Мой генерал Торрихос

Хосе де Хесус Мартинес

Эта книга – последняя в творчестве Хосе де Хесус Мартинеса и одна из десятков написанных разными авторами о легендарном панамском «Генерале бедняков» Омаре Торрихосе Эррера, добившемся от США путём переговоров и без единого выстрела возврата Панаме суверенитета над Панамским каналом. Автор книги—философ-марксист, известный в Латинской Америке и как поэт, и как писатель, в течение 7 лет был личным телохранителем этого национального лидера страны, пытавшегося построить в ней справедливое и динамично развивающееся общество на основе человеческого достоинства, независимости и социальной справедливости. Написана в стиле воспоминаний, перемежающихся с философскими размышлениями о человеке, его месте в истории с позиций исторического материализма и диалектики. Издание книги приурочено к 40-летию до сих пор до конца не расследованной авиакатастрофы, в которой погиб Омар Торрихос и несколько сопровождавших его лиц 31 июля 1981 года в Панаме.

Глава 4. Совещание в Фаральоне

Когда он встречался с послами, министрами и другими посетителями для консультаций и просто бесед, он принимал их без вариантов всегда в своём гамаке. Он перенял эту привычку от индейских касике.

Но когда он встречался с теми же касике, он принимал их, сидя на стуле или в кресле. И не перед ними, а вместе, среди них, вокруг воображаемого круглого стола.

На одной из таких встреч три касике и сопровождавшие их индейцы, всего в составе 9-ти человек, вели переговоры с командой правительства в составе трёх министров с более многочисленной, чем индейская сторона, группой помощников. Но чувства неравенства сил не было. Потому что, если бы вдруг случился конфликт, не было сомнений в том, что генерал будет на стороне индейцев.

Это были индейцы куна из провинции Сан-Блас. Двое из них были переводчиками. А один касике якобы не понимал по-испански. На самом же деле он понимал его.

Я внимательно смотрел на то, как он покачивает головой, когда говорил генерал, как это бывает, когда бессознательно слушают и понимают аргументацию собеседника. Никто бы не смог меня убедить, что он не понимает генерала. Он понимал.

Однажды на одной такой встрече с касике из провинции Байяно был посетивший тогда нас друг генерала и мой друг английский писатель Грэм Грин.

Рядом с касике сидел его переводчик, переводивший ему всё с испанского на язык куна. Этот касике тем не менее живо реагировал на шутки Грэма ещё до того, как услышит их перевод, и в одном случае даже поправил переводчика.

Грэм Грин сказал мне потом, что даже на встрече с английской королевой он не чувствовал в атмосфере такого веса традиций и торжественности.

Они, эти индейцы, не туристы в этом мире, они его населяют, его часть. Туристы — это те, кто приезжает фотографировать их, они приходят откуда-то и уходят куда-то, они торопятся, стремятся увидеть побольше…

Мир вокруг может стать для них «огромным и чужим», как сказал один перуанский поэт, но только тогда, если у них украдут его. Но по законам природы этот мир всегда остаётся их миром.

И наоборот, бывает, что живут люди без своих культурных традиций, без традиций, без перспектив, живут деньгами и только. Как-то я услышал вот такой диалог между мужем и женой из нашей панамской буржуазной элиты на туристическом о-ве Контадора: «Дарлинг, где наши чилдрен?» — «Они в свиминг пуле купаются…»

В Ливии, где я был перед поездкой туда генерала, я попытался заговорить по-английски с Каддафи. Я знал, что он жил и учился в Англии и, разумеется, свободно владеет этим языком.

Однако Каддафи, подобно тем нашим касике, притворился, что не знает английского, и настаивал на использовании его переводчика.

Помню очень хорошо этого переводчика, потому что во время визита генерала он тоже работал с нами. И помню, что он погиб потом в сбитом вертолёте, в котором, как предполагали, должен был лететь и Каддафи.

Когда Рейган недавно организовал бомбардировку дома Каддафи и смог убить только его шестимесячную дочь, он продолжил уже обветшавшую североамериканскую традицию. Ведь Триполи упоминается ещё в гимне американских морских пехотинцев, для которых этот город ещё в прошлом веке был сладким подарком для империалистических бандитов.

Плотина и энергоблок ГЭС «Байяно». построенной при содействии югославской фирмы «Энергопроект»

Ну что ж, зато в гимне сандинистов есть намёк на североамериканских империалистов, где они названы врагами человечества. И ещё важно знать, что морщинистое и ужасное лицо Рейгана — это и есть лицо империализма.

Но вернёмся к встрече с индейцами. Темой встречи было невыполнение правительством обязательств по выплатам им за ущерб в связи с затоплением части их земель водохранилищем ГЭС «Байяно». Платежи были просрочены на два месяца.

«Что было бы, — сказал один из касике, — если бы ваши чиновники не получили свою зарплату хотя бы за полмесяца?» Все промолчали. Отвечать на этот вопрос не было нужды.

«У нас нет оружия, — сказал другой касике, — но мы готовы отдать наши жизни, чтобы защитить наши земли и наши права».

«Не говорите со мной так, — ответил генерал. — Вы говорите это так, как я порой говорю с гринго. В этом нет нужды».

Генерал знал, что слова касике не были сотрясением воздуха шаловливыми детишками. Они в прошлом такие слова превращали в дела. Один из присутствовавших на встрече касике юношей был участником индейского восстания в 1925 году, когда индейцы архипелага Сан Блас начали войну за независимость и отделение от Панамы.

Да и сам генерал во времена олигархических правительств однажды командовал операцией по вооружённому подавлению мятежа индейцев в провинции Кокле. Реки крови не пролились тогда только потому, что тогда ещё капитан Торрихос вступил в переговоры с индейцами и достиг нужных договорённостей.

Вопрос земли очень важен для индейцев и ощущается ими как бы слитно со своим положением в пространстве. До такой степени, что в одном из индейских наречий «я» означает «здесь», «ты» означает «подле меня», а «он» — это «там». Пространство, а не время, как это происходит в западной концепции, для них служит окном для познавания реальности. В этом есть что-то общее с многоцветьем и рисунками знаменитых вышиванок куна — «мол», так контрастирующих с однообразием и примитивизмом их музыки и танцев. Это нашло своё отражение и в мировоззрении Торрихоса, связанном в большей степени с пространственным мышлением (географией), чем со временем (историей). Со временем связана история, музыка, арифметика, и жизнь во времени течёт как река. В пространстве же есть география, живопись, геометрия, а смерть в нём подобна недвижной скале.

Некоторые индейцы, особенно молодые, понимают, что их земля и они сами — это не только Сан-Блас и Байяно, а вся территория страны. И что они панамцы, а не только индейцы.

Но для стариков всякие переселения трудны и болезненны. Мне рассказывали, что жители одного из индейских поселений, которое подлежало затоплению и которое должно было быть переселено на возвышенные места, потребовали перенести вместе с ними и всё деревенское кладбище. И пришлось перевозить и перезахоранивать тела умерших.

Когда стороны договорились относительно платежей, между генералом и касике Байяно возник спор относительно порядка их осуществления. Генерал предложил касике взять деньги наличными и вертолёт, чтобы он лично привёз их на место. Генерал добавил, что тем самым он повысит свой авторитет.

Женщины куна в праздничных нарядах

Однако касике настаивал на том, чтобы деньги привёз сам генерал, с индейской мягкостью намекая, что это для генерала было бы важнее повышать свой авторитет среди индейцев.

В конце концов касике одержал победу, хотя генерал спас свою честь тем, что поручил это дело министрам и их чиновникам, которым больше всех необходимо поднимать свой авторитет и уважение в народной среде.

Затем возникла для обсуждения другая, внутренняя для индейцев проблема, с которой они столкнулись: проблема их молодёжи. Ширится полоса разногласий и даже разрыва между молодым и старшим поколениями индейцев. Ширится с каждым днём всё больше и больше. Это противоречие становится уже опасным политически, потому что молодые куна не согласны с представлениями и понятиями старшего поколения и хотят власти.

Архипелаг Сан-Блас: 4 из 360 островов и островков

Это обстоятельство носит исторический, а не биографический или личный характер. Можно сказать, что молодые индейцы старше своих предшественников, потому что менталитет последних остался примитивным и похожим на детский.

При этом я говорю это, не обесценивая его, не имею в виду, что это плохо. Скорее наоборот.

Антропология открыла и выявила многие детские черты в поведении примитивного человека. Есть такая фраза: «Они как дети, но потому и опасны, и гениальны». Или, если предпочитаете другие характеристики: «они как дикие звери», или «это маленькие каннибалы»…

Это как упавший на пол ребёнок начинает бить по полу ногами, полагая, что пол виноват в этом, что пол заслуживает наказания и имеет душу, и чувствует эти его ответные удары и наказание за это. Исследователи примитивного человека, приматов называют это явление «анимизмо».

Кто сомневается, что живыми являются дующие над архипелагом ветра или нежные его воды, прозрачные днём и доисторически чёрные по ночам… Или сельва Байяно, полная скрипов, шорохов и шёпота деревьев на ветру и вдруг взрывающаяся криком встревоженных чем-то улетающих прочь птиц? Здесь воплощается то, что называется мир, полный богов. Или Мир, полный духов, призраков и колдунов.

Как-то, когда мы летели с генералом над швейцарскими Альпами, он сказал, что если верна теория сотворения мира, то, вероятно, бог, создав сначала нашу природу, наши Анды, реки и сельву, стал лепить Европу из того, что у него осталось. С её горами, похожими на картинки почтовых марок, с её излучающими идиллию речушками, и вообще остальную одомашненную тут натуру, будто подготовленную для туристов и их фотоаппаратов.

Наша же природа, в отличие от европейской, производящей впечатление сделанной, сшитой по заказу, по масштабу-размеру живущих тут людей, — другая. Если Библия писалась бы у нас, то надо было написать, что сначала был шум и звуки сельвы, могучих дождей и тропических водопадов, что здесь, будто из глины, однажды вылепился человек, и он создал Бога. Но когда увидел его, он ему не понравился, и он сделал другого, который ему тоже не понравился, и потом ещё другого, и опять не понравившегося, и так сотворил ещё и ещё, и все они ему не нравились. И он сдался и решил разбросать сотворённых им божков по всем рекам и горам. Запрещённым плодом тут было бы, конечно, манго. А раем было бы место, где нет москитов.

Поэтому «примитивный» для меня не означает нечто уничижительное. Так лучшее в греческой живописи написано в стиле примитивизма. И всё же как преодолеть эту пропасть между поколениями, когда с одной её стороны стоит колдун-знахарь, а с другой — молодой куна — доктор?

Министр здравоохранения, присутствовавший на совещании, выступил и обвинил одного из касике, что тот запретил врачам проводить вакцинацию в его районе в знак протеста за просрочку компенсационных платежей.

Это вот впрямь по-детски — наказать себя, желая наказать другого. Это как, думая, что тебе хотят сделать плохо, в «отместку» рвать на себе волосы. То есть не дадим себя вакцинировать и заболеем «на зло тебе»…

Есть что-то от самонадеянности в том, как мы любим детей, имеющих на то безусловное право, но с индейцами иначе, индеец лишён привилегии полагать, что он имеет такое право на любовь.

И касике устыдился своего поведения и сказал министру, что согласен на вакцинацию своего населения. Всех, но только не беременных женщин.

Министр ответил, что есть специальная вакцина для таких женщин. Но касике был непреклонен. Его поражение не должно было быть тотальным.

В итоге совещания всем было ясно, что касике несколько отступили со своих позиций. Однако они хотели достойного отступления.

И тут один из касике вдруг выдвинулся в центр навеса, под которым мы сидели, и прочитал нравоучительную лекцию об индейских обычаях, об их знаниях в области музыки и математики, которую он называл искусством парабол, об их искусстве бороться с эпидемиями, и сделал это с какой-то печалью в голосе, будто показывая, что ему грустно терять такую сокровищницу тайн.

А затем произошло нечто совсем экстраординарное. Другой касике, чтобы блеснуть своими магическими способностями, встал и заявил, что он может сейчас вызвать сюда под навес змею, и бросил вызов генералу, сказав: «Попроси меня позвать её!» Генерал молчал.

Тогда он сказал это ему ещё и ещё раз: попроси меня, попроси меня, — агрессивно и показывая пальцем на середину пола, кричал он.

«Попроси меня!» Я думаю, что мы все испытали страх, что он действительно может это сделать после просьбы генерала. Однако генерал сказал:

«Пожалуйста, не вызывайте её». И касике после короткой паузы остановился и вернулся на своё место, шумно дыша и всё ещё взволнованный…

Потом я спросил генерала, боялся ли он, что индеец действительно вызовет змею. Он ведь всегда стремился разделять народные верования и даже заблуждения. Он ответил мне: «Да, я боялся… боялся, что у него это не получится».

Да, индейцы уступили и отступали, но хотели сделать это отступление достойным. Иначе не объяснить, почему же они продолжают посылать своих детей учиться в университеты и за границу. Один из касике сказал, что скоро двое их юношей поедут на Кубу для изучения агрономии. Когда генерал спросил, а не боятся ли они, что ребята вернутся с Кубы с другими идеями в голове, касике спокойно ответил, что нет, не боятся. Я думаю, потому что то, как живут куна, это весьма похоже на коммунизм. Только их коммунизм — коммунизм примитивный, и не в смысле «недоразвитый», а в смысле «первый».

Другой касике сказал, что и кубинцы могли бы посетить их с визитом, сказав это с задорной, но осторожной улыбкой, мало ли как, на всякий случай, это мог бы понять генерал. И продолжил, что куна доверяют кубинцам и заинтересованы в помощи для борьбы с зашкаливающим голодом и опустошающими архипелаг болезнями. Они отступали, но тщательно и надёжно свернув свои флаги.

Чувствуя это, генерал, как бы ободряя их в этом отступлении, спросил змеиного мага, чем бы ему полечить приставшую к нему упорную простуду. Тот охотно дал ему рецепт настойки на травах. Наш министр здравоохранения, хороший медик, которому бы не помешало в этом случае проявить побольше такта и дипломатии, не удержался и начал шептать генералу, чтобы тот был осторожнее с этими индейскими знахарскими рецептами. Но генерал ответил ему: «В прошлый раз ты меня с гриппом отправил в госпиталь, а толку не было. Позволь ему полечить меня дома». И ободрённый касике прописал генералу ещё и рыбий жир.

Они уступали, но уступали медленно, с достоинством. С большим достоинством, свойственным аристократам духа.

И совсем недавно касике Явикиликинья, отец одного из тех касике, которые принимали участие в том совещании с генералом, продолжал яростно бороться против школ и учителей на архипелаге как источников коррупции.

И я думаю, что Явикиликинья прав. В конце концов, он выступает здесь против буржуазной культуры, провозгласившей себя частью знаменитой игровой культуры Человека — homo ludens (Йохана Хёйзинга. — пер.). Культуры, преподносимой как развлечение, в формах, которые никогда не смогут понять те, которые не играют всерьёз, которым вообще не до игры и для которых в жизни нет места лжи.

И хотя это может показаться парадоксом, но и это тоже детское восприятие. Взрослые называют «игрой» то, во что играют дети, но на самом деле дети не играют, по крайней мере в той степени, в которой их игру представляют взрослые. Ведь ела же, как настоящий, тортик из песка, который вылепила однажды, играя на пляже, моя пятилетняя дочка.

И прав был Явикиликинья, когда говорил, что мы экспортируем на их архипелаг ввезённую нами из капиталистической метрополии культуру в форме разных жестяных банок, изобретённых и спроектированных для того, чтобы эксплуатировать толпу. И индейцы это знают.

Много лет назад, когда я ещё молодым студентом учился в Париже, один перуанский индеец в Лувре вошёл в зал, где находилась картина Леонардо да Винчи «Джоконда», и запустил в неё камнем. С ненавистью, потому что влюбился в неё.

Сын Явикиликинья, защищая мировоззрение отца, сказал тогда на встрече: «Вы колонизованы ментально». Генерал в ответ кивнул в знак согласия с этим заявлением и добавил: «Кокаколисадос».

«Создавайте свои группы давления, — сказал индейцам генерал. — Так, как это делают студенты, негры и белые, как коммерсанты — торговцы на о-ве Контадора. Вы не экспонаты для туристов, не фольклорные группы, вы — объекты истории. Стройте свои народные тюрьмы и бросайте туда чиновников, которые не выполняют свои обязанности, или привязывайте их к деревьям. Вы неотъемлемая часть панамского народа».

Это не были советы генерала этим людям. Это были просьбы руководителя, которому это было нужно. Именно так его поняли индейцы, втайне удовлетворённые тем, что они, пришедшие что-то просить генерала, уходят от него, удовлетворённые тем, что он просит их дать ему.

В конце совещания обсуждалось назначение третьего касике провинции. Первый касике Эстанислао Лопес достиг преклонного возраста и собирался уйти с поста. «Но проводите его со всеми почестями», — попросил индейцев генерал. И он напомнил всем присутствовавшим красивую аналогию, которую ему несколько лет назад говорил сам Эстанислао: «Рано или поздно люди должны уходить, но так, чтобы их не выталкивали, а выносило плавно на берег, подобно тому, как волны и приливы медленно выносят на берега океана останки древних деревьев».

Вероятно, и он хотел бы уйти из жизни таким же образом, а не разодранным на части и полусгоревшим, как это сделал враг.