Удушье

Чак Паланик, 2001

Книга о молодом мошеннике, который каждодневно разыгрывает в дорогих ресторанах приступы удушья – и зарабатывает на этом неплохие деньги… Книга о сексоголиках, алкоголиках и шмоткаголиках. О любви, дружбе и философии. О сомнительном «втором пришествии» – и несомненной «невыносимой легкости бытия» наших дней. Впрочем… сам Паланик говорит о ней: «Собираетесь прочесть? Зря!» Короче – читайте на свой риск и страх!

Глава 3

Теперь, когда я прихожу навестить маму, я даже и не притворяюсь, что я — это я.

Черт, я даже не притворяюсь, что я себя знаю.

Раньше — да, теперь — нет.

Теперь у мамы одно занятие: она худеет. От нее почти ничего не осталось. Она такая худая — как кукла-марионетка. Как какой-нибудь монстр-дистрофик из фильма ужасов. Ее желтой кожи уже не хватает на то, чтобы вместить человека внутри. Ее тонкие кукольные ручки всегда лежат поверх одеяла и щиплют шерстинки. Ее ссохшаяся голова угрожает рассыпаться в пыль вокруг соломинки для питья у нее во рту. Когда я прихожу к ней как я — то есть, как Виктор Манчини, ее сын Виктор, — эти визиты не длятся и десяти минут. Она почти сразу звонит, вызывает дежурную медсестру. А мне говорит, что устала.

Но однажды она почему-то решает, что я — Фред Хастингс, государственный защитник, который несколько раз защищал ее на суде.^[4]

Она вся сияет, увидев меня, и откидывается на подушки и говорит, покачивая головой:

— О Фред. — Она говорит: — Да, на этих коробках с краской были мои отпечатки пальцев. Я согласна, что это было рискованно и опрометчиво, но согласись — это была замечательная социополитическая акция.

Я говорю, что на видеозаписи с камеры в магазине это выглядело иначе.

Плюс еще — обвинение в киднепинге. Все записано на видео.

Она смеется — на самом деле смеется — и говорит:

— Фред, ты очень сглупил, когда взялся меня защищать.

Она говорила еще полчаса. В основном про тот неправильно понятый инцидент с краской для волос. Потом попросила меня принести ей газету из комнаты отдыха.

В коридоре стоит женщина-врач. В белом халате и с папкой в руках — то есть даже не с папкой, а с такой дощечкой с зажимом, который держит бумагу. У нее длинные темные волосы, собранные на затылке в пучок. Она не накрашена, так что кожа у нее на лице выглядит как просто кожа. В нагрудном кармане халата — очки в черной оправе.

— Вы — лечащий врач миссис Манчини? — задаю я вопрос.

Женщина-врач смотрит в свои бумаги. Потом достает очки, надевает их, смотрит еще раз. При этом она повторяет себе под нос:

— Миссис Манчини, миссис Манчини, миссис Манчини…

Одной рукой она держит дощечку, второй рукой — щелкает шариковой ручкой с убирающимся стержнем.

Я говорю:

— Она по-прежнему теряет вес?

Кожа пробора у доктора в волосах, кожа у нее за ушами — такая чистая, белая. Наверное, и в других местах, где нет загара, она такая же. Если бы женщины знали, на какие мысли наводят мужчин их уши — крепкие мясистые краешки, тень под складочкой наверху, плавные контуры, уводящие по спирали к тесной тугой темноте внутри, — большинство женщин носили бы такие прически, чтобы их закрывать. В смысле — уши.

— Миссис Манчини, — говорит женщина-врач, — необходимо поставить зонд для искусственного кормления. Она чувствует голод, но она забыла, что это чувство означает. Поэтому она и не ест.

Я говорю:

— И сколько такой зонд будет стоить?

— Пейдж? — зовет медсестра из другого конца коридора.

Женщина-врач пристально смотрит на меня — я в коротких штанах и сюртуке, в напудренном парике, чулках и туфлях с огромными пряжками — и говорит:

— И кого вы из себя разыгрываете?

Медсестра зовет:

— Мисс Маршалл?

Я мог бы ей рассказать про свою работу, но это займет много времени.

— Я, как бы это сказать, оплот колониальной Америки первых лет.

— То есть? — уточняет она.

— Слуга-ирландец.

Она просто смотрит на меня, потом кивает. Опускает глаза на свои бумаги.

— Либо мы ставим ей зонд, — говорит она, — либо она умирает от голода.

Я смотрю в темное потайное местечко у нее в ухе и говорю: может быть, есть еще какие-то варианты?

Медсестра в дальнем конце коридора кричит, уперев руки в боки:

— Мисс Маршалл?

Доктор морщится. Поднимает вверх указательный палец, прерывая меня на полуслове, и говорит:

— Послушайте, сейчас мне надо закончить обход. Давайте мы поговорим, когда вы приедете в следующий раз.

Она идет в тот конец коридора, где ее ждет медсестра, и говорит на ходу:

— Сестра Гильман. — Она говорит быстро-быстро, так что слова натыкаются друг на друга. — Вы могли бы по крайней мере проявить уважение и называть меня доктор Маршалл. Тем более перед посетителем. Тем более если вы собрались кричать через весь коридор. Не такая уж и большая любезность, правда, сестра Гильман, но мне кажется, я заслуживаю уважительного к себе отношения, и еще мне кажется, что если вы сами начнете вести себя профессионально, то вам сразу же станет проще работать в коллективе…

Когда я возвращаюсь с газетой, мама уже спит. Ее жуткие желтые руки сложены на груди. На запястье — больничный браслет. Запаянная полоска пластмассы.

Примечания

4

Государственный защитник — адвокат, назначаемый судом в случае бедности подсудимого.