как и сотни лет назад объединить совместные усилия и наступить на решётки, клетки и руки, тянущиеся к красным кнопкам.

Лозен подумал и кивнул:

— Слушайте, а вы абсолютно правы.

— Прав в чём? — раздался голос совсем рядом.

Ординарец и Лозен синхронно вытянулись в струнку и продемонстрировали синхронное воинское приветствие полковнику.

— Капитан Ко по вашему приказанию прибыл, — отчеканил Лозен.

— Отлично, — благодушно посмеивался полковник. — Майор, вы свободны.

Ординарец скрипнул каблуками и удалился, чеканя шаг.

— Я понимаю, здесь удивительно, но экскурсию пора заканчивать, — сказал полковник. — Присоединяйтесь к нам, мы — в зал собрания.

За полковником следовало несколько офицеров, Лозен замкнул их группу, и все вошли в церемониальный зал.

Огромный амфитеатр был забит до отказа, но некоторые секции пустовали. По виду немногочисленных слонявшихся там представителей Лозен понял, что данная часть трибун принадлежала периферийцам — не слишком дипломатичной, одной из самых загадочных рас обжитого космоса. Полковник привёл Лозена с офицерами в отдельно предоставленную коспехам нижнюю часть амфитеатра — выполнять полупредставительские-полуохранительные функции. Лозен покрутил головой, выискивая секции человечества. Терре выделили не слишком много места, особенно по сравнению с ксианами — самой многочисленной группой гуманоидов — но всё равно людей на заседании было предостаточною. Лозен усмехнулся, развеивая сомнения, посеянные Артой, но, вспомнив о ней, посерьёзнел. Он никак не мог разобраться в своих чувствах.

Вдруг ревевший вокруг гомон тысячеликой толпы усилился и пошёл на спад. Головы сидящих впереди повернулись к центру зала. Там на возвышении напротив трибун степенно прошествовал на свои места совет Союза Восьми.

Все встали.

Заседатели по очереди приветствовали собравшихся. После вступительных слов председательствующий ксианин предложил народам спеть гимн.

Зашевелился оркестр, коротко прогудели тональности. Дирижёр постучал по пюпитру, замер на миг с палочкой наизготовку, и во время взмаха музыка грянула, заставив море голосов бодро взять нужный темп.

Во мраке времён

погребён род тиранов,

и память о нём

словно шрамы на ранах.

Вставай, просыпайся!

Содружеством крепким

свободные расы

тиранов повергли.

И спины не согбены,

смотрим мы прямо.

Да будет же проклято

дело тиранов…

И всё в таком же духе. Если приглядеться: весь зал от плинтусов до высоченной потолочной лепнины был украшен многоуровневыми барельефами борьбы Восьми с безликими тенями древности, деятельное превосходство которых над другими расами стало притчей во языцех и страшилкой для деток на многие поколения вперёд.

Наконец, в центр залы вывели арестованных отрядом Лозена дефектных. С замиранием сердца Лозен узнал Арту. Представители рас долго распространялись о важности основ свободы и равенства, дефектные переминались с ноги на ногу и скучающе разглядывали окружение. Вердиктом оказались годы исправительных работ на лунах Тогно, и пленников увели в казематы под Столицей. Совет Восьми посетовал на всё ещё остающуюся призрачной надежду на правовое гражданское общество, но уверили всех, что миры отчаянно к этому стремятся, и призвали к общей клятве.

Все вновь поднялись и произнесли хором:

— Да не будет забыта жертва древних, объединившихся во имя равенства против тиранов. Да покроется навеки позором власть одного над другим. Клянёмся уважать чужую свободу и неприкосновенность жизни. Да будет нарушение этой клятвы караемо по всей разумной строгости.

Оркестр заиграл фоновую музыку, и присутствующие стали потихоньку расходиться. В поднявшемся рокоте толпы Лозен едва услышал, как к нему обращается громкий командирский голос.

— Капитан Ко, — позвал Лозена полковник, — ко мне на пару слов. В кабинет.

Лозен кивнул. Он хотел посетить Арту перед отлётом, а полковник мог приказать что-нибудь срочное, но он всё равно сначала отправился к нему. Лозен был уверен, что его позвали на собрание совета и тем более к полковнику в офис не просто так — Лозен ожидал повышения.

Лозен не отставал от шатающейся спины командира. В кабинете полковник сел, изучающе посмотрел на вытянувшегося Лозена, потом спохватился и указал на кресло рядом с собой.

— Садитесь.

— Есть.

Лозен присел на краешек, он хотел выдержать осанку, потом понял, что в таком положении он естественным образом начинает нервничать, поэтому откинулся на спинку кресла и расслабился.

— Вы отлично поработали, Лозен, — начал полковник, беря в руки его личное дело. — Большинство осуждённых сегодня дефектных было поймано вашими ребятами. А кто-то даже лично вами.

Полковник, перебирая листочки, бросил быстрый взгляд на Лозена, помолчал, обдумывая следующую фразу и продолжил:

— Вы — отличный работник, — повторил он. — У вас идеальный послужной список. Очень плотный. Количество выполненных заданий просто поражает. Одно за другим, одно за другим, без перерывов, без передышки… Грхм… Да. Так вот. Командование решило предоставить вам возможность отдохнуть и перевести дух.

Лозен ошарашенно сглотнул.

— Я… уволен? — не верилось, что он произносит эти слова.

Полковник закашлялся:

— Нет-нет, кхе, что вы, кхе-кхе! Вы нам нужны как никогда, и вам поручается очень ответственное задание. Глубокая разведка. Вам вверяется новый экипаж, новый корабль — с указанием исследовать периферийный космос. Наблюдение, прослушка, опрос подозрительных шкиперов… Сегодня вы видели в каком составе явились на собрание периферийцы! Их полное пренебрежение уставом Союза вызывает озабоченность совета Восьми. Их странное социальное устройство совмещает и безалаберную, полную контрабандистов торговлю, и в то же время разветвлённую, насквозь коррумпированную бюрократическую иерархию! Периферия толком не изучена. Чиновничье болото и абсолютная несобранность и некомпетентность периферийцев препятствует всякой институциализации космического пространства! По периметру Союза шляются какие-то полуфермеры-полупираты и мешают грамотному расширению общества. Вся надежда на смелых капитанов внешней разведки! Таких, грхм, как вы, капитан Ко… Миссия очень ответственная — отныне вы больше не мой подчиненный, вы переходите в юрисдикцию патрульных сил. Спасибо за службу.

Лозен вскочил и вытянулся по струнке.

Полковник, кряхтя, перегнулся через стол и протянул Лозену верхнюю конечность. Лозен аккуратно пожал широкую чешуйчатую ладонь (она оказалась на удивление тонкой) и вытянулся во фрунт снова.

— Разрешите идти? — воскликнул он.

Полковник взгромоздился обратно на седушку и махнул на него:

— Вольно, идите. Береги себя, сынок, побольше бы таких, — услышал Лозен уже у себя за спиной.

Лозен спустился в недра Столицы. Огромные пространства внутри планеты были заняты промышленными объектами, складскими помещениями, а также казематами временного содержания заключенных. Лозен выхлопотал пропуск на свидание с осуждённой Артой и пришёл ее навестить. Ей не позволили даже покинуть камеру. Лозен, мешкая, подошёл к решётке и оглянулся на охранника. Тот смотрел в никуда, а когда уловил его взгляд, посмотрел на него, подумал, потом слегка усмехнулся, развернулся и медленно побрёл в другую сторону.

Арта просунула руки сквозь решетку и стояла, прижавшись к ней плечами и лбом. Она смотрела на Лозена и мило улыбалась. Он нерешительно подошёл к ней. Не зная, как себя вести, неловко взял её за пальцы.

Арта сияла:

— О, мой капитан, ну, как вам собрание?

Лозену тяжело было смотреть ей в глаза.

— Я… я, ты… ээ… ты прости меня.

— Глуупый. Мальчик мой.

Она ласково гладила его голову, запуская пальцы в короткие волосы, тепло улыбаясь и вздыхала: — Бедненький.

Лозен пытался что-то выговорить, как-то оправдаться, он не понимал, что творится у него в голове.

— Я, я не мог иначе…

Лозен чувствовал себя сконфуженно, а ещё — стеснялся охранника, который, ухмыляясь, бродил неподалеку и бросал на них косые взгляды.

— Я знаю, знаю, — ворковала Арта, — против инстинктов — куда уж нам? Я тебя не виню, ты хороший. Оставайся хорошим. Только думай, маленький, думай. Ты поймал нас, один поймал, целый совет собрали на нас посмотреть, тебя, вот, повысили, значит…

— Нет, — прервал её тихо Лозен. — Я… ээ… меня просто перевели в патруль.

— Бедненький, — Арта гладила ладонью его лицо, искала взгляда. — Думай-думай. Почему других повышают, а людей нет? Почему?

— Хватит! — Лозен отстранился. — Хватит этой ереси — тебя она уже в клетку загнала. Нет никакого вселенского заговора! Моя новая задача — разведка дефективности периферийцев. Потом, возможно, пошлют следить за другой расой. Вы в своём ревкоме делаете из мухи слона и просто так народ будоражите! Все в Союзе равны, все одинаково проходят проверки, все одинаково пользуются привилегиями!

— Кроме тебя.

Арта смотрела на него любящими глазами, на которые падала серая полоска тени. Лозен нахмурился, промолчал, бросил «прощай», крутанулся на каблуках и понёсся впечатывать шаги по направлению к выходу.

— Спасибо за службу, — саркастически козырнул перед ним охранник.

Депрессия

Лозен правил индивидуальный распорядок вверенного ему персонала с учётом нарядов, выданных накануне, когда его окликнул вахтовый.

— Таврщкапитан, мы запеленговали… что-то.

Лозен поднял голову. С мостика просматривалась рубка. Вахтовый на узле связи смотрел на него и ждал реакции.

— Корабль? — спросил Лозен.

— М-может и корабль, но больше на станцию похоже. Незарегистрированную.

Лозен встал с кресла и направился в рубку.

— Наконец-то, хоть что-то, — он даже повеселел, — чую: это явно гнездо контрабандистов.

Вахтовый смотрел на экран и тыкал в клавиши.

— Наверно.

Он не особо радовался. Устал бедняга. Лозен муштровал их изо всех сил денно и нощно. Коспехи драили гальюны и отрабатывали боевые навыки — больше в немыслимо давящей на сознание пустоте космоса делать было нечего. Сам Лозен сходил с ума от безделья и понимал, что нельзя допускать подобного состояния у солдат. Он изо дня в день придумывал занятия для каждого коспеха, от рядового до самого себя, и дотошно проверял их выполнение, заглядывая во все уголки их посудины в поисках нарушителей дисциплины. Коспехи валились с ног от усталости, оборудование жизнеобеспечения работало на максимуме возможностей, но только так Лозен мог быть уверен, что избавляет персонал от тоски и лишних мыслей.

Поначалу было сложновато. Некоторые мичманы выгораживали своих сопланетников, не понимая почему они должны работать, когда есть люди. Лозен убедился, что в учебках, на курсах и в казармах царил обычай этнической дедовщины, и направлен он был, в основном, на террян.

Когда Лозен заставлял упрямых ефрейторов чистить гальюны, нависая над ними грозным мечом Фемиды, в его голове проносились воспоминания слов Арты, но он никак не мог связать их воедино и сопоставить с возникшей на его корабле ситуацией. Что-то было в этой оказии подозрительное, но чёткое видение общей картины мимолетно ускользало от него. И он сосредотачивался на предупреждении конкретных случаев здесь и сейчас, а не на анализе многих похожих фактов.

Лозен соскочил с места, пролетев в дверь мостика, ухватился за перильца и рывком преодолел небольшую лестницу до рубки.

— Что там у вас?

— Его уже видно, тавщкапитан.

— Ну, так выведи мне на экран.

Дисплей мигнул и появилось изображение. На всём экране красовалась космическая платформа.

— Действительно, база, — пробормотал Лозен, но что-то его смущало.

Пилоты и остальные коспехи, кто находился в рубке, смотрели на него, полуразвернувшись в креслах, и ждали реакции. Лозен понял это по их лицам, поднял брови и снова вгляделся в видео.

— Это не периферийцы, — медленно подсказал вахтовый.

Лозен всё так же непонимающе посмотрел на него, потом опять на экран

— Она террянская, — закончил мысль вахтовый.

И тут до Лозена дошло. Он узнал в очертаниях станции знакомые элементы конструкций и декора.

— Действительно, — пробормотал он снова.

Не дожидаясь вопросов, один из разведчиков стал перечислять:

— Признаков жизни нет, следы радиации отсутствуют, сигналов нет, инерционная тяга отсутствует. Присутствия каких-либо признаков пребывания астроптеров не наблюдается. База необитаема, и, судя по сканерам, очень и очень давно.

— Интересно, — пробормотал Лозен.

— Доложить в штаб?

— Нет, — мгновенно среагировал Лозен, и даже сам удивился своей реакции, — депешу могут перехватить. Произведём обследование объекта самостоятельно. Для этого нас сюда и направили. Ефрейтор, — обратился он к дежурному по палубе, — приготовьте дежурное отделение. Выдвигаемся через двадцать минут на седьмом челноке.

— Есть! Разрешите выполнять?

— Бегом.

Лозен пошёл собираться сам, по дороге связавшись с дежурным офицером:

— Приведи третий взвод в боевую готовность. Мы нашли заброшенную станцию. Я возьму дежурное подразделение и проведу разведку. Остаёшься за старшего. На связи. Готовьтесь нас эвакуировать по первому сигналу.

Лозен отправился в каюту, а затем в оружейку. Дежурное отделение уже в полном обмундировании находилось здесь. Бойцы проверяли боекомплект и ждали дальнейших указаний.

— Грузитесь, — сказал Лозен мичману, проходя в комнату хранения.

Дневальный помог ему облачиться в экзоброню и выдал винтовку. Лозен закинул спецкомплект за шею в специальный резервуар и полез в кабину. Вместе с ним в кабине сидели водитель, наводчик и связист. Остальные бойцы размещались в десантном отсеке в специальных модулях. Они были герметичны из соображений непредвиденного катапультирования, но оснащались бойницами, из которых в случае необходимости можно было вести бортовой огонь. Даже гранатомётчику.

Челнок покинул бокс ангара и двинулся к загадочной станции.

— Сто процентов контрабандисты, — выдал категорично пилот.

— Да не, — цокнул наводчик, — стандартная станция. Немного пышновата, правда.

— Мда, — глубокомысленно поддакнул связист, — на периферийцев не похоже.

База всё увеличивалась и увеличивалась, по мере приближения челнока. Бросалась в глаза неэкономичность конструкции. Если многие детали соответствовали союзным стандартам проектирования, то вот отсутствие минимализма сразу выдавало чужеродность. Солнечные батареи, соединённые патрубками отсеки, опутывавшие всё это великолепие поручни и лесенки. Лесенки…

— Эргономика, — проговорил Лозен, осознав очевидность этой детали. — Здесь же всё человеческое!

— Если задуматься, никогда не видел постройки людей где-либо кроме Терры, — наводчик Ян был человек, самый старший по возрасту в группе. Лозен посмотрел на него, но промолчал. Он никогда не задумывался о таких вещах, хотя сразу вспомнил беседы с Артой.

— Смотрите в оба, — сказал Лозен, выходя, — будьте на связи.

Челнок сел на обширную площадку перед створом шлюза. Отряд десантировался. Лозен выбрался из кабины. Гравитация работала, хотя искусственная атмосфера (исат) снаружи была предельно разряжена, а корпус чудовищно съеден эрозией.

— Жжуть, — пробормотал Лозен, проведя ладонью в перчатке по ноздреватой структуре металлической обшивки. — Сколько же лет этой жестянке?

На стене рядом с воротиной на высоте человеческого роста висела стандартная приборная панель. Под раскрошившимся оргстеклом зеленела индикация. Энергия всё ещё подавалсь. Лозен без труда запустил механизм управления створами и открыл шлюз. Автоматика работала безупречно.

— На чеку, — сказал он отряду и снял предохранитель со"шквала".

Отделение выстроилось в цепь за сапёром и начало движение по пустым коридорам. Связист указал на схему эвакуации — по ней можно было сориентироваться, куда идти.

Лозен остановился и принялся изучать карту. Слова были человеческие, но сильно отдавали канцеляризмом. На таком диалекте уже давно не разговаривали на Терре, хотя и использовали его в юридических документах.

— Интересно, — пробормотал Лозен. — Устаревший диалект. Может, это база каких-нибудь древних колонистов с Терры, о которых давно забыли?

Конец ознакомительного фрагмента.