Комната

Хьюберт Селби-младший, 1971

Здесь все подчинено жесткому распорядку, но время словно бы размазано по серым казенным стенам. Здесь нечего делать, кроме как вспоминать и заново переживать события своей прошлой жизни, оставшейся за дверью. Здесь очень страшно, потому что ты остаешься наедине с человеком, которого ненавидишь – с самим собой… «Комната» (1971), второй роман Хьюберта Селби, не был оценен критиками по достоинству. Сам автор утверждал, что эта книга является наиболее болезненной из когда-либо написанных им и признавался, что в течение двух десятилетий не мог заставить себя перечитать ее. Однако время все расставило по местам, и новые рецензии на «тюремный роман» отдали автору должное. Книга содержит нецензурную брань, сцены насилия и жестокости!

Он стоял на углу, разглядывая проспект и улицу. Куда бы ему податься? Пожалуй, прогуляюсь по проспекту. Ваши документы, пожалуйста. Каски сияют от света уличных фонарей. (нет. нет.) Ты что тут забыл, приятель? Копы недобро ухмыляются. Ничего. Просто гуляю. Боюсь, я заблудился. Заблудился? Не вкручивай мне эту хрень. Вообще-то, так и есть. Я только что приехал в город и пошел прогуляться, а теперь не знаю, как добраться до моего отеля. Ты бы чего поинтереснее придумал, что ли. Документы давай — и к стене встань. Его грубо толкнули к стене. Знаете что, офицер. Я ничего противозаконного не сделал, и у вас нет прав так со мной обращаться. Серьезно? А мы тебе сейчас покажем, какие у нас права. Он прикрывает голову рукой. Ты спятил? Вы не имеет права. Я свои права знаю. Слышь, умник, ты делай, что сказано, или мы тебе башку проломим. Лучше вам меня больше не бить. Бить тебя? Да мы тебя сейчас убьем. Один из полицейских полез за оружием, и он, неожиданно для них, ударил их по вискам открытыми ладонями. Их каски громко звякнули от удара. Глаза их закатились, и пистолет выпал из руки копа. Он снова с силой столкнул их головами, потом снял с них каски и треснул их головами еще разок. Отступив назад, он спокойно наблюдал за тем, как их тела валятся на землю. Потом он положил копов в их патрульную машину и неспешно пошел дальше.

Да хахахахаха так вот с ними и надо. Интересно, что они подумают, когда очнутся. Спорю, что при следующей встрече связываться со мной они уже не рискнут. Огребли по полной. Поездка на метро в час пик. Утро. Настроение хреновое. Хреновые выходные. Люди напирают со всех сторон. Запахи газет, одежды, дыхания и тел. У двери стоит тетка с двумя баулами. Неухоженые волосы и потрепанная одежда. На одежде пятна, а на лице бородавки с растущими из них волосами. Кажется, она воняет. Старая бомжиха. Даже не подвинется, когда люди входят или выходят. Будто чертова подземка принадлежит ей одной. Придется мимо нее протискиваться. Она не маленькая. Толстая. Мерзкая. Надо было ей на ногу наступить. Пнуть по голени. Ему выходить, а она все еще там. Он пихает ее с силой. Она вылетает на платформу. Ударяется о колонну. Баулы выпадают из ее огрубевших рук, и их содержимое рассыпается по полу. Он улыбается,

когда видит, что она валится на пол, отлетев от колонны. Прикидывается, будто он об нее споткнулся. Наступает с силой на лодыжку. Падает коленом ей на живот и локтем на горло. Вставая, жестко отталкивается от ее груди и живота. Качает головой, будто извиняясь. Простите. А внутри весь светится от радости.

Когда коп выхватил из кобуры пистолет, он врезал ему ребром ладони по запястью и, продолжая движение, пнул второго в пах. Еще до того, как пистолет упал на землю, он добил первого копа ударом по шее, и тот рухнул, а за ним улегся и второй, в позе эмбриона, держась рукой за яйца. Пара приемов карате, и все кончилось. Не спеша он загрузил их в их же машину, полюбовался пару секунд, потом забрал их жетоны и оружие. Дойдя до угла, он выбросил их в канализацию. Довольно улыбаясь, он спокойно пошел прочь. Он лежал на своей койке с радостной ухмылкой. Интересно, как они все это будут объяснять Капитану? Да уж. Учитывая тот факт, что они не отвечали на вызовы по рации.

Причем это был всеобщая тревога. Перестрелка с подозреваемыми в ограблении, всего лишь в нескольких минутах оттуда, где сейчас валялись без сознания оба офицера полиции. Их экипаж вызывали снова и снова. Один офицер убит. Трое раненых. Нуждаемся в подкреплении! Повторяем. 1 убит. 3 раненых. Немедленно выезжайте на подмогу. Повторяем. Немедленно выезжайте. Прием. Ответьте срочно. Но они не слышали, потому что валялись в отключке в машине. Без жетонов и оружия, без сознания. Указания по рации разносились по всей улице. Когда их потом допрашивали, они зассали рассказать правду. В конце концов из них выжали признание, и, заикаясь и краснея, они раскололись, но им не поверили. Их унижали и презирали их братья-полицейские. Похороны героя-полицейского, погибшего той ночью, транслировали по ТВ и радио, и множество раз в течении того дня и несколько дней после этого, в новостях упоминались два офицера, находившихся всего в паре кварталов от места убийства в это же самое время и не отозвавшиеся на призывы о помощи. Их отстранили от дел и позволили подать в отставку. Их узнавали повсюду, где бы они ни появились. Молчание и отвращение встречали их дома по ночам и каждый раз, когда они пытались устроиться на работу. Их женам было стыдно появляться в магазинах. Их детям пришлось уйти из школ. Вскоре их семьи распались, не выдержав груза позора. Потом экс-копы исчезли, и о них все позабыли, пока разложившееся тело одного из них не было найдено на свалке.

Да, да. Крысы и черви пировали на нем по полной. Прекрасно. Прекрасно. Легкая улыбка осветила его лицо. Он был счастлив и доволен. Счастье можно было попробовать на вкус и покатать на языку. Можно было вдыхать и чувствовать его ласки. Он внимательно всмотрелся в гниющую плоть и изъеденные кости, погружаясь в экстаз. А с экстазом пришла короткая полудрема. Не сон, но приятная щекотка релаксации, в которую он с удовольствием погрузился. Однако, если задержаться в этом расслабленном состоянии надолго, можно лишить себя этой замечательной эйфории, а если он ее лишится, то, возможно, никогда не испытает снова. Он был слишком взволнован, чтобы лежать на койке. Он открыл глаза и направил себя к умывальнику, где несколько раз как следует сполоснул лицо холодной водой и протер глаза, чтобы они полностью открылись. Он с силой вытер лицо полотенцем, почувствовав зуд кожи. Оценил состояние прыща и вернулся на койку. Рука снова прикрывает глаза.

Когда коп достал оружие — и это после того, как он предупредил их, что является мастером по карате, — он ударил его по запястью, выбив пистолет из руки, и нанес удар кончиками пальцев в кадык второму полицейскому. После этого он достал кончиками пальцев первого и врезал второму по шее ребром ладони, а потом таким же ударом достал первого. После этого он пошел к телефону-автомату на углу, позвонил в газету, рассказал о произошедшем и попросил прислать репортера к месту событий. Лишившись сознания, они повалились на землю, и он забрал у них оружие. Довольно-таки быстро на место происшествия прибыли репортер и фотограф с камерой, после чего они позвонили в полицию. За несколько минут, прежде чем туда примчалось три патрульных машины, он вкратце рассказал о случившемся репортеру, пока фотограф делал свое дело. Когда прибыли другие офицеры полиции, включая сержанта и лейтенанта, ему пришлось отвечать на множество вопросов, заданных злобным тоном и со злобными лицами. Они были вне себя от ярости, скажет он позднее. С ним не слишком мягко обращались на пути в полицейский участок. Он сделал ремарку о том, что полицейские были вне себя от ярости во время интервью в офисе издателя, где он рассказывал журналисту и всем остальным, кто там был (издатель, главный редактор, ведущий адвокат по уголовным делам, представитель Американского союза защиты гражданских свобод и лидеры многих гражданских организаций), что его бы жестоко избили, если бы не появились репортеры и фотографы. Меня бы не удивило, если бы они не придумали какой-нибудь способ упечь меня в тюрьму надолго. Уж точно бы обвинили в попытке убийства и бог знает в чем еще.

В: Что заставило вас позвонить в газету, вместо того чтобы просто уйти оттуда?

О: Вообще-то я сделал этот звонок по нескольким причинам. Я боялся, что, если просто уйду оттуда, меня арестуют в какой-то другой момент и у меня не будет никаких способов защитить себя. Видите ли, там вообще не было свидетелей. Вот я и решил, что самым разумным будет позвонить в уважаемую газету, рассказать свою историю и попросить репортера быть в доступе, чтобы была возможность предотвратить то, что, скорее всего, и произошло бы, если бы репортера не оказалось на месте. Безусловно, присутствие фотографа добавило еще больше уверенности. Также мне не хотелось, чтобы эти так называемые офицеры полиции ушли от наказания. Они самым наглым образом превысили свои служебные полномочия, а это не просто неправильно, но опасно. Именно поэтому я и позвонил в вашу газету. Мне известно, что мистер Престон всегда заботился о соблюдении прав других граждан и что он также является честным и храбрым человеком.

В: Что именно заставило вас поступить так с этими полицейскими?

О: Думаю, мне просто осточертело их агрессивное поведение. Я разговаривал с ними очень вежливо, а они продолжали всячески унижать и оскорблять меня. На их вопросы я отвечал честно и прямо. Я их даже предупредил о том, что являюсь мастером боевых искусств и что они вынуждают меня защищаться. Затем, когда один из них достал оружие из кобуры, я решил, что не стану рисковать своей жизнью.

В: Каковы ваши планы?

О: Я выдвину против них обвинения. Я считаю неправильным агрессивное поведение в отношении кого бы то ни было. Я против того, чтобы уголовники свободно разгуливали по улицам, делая все, что им заблагорассудится. И я признателен силам правопорядка за то, что они защищают честных граждан. Но — и это огромное «Но» — я не считаю, что полицейским позволено вести себя как уголовникам. Нет ничего более опасного, чем безответственность властей (да, это неплохой пассаж).

В: Вы будете требовать у города компенсации за причиненный вам ущерб?

О: Нет. Определенно нет. И это то, что я бы хотел подчеркнуть. Я это не ради денег делаю. Конечно же, я, как и любой другой, не стал бы отказываться от денег (улыбается и кивает), но это все не ради денег. Я поступаю так потому, что считаю это своим долгом.

В: Какие еще у вас планы на ближайшее будущее?

О: Я планирую поработать с Доном и Стейси над тем, что, возможно, поможет предотвратить повторение подобных случаев в будущем. Я не думаю, что подобное можно искоренить полностью, но, возможно, мы сможем по крайней мере снизить количество таких случаев, и, поступая таким образом, мы сможем спасти чьи-то жизни. Жизни невинных людей. Впрочем, любая жизнь ценна.

Спасибо вам большое.

Было приятно с вами пообщаться.

А сколько еще удовольствия последует от судебного процесса, елозил он на кровати, испытывая нечто вроде эйфории. Нет, не просто удовольствия или даже экстаза. Чего-то грандиозного. Да, будет просто высшей точкой наслаждения уничтожить их на публичных слушаниях с присутствующими там журналистами, публикой, телеоператорами с ТВ и фоторепортерами из газет. И все они будут наблюдать за этим разгромом. Наблюдать и слушать.

Для начала в качестве свидетелей вызвали работников газеты. Первым вызвали оператора колл-центра, которая ответила на звонок и услышала про двух вырубленных копов. Она сказала, что переадресовала звонок редактору.

Редактор подтвердил, что он ответил на звонок и что ему вкратце поведали о случившемся и попросили прислать репортера.

Репортер свидетельствовал о том, что ему было рассказано, и о том, что он видел своими глазами.

Фотограф дал показания в том же ключе, после чего заверил подлинность сделанных им фотографий, и они были приобщены к делу в качестве улик.

Потом для дачи свидетельских показаний вызвали его, и он в точности воспроизвел цепь событий, которая привела их всех в зал суда. А после этого он самым потрясающим образом выставил адвоката защиты откровенным идиотом. Периодически представитель обвинения пытался запугать его, загнать в угол, шантажировать, унизить, а он просто и спокойно парировал его атаки. Стейси Лори, конечно же, множество раз заявлял протест, и его возражения поддерживались судом, но на самом деле в этом даже не было необходимости. Как ни пытался представитель обвинения дискредитировать его и его показания, он был непоколебим и ни разу не отступил от своих изначальных показаний. В конечном счете озлобленный и расстроенный обвинитель сдался. А он был великолепен в собственной защите.

Когда для дачи показаний были вызваны полицейские, он стал писать короткие записки и передавать их Стейси, указывая ему на нестыковки в их историях. Перекрестный допрос был жестким (все новостные медиа отметили его выдержку на суде, и в особенности — во время перекрестного допроса). Стейси за пять минут продемонстрировал всем то, что офицеры противоречат себе и друг другу в своих показаниях. Несколько раз публика хохотала так, что судье пришлось стучать молотком, призывая к спокойствию. Присяжным потребовалось всего полчаса, чтобы вынести вердикт. Было большим удовольствием наблюдать за выражением лиц офицеров, когда их признали виновными.

Это было грандиозно!

А на следующий день на первых полосах газет появились репортажи о том, как блестяще он выиграл суд, выставив дураком обвинителя, и о том, какое незабываемое впечатление он произвел на присяжных. Вышла даже передовица, прославляющая его мужественное противостояние властям во имя справедливости, а он смотрел за тем, как судьи входят в зал и рассаживаются. Вердикт передают клерку, а он передает его судье. Он наблюдает за вставшими подсудимыми. Он смотрел, и тепло разливалось по его телу, когда судья зачитывал приговор, а они серели, белели или зеленели, но это не имело значения — ему было хорошо; и он вежливо смотрел в лицо адвокату, защищавшему полицейских, абсолютно спокойный и расслабленный, и вскоре заметил, что адвокат видит в нем достойного соперника, а потом посыпались вопросы, но его уверенность в себе оставалась непоколебимой, а сам он пребывал в расслабленном состоянии, а судья лично поблагодарил его за то, что он довел это дело до суда, и выразил надежду, что граждане будут и впредь проявлять подобное мужество и следовать его примеру; и он услышал приглушенный всплеск брошенных в воду значков и пистолетов, и лицо Капитана было красным, когда он орал на этих двух офицеров, и он со Стейси и его женой сидели в гостиной, попивая бренди и разговаривая, и он почувствовал, как ребро его ладони врезается в шею копа, и услышал клацающий звук столкнувшихся шлемов, и он засовывает их в их же машину, и

звук барабана стиральной машины начал вмешиваться в радостные переживания, и он вскочил с койки и стал расхаживать по камере, но не так, как делал это прежде. Ушло напряжение, которое он чувствовал раньше. Его место заняла яркая радость, почти эйфория. Может, и не столь грандиозные ощущения, которые он испытал ранее, но тем не менее это были ощущения, близкие к эйфорическим.

Он не просто шагал, но расслабленно и с удовольствием передвигался от двери к стене, не считая шаги и не беспокоясь о том, как бы не наступить на трещину.

Он взглянул в зеркало на свой прыщ и легонько его коснулся. Прыщ вроде как увеличился слегка, и прикасаться к нему стало еще больнее, но это ничего не значило. Он пожал плечами и продолжил с удовольствием прогуливаться от двери к стене, не пытаясь при этом воссоздать образы, чтобы заново их прожить. Он просто вспоминал и наслаждался.

Впервые он побывал в полицейской машине, когда ему было восемь. Раздался звонок, его мать пошла открывать дверь, потом зашла в его комнату и сказала, что два копа хотят с ним поговорить. Внезапно он взмок. Он знал, зачем они пришли. Они пришли арестовать его за то, что он избил Анджело. Но у него всего лишь красная отметина была на щеке. Разве не так? Не вспомнить. Вроде бы. Не было времени рассмотреть. Быстро свалил оттуда. Они кричали что-то, а он бежал. Что-то случилось. Может, он ему голову повредил? Может, у него кровь пошла, когда он сбежал? Из носа или изо рта. А вдруг из глаз? Боже, пожалуйста, только не из глаз. Он не хотел его бить. Они его заставили. А вдруг копы будут его бить? Непременно изобьют. Потом увезут в тюрьму. Ему никогда больше не увидеть мамулю. Никогда.

Сын… сын (два громадных гиганта в синем стояли позади нее. Он дверей даже не видел. Они до потолка головами доставали. С того места, где он находился, даже лица их трудно было рассмотреть. Одна синева в дверях. А перед ними мамуля стоит. Почему она позволяет им забрать меня? Они же никогда больше не увидятся. никогда.). Сын. Офицеры хотят поговорить с тобой насчет той собаки, которая тебя вчера укусила…

Собака? Вчера? Вчера (он катался на роликах с друзьями по ухабистому тротуару. Они смеялись и кричали, раскатывая по кварталу, грохоча железными колесиками. Внезапно из какого-то двора выскочила маленькая черная собачонка и хватанула его за лодыжку (правую? левую??? ну да, за левую). Он завопил и расплакался, в то время как остальные ребята стали орать на пса, и из дома выскочила женщина, подзывая собаку и крича на ребят, чтобы они унялись, потому что пугают его, а он продолжал плакать, не чувствуя при этом боли и пребывая в том же истерическом состоянии, он долетел до дома, под крики женщины, которая хотела, чтобы он вернулся и она могла, осмотреть его ногу, но он рванул что есть дури и, когда долетел до дома, даже не остановился, чтобы снять с ног ролики, и прогромыхал ими по лестнице, цепляясь за перила, волоча и толкая свое тело три этажа вверх, пока не добрался до двери своей квартиры, и, вкатившись в нее, забарабанил по ней ладонями, крича мама, мама, а когда она открыла ему дверь, он упал на нее и она — с напряженным лицом — его подхватила, а он бился истерике, всхлипывал и плакал, не в состоянии объяснить ей, что случилось, сколько бы она его ни успокаивала, до тех пор, пока она не втащила его с трудом в его комнату, и, уложив в кровать, она стала гладить по голове и целовать его, а он вжимался лицом в ее бедро, обнимал ее, отчаянно прильнув к мамочке, и всхлипывания стали затихать, а она продолжала гладить его по голове, пока он не успокоился и не начал рассказывать о произошедшем, а потом она еще долго сидела и ждала, пока он достаточно не успокоится, чтобы можно было снять с него ролики и отвести в ванну, умыть его лицо холодной водой, расчесать его волосы, а потом отвести к доктору.

Он оставался спокоен до тех пор, пока доктор не сказал ему, что может быть немножко больно. Он молча смотрел на свою мать. Она держала его за руки и успокаивала, пока доктор обрабатывал рану. Все не так уж плохо, проблем у него не будет, но мне придется оповестить полицию, чтобы они проверили собаку на бешенство.

Когда они добрались до дома, она уложила его в постель, устроив поудобней, но паническое выражение не сходило с его лица. Когда его губы наконец перестали трястись, он спросил про бешенство. У меня бешенство как у того мальчика в кино, где ему потом в живот иголки втыкали? Нет. Нет. Не переживай, сынок. С тобою все будет хорошо, и она чувствовала его дрожь, когда укачивала его, как младенца, а в его голове закручивались подобно водовороту образы пенящихся ртов и длинных острых игл, вонзающихся в мягкую плоть живота.)

Они хотят знать, где живет та собака. Войдя в комнату, она села на край кровати, взяв его за руку. Пространства в комнате сразу стало больше, и теперь он мог разглядеть их лица. (Они пришли не за ним, а всего лишь по поводу собаки.) Копы и его мама поговорили с ним несколько минут, заверив его, что ничего плохого не сделают тете, которой принадлежала собака, и что они лишь хотят проверить собаку на бешенство.

Когда они выходили из парадной, он увидел небольшую кучку людей, стоявших у патрульной машины. Многие из его друзей были там. Они стояли и смотрели, как он идет к машине в сопровождении двух копов. Он чувствовал себя таким же огромным, как эти двое полицейских. Он знал, что никто из его друзей никогда не сидел в полицейской машине, и старался выглядеть максимально серьезно, шагая к ней, преодолевая желание помахать рукой своим друзьям, стараясь не нарушить ауру загадочности. Ему хотелось, чтобы эта прогулка до машины была не меньше, чем в милю, но патрульная машина стояла всего в нескольких метрах от дома.

Один из копов открыл ему дверь, и он залез на заднее сиденье. Он смотрел прямо перед собой, когда оба копа сели вперед, но слегка наклонил голову так, чтобы краем глаза можно было видеть стоявших с раскрытыми ртами зевак. Один из копов спросил адрес дома, где жила собака, и он объяснил. Машина тронулась, а он чувствовал взгляды и, как ему казалось, даже слышал голоса соседей.

И тут приступ паники едва не заставил его выпрыгнуть на ходу из машины. А вдруг они решат его обыскать? Вдруг найдут? Они могут его в тюрьму отправить. Могут его матери рассказать. Как ему от нее избавиться? Они могут заметить, если он попытается украдкой вытащить ее из кармана. Ну а если все-таки вытащит, то что будет с ней делать? Они продолжали с ним разговаривать. Говорили ему, что ему не стоит волноваться. Наверное, из-за выражения на его лице. Нельзя, чтобы они поняли. А может, они уже знают? Может, они заметили ее, когда они спускались с лестницы. Может, они вообще не за собакой едут. Туда полквартала всего ехать. Уже должны были добраться. Машина остановилась, и один из копов спросил его, в каком из домов жила собака. Ему хотелось закричать, что он сожалеет. Что он так больше не будет. Он просто смотрел непонимающим взглядом. Коп снова спросил, и он молча указал на дом пальцем. Один из копов вышел и направился к дому. Другой молча сидел на переднем сиденье, и он подумал, что все обойдется. Может, они ее вообще не заметили. Но копа так долго нет. Что, если ему придется идти в дом и они увидят ее в заднем кармане? Боже, пожалуйста, пусть они ее не заметят! Я буду хорошим. Я никогда больше так не буду. Ему показалось, что он намочил штаны.

И тут вышел коп с женщиной. Она держала на руках маленького песика. Он видел, как двигаются их губы и слышал голоса, но не разбирал, о чем они говорили. Он просто сидел, прямой как палка, на заднем сиденье, надеясь, что Бог его защитит. Коп сел в машину, и он разобрал, что она что-то говорит о собаке, которую напугал шум, — прости, мальчик — хорошая собака — хотела поймать мальчика…

Он едва дышал, пока они ехали полквартала до его дома. Копы остановили машину у его дома, и он вышел. К нему со всех сторон неслись его друзья. Орали. Спрашивали. Он хранил молчание до тех пор, пока копы не скрылись из виду. Потом забежал за угол. Друзья засыпали его вопросами. В этом нескончаемом ливне вопросов он едва успевал вставить слово там, слово здесь. И так рассказал всю историю. И история была понята. И всю дорогу у меня в заднем кармане была моя рогатка. Но они ее не заметили. Я был у них в руках, но смог уйти. Тупые копы. Круто!

И он встал на колени и выглянул из открытого окна. Бах. Бах. Получи. Грязные копы загнали его в ловушку на четвертом этаже, и в окно светили прожекторы. Чей-то голос из мегафона предлагал ему сдаться. Ты не уйдешь, левша. Пошел к черту, мусор. Бах. Бах. Вот тебе. Бах. И тут выстрел снайпера поражает его в плечо, и он падает на пол, зажимая рукой кровоточащую рану, и его мать вскакивает с кровати и бежит к нему. Что случилось, сынок? Что с тобой? И она склоняется над ним, но ему нужно прикончить еще кучу копов.

Черт. Жаль, что все это было не по-настоящему. Было бы неплохо пристрелить парочку на самом деле. (1, 2, 3, 4, 5, 6, дверь. 1, 2, 3, 4, 5, 6, стена.) Нахер шло бы все это. Полицейские и грабители. (найди точку, на которую ты наступал ранее, не пропусти ее. каждая нога ступает туда же, куда и до этого. иди по своим стопам. 1 и 2 и 3 и 4 и 5 и 6. кру-гом. 1 и 2 и 3 и 4 и 5 и 6. иногда 1 это 6, а 6 это 1. а 3 всегда 3. таким образом 5 то же самое, что 2 — нет. постой… посмотрим. 1 это 6. 2 это 5. 3 это 4. 4 это 3. 5 это 2. 6 это 1. и наоборот, но это и так наоборот. 1 к 3–6 к 4. и 4 к 6–3 к 1. идет вверх, идет вниз. середины нет. ну, может, за исключением 31/2 тут всегда одно и то же. да, точно. только 1/2, из 31/2 тождественно, все остальное идет вверх и катится вниз, вверх-вниз, хахахаха. будто трахаешься. вверх и вниз, вверх и вниз. блядство. В доме было три больших лестничных пролета. 6 малых. 8 ступеней в каждом из малых лестничных пролетов. Проходишь 8 ступеней в одном направлении. Небольшая площадка. Поворачиваешься и поднимаешься по еще 8 ступенькам в противоположном направлении на этаж. 5 дверей. 5 квартир. Потом обратно тем же путем к следующей площадке.

Противоположный шаг к следующей двери… Вот, бля. Злоебучие копы. Надо было им в рожи плюнуть. Он лежит на спине, прикрыв рукой глаза.

Мгла не рассеивалась. Или это свет просачивается сквозь его руку и закрытые веки? Нет, это не свет. Это только муть. Надо было начать охоту. Охоту на странного копа. Сыграть в новую игру: убить сраного копа. Два портрета с траурными лентами. Виновны. Жены рыдают. Матери их детей. Матери. Все матери. Все от них отвернулись. Отчаяние. Боль. Боль. Голодный младенец сосет высохшую грудь. Распухшие животы. Отчаяние. Безысходность. Только смерть. Пистолет. Таблетки. Нет. Веревка. Опрокинутый стул. Медленно. Агонизируя. Очень медленно. Боль. Да, боль. Медленно синея. Очень медленно. Язык распухает, как животы голодных младенцев. Глаза вылезают из глазниц. Булькающий звук. Очень медленно. Кровь. Очень, очень медленно. Немного сна,

потом чуток бодрствования.

Потом провал в умиротворяющее пространство между ними.

Мэри подрабатывала нянькой по субботам. После того, как хозяева уходили, он к ней присоединялся. Они сидели на софе. Боялись измять кровать. Не очень-то понимали, что надо делать. Поцеловавшись с ней какое-то время, он засовывал палец в ее киску. А она расстегивала ему ширинку и играла с его членом. И так они могли часами сидеть — с его пальцем у нее в трусишках и ее рукой на его дружке. Иногда он нагибал ее голову вниз, и она брала его в рот. А в другие разы он ставил ее на колени перед собой, и засовывал свой член ей в рот. И так проходила очередная суббота — ее рука на его члене, его палец у нее в киске и периодически его член у нее во рту.

Потом он мыл руки и уходил до того, как хозяева возвращались, и каждый раз, приходя домой, боялся, что его мать может унюхать запах, исходящий от его руки.

* * *

О: Когда они сказали мне, чтобы я встал лицом к стене, я отказался подчиниться и сказал, что они не имеют права обыскивать меня без ордера. Именно тогда они швырнули меня так, что меня буквально отбросило от стены.

Надо было с этими гондонами сыграть в вонючий палец. Отобрать их чертовы стволы и засунуть им в задницы. Мудачье тупое.

Никто не слышал выстрела из-за шума проезжающих грузовиков, машин и громыхающих тележек. Женщина свалилась замертво под козырьком у входа в кинотеатр. Люди увидели это и поспешили на помощь. Приехала скорая, потом полиция. Женщину застрелили из винтовки 22 калибра. Вскоре весь квартал кишмя кишел копами в форме и штатском. Он был в своей комнате, когда к ним зашли двое. Они сказали, что обыскивают район, ищут оружие, потому что женщина была застрелена. Они зашли в его комнату и увидели игрушечное ружье. Он взвел его, нажал на курок. Раздался щелчок. Он смотрел на них, пока они внимательно, целую минуту, изучали ружье. Потом они так же тщательно осмотрели его пневматический пистолет.

Когда они ушли, мать рассказала о том, что случилось. Он тут же схватил свой пневматический пистолет и рванул вниз по лестнице. Он встретился со своими друзьями в переулке за многоквартирными домами. Они осторожно, оглядываясь по сторонам, продвигались вперед. Они видели копов на крышах и старались держаться в тени. Это была лучшая игра в полицейских и грабителей, какую только можно было себе представить. Обычная кучка Шерлоков Холмсов. (тупой коппер — полупокер). Вроде того еблана, что мне руку сломал. Забрать бы у него эту чертову дубинку и запихнуть ему в жопу. Так, чтобы она изо рта у него вылезла. Не удивительно, что судьи одеваются в черное. Скорбят, видимо. Мудачье. Интересно, что с тем пацаном случилось, который эту бабу застрелил. Говорят, он в козырек над входом целил. Хотел шмальнуть по фонарям, но промазал. Он не мог поверить, что пацан стрелял из своего дома в трех кварталах отсюда. Не знал, что пуля могла так далеко долететь — о, черт! Да и кому не похеру? Наверняка она была той еще стервой.

Нет. Об этом лучше не думать. Хреновая мысль. Какая вонь. Как бы от нее избавиться? Может, встать и пройтись? Нет настроения. Хорошо вот так вот просто тупить. Но вонь чувствуется. Может, время пожрать или что там еще? Может, сейчас дверь с лязгом распахнется. С, ССВ, СВ, ВСВ, В. Приходи-ка, Мэри, с гусем, поебёмся и закусим. Беседочный узел, колышка, мертвый узел. Вышибли из бойскаутов за то, что ел печеньку. Едет Мэри в Катманду, везет туда свою манду. Нахуй. У Мэри была отличная узкая пизденка. Интересно, какая она сейчас? Так-то лучше. Славная тугая пизденка. Стояк. Такой, что больно. Надо что-то сделать. У Мэри была хорошая узкая щелка. Интересно, узнал бы я ее, если бы мы встретились сейчас? Помню, она была ничего. Слишком молодая для ебли. Не хотелось в тюрьму. Мэри и ее узенькая писька. Как там звали ту шаболду? Хорошо, что она целкой была. Да. Целка запах фильтрует. Удерживает. Провиденс. Звучит хорошо. Провиденс. Ему было 15, и он снова убежал из дома. В этот раз он нашел работу на нефтеналивной барже. Дело было во время войны, поэтому много вопросов ему не задавали. Все, что они хотели знать, это можешь ли ты работать. Они пришвартовались в Провиденсе, и он с другим палубным матросом получили увольнительную и рванули в город. Погуляли немного, потом пошли в кино. Большой был кинотеатр. Без понятия, что за кино было. Вышли оттуда и снова пошли гулять. В парке познакомились с девчонкой. Они гуляли, болтали, а Том предложил зайти за маленький домик. Том пошел с ней первым, а он остался ждать. Потом он вышел и сказал, что его очередь. Он поцеловал ее и пощупал ее грудь, желая намного большего, но понятия не имея, что и как делать. Он был слегка напуган болезненным стояком. Потом они уже вдвоем щупали и тискали ее, пока им это не надоело, но зайти дальше они боялись. В итоге они пошли в сторону автобусной остановки, чтобы вернуться на баржу. Они не знали, в какую сторону идти, и девчонка пошла с ними, чтобы показать дорогу. Они шли по темной узкой улице. Внезапно рядом с ними резко затормозила машина, из которой выскочили двое мужчин и, схватив их, стали запихивать на заднее сиденье. Один из мужчин крепко держал его, а он трясся. Он попытался спросить, что происходит, но не смог выговорить ни слова от страха. Мужчины показали им жетоны, сказав, что они из полиции. Они сказали ему, чтобы он зря не дергался и что они лишь хотят проверить девчонку. Мы думаем, что она сбежала из дома. В участок они ехали в тишине. Девчонку увели в одну комнату (так он и не узнал ее имени), а их в другую. Их заставили вывернуть карманы, и их содержимое поместили в конверты. Потом их раздельно допросили. Откуда они приехали, что он делал в городе и тому подобное. Его спросили, что он делал с девушкой.

Ничего. Она показывала нам дорогу до автобусной остановки.

Вас задержали в два часа ночи. Чем вы занимались?

Мы просто гуляли. Сходили в кино и пошли прогуляться.

С девчонкой?

Какое-то время гуляли и с ней.

Ты мне тут херню не вкручивай, щенок. Я знаю, что ты сделал. Твой приятель нам все рассказал. Вы с ней по очереди развлекались. Так ведь?

Он чуть не расплакался от страха. Попытался что-то сказать, но начал заикаться. Он знал, что не прав, и от стыда не мог найти в себе сил что-либо сказать. Он просто кивнул. Меня тошнит от таких вот мразей.

Я лично прослежу за тем, чтобы вы за это не меньше чем на двадцатку присели.

Глаза его наполнились слезами, но он не мог позволить им этого увидеть. Он думал о матери. Что она скажет? Двадцать лет. Что будет с его матерью? Он даже не замечал, что с него снимают ремень и вытаскивают шнурки из его ботинок. Его оцепенение начало проходить только тогда, когда он услышал лязг закрывшейся в его камеру двери.

Он сел на железную скамью, которая являлась также и кроватью. Он посмотрел в зарешеченное окно на стене напротив его камеры и смог разглядеть слабый отблеск уличного фонаря. Он смотрел на решетку долгие, долгие минуты. Что скажет его мать? Двадцать лет. Слезы наконец покатились по его щекам. Он не стал их вытирать. Он их не чувствовал. Он смотрел на решетку, роняя слезы, пытаясь представить, каково это — провести двадцать лет в заключении. Казалось, он живет уже так долго, и при этом ему всего 15. Он отчаянно пытался вообразить эти двадцать лет, но у него не получалось. Это была целая вечность. Вскоре он бросил эти попытки, поскольку его силы окончательно иссякли. Он сидел, понурив голову, глядя в темнеющий от капающих слез пол. Он понимал, что плачет, но не видел смысла останавливать себя. Он был один. Совсем. И так же, как текли слезы из его глаз, из его тела вытекала энергия. Он медленно, не осознавая того, лег на бок на шконку и уснул.

Он с трудом разлепил глаза, пробужденный светом из окна напротив его камеры. Когда глаза привыкли к свету, он ощутил пронизывающий все тело холод. Стальная шконка была такой же холодной, как глыба льда. Он сел, надеясь, что это всего лишь сон, но правду отрицать было невозможно. Он сидел на железной койке, а на двери была решетка. И это было так же реально, как и бивший в окно свет. Он сел.

Потом пришел надзиратель, выдавший ему небольшой бутерброд с сыром и жестяную кружку с черным кофе. Он взял их и, поставив на кровать, долго на них смотрел. Хлеб был черствым, так же как и сыр. Он взял кружку в руки, пытаясь их согреть, раздумывая, пить ли ему кофе. Прежде ему не доводилось пить кофе, за исключением нескольких капель, добавленных в его молоко в качестве угощения. Он согрел руки и растер ими свое тело. Потом снова погрел их о кружку. Не понимая зачем, он заставил себя съесть черствый сэндвич. Не из-за того, что был голоден, а скорее по привычке. Приложился к кофе. Кофе на вкус был как микстура. Он сделал несколько глотков и остановился, продолжая греть руки о кружку.

Конец ознакомительного фрагмента.