Известные горы и великие реки. Избранные произведения пейзажной прозы

Хэн Лян

Природа Китая поистине удивительна и многообразна: бескрайние степи, величественные горы, густые леса, прекрасные реки и водопады… Лян Хэн в своих произведениях рисует замечательную картину китайских пейзажей. С любовью и трогательной нежностью он пишет о красоте родной земли, о людях, оберегающих ее природу. В этой книге вы найдете восемь тематических сборников с очерками и эссе, посвященными горам и рекам, полям и лесам, а также достопримечательностям различных регионов Китая и других стран, в которых довелось побывать автору. Для широкого круга читателей.

Незабываемые водные пейзажи

Водопад в Нянцзыгуани

Нянцзыгуань величественно возвышается на востоке от горного хребта Тайханшань, на самой границе провинций Шаньси и Хэбэй. Впервые это место упоминается в летописях эпохи Тан. Они рассказывают о том, что Пин Ян, младшая сестра императора Тай-цзуна, приказала разместить здесь военный гарнизон и построить заставу. Отсюда и возникло название Нянцзыгуань — «Бабья застава».

Жарким июльским днем мы отправились на машине из уездного города Пиндин в путь длиной девяносто ли. Нас сопровождали высокие горы и глубокие ущелья, густые травы и редкие деревья. Горный ветер не отставал, тонкие нити холода вплелись в его трепещущее полотно. На горе были две заставы. От старой осталась лишь пара домишек да развалившаяся каменная лестница из двадцати семи ступеней. Она оказалась настолько крутой, что, взбираясь по ней, приходилось низко наклоняться и даже цепляться за ступени руками. Новая застава сохранилась намного лучше. Дорога здесь спускалась до самого подножия. Через арку заставы могла бы пройти только одна телега, запряженная одной лошадью. В такую крепость было не проникнуть многочисленному вражескому войску. Городская стена, извилистая как гигантская змея, поднималась и спускалась, повторяя очертания горного рельефа. На дне ущелья ветер подхватывал и разносил звуки воды, похожие на непрекращающиеся раскаты грома. Невольно вспоминаешь о событиях давно прошедших дней. В начале эпохи Хань военачальник Хань Синь в ожесточенной схватке здесь одержал полную победу над царством Чжао. Сегодня вокруг горы и в ущельях россыпью встали заводы, офисные здания, жилые районы и военные гарнизоны — признаки цивилизации в этом отдаленном месте. Здесь к тому же находятся знаменитые источники: их воды питают зеленые ивы на горных склонах. Равнинные северные пейзажи немного напоминают Цзяннань.

Девятая застава Великой Китайской стены — Нянцзыгуань

Сначала мы отправились к Юйлунцюаню — Источнику нефритового дракона. Теперь там стоит электростанция, превращающая энергию воды в электричество. Пасть древнего дракона, откуда раньше извергался поток воды, уже не рассмотреть. Видно только большое устье, прикрытое каменным козырьком, по бокам которого просверлено шесть отверстий. Вода источника бьет прямо по нему и вытекает из отверстий, собираясь в один большой водоем. Мы забрались на козырек. Под ногами раздавались удары, как по туго натянутой мембране гонга. Посередине водоема стояла каменная ладья, по одну сторону от которой был вымощен камнем бассейн. Удивительно, но в этом бушующем потоке не было ни ила, ни песка. Вода здесь голубая и чистая, как небо в погожий денек. В бассейне весело плескались и сновали рыбками беззаботные дети.

В Нянцзыгуани больше сотни источников. Наиболее величественно выглядит Шуйляньдун — источник и пещера за водяной завесой. Мы пересекли горный гребень и на противоположном отроге увидели ниспадающий водопад. Его центр оказался как раз напротив нас. С этого места открывался прекрасный обзор. В постоянной влажности позади водопада густо разрослись мхи и вьюны: темно-зеленая масса толстым мягким ковром укрыла поверхность скал. Водопад белым лучом в высоте прорезал насыщенную зелень и рассыпался вдоль склонов бесчисленными жемчужинами. Он напоминал шелковое полотно на зеленой стене. Озаренные ярким солнцем изгибы словно только и ждали, когда их коснется кисть художника или поэта.

Я смотрел на водопад. Что-то во мне всколыхнулось, и, цепляясь за стебли растений, я решительно направился ко дну ущелья. Мои спутники криками пытались остановить меня, но мне было не до них. Дно ущелья усыпали огромные валуны, гладкие и белые. Когда-то их принесло сюда половодьем, и теперь они неподвижно лежали здесь. Тот похож на корову, а этот — на слона, третий поменьше — на барана, четвертый — на коня… Отвесные стены являли собой совсем другое зрелище: местами камни выдавались вперед, местами глубоко утопали. Их поверхность испещрили тонкие линии, похожие на беспорядочно разбросанные сосновые иглы или пчелиные соты. У них оказался неопределенный, желтовато-белый цвет. Все это вместе образовывало удивительный рельеф. Если бы рядом вдруг появился художник-абстракционист и сказал, что видит в этих линиях людей, зверей, машины, коней или деревенские избы, то никто не стал бы ему возражать. По дну ущелья струился легкий туман; сквозь него оставшиеся наверху скалы и водопад казались накрытыми тонкой вуалью. Здесь были и сталактиты. Они отличались от гуйлиньских: те, обточенные водой, выстраиваются частоколом колонн. Местные же сталактиты истончились от тумана и влаги, превратились в подобие карликовых деревьев, каждое из которых красиво по-своему. Здесь их зовут камнями-губками. Из-за пористой поверхности такой камень, поставленный на поддон с водой, будет постепенно впитывать жидкость. Если на него положить бобы, зерна пшеницы или подсолнуха, то они прорастут. Такая миниатюрная гора с весенней порослью украсит любую комнату.

Со дна ущелья я не только внимательно рассмотрел водопад, но и ощутил все его величие. Голубую полоску неба зажало между двумя отвесными скалами. Стремительные потоки воды ревели громогласно, как тигры. За водяной завесой без конца и края тянулись пышно разросшиеся растения. Согласно легенде, где-то внутри находилась пещера Владыки Лао, в которой раньше жили святые. Я вспомнил стихотворные строки из описания уезда:

В Нянцзыгуани вода вздымается до неба,

Зари последний красный луч погас,

На сотни миль слышны раскаты грома,

Святым в пещере не сомкнуть усталых глаз^[64].

Там, где заканчивался водопад, клубилась водяная пыль, образуя непроницаемый туман. Набравшись смелости, я сделал несколько шагов вперед. Большие и маленькие капли-жемчужины тут же облепили мне лицо и волосы. Я задрал голову и посмотрел на водопад. Отсюда казалось, будто на землю опрокинулся Млечный Путь. Вода в непрерывном движении клокотала и бурлила. Су Дунпо говорил о горах Лушань: «С одной стороны видишь кряжи, с другой — пики»^[65]. Глядя на водопад Нянцзыгуани, я мог сказать, что издалека он похож на застенчивую девушку, а вблизи — на свирепого тигра. Я весь промок, поэтому отступил назад и сел на огромном валуне поодаль. Я любовался водой. Это был источник, но не из тех, что сочатся из земли неспешной тонкой струйкой. Это был водопад, но не из тех, чьи бурные воды перемешаны с глиной и песком. В своем быстром и легком падении эта вода казалась прекраснее, чем догоняющие друг друга волны Хуанхэ, и громче, чем полноводная Янцзы. Даже поднимающиеся до небес морские валы не могли бы сравниться с ее красотой. Открытый, ласковый, приветливый, щедрый водопад бросал пригоршни жемчужин. Они зависали на мгновение в воздухе, рассыпались, устремлялись вниз и разбивались в мелкую пыль. На дне ущелья они снова собирались в прозрачный поток. Огибая камни, он уносился прочь. В полном одиночестве я вдыхал сдобренный водной пылью воздух, слушал музыку воды, ударяющейся о камни, и любовался радугой в солнечном свете. Чистый источник мирно проникал прямо мне в душу. Мои спутники махали сверху, зовя поспешить обратно. Очарование водной стихии будто сковало меня. Казалось, у меня для нее осталось еще много невысказанных слов.

На обратном пути я разговорился с одним гидрологом. Оказалось, что на сотни ли вокруг здесь стоят известняковые горы. У них между камнями множество трещин, сквозь которые глубоко под землю просачиваются поверхностные воды. Они движутся с хребтов Тайханшани на восток и здесь резко опускаются вниз из-за сдвига пластов. Вся отфильтрованная камнями чистая вода вырывается на поверхность. В этих местах повсюду бьют малые ключи и большие источники. Некоторые жители могут сдвинуть каменную плиту у своего дома и черпать оттуда воду. Влага, которая долго накапливалась, наконец находит здесь выход.

Июль 1981 года

Водопад Хукоу

Водопад Хукоу («Горлышко кувшина») находится на границе провинций Шаньси и Шэньси. Я бывал там дважды.

Первый раз я приехал туда в сезон дождей. Перед отъездом меня предупреждали: «Это самое опасное время для таких поездок. Ни в коем случае не ходи на берег реки. Если вверху по течению пойдет дождь и хлынет паводок, то тебе не спастись». Действительно, уже на полпути к водопаду в карабкающейся по горному серпантину машине я услышал глухой рокот волн. В ущелье клубился густой туман. Я набрался смелости и спустился к берегу. Река походила на бурлящий котел. Водопад Хукоу не падает с высоты, заставляя людей задирать головы, чтобы посмотреть на него, — он скатывается с ровного плато в ущелье ниже. Сверху виден только быстро движущийся поток воды. В сезон дождей ущелье переполнилось пенящейся клокочущей водой. С неутомимой мощью в него вливались новые струи. В плотной пелене я пытался увидеть водопад таким, каким представлял его себе ранее. Там не было ничего, кроме залитого водой ущелья. Всюду из тумана выныривали беспорядочно разбросанные камни, в лицо ударял водяной дым. Я не слышал ничего, кроме оглушительного рева волн. В голове билась только одна мысль: вдруг сейчас спустится паводок и поглотит меня? Я окинул взглядом окрестности и поспешил оставить опасное место. Отойдя на приличное расстояние, я посмотрел на клубы белого дыма позади. Сердце бешено застучало в груди…

Водопад Хукоу

Во второй раз я выбрал для поездки самый сухой сезон. После весенних заморозков горы еще не обрели свой обычный цвет, а само ущелье казалось непривычно широким. Я с легкостью спустился вниз. В это время года берега Хуанхэ похожи на огромное каменное ложе. Слой мелкого песка укрывает его, словно мягкая простыня. Песок здесь плотный и одновременно рассыпчатый. Я шел, пока не достиг середины реки. Неожиданно обнаружилась еще одна река, которую образовал резко уходящий вниз овраг. Местные жители называют его Лунцао («Драконий ров»). В месте, где в него попадает вода, невозможно измерить глубину. Здесь поток направляется вниз и создает то самое «горлышко кувшина». Опершись спиной на большой камень, я посмотрел вверх. Края Т-образного Драконьего рва подпирают широкую реку. Мощные струи из русла шириной в полкилометра стекают рядами. Они толкаются, соударяются, поторапливают друг друга. Идущие впереди расчищают путь, следующие прикрывают тыл. Желтые волны бьются о камни и взрываются снопами белоснежной пены. Остывший пепел гор и молчаливая синь неба… Кажется, что во всей Вселенной нет ничего, кроме этой воды. Быстро бегущая река вдруг натыкается на глубокий обрыв шириной в сорок с лишним метров. Вода не успевает опомниться и на всем ходу падает с него. На дне ущелья крутятся воронки, и вода бурлит, будто в котле. Местные рассказывали, что однажды в водопад свалилась черная свинья. Когда ее туша всплыла, не ней не было ни единой щетинки. От такого рассказа у меня мороз пробежал по коже.

В этом месте Хуанхэ сужается и спускается вниз. Ровную, как циновка, поверхность воды вдруг затягивает обрыв, связывает тугими жгутами и обрушивает в Драконий ров. Там она сначала прыгает по камням, потом делает поворот и падает, падает, падает. В падении разбивается на капли, окутывается туманом. Со дна ущелья поднимается радуга, тянется от одного края Драконьего рва до другого, рассекает туман и тает на фоне далеких гор. Огромная водяная масса не может уместиться в «горлышке кувшина». Потоки подмывают берега, с грохотом катятся вдоль рва. Безудержный и огромный, величественный, как море, водопад простирается ковром. Кажется, что его непрерывно встряхивает невидимой рукой. Еще больше он похож на выходящую из прокатного стана сталь — такой же мощный и яростный. Хукоу — не просто поток желтых волн. Они наперебой несутся вперед, юркими источниками просачиваются везде, где только можно, откатываются назад и ищут обходные пути. Волны рассыпаются у берегов Драконьего рва. Они с рокотом исчезают в трещинах камней, или растекаются по каменным плитам быстрыми ручейками, или выписывают кульбиты, оказавшись зажатыми между валунами. Водные полотна свисают вдоль стен пропасти, глянцевито поблескивают их дорогие шелка… Все подернуто водяным туманом, радуга увенчивает пейзаж. Это неповторимый шедевр живописи. Его симфония ласкает слух. Подумать только, в таком маленьком «кувшине» соседствует столько ипостасей воды — море, река, водопад, источник, туман. Не меньше в нем и человеческих эмоций — радости, гнева, сожаления, злобы, печали. Неужто Создатель решил уместить целый мир в одном «кувшине»?

Налюбовавшись водой, я стал разглядывать камни. Вода проточила в них причудливые ходы, сложные переплетения которых напоминали слои осиного гнезда. Местами в камнях остались глубокие выемки. Весь Драконий ров создала вода. Люди часто приписывают ей такие свойства, как гибкость и податливость. Покорная с виду стихия в безвыходном положении становится безудержной и непримиримой. В ее послушании есть снисходительность, но нет и намека на слабость. Когда терпению придет конец, она даст отпор и померится с соперником силами. В «Записках о путешествиях» Сюй Сякэ^[66] написано, что в первой половине XVII века водопад Хукоу находился на расстоянии полутора тысяч метров вниз по течению. Посмотрите теперь, как далеко потеснила твердые камни эта «податливая» вода, трудясь день и ночь.

Река Хуанхэ величественная, широкая. В ее кажущейся гибкости скрывается непоколебимая твердость. Она может быть плененной, но не покоренной, притесненной, но не смирившейся. Она громко заявляет о своем недовольстве. На давление она отвечает отпором, не сдается и уверенно движется вперед. Так же и человек во многих испытаниях обретает свой характер. Прибрежные скалы и рельеф дна заставляют Хуанхэ то подниматься, то опускаться, поворачивать то вправо, то влево. Так создаются ее нрав и величие. Они отчетливо проявляются там, где река переливается через «горлышко кувшина» — Хукоу.

«Жэньминь Жибао», 23 августа 1993 года

Послесловие: об эссе «Водопад Хукоу»

«Водопад Хукоу» — это последнее эссе, написанное мной в должности журналиста. В 1987 году в поездке на водопад Хукоу на реке Хуанхэ мне позвонили из Пекина. Оказалось, что на государственном уровне создано Управление информации и печати. Меня немедленно отзывали в Пекин на работу. На этом закончилась моя тринадцатилетняя карьера журналиста. В жизни каждого случаются такие переломные моменты. Они служат финалом для одного этапа и отправной точкой — для другого. Тогда в Хукоу для меня наступил именно такой момент.

Моя судьба связана с Хуанхэ. Я провел детство и отрочество на реке Фэньхэ — ее притоке. После университета меня распределили в уезд Линьхэ (буквально «Приречный») на берегу Хуанхэ во Внутренней Монголии. Само название уезда говорит о его близости к великой реке. В первый год я работал в селе. В числе прочего в мои задачи входило орошение полей водами Хуанхэ. Глубокой ночью в середине лета, когда смолкают все звуки, а лунный свет мягко струится на землю, можно присесть на краю поля и услышать легкое потрескивание — это кукурузные корни пьют воду Хуанхэ. На второй год я работал в уездном комитете. Моей первоочередной обязанностью было предотвращение весенних паводков. Крепко проспавшая всю зиму Хуанхэ пробуждается под лучами весеннего солнца и сбрасывает с себя ледяные оковы. Вниз по течению дрейфует целая флотилия гигантских обломков льда. Время от времени они образуют заторы, нагромождаются друг на друг и создают импровизированные плотины, у которых есть свойство рано или поздно прорываться. Став журналистом, я в рабочих поездках изъездил Хуанхэ вверх и вниз по течению. Люди и события в дельте реки, а также сезонные и географические изменения оставили в моей памяти глубокие впечатления. В эссе «Водопад Хукоу» сконцентрированы все мои чувства к Хуанхэ и мое понимание этой реки.

Я выбрал его в качестве учебного материала на тему описания воды и водоемов. Также можно обратиться к некоторым другим моим трудам, посвященным Хуанхэ («Заметки о водопаде Хукоу», «Воспоминания о Хэтао», «Три зеленых чуда северо-запада», «Если бы Мао Цзэдун отправился на конную прогулку»), водам и водоемам («Храм Цзиньцы», «Тяньсинцяо — прекрасное место по ту сторону моста», «Море в Чан-дао», «Мое эссе о горах Уишань»).

20 мая 2013 года

Заметки о водопаде Хукоу

Только вода способна скрывать и скрываться, менять свой вид. Она бывает жестокой и нежной, надменной и негодующей, может держать лодку, а может — перевернуть, может подарить жизнь или уничтожить ее. Для этого ей потребуется лишь мгновение. Она то ласковая и кроткая, то необузданно крушит берега и вздымается до небес. Все реки текут прямо или изгибами, но только Хуанхэ под силу принимать разные обличья. Она ложится зеркальной гладью среди глубоких ущелий и летящей лентой чертит свой путь посреди равнины. Вот мчится стремительным потоком, а вот затаивается в низинах. Стиснутая, она грохочет громом и прорывается сверкающими молниями. В зависимости от времени года она беснуется и ревет, взвиваясь ввысь или припадая к земле, или же гладит берега и раскрывает объятья ясному небу, что-то шепча.

Когда-то я был на водохранилище Люцзяся в верхнем течении Хуанхэ. Меня поразили здешние тишина и спокойствие: не река, а озеро. До этого я жил на равнине Хэтао в излучине Хуанхэ и любовался разноцветием и ленточными изгибами великой реки. Бывал я и в Лунмэни, где прочувствовал мощь и величие Хуанхэ. Изъездив реку вдоль и поперек, я наконец обнаружил Хукоу и не смог совладать с эмоциями. Хукоу — единственный водопад на Хуанхэ — находится на территории уезда Цзисянь в провинции Шаньси. Свое название он получил благодаря форме. Вода здесь резко стекает в овраг. Сверху вниз открывается вид на водопад, который весь затянут «водяным дымом». В древних летописях говорится: «В реке клубится дым, лодки идут по земле». Когда лодка доходила сюда, ее вытаскивали и обходили водопад по суше. В этом месте Хуанхэ резко меняет положение из-за гор вокруг, а затем на отмели превращается в бурный поток. Сокрушительный и безудержный, он стремителен, как десять тысяч скакунов, и наполняет шумом всю округу. Река самодовольно катит свои волны и вдруг проваливается в широкий и глубокий овраг, будто наполняет кувшин, переливаясь через края горлышка. Вода бешено бурлит и кружится, от пенящейся массы поднимается радуга, брызги рассыпаются жемчужинами. Внизу образуется водоем; спускающиеся в него струи трепещут, словно занавеси. Ударяясь о потрескавшиеся камни, вода издает громовые раскаты. Она поднимает клубы тумана, похожего на дым, ревет и сотрясается. Грохот разносится на тысячу ли вокруг. Кажется, что взлетающий дракон тревожит долину. От мощи водопада дрожит земля, волны взмывают вверх и опадают. Слоистая порода по виду напоминает тофу. Как писал Сюй Сякэ, за триста лет вода проторила в камнях путь протяженностью в триста метров. Стремительные потоки обтачивают твердые валуны. В народе поговаривают, что однажды в водопад свалилась черная свинья, и в мгновенье ока вода смыла с нее всю щетину, оставив только голую белую кожу. Хуанхэ вобрала в себя самые оглушительные раскаты грома и мощь водной стихии. Ее сила заставляет трескаться камни, и она сама расчищает себе путь. Песок, несомый круговертью волн, вытачивает в валунах глубокие каналы и мелкие впадинки. Окидывая взглядом берега, видишь результат филигранной работы. Под ногами на многие ли простираются каменные пласты. Волны с легкостью кружатся, вертятся, выходят из-под земли, падают с небес. Река использует все возможности, чтобы сдвигать горы. С чувством собственного достоинства она обдает берега свежим ветром и непринужденно исчезает вдали, снова являя нам свое спокойствие, мягкость, стойкость и величие. Преодолев тысячи ли, великая Хуанхэ неспешно впадает в море. Увы! Ей придется сдержать все накопленные силы. Непреодолимое препятствие ожидает великую реку — она должна будет обогнуть горы на своем пути и покориться, всю свою ширь оставить небу и земле. Прекрасная, великая, моя Хуанхэ!

«Жэньминь Жибао», 23 августа 1993 года

Автор на фоне изображения водопада Хукоу на реке Хуанхэ

Улянсухай — израненная красота

Представьте себе неприятное чувство, когда вы увидели в больнице человека, некогда очень красивого, а теперь покрытого кровоточащими ранами. Вот и я, вернувшись на озеро Улянсухай во Внутренней Монголии спустя сорок лет, испытал то же самое.

Улянсухай находится у подножия гор Улашань на востоке района Хэтао. Сразу после окончания университета я работал здесь журналистом. Местные жители называют Улянсухай морем. На самом деле это озеро, но его название означает «Тамариксовое море». Тамарикс — местный дикий кустарник, который произрастает в песчаной и щелочной почве. В названии озера есть что-то первозданное. Улянсухай действительно большое, как море. За всю историю его максимальная площадь достигала более тысячи двухсот квадратных километров. На этой широте Улянсухай — самое крупное пресноводное озеро. В те времена я еще не видал настоящего моря. Каждый раз, проезжая по его берегу на велосипеде, я любовался туманом над водой или игрой красок на ее поверхности. Изумрудный камыш аккуратной полосой очерчивал край озера. От легкого ветра эта зеленая полоса пускалась в пляс, словно в такт райской музыке. Вслед за камышом оживлялись чайки, цапли, утки, гуси. Пытаясь превзойти друг друга, они то проносились низко над волнами, то врезались в озерную гладь, взрывая ее вихрем легких брызг. Казалось, будто кто-то невидимый прикасался быстрыми пальцами к струнам воды. Рыба, устав ждать, когда птица прилетит за ней, вдруг сама выпрыгивала и сверкала точками нот на чешуйчатых боках. В такие моменты в памяти всплывали давно забытые слова. Как же там? «Вечерняя заря летит бок о бок с одинокой птицей, / Воды осенней цвет, что с небом лишь сравнится». И дальше: «То чайка вдруг крылом взмахнет, / То рыбка чешуей блеснет, / То зелень трав прибрежных вслед ветру поклонится»^[67]. Внезапно я понял, что на самом деле не слова описывают красоту, — сама красота заставляет их складываться в строки и предложения. Именно так я написал на севере Китая свой очерк об Улянсухае. Каждый раз, плывя по озеру, я всматривался в бесконечную глубину лазурной водной глади. За катером бежали белоснежные завитки волн и игривые карпы, подплывающие вплотную к борту. В сумерках черный контур Улашани вырисовывался вдали и становился похожим на когда-то виденный мной на картине морской берег. В этот момент мне казалось, что Улянсухай и есть самое настоящее море.

В то время «культурная революция» еще не завершилась. Рынок снабжали плохо, городские жители за целый год ели мясо считанные разы. Возле озера жилось по-другому. Здесь рыба была столь же обычным блюдом, что и рис. Зимой во льду делали лунки. Рыба приплывала на звук, собиралась и теснилась внизу очень плотной стаей — в нее можно было воткнуть палку, и та бы не упала. Тогда стали популярными «Лекции по изучению и применению трудов председателя Мао». Как-то раз мы занимались подготовкой материала и ездили с опросами по всем уездам района Хэтао с запада на восток. Провизия была скудной, приходилось очень нелегко. Последним пунктом нашего маршрута оказался Улянсухай. До него оставалось еще несколько дней, мы мечтали поскорей попасть туда и отведать вкусного. Действительно, уже вечером в день приезда мы лакомились рыбой. Ее подали таким способом, какого я в своей жизни еще не встречал: нам принесли пиалы, доверху заполненные огромными кусками рыбы. Обычно так едят деревенские жители, сидя на корточках у порогов своих домов. Ужин запал мне в память. Полкилограмма рыбы здесь стоили всего пять фэней^[68]. Впоследствии я объездил весь мир и многое повидал. Ни на изобилующем рыбой юге Китая, ни в зарубежных странах, где основной промысел состоит из рыбной ловли, — нигде мне больше не встречалось такого блюда и нигде я не получал большего удовольствия от еды. В те времена всем приезжим местные с блеском в глазах и нескрываемой гордостью неизменно советовали: «Обязательно посмотрите наш Улянсухай!»

Вот я снова приехал сюда. В этот раз — по особому приглашению управления водного хозяйства. Теперь моя цель состояла не в том, чтобы полюбоваться красотами озера. Я должен был поучаствовать в консилиуме и своими глазами увидеть нанесенные озеру раны.

Озеро Улянсухай

Июльский день был залит ослепительным солнечным светом. Мы сели в катер и отправились в путь. Чтобы вместе вспомнить прошлое и ничего не упустить, хозяин предложил нескольким старым рыбакам составить нам компанию. На столик на палубе выложили хэтаоский арбуз, семечки и мелкую жареную рыбу. Хозяин катера, извиняясь, сказал, что теперь это самая крупная рыба, какую можно выловить в «море». На душе стало тяжело. Сидевший напротив Ван Цзясян, бывший председатель профсоюза улянсухайского рыбного хозяйства, заговорил:

— Раньше рыбу ловили сетями из пеньковых веревок с крупными ячейками. Рыбу весом меньше полутора килограммов не брали. На ловлю ходили на семидесятитонных трехмачтовых парусниках. Одной сетью вытягивали по пятьдесят тонн. В хороший год добывали до пяти миллионов тонн. Выловленную рыбу варили в озерной воде, вкус был — свежее не бывает. А теперь попробуй только глотни эту воду, сразу живот скрутит.

К вечеру того же дня у двоих человек из нашей группы случилась диарея, недуг, помешавший им нормально работать.

Юй Бинъи, когда-то представитель образованной молодежи в местной бригаде, а теперь пенсионер, рассказал, что в семидесятых годах здесь в любом месте можно было выкопать колодец. На глубине всего семи метров начинала фонтаном бить вода. Стоявший рядом с ним председатель правления водного хозяйства, человек по фамилии Цинь, добавил:

— В девяностые до воды можно было добраться уже только на глубине тридцати метров. В 2007 году — на глубине ста двадцати метров. За пятнадцать лет вода опустилась на девяносто метров, то есть в среднем на шесть метров в год.

Катер плыл по озеру. Ничего особенного, просто увеселительная прогулка. Вот только нам было совсем не весело. В точности как писала в своих стихах Ли Цинчжао: «Но лодке утлой не под силу груз / Меня не покидающей тоски»^[69]. Некогда здесь ходили семидесятитонные трехмачтовые парусники; теперь, как жучок-водомерка, скользит лишь наша «утлая лодка». Хэтао — это один из трех крупных ирригационных районов Китая. Хуанхэ протекает через район Нинся и попадает на территорию Внутренней Монголии. Здесь она орошает своими водами восемьсот ли местных земель. По семи уровням ирригационных каналов — главный магистральный канал, магистральный канал, распределительный канал, ответвление, подводящий канал, полевой канал и канавки — вода течет в поля. Затем по семи уровням отводящих каналов она возвращается в Улянсухай. Из него отстоявшаяся вода снова уходит в Хуанхэ. Озеро служит «почками» для Хэтаоской равнины, помогая накапливать и отводить воду. Это и ее «легкие», так как испарения озера определяют местный климат. Благодаря озеру равнина площадью всего в восемьсот ли дает высокий урожай независимо от погоды. Благодаря озеру к северу от гор Улашань существует лесной заповедник государственного значения, знаменитый своими красотами. За последние несколько десятилетий в этих местах выросла численность населения, появились новые фабрики и заводы, при возделывании полей стали применять химические препараты. Количество воды, которая поступает в озеро, резко сократилось, а ее качество заметно ухудшилось. Какая вода попадает теперь в озеро? Загрязненная от полива полей площадью восемьсот ли. На сельскохозяйственных угодьях в Хэтао ежегодно используется полторы тысячи тонн пестицидов и пятьсот тысяч тонн удобрений. Кроме того, в Улянсухай попадает тридцать пять миллионов тонн отработанной промышленной и бытовой воды. Все это достается озеру. Местные говорят, что теперь Улянсухай из «почек» и «легких» превратился в «ночной горшок». Эти слова режут слух, вполне отражают реальность и вызывают тревогу.

В каюте катера я слушал рассказы о прошлом. Их непринужденность не помогала избавиться от гнетущего чувства. Я вышел прогуляться на заднюю палубу. На поверхности огромного озера бамбуковые шесты обозначили фарватер шириной двадцать-тридцать метров. Наша «утлая лодка» осторожно пробиралась между ними. Раньше глубина озера в среднем составляла порядка сорока метров. Теперь же она не достигает и одного метра. Чтобы суда могли плыть, в дне специально выкопали траншею. Я посмотрел на оставляемый катером след из волн. Сейчас их завитки были не белоснежными, а желтыми с примесью черного, и напоминали свежевспаханную борозду в поле. Наполовину сгнившие водоросли комком спутанных лент качались на воде. От прежней лазурной глубины не осталось и следа. Ни прозрачности, ни игривых карпов… Теперь озеро оправдывает свое название — оно почернело от грязи^[70]. Только камыши растут как обезумевшие, стоят плотной стеной и поедают озеро. Мэр города господин Ли, ответственный за гидромелиорацию, говорил, что это плохой знак. Классический пример зарастания водоема: растений становится больше, а рыба исчезает — замкнутый круг.

Если не знать, как обстоят дела, и вглядеться в уходящую даль водной глади, то покажется, что камыш все такой же зеленый, небо — синее, птицы — парят и порхают. Вроде бы ничего особо не изменилось. Кто же поймет всю внутреннюю боль озера Улянсухай? Оно — как Линь Дайюй^[71]: на ее щеках играет легкий румянец, но на самом деле она так обессилела, что может упасть от слабого дуновения ветра. Красавица, сраженная недугом, с улыбкой встречает гостей и превозмогает боль. Я поднял глаза. На берегу стояли красные и зеленые домики, у причала были пришвартованы прогулочные катера, ожидавшие туристов. Лоточники продавали жареную рыбу. Над всем этим разносились громкие звуки популярной песни. Отчего-то на память пришли строки из древнего стихотворения: «В мученьях родная страна погибает. Но многим неведом стыд — / В “веселых домах” за рекой распевают: “На заднем дворе цветы…”»^[72].

Мы отобедали в ресторане при гостинице. Поговорка гласит: «Без рюмки нет застолья». Во Внутренней Монголии добавляют: «Без песни нет веселья». Зазвучала музыка, певица, красивая монголка, исполнила песню «Прекрасный Улянсухай». Мелодия была мягкой и чарующей, но я не мог разобрать слов. Когда песня закончилась, я попросил певицу пересказать мне ее текст. Моя просьба смутила ее. Мэр Ли поспешил ей на выручку:

— Вы простите, это старая песня. Того, о чем в ней поется, уже давно нет.

Я продолжал настаивать. Певица заговорила:

— Прекрасный Улянсухай, красота в его водах. Густой камыш у берегов, рыб стаи в глубине, от белых точек парусов несется песнь ко мне. На небе птицы, под небом лодки, лазурь воды покрова, она с Лицзян^[73] своей красой помериться готова. Паромщик старый на своем судне просторы бороздит, но вот прощаться с такой красой он вовсе не спешит.

Мгновение назад мы были под впечатлением от дивной мелодии. Теперь очарование рассеялось, словно под сорванной красочной упаковкой обнажилась неприглядная реальность. Где теперь лазурная вода? Где стаи рыб? Где паруса? Как сейчас можно сравнить Улянсухай с Лицзян? На какое-то мгновение воцарилось неловкое молчание. Гости отложили палочки и отставили бокалы. Никто не произносил ни слова. Из всех присутствующих только я сорок лет назад покинул это место, а теперь вернулся. Я был и гостем и в то же время как бы своим. Я поспешил нарушить всеобщее молчание:

— Да, многое изменилось. Я отсутствовал сорок лет и кое-чего теперь тут не нахожу. Ли, Цинь, помните белые арбузы? Белые косточки, белая шкурка и белая мякоть. Откусишь — и от сладости губы становятся липкими. А еще восковые тыквы размером с подушку. Их специально берегли, чтобы поесть на Новый год. Хлопнешь по ней рукой — и видно, как внутри сок перекатывается. Или просо. Тогда на равнине Хэтао его ели на гарнир. Сваришь просо, сверху масляная пленочка, а аромат такой, что слюнки текут. Сейчас ничего уже не вернуть. Даже горных песен — и тех теперь не слыхать.

Мои слова разрядили обстановку. Местные посетовали, что во всем виноваты удобрения, пестициды и большая численность населения.

Озеро Улянсухай… Пышущее в прошлом красотой и здоровьем, каким же дряхлым и израненным ты теперь стало. Даже в таком состоянии ты продолжаешь выполнять свою невероятно важную работу. Каждый год ты снабжаешь нижнее течение Хуанхэ ста тридцатью миллионами кубометров воды. Ты выделяешь в атмосферу триста шестьдесят миллионов кубометров влаги, которая регулирует местный климат. Шестьюдесятью миллионами кубометров ты питаешь подземные воды.

Само озеро при этом получает всего лишь четыреста миллионов кубометров сточных вод, начиненных удобрениями, пестицидами, солями и щелочами. Беда в том, что озеро получает меньше, чем отдает! Оно поражено синдромом хронической усталости и держится на грани иссякающих сил, испуская ради людей последнее дыхание. По словам мэра города господина Ли, если не принять срочных мер, то за следующие несколько десятков лет озеро окончательно высохнет, как Лобнор в Синьцзяне. Сейчас думают протянуть канал от Хуанхэ, чтобы паводковые воды весной наполняли озеро. Слушая господина Ли, все одобрительно кивали и даже забыли про еду. Мэр Ли оборвал себя на полуслове, почувствовав неловкость, и сказал:

— Не надо так расстраиваться. Выход всегда найдется. Давайте есть и слушать песни.

Тут же заиграла легкая музыка, и снова полились слова о зеленых берегах, синих водах, белых парусах и стаях рыб.

Израненное озеро Улянсухай, мы возносим мольбы о твоем скорейшем выздоровлении и восстановлении твоих былых красот!

«Жэньминь Жибао», 18 августа 2010 года

Зимняя поездка в Юньнань к «горячему морю»

В конце года, в самый разгар зимы, я приехал в уезд Тэнчун провинции Юньнань с проверкой лесного хозяйства. К моему большому удивлению встретивший меня хозяин заявил, что сначала отвезет меня к «горячему морю». Откуда здесь, среди гор, взяться морю? Как оно может быть горячим?

Дорога вывела нас из уезда, уткнулась прямо в гору и завиляла зигзагами. Машина преодолевала поворот за поворотом и размеренно взбиралась наверх. За одним горным отрезком сразу открывался другой точно такой же. Повсюду были одни деревья. Хребты поднимались и опускались, накладывались ярус за ярусом — черно-зеленые, темно-зеленые, светло-зеленые… Они тянулись до самого горизонта, насколько хватало глаз. Только где-то в самой дали небрежным росчерком светлела полоска неба, как синий берег зеленого моря.

Через некоторое время я обнаружил, что машину окутал легкий туман. В глубине леса показались низко стелющиеся облака.

— Высоко же мы забрались, — сказал я.

Хозяин рассмеялся:

— Как раз наоборот. Мы уже спустились на воды «горячего моря».

Оказалось, что это клубящееся и смутно различимое — вовсе не облако и не туман, а горячий пар. Наша машина, словно лодка, качалась на его волнах.

Так называемое «горячее море» — это геотермальная зона площадью восемь квадратных километров. Уезд Тэнчун расположен возле спящего вулкана. Много лет назад он извергался и оставил после этого обилие следов на поверхности земли. Среди них, например, кратер вулкана, камни застывшей лавы и причудливая столбчатая отдельность — красивые скопления каменных колонн, образовавшихся в момент выброса магмы. Самое удивительное последствие извержения — это подземное горячее море. Похоже, что вулкан хоть и уснул, но не оставил попыток отыскать выход на поверхность. Мало-помалу лава под землей нащупала подходящее место и теперь прорывается где-то на глубине семи-восьми километров. Горячие языки ее пламени безостановочно подогревают землю изнутри. Кипящие подземные воды образуют «котел» огромной площади. Он вполне оправдывает свое название — «горячее море».

Это место называется морем, но о нем не скажешь словами Су Дунпо:

Как велик этот водный простор!

Эта — в тысячу цинов вокруг — необъятная ширь!

В колеснице-ладье мы по ветру летим и летим

В пустоту и безбрежность, не ведая, есть ли предел^[74].

Не опишешь и словами Цао Цао^[75]:

Я, гор Цзеши достигнув на рассвете,

Любуюсь с их вершин лазурным морем.

Его простор в спокойствии безбрежном,

Скалистый остров в отдаленье брезжит^[76].

«Горячее море» укрыто глубоко под землей. Взгляду открываются лишь немногочисленные водоемы. Мы будто знаем, что здесь целая шкура леопарда, но видим только несколько пятен. Самое крупное из них — знаменитый «Да гуньго» («Большой котел»). Одно название уже говорит о его мощи. Чтобы увидеть его, надо взобраться на высоко расположенную площадку. Поднимаясь по ступеням, мы услышали звуки кипящей воды раньше, чем увидели сам котел. Над нами повис удушливый горячий пар. Добравшись до места, мы обнаружили выложенный камнем водоем диаметром три метра и глубиной полтора метра. Несмотря на его невеликие размеры, раскаленные волны поднимались на высоту больше одного чи. За годы непрерывного бурления на краях образовался толстый слой накипи. Он усиливал сходство водоема со старым котлом. Перед ним обустроили каменный желоб длиной в несколько метров и шириной в пару чи. Над желобом под бульканье воды в окутанных паром бамбуковых корзинах готовились картофель, яйца, арахис и прочая еда. Пожалуй, это самая необычная пароварка из всех, которые я видел. Туристы могут попробовать эти кулинарные творения, созданные совместными усилиями подземного жара и родниковой воды, как маленькие паровые пирожки, что продаются в придорожных закусочных. Мы привыкли к виду рек, никогда не прекращающих свое течение, но кто из нас видел такой большой котел, в котором месяц за месяцем и год за годом кипит вода? Я поднял глаза. Белые облака и зелень, окружающая котел из скал. На память пришли строки Чжан Жосюя: «Кто был человек, что впервые увидел луну у реки? И когда лунный свет у реки осветил человека впервые?»^[77] Когда возник этот кипящий котел? Когда он впервые повстречался на пути человека? Как много тайн скрывает наш мир!

Подземное «горячее море» пробивается озерцами и источниками то тут, то там по всей протяженности горы, от подножия до вершины. Одни журчат и образуют небольшие заводи, другие стекают капля за каплей, свисают тонкими нитями.

«Горячее море» в Тэнчуне

Некоторые то затихают, то выбрасывают струи вверх, наподобие танцующих фонтанов. У всех этих разных водоемов есть одна общая особенность — горячая вода. Простые местные жители превратили часть из них в купальни. Чтобы в полной мере прочувствовать всю прелесть «горячего моря», мы вошли внутрь одной купальни. Пройдя по длинному коридору, мы к своему удивлению не вошли в помещение, а напротив, очутились на открытом пространстве на середине горы. Оказывается, купальни здесь не стоят на ровных участках, а лепятся у стен скал, как балконы жилой многоэтажки. Каково это — где-то высоко в горах в окружении зелени деревьев, под белыми облаками и дуновением легкого ветра отдалиться от привычной суеты? Меня охватило такое волнение, что я не решился сразу войти в воду. Я накинул одежду на плечи и осмотрелся, чтобы сначала «омыть» свою душу. Моему взгляду открылся большой водоем. Как застенчивая красавица, выглядывал из щели между камнями фикус альтиссима. Хитросплетения старой лозы образовали ограду вокруг водоема, по краю хаотично росли цветы и хилая трава, зеленый мох и бамбук. Сквозь прозрачный поток можно было разглядеть дно. Над поверхностью неспешно поднимался горячий пар. Вода втекала в водоем из пасти каменного дракона и медленно вытекала из него, беззвучно скользя вниз вдоль стен утеса. Часть скалы, по которой она струилась, напоминала фонтан в форме завесы, какие иногда можно видеть в отелях. Опираясь на ограждение, я всматривался в легкий туман над верхушками деревьев. Облака ползли по дну раскинувшегося внизу ущелья. Я вдруг испытал гордость генерала, принимающего парад, повернулся и вошел в воду. Купаясь, я любовался белыми облаками на синем небе. Мне казалось, что и сам я плыву рыбой по нему. Это море в самом деле находится на земле?

Помня о фикусе возле водоема, я во время спуска с горы обратил внимание на местные деревья. Фикус альтиссима любит жару и часто встречается в Фуцзяни, Гуандуне или Сишуанбаньна. Здесь, в расположенном севернее Тэнчуне, он растет благодаря подземному теплу. Поняв это, я сразу заметил, что деревья вокруг действительно необычные. Субтропический японский банан и пальмы росли вместе с соснами, кипарисами, елями и коричником. Еще здесь были черные папоротники, которые, возможно, помнили динозавров. Мне попался также вид деревьев, который я никогда прежде не встречал: ветками они были похожи на иву, а листьями — на вяз. Сейчас, в самый разгар зимы, с деревьев свисали мохнатые гроздья красных цветов. Хозяин сказал, что это дерево из семейства ивовых. Здесь его именуют краснопрядной ивой — очень романтичное название.

Ученые выяснили происхождение «горячего моря». По всей горе вода скапливается в деревьях, потом постепенно просачивается в землю, где нагревается и выходит обратно на поверхность. Один такой цикл занимает 75 лет. Получается, что мы идем по густому лесу и одновременно стоим на берегу реки времени. Я уже не знаю, как правильно называть это место — «горячим морем» или «зеленым морем», а может, «морем времен». На самом деле это восхитительное природное море, пышущее подземным жаром и сплошь укрытое зеленью. Его создало само время.

“China Green Times”, 24 декабря 2010 года

Размышления о море

Если вы никогда не видели море, то вы и представить себе не можете, какое оно.

То, что перед нашими глазами, — разве это море? Это просто сплошь вода: сверху, снизу, везде — вода разных оттенков и форм. Настоящее же море подобно укрытой синевою неба юрте. Ее заполонили волны, поднимающиеся и опадающие, поблескивающие искрами. Бесчисленные звезды капель и влажный плотный туман окружают ее. Волны смеются, вскрикивают, лижут облака, хватаются за песчаный берег, с шумом набегают, кувыркаются, резвятся. Вглядываюсь вдаль, в спускающиеся с высоты ряды валов — мощное войско, идущее в атаку. Пена клокочет и вырывается из глубин, одна белая полоска тянется за другой, подобно цветам хлопка на осенних полях. Волны теснятся, преследуют друг друга, приближаются, растут. У подножия они вздымаются стенами. Кажется, что стадо диких скакунов с развевающимися гривами с шумом наскакивает на берег. Они ударяются о круглые рифовые камни и тут же разлетаются брызгами и пеной. Не дождавшись, когда эти брызги покинут риф, приходит новая стена воды. Снова раскатистый рев, удар за ударом, взрыв за взрывом, без устали, без остановки. Чайки беззаботно рисуют круги в водяной дымке, буравят верхушки волн. Я стою на рифе. Ветер треплет одежду и вздувает рукава. Пенные волны насквозь промочили обувь. Ветер и волны как будто проникают в небо, в землю, в меня и мгновенно уносят с собой все печали и заботы. Грохот и перекатывание волн, музыка их борьбы с камнями будоражат кровь. Вот оно какое, море.

Каждый день я прогуливаюсь по берегу моря. Оно вплетает меня в свой огромный синий невод. Я знаю, что вода и воздух прозрачны и бесцветны. В вышине неба и глубине моря так много этой «бесцветности», что она превращается в синеву — иллюзорную, видимую, но не осязаемую. Она вроде бы есть, но в то же время ее нет. Неуловимое ощущение, полет воображения. Чжу Цзыцин говорил, что швейцарские озера похожи на глаза европейских девушек. Мне безбрежная морская синева напоминает мистический сон.

Постепенно я осознаю поразительную глубину и необъятность моря. Откуда приходят и уходят эти волны? В каких глубинах находят свой приют огромные киты? Как выглядит противоположный берег вдали? Когда-то я читал о Бермудском треугольнике, где исчезают корабли и пропадают самолеты. Я знаю, что на дне Атлантического океана есть горы выше Гималайских и извилистые ущелья глубже североамериканского Большого каньона. На морском дне есть древние города: стены домов, в которых некогда жили люди, заросли зеленой тиной. Невозможно представить, сколько тайн скрывается в этой глубокой синеве. Крупные реки и мелкие речушки азиатского высокогорья и европейского материка соединяются здесь. Сюда стекаются воды источников, в которых купалась наложница императора Ян-гуйфэй^[78], и воды, которые использовались для охлаждения какой-нибудь атомной электростанции. Время и пространство тесно переплетаются в море. Лучи солнца испаряют влагу и запускают ее круговорот в природе. Ветер поднимает, перетасовывает, перемешивает ее. Многолетняя история и цивилизации пяти континентов встречаются, объединяются, сливаются в бездонной синеве. Ученые говорят, что материя вечна. Зачерпните пригоршню морской воды. В ней будет водород времен Великого Юя^[79] и кислород, которым дышал Колумб. Целый поток таких мыслей нахлынул на меня.

Я плыл на катере, покидая залив. Ветер стих, волны успокоились, в небе светила луна. Катер легко скользил по поверхности, сотканной из лунного света и волн. Я лежал на койке и слушал, как шепчутся ветер с морем. Мягкое покачивание катера невольно напомнило мне материнское баюканье и мелодию колыбельной песни. Когда-то на нашей планете не было жизни. Океан, великая мать, миллионы лет тихонько напевал и без устали качал колыбель. Он вырастил планктон, из которого появились рыбы, а следом за ними — земноводные, позвоночные, обезьяны, человекоподобные обезьяны и, наконец, люди. Вот так, шаг за шагом, мы вышли из морских пучин. Неудивительно, что человек так сильно привязан к морю. Он приезжает сюда, чтобы развеяться, отдохнуть, сделать снимки или даже написать картину. Он думает, что ищет здесь вдохновение, а на самом деле — свое родство, тень, след. Каким бы усталым или опечаленным он ни был, прибрежный ветер и бурление волн сразу ставят все на свои места. Он снова обретает чистоту и смелость. Только в этом темно-синем зеркале человек может разглядеть себя настоящего.

Спускаясь с катера по трапу, я бросил на волны прощальный взгляд и вдохнул полной грудью соленый воздух. Море, ты в моем сердце.

Октябрь 1983 года

Море в Чандао

Хотите узнать море? Отправляйтесь на какой-нибудь остров, разыщите лодку и выходите в плавание. Масса впечатлений гарантирована!

В августе я был на конференции в уезде Чандао, напротив города Яньтай. Управляющим гостиницы оказался очень радушный человек, которого звали Ликсон (похоже на фамилию американского президента Никсона). Как-то он сказал:

— Если я найду лодку, то как насчет того, чтобы выйти в море?

На другой день после завтрака мы на машине отправились к морю. На берегу лодочники заявили, что в такой ветер они в море не пойдут. После некоторых уговоров Ликсон махнул рукой, приглашая садиться в лодку.

— Раз уж ты приехал, то не будем отступать, а то так и не узнаешь, каково это — ходить на лодке в море, — сказал он.

И я решился рискнуть.

Моторная лодка, высоко задрав нос, разрезала белоснежные шапки волн. Перед нами раскинулся безбрежный морской простор. Тяжелые изумрудные волны разбивались о борт. В какой-то момент я почувствовал себя оторванным от дерева листочком, который потерялся в бесконечной водной дали. Ветер поутих, и волны сгладились. Под оживленные беседы и шутки мы добрались до Мяодао — острова с храмом. У него удобное расположение — это гавань, укрытая от волн и ветров. Всю свою историю остров процветает. На нем стоит древний храм морского божества; здесь ее зовут Морской нимфой, а в Фуцзяни — Мацзу. Мацзу — это девушка по фамилии Линь. Когда-то она действительно жила на острове Мэйчжоу провинции Фуцзянь. У нее было доброе сердце, и она всегда помогала мореходам. После смерти Линь ее стали почитать как морское божество. В эпоху Сун^[80] ее нарекли Госпожой Шуньци («Благоприятные [путешествия]»), в эпоху Юань^[81] — Тянь Фэй («Богиня моря»), а в эпоху Цин — Тай Хоу («Императрица»). И простые люди, и высокопоставленные чиновники обращались к ней с просьбами о спокойствии и безопасности.

В правом крыле задней части храма есть выставка, на которой показаны модели самых разных кораблей всех эпох. В основном экспонаты подарены людьми, живущими на джонках и торгующими с них разными товарами. За павильоном находится специальная площадка, где можно делать подношения богам и взрывать петарды. Каждый раз перед выходом в море моряки поджигают здесь ленту петард, молятся божеству и обретают душевное спокойствие. Землю устилает слой из ошметков от петард толщиной в несколько чи.

Морское побережье Китая тянется до Юго-Восточной Азии, соединяет страну даже с Европой и Америкой, и в любом приморском местечке, где живут китайцы, обязательно найдется храм Мацзу. На острове Мяодао его построили возле горы, а над входом расположили красивую надпись: «Храм Сяньин». Говорят, что этот храм — чудотворный. По бокам от входа стоят два «охранника» — генералы Хэн и Ха. В центре двора находится большой якорь крейсера «Чжиюань» времен Ялуцзянского сражения^[82]. И этот якорь, и сам корабль напоминают о слабости государства в то время, о горькой и печальной истории, которая тогда произошла. Проявление воли стоило кораблю и его команде жизни: в попытке протаранить вражеское судно крейсер ушел на дно вместе со своим противником. Спустя более полувека в память об этом событии здесь установили якорь. Его вес достигает одной тонны, высота — двух с половиной метров. Огромная скоба венчает мощное веретено. Морской ветер со свистом прорывается сквозь ворота. Пятна ржавчины и свисающая тяжелая цепь делают якорь похожим на тысячелетнее дерево. Я коснулся его рукой и всмотрелся вдаль за ворота: небо и вода были одного цвета, дымка тумана стлалась по бескрайней водной глади. Я представил, как выглядела эта акватория во время сражения. Пушечные орудия ведут шквальный огонь. Вода окрашена в красный. Корабли уносят с собой на дно невыразимую ненависть к врагу. Герои испускают последний вздох. Я перевел взгляд вглубь двора по другую сторону ворот. Генералы Хэн и Ха хранили невозмутимость; за ними сидело морское божество. В храме царила полная тишина. Генералы Хэн и Ха обычно охраняют ворота буддийских храмов — за могучую силу их поставили здесь на страже святого места. Якорь крейсера — наследие морского сражения. Это знак мужества и стойкости, его поместили сюда в угоду божеству. Люди обожествляют свои идеалы, связанные с морем, и приносят их в священное место. Храм — это книга, пронесенная с древности до наших дней, а море — ее чернила.

Чандао

От острова Мяодао наша лодка направилась в открытое море. Оно становилось беспокойнее. Сначала вода была гладкой, как зеркало, и бескрайней, как поле, но потом мы словно выехали из равнины и попали на холмистую местность. «Почва» под ногами ожила. Море стало похоже на широкий отрез зеленого шелка. Казалось, где-то в небе за один край его держал великан и встряхивал. По шелковой ткани одна за другой непрерывно бежали волны-складки. Нос лодки задрался еще выше, она с бешеной скоростью скользила по водяному шелку. Ликсон сказал, что если есть пена, то это просто волны, если нет — то это прилив. Мне стало страшно. Однажды в Бэйдайхэ я застал прилив: тогда даже военные корабли не решались выходить в море. Сейчас мы были в открытом море на маленькой моторной лодке. Остров Мяодао все отдалялся, прилив нарастал. Оживленные разговоры и шутки сменились тревожным молчанием. Руки крепко вцепились в борта. Лодка взбиралась на волны, как машина — на крутые холмы. Гребни волн еще выше подталкивали ее и без того высоко задранный нос. Мы уже не видели, куда она направляется. Нам было не по себе. Казалось, незримый великан сначала подбрасывал нашу лодку к самому небу, заставляя нас обмирать от ужаса, а потом без усилий ловил ее. Если он промахивался, судно падало на воду, и взрывались пена и пузыри. Корпус угрожающе дрожал, будто вот-вот развалится на части. Прилив набирал скорость, толкал нас вперед и тут же тянул обратно. Лодка двигалась неловко, как малыш, который только недавно научился ходить и постоянно спотыкается и падает. Так мелкий жучок ползет по изгибам смятого покрывала, которое встряхивает хозяйка, заправляя кровать. От тревоги и испуга мы совершенно растерялись. Я не знал, насколько здесь глубоко, что за шум раздается под лодкой, как далеко до берега и что заставляет воду подниматься. Больше всего я боялся, что невидимая ручища раздавит нашу лодку, как арахисовую скорлупку. Нигде больше нельзя так прочувствовать величие природы, как в море. Когда взбираешься на гору, то какой бы высокой и крутой она ни была, под ногами всегда есть опора. В любой момент можно остановиться и перевести дух. На вершине чувствуешь гордость за то, что сумел одолеть подъем. В море ты всегда игрушка в руках стихии. Только тут осознаешь всю ничтожность человека перед природой. Здесь вдруг понимаешь, что люди создают божеств для того, чтобы компенсировать свое бессилие.

Вот так море подкидывало нас, трясло, жарило и парило на своей сковороде примерно полчаса. Затем мы увидели небольшую гору — это была Лунчжуашань («Лапа дракона»). Ее утесы походили на архитектурный ансамбль. Из воды выступали многоярусные слои бурой породы — один в один чешуя на когтистых лапах дракона. На беспрестанно омываемых волнами и обдуваемых ветрами склонах не росло ни деревца, ни травинки. Огромные волны с грохотом разбивались о скалы. Внизу горы лежал камень, который рассекла пополам глубокая трещина. С приходом каждой волны она доверху заполнялась водой. Пена и водяная дымка окутывали гору, мешая хорошенько ее рассмотреть.

По словам Ликсона, в нижней части горы была пещера Инь-сянь, некогда служившая домом для восьми небожителей. В хорошую погоду на лодке можно зайти внутрь, но сегодня точно не получилось бы. Меня осенило: легенда о том, как восемь небожителей переплыли море, берет свое начало отсюда. В древности Мяодао назывался Шамэньдао, тогда на него ссылали преступников. Беглецы неизменно находили свою смерть на дне. Только однажды восемь заключенных смогли переплыть море и вернуться на материк. Люди сочли их небожителями, а из истории их бегства сложили легенду.

Сейчас мы плыли, покачиваясь на волнах. Гора небожителей то появлялась, то скрывалась в тумане, словно стояла на самом краю света. На море чувства обостряются. Когда море спокойно, чувствуешь себя небожителем. «Как велик этот водный простор! / Эта — в тысячи цинов вокруг — необъятная ширь!» Когда стихия бушует, крушит корабли и топит лодки, чувствуешь себя маленькой песчинкой. Небожитель ты или песчинка — зависит от настоящего момента. Когда ты сильнее природы — ты небожитель. Когда природа подчиняет тебя себе — ты песчинка. Сотни и тысячи лет люди ищут поддержки. Посмотрите, как много на побережье и рифах храмов морского божества и ванфуши^[83].

Оставив Лунчжуашань позади, мы поплыли к рифу-«пагоде» Баотацзяо. Это отдельно стоящий в море рифовый камень высотой с шести-семиэтажное здание, который по форме напоминает пагоду. Море выточило в нем поперечные канавки. Аккуратную конструкцию из каменных слоев будто сложили руки человека. Основание «пагоды» сильно заужено. Издалека кажется, что тонкая ножка переломится при первом же порыве ветра, но вблизи основание оказывается очень прочным. Этот шедевр появился в результате противостояния воды и камня. Я смотрел на него и восхищался силой природы. Большинство творений, созданных водой из камня, которые я видел на материке, были в карстовых пещерах. Капли падают на камни, содержащийся в воде карбонат кальция застывает на них — так растут сталактиты со скоростью около 0,1 миллиметра в год. Пещеры постепенно заполняются каменными ростками, деревьями и даже башнями. Сегодня я увидел, как вода может использовать свое гибкое и мягкое тело в качестве напильника и ножа. День за днем, ночь за ночью она без устали трудилась над этой каменной скалой. Влага вытачивала рельеф, разделяла слои, гравировала узоры. Финальным штрихом она обточила основание «пагоды» больше, чем нужно, — это придало скале рискованности. Затем появилась верхушка для большей высоты. У подножия «пагоды» вода расчистила площадку, и теперь на нее могли высадиться те, кому посчастливится переплыть море. На этом работа не завершилась. Море стало тщательно создавать фон для своей «пагоды». На расстоянии в сотню с лишним метров тянулась горная впадина, соединяя скалы и укрываясь ими с обеих сторон. Между рифом-«пагодой» и скалой были разбросаны причудливые камни. Я прислонился к одному, с поперечным разломом, и сделал снимок на память. Муаровые узоры испещрили камни. Повсюду струились потоки воды. Ветер поднимал волны и плутал меж скал и ущелий, невыразимый, как путаные мысли. Один валун лежал под углом, и казалось, будто это сушится отрез только что выстиранного узелкового батика. На его красно-розовой нижней части проступали неясные извилистые линии. Они напоминали тонкие ветки ивы в лучах весеннего солнца. Между ними виднелись вкрапления черного: оттенки у них были теплыми, а линии — мягкими. «Снова ласточек крик, мы в разлуке еще один год»^[84]. Ни одному художнику не под силу создать такую красоту. Море пишет свои картины совсем по-другому. Человек сначала делает набросок, потом слой за слоем добавляет краски. Море в момент, когда рушится небо и трескается земля, выплавляет на каменных заготовках точки, линии и цвета. Затем оно приправляет их солью волн, шлифует ветром и омывает, пока картина не будет готова. На самом деле работа над созерцаемой нами картиной продолжается. «Мона Лиза» провисит в Лувре веками и останется без изменений. На море через десятки и сотни лет уже не будет того, что мы видим сейчас. Камеры для высокоскоростной съемки способны фиксировать даже молниеносные движения спортсменов на соревнованиях. Может, в будущем изобретут камеру и для сверхмедленной съемки, тогда станет возможно запечатлеть процесс формирования таких пейзажей. Подобный фильм можно будет показывать в школах искусств на уроках совершенного «природного искусства».

После полудня мы приплыли в Цзючжанъя. Это часть морского побережья на острове Бэйчаншань. Название места переводится как «Утес в девять чжанов^[85]», но на самом деле оно тянется больше чем на сотню чжанов. Спускаясь со скалы, ощущаешь энергию, с которой море и горы соединяются, складываются, как кусочки головоломки, и борются друг с другом. Мы прошли к берегу по южному склону и сделали полный круг, держась подножия горы. Справа море сливалось с небом. Волны поднимались в человеческий рост и мчались, как быстроногие скакуны по широкой степи. Они перекатывались, фыркали и ударяли где-то совсем близко. Слева высились холодные каменные стены. Они перемежались частоколом, заходили одна за другую, как клыки в волчьей пасти, и исключали любую возможность отступления. Волны, похоже, вознамерились расплющить нас о твердь скал. Мы искали путь среди узких расщелин. То, что находилось у нас под ногами, было сложно назвать дорогой — мы шли среди беспорядочно разбросанных каменных плит и высеченных в скале ступеней. Нам приходилось с большой осторожностью просчитывать каждый шаг. Опасность представляли и налетающие сбоку волны. Ликсон громко крикнул:

— Считай до трех! Раз, два, три! После третьей волны будет затишье, и тогда быстро проходим!

Мы сгибались в три погибели и двигались перебежками, как по линии вражеского огня. Иногда волны все-таки настигали нас и обдавали с головы до ног соленым душем. Как же хорошо после этого было добраться наконец до подножия и, задрав голову, ловить ртом падающую с неба сладкую росу. Оказывается, с вершины Цзючжанъя непрерывно капает вода. Она сладка ровно настолько, насколько горька морская влага. Она просачивается сквозь щели между камнями и летит жемчужинами с порванной нити бус. Капли преломляют лучи солнечного света и сверкают чудесными красками. Мы выискивали глазами наверху эти разноцветные кометы и ловили их ртом, смакуя. Глядя на утес снизу вверх, я остро ощутил величие этих гор. Они высились в синеве неба, задевали верхушками облака, упирались подножием в море, тянулись бесконечными изгибами, являли диковинные виды. На горах лежало немало огромных валунов. Они держались на волоске, словно покосившееся аварийное здание. Внизу рифовые камни были разбросаны по побережью, как отступающие солдаты разбитого войска. Посередине гору опоясывала полоса розоватой породы шириной в несколько метров. Она извивалась, повторяла изгибы горного рельефа, будто ветер трепал полоску, выпавшую из радуги и зацепившуюся за эти скалы. За спиной с шумом бились о берег волны, под ногами катился их прерывистый рокот. Чем мощнее скала, тем она опаснее. Я повернулся и вдохнул воздух, в котором перемешались горные и морские запахи. Насколько этот мир наполнен жизнью! На миг я растворился в нем и почувствовал себя наполовину божеством, наполовину человеком.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

64

Чжу Хуэй, стихотворение «Путешествуя в Нянцзыгуань».

65

Су Дунпо, стихотворение «Надпись на стене храма Силинь».

66

Сюй Сякэ (1586–1641) — путешественник и исследователь. Изучая природу и географию Китая, побывал во многих уголках страны. На основе своих изысканий он создал «Записки о путешествиях», которые способствовали развитию китайской географии и картографии. — Примеч. ред.

67

Автор цитирует стихотворение «Дворец Тэнвана» Ван Бо (649–676), поэта эпохи Тан.

68

Фэнь — денежная единица, равная 0,01 юаня.

69

Ли Цинчжао, стихотворение на мелодию «Улинчунь» «Стих ветер наконец-то…» (перевод М. Басманова).

70

Первый иероглиф «у» в названии озера Улянсухай означает «черный».

71

Линь Дайюй — болезненная героиня классического китайского романа «Сон в красном тереме».

72

Ду Му, стихотворение «Причалил к берегу Циньхуайхэ» (перевод Б. Мещерякова).

73

Лицзян — река в Гуанси-Чжуанском автономном районе Китая, одна из самых живописных в стране.

74

Су Дунпо, поэма «Красная скала» (перевод. И. Голубева).

75

Цао Цао (155–220) — китайский военачальник, государственный деятель и поэт эпохи Хань. — Примеч. ред.

76

Цао Цао, цикл «Пройду через Восточные, Западные ворота», стихотворение «Смотрю на лазурное море» (перевод М. Кравцовой).

77

Чжан Жосюй (660–720) — поэт эпохи Тан. Автор цитирует его стихотворение «Цветы в лунную ночь на берегу весенней реки». — Примеч. ред.

78

Ян-гуйфэй (Ян Юйхуань; 719–756) — одна из «Четырех великих красавиц Китая», высшая наложница и возлюбленная танского императора Сюань-цзуна (685–762), который правил в 712–756 гг. — Примеч. ред.

79

Великий Юй — мифический правитель, усмиривший потоп, основатель легендарной первой китайской династии Ся (конец III — середина II тыс. до н. э.).

80

Сун — китайская империя в 960-1279 гг.

81

Юань — империя, существовавшая в Китае с 1271 по 1368 г.

82

Ялуцзянское сражение, или битва на реке Ялу — главное морское сражение Японо-китайской войны 1894–1895 гг., произошло 17 сентября 1894 г. В результате сражения японский флот отступил, однако Бэйянская эскадра Китая понесла большие потери.

83

Ванфуши — камни, имеющие форму стоящего человека; по преданию — окаменевшие от долгого ожидания жены моряков.

84

Цитата Чжоу Эньлая (1898–1976), известного государственного деятеля и первого главы Госсовета КНР.

85

Чжан — китайская сажень; единица длины, равная 3,33 м.