Окраина. Альманах

Хороший текст

Второй выпуск альманаха «Хороший текст» посвящен окраине. Это не только территория. Нам интересны все недопрочитанные, недослышанные зоны жизни: периферия истории и культуры, дальние окрестности больших событий, ненарядные, неблагообразные, задворочные миры. Судьбы, которые прошли по краю других, ярких судеб. Драмы, оставшиеся в тени больших, известных драм.Окраина – тест на художественное зрение, на особый слух, распознающий большие смыслы в тусклом и затрапезном. Книга содержит нецензурную брань.

Екатерина Михалевич

Евгения Долгинова: «Блестящий рассказ. Екатерина Михалевич, предприниматель из Минска, пишет жёстко. Удар у неё мужской, короткий, наотмашь: накануне Вена, просекко, сверкающий внедорожник, всемогущие кредитки, — а сегодня пруд, крест, мост и от судеб защиты нет. Дистанция между сияющими бра Захер-кафе и пасмурным восточноевропейским постапокалом ничтожна.

Это и в самом деле история о преобразовании материи — или, если угодно, о невозможности смерти, о невозможности отменить человека. В мире богооставленном, или отринувшем Бога, что, собственно, одно и то же, тоска по бессмертию лишь обостряется. Автор выстраивает блестящую смысловую инверсию: свежий вдовец — экономист-материалист — ждёт утешного церковного слова, а священник задумчиво бормочет о языке кварков, частиц, энергетических переходов и отсылает за утешением к Хокингу, этому апостолу сциентизма. Но именно в этом смешении духовного и предельно материалистичного, небесного и земного может прорасти предположение, что и вправду ничто никуда не может уйти просто так. Что «энергетические переходы», может быть, и есть чудо воскресения. Ничто не утешает, но надежда на вечную встречу существует — по крайней мере, пока. Пока в этом смутном мире, занятом бесконечным самоопровержением, остаются крест, пруд и мост».

Преобразование материи

— Что-то мне нехорошо, — были её первые слова.

— Слишком много просекко, дорогая. С утра было лишним, нет?

— Мммм… венский завтрак, классика. Который час?

— Лучше спроси, какой день. Уже утро, Марта. Ты спала весь день и всю ночь.

Они ехали по кривоватой пустынной дороге. Бортовой компьютер показывал +19 внутри и +14 снаружи. Вокруг виднелись уходящие в туман мутно-бежевые поля с одинокими тёмными деревьями, как на детском рисунке: ствол и круглая крона. Дубы? Липы? Шёл мелкий дождь.

— Какая унылая местность… Где мы?

— Не забивай себе голову деталями.

— Очень смешно. Голова болит, кстати. Мы уже прошли границу?

— Ты её проспала. Я же говорю, это всё шампанское.

— Я попробую отгадать страну по указателям. Вот какой-то… Что за загогулина? Смешная буква какая.

— Пока нас не было, тут наплодилось разных стран. Придумали себе языки. Действительно смешно.

— Не будь снобом, Боб!

— Не будь Бобом, сноб! Я не виноват, что маленькие, но гордые государства вместо того, чтобы сделать нормальные дороги, рисуют закорючки на буквах, чтобы не было похоже сама знаешь на что.

Руки Боба лежали на руле в щёгольской кожаной оплётке. Машина неслась, мягко подлетая на неровностях дорожного покрытия. Справа вдалеке показались размытые пеленой крыши домов — какое-то поселение.

— Боб, жуть какая, а представь, что мы бы тут жили. Лужи, тоска, автолавка два раза в неделю…

— Ты родилась в мегаполисе и в пять лет переехала в мегаполис же! Что ты можешь знать про автолавки?

— В мегаполис Ж из мегаполиса М. Бабушка рассказывала. В её детстве летом в деревню приезжал грузовик с продуктами. Тушёнка, хлеб кирпичиками, килька в масле и в томате.

— Я бы сейчас бутерброд с анчоусами навернул.

— Сам ты анчоус, килька — совсем другая рыба.

— Килька — это шпрота.

— Оооо… Это лакшери вариант! Шпроты в те времена давали только в спецзаказах.

Они проехали мимо автобусной остановки. Столбы, покосившийся козырёк. Рядом на горке деревянная инсталляция: огромный гриб с крашеной в красное шляпкой. На шляпке белые неровные круги. За грибом чуть дальше деревянный же заяц, не меньше двух метров в высоту, вполовину выше гриба. На круглой морде выделялись смело намалёванные бело-красные глаза. Видимо, другой краски у авторов не нашлось. Обе скульптуры не выглядели свежими — дерево порядком почернело.

— Господи, — Марта потрясла плечами. — Хочу это развидеть.

— Что за новояз, — поморщился Боб, — тебе не идёт.

— Какие мы нежные снобы-бобы! Слова не скажи. А вот гнать не надо, это же населённый пункт.

— Кого я тут могу задавить? Курицу? Людей вообще не видно.

— Мало ли ребёнок выскочит. Ещё мне нужна аптека. Поезжай медленнее.

— Я могу как лимузин катить со скоростью 10 км в час, но аптеки здесь точно не будет.

— Где-то же они покупают себе лекарства?

— Автолавка привозит.

— Не смешно. Голова раскалывается и мутит, мутит…

— Потерпи. Я рассчитываю к вечеру приехать в цивилизацию. Переночуем, отдохнём, за завтра сделаем все дела, отметимся с родственниками и назад.

— Кстати, какие тут деньги?

— Какое это имеет значение в век электронных платежей?

— А вдруг они не принимают карты?

— Да, и отправляют сообщения по телеграфу. Телетайпу. Завтра, завтра же вечером уе… уедем обратно.

— Не понимаю, как ты можешь сутками не спать.

— Ненавижу остановки в жопах мира.

Они продолжали ехать, пейзаж не менялся, дождь не прекращался и не усиливался. Боб попробовал включить радио, но ни одна нормальная станция не ловилась. Какие-то взвизги, треск и периодические заклинания диктора драматическим полушёпотом с присвистом. Сигнал сотовой связи был слабый, как придушенный, зато навигатор исправно рисовал красную линию маршрута, что, впрочем, было не так важно, потому что дорога теперь вела всё время прямо.

Марта завозилась, пытаясь найти в бардачке лекарства, Боб щёлкнул переключателем освещения в салоне.

— С ума сошёл! Выключи! Прямо в глаза.

— Просто хотел подсветить.

— Пожалуйста, не надо, и так режет…

— Дай-ка лоб, да у тебя температура!

Марта откинулась на спинку сиденья.

— Может, мне лечь сзади?

— Там не так много места. Это тебе не семейное авто папочки.

— И очень жаль. Нам бы сейчас не помешало.

— Станем старпёрами, будем ездить на таком.

— И кому здесь нужны твои триста лошадей?

— Могу выжать 150 миль, но тогда мы оставим подвеску в этой деревне. Оторвёмся через 300 км, обещают автобан, ну в местном понимании этого слова.

— Надо было лететь на самолёте.

— И торчать там весь уикенд? Спасибо, нет. И так идея маман с семейно-объединяющей встречей на кладбище, мягко говоря, напрягла.

— Так отказался бы.

— Очень остроумно. Ха-ха. Ты хотела проехаться по Европе? Наслаждайся.

— Теперь мне хочется умереть.

— Марта, камон. Мы с тобой гоним на супертачке, молодые, наглые, можем за содержимое отделения для мелочи наших кошельков купить всю эту деревню с её коровами и курами. Что-то она, курва, никак не закончится…

— Останови.

Автомобиль мигнул стоп-сигналом на элегантном изгибе багажника. Остановился у развилки. Дорога как раз неуклюже вильнула, намереваясь обогнуть жидкую берёзовую рощу, но не решила, с какой стороны это лучше сделать. На месте поворота образовалась лужа, в которую и вступил, выходя, Боб.

— Шит, мои мокасины, — он обошёл машину сзади, высоко поднимая ноги в коротковатых льняных брюках, и открыл пассажирскую дверь.

Марта сидела не двигаясь.

— Ээээ, старушка, ты чего? Совсем сплохело тебе? К врачу срочно? Сириёз?

Марта молчала.

— Вот же, блин… попробуй тут теперь… угораздило… а если и правда карточки не берут… и страховки международные… дикость какая.

Боб бурчал себе под нос, крутил руль, выворачивая колёса из лужи, и чувствовал, как ползут за шиворот идеально отглаженного поло «ла коста» холодные гусеницы пота, гадость.

Марта тяжело дышала, глаза закрыты, на лбу испарина.

— И где тут… — он потыкал пальцем в экран компьютера, — серч ниабай… медсин, хелфкэр, чёрт, чёрт, да что ж такое!

Впереди показалась тёмная фигура, Боб затормозил. Спустил стекло со стороны Марты. Старик в брезентовом дождевике стоял, опершись о самодельную палку-трость.

— Скажите, пожалуйста, где тут больница? Старик молчал. — Простите, врач… нам нужен, врач… ей нужен. Старик заглянул через окно, посмотрел на Марту, осклабился, будто увидел знакомого. — Это ничто, — сказал, — ничего. — Что ничего, старый пень, доктор где тут у вас? Крестьянин моргнул, почесал тёмным пальцем около носа, поправил капюшон. — Док-тор! Ме-ди-цин! Старик махнул рукой в сторону леса. Боб резко нажал на кнопку стеклоподъёмника. — Болван какой-то!

Ещё через триста метров опять нажал на тормоз. Крупная молодая женщина с большой сумкой переходила дорогу возле остановки, помахала ему рукой. Опять отъехало вниз стекло. — Доброго дня, как поживаете? Женщина смотрела приветливо. — Да вот, врача ищем. Нет, ничего не случилось, просто плохо стало человеку… вот ей. — Лекаря ищете? Я вас тут не видела раньше. А панна была… — Что за вздор, мы тут впервые… проездом. — Но… не знаю, — задумчиво сказала женщина, — хлопец-то иной был, а вот она точно, не спутать, родинку я запомнила. Она спит? Болеет? Это ей помощь? А что вам дедушка Петрович сказал? — Тот с палкой? Ничего толком, а вы не знаете, где здесь больница? — Как не знать, у меня сестра там работает. Отсюда километра три напрямки, а по дороге все семь. Надо через мост и там свернуть за пристанком — как этот! автобусный! и ехать просто, смотреть: как будет крест, сразу влево, мимо пруда и так до горы пойдёт дорога, на вилице держите право, и там будет табло. Я бы показала, но у меня автобус, вы извините.

— Какой-то бред, абсурд, нонсенс. Пруд, крест, мост. Марта, Марта, очнись, вот напасть, вот угораздило… Ты хотела тут задержаться, замки и озёра посмотреть, вот тебе и приключение. Новая страна! Какой ты нелюбопытный, Боб! Весь график накроется тазиком, ещё и машину разберут на запчасти, пока буду с тобой ходить по врачам. Если ещё найдём их в этой дыре. Так, где тут этот чёртов крест? Просто, просто, целый час просто, а там будет табло, дурацкий язык. Задворки Европы, поля да пригорки, больше ни ногой, в самом деле, лучше самолётом, бизнес-классом, с пересадкой через Катар, Дубай, Прагу, Хельсинки, Шанхай, прилетел-улетел, кладбище-ресторан, привет, маман, увидимся дома, бай.

Справа в сеточке дождя прорезался знак: прямоугольник с синей каймой и красным крестом в центре. — Не обманула ведьма, больница тут. Боб проехал по указателю, свернул два раза и заложил вираж перед трёхэтажным приземистым зданием из силикатного кирпича. На ступеньках курил бородатый дядька в накинутом на плечи белом халате и почему-то в резиновых сапогах.

— Добрый день, больница здесь? Мне нужен врач. Позовите врача!

Бородатый затянулся. — А некого звать. — Как так? Дежурный хотя бы, фельдшер, не знаю, медсестра, у нас страховка. — Медсестра на уколах в деревне, фельдшер в отпуске, дежурный врач уехал. — Другие врачи есть? — Были до войны… сейчас нет, проблемы с кадрами. — А далеко до ближайшей больницы? — Так это и есть ближайшая, милый пан. Остальные далеко. — Джизес фрикин крайст, я не знаю, как вам сказать: у меня в машине человек болен, понимаете? — Как не понять, человек в машине болен, не вы, правильно? Давайте его сюда, осмотрим вашего человека. — Пани Олёна! — крикнул куда-то в глубину. Везите каталку.

— Стойте, стойте, зачем каталку? Боб захлопнул дверцу. На крыльцо выкатилась допотопная каталка, обитая облезлым дерматином, за ней показалась сухая старушка в белой косынке. — Пане доктор, а кто у нас болен?

— Почему не сказали, что вы доктор. Морочите голову! Бородатый подошёл к Марте, взял её руку, пощупал пульс. — Подъезжайте к заднему входу, будем оформлять. — Как… куда? — Давайте не будем терять времени, милый пан, девушка ваша без сознания, и у неё сильный жар.

С заднего входа Марту погрузили на каталку и повезли, дребезжа на деревянных порогах. Внутри было темно и холодно, как в погребе. Боб наощупь шёл за каталкой. Сбоку включился свет: комната в белом кафеле, люминесцентные лампы. Бородатый сел за стол и взял верхнюю бумагу из стопки.

— Имя, фамилия, год рождения. Адрес… как? Напишите здесь сами. Можно по-английски. I do understand. Почтовый код, извольте. Так надо, не мы с вами эти формы придумали, не нам и менять. Жалобы: головная боль, слабость, тошнота. Хронические заболевания. Аллергия. Инфекционные заболевания, ВИЧ, гепатит. Как не знаете? Гепатитис отрицает, — крикнул кому-то за ширму.

— Какой, к собакам, гепатит, — зашипел Боб, — анализы возьмите у неё. Вот её страховка, — он стал рыться в пластиковом конверте с бумагами, — нет, не это, и не это, вот, возьмите.

Бородатый взял полис, прочитал внимательно с одной и с другой стороны. — Термин… страховка истекла. — Как? Нет, погодите. Послушайте, я просто взял старый полис, невнимательно собирался, вы можете сделать запрос, проверьте, позвоните в страховую… — Мы здесь не делаем запросов. — Хорошо, пусть так, выпишите счёт, я оплачу, где у вас касса? — У нас здесь нет кассы. В нашей стране бесплатная медицина. — Так и лечите её бесплатно, а не сидите здесь, пока ей плохо! — Не кричите на меня, милый пан, мой рабочий день уже, между прочим, закончился. Порядок есть порядок, от иноземных граждан нам нужна страховка. — Вот, возьмите мою, у нас одна фамилия, у меня платиновая карта, все страны мира, можете проверить в интернете. — У нас здесь нет интернета.

Боб явственно ощутил, что у него внутри что-то лопнуло.

— Тогда мы поедем отсюда, — сказал он, но не пошёл к выходу, а, наоборот, опустился на стул с дерматиновым сиденьем, который выглядел как двоюродный брат каталки.

— Я сделаю ксеро. Бородатый ушёл с его карточкой, Боб остался сидеть. На стене висел график дежурств. — Ну и язык, вместо фамилий, у них отчества. Петрович, Антонович, Задупович. На столе тикали часы с чёрными стрелками, за окном шелестел дождь. Ветки дерева с округлыми листьями подрагивали прямо у форточки. Марта, Марта, что ты придумала.

Вошла старушка, отдала ему карточку. — Вам здесь нельзя, посидите в коридоре. Или погуляйте, пока пан доктор посмотрит вашу дружину… жену. — Где она? — В смотровой, где ещё. Старенькая Олёна смотрела строго. — Ступайте, тут не надо быть. — А есть у вас аппарат с кофе или минералка? сэндвичи? — Я вам вынесу чай, только туда. Здесь не можно.

В коридоре у стены стояли два стула. Все двери были закрыты. Слабый свет шёл из узкого окна в торце. Боб сел на стул боком и прижался к стене. Поверхность была некачественно выкрашена масляной краской. «Небось зелёная, как в старорежимных богадельнях», — подумал Боб и застонал.

— Машина! Закрыл ли он замок? Он вскочил и стал шарить в карманах. — Господи, ещё не хватало! Так, сюда и направо, — он спрыгнул со ступеньки. Авто стояло на месте. И он-таки забыл заблокировать двери, мудак.

Если бы упёрли вещи или документы, вот была бы потеха. Хотя кому тут воровать, за полдня встретили четверых. Дедок на остановке, ведьма с сумкой, эта старушенция в приёмном покое и, с позволения сказать, дохтур. Сериал «Скорая помощь». Интересно, больных тут тоже нет или только персонала нехватка?

Боб сделал несколько вдохов-выдохов, держась за перила крыльца. Вдох животом, выдох через спину. Следующий вдох двухфазный, расширяются рёбра. — Прошу! — слабый голос. Пани Олёна возникла в коридоре с кружкой в руках. — Ваш чай, — извольте. Хотите печиво? — Что-что? Ах, пирожок. — Спасибо! Забавно, слова вроде похожи, а означают немного другое. Не проще было бы всем говорить на одном языке, как вы считаете? — А зачем? — Ну понимали бы друг друга лучше. — Я и так вас добро разумею. Если что-то потребуется, я буду в пятом кабинете. Старушка развернулась и пошла по коридору тихими чёткими шагами. Обиделась. Какие же они чувствительные, эти малые народности. Как дети. Боб вспомнил, как его друг рассказывал про жизнь на одном карибском острове. Что люди там обидчивые и наивные. Легко верят, но с трудом прощают любую несправедливость. И никакими деньгами уже не купишь их расположения. Кстати, насчёт денег. Боб, конечно, бахвалился перед Мартой, но на самом деле на счетах у него было меньше, чем хотелось бы. Маман стрясла с него долю в банкете, попросила оплатить билеты двум кузинам и тётушке, да ещё объявился один старый кредитор… хорошо бы со страховкой уладилось, а то неизвестно, во что выльется эта их бесплатная медицина.

Часы где-то пробили три часа. Ни фига себе… день к концу, а он ничего не ел. Где бы тут найти пропитание? Пирожка пани Олёны явно недостаточно. Хотя он вкусный… с чем интересно: фасоль, картошка? Остренькая начинка. Боб достал телефон. Да, борода был прав: с интернетом здесь не густо. Вот тебе, Бобик, жажда экстрима. Во всём мире гугл подскажет, где поесть и выпить, а тут остаётся только спрашивать придурочных местных. А те слова в простоте не скажут, всё с подвывертом. Да и сколько мы ни ехали, ничего похожего на харчевню не попадалось. А магазин, кажется, был. Боб вышел, сел в машину и развернулся. Магазин точно должен где-то быть, где-то быть.

Поиск занял довольно много времени, плюс к этому он заблудился на обратном пути и пришлось объехать пруд кругом. В магазине он купил нарезанный хлеб, длинные тонкие колбаски, вонявшие чесноком, чипсы и литр томатного сока. Представив себе, что это бифштекс с картошкой и салатом из помидоров, съел в машине. «Ну вот, — подумал обречённо, — теперь сиденье в крошках. Тут химчистку не найти… хотя бы пылесос». Когда он вернулся, начинало смеркаться.

Пани Олёна и бородатый стояли на переднем крыльце, будто его поджидали. Он запарковал авто под жухлым каштаном, не спеша отстегнулся.

— Видимо, номер со страховкой не прошёл, денег ждут. Ничего, подождут. Боб вышел и медленно двинулся в сторону здания больницы. Кстати, на ней не было вывески. Странно, обычно на больницах написано, что они больницы. Доктор и старушка стояли на ступеньках, не двигаясь. Халаты на них были застёгнуты на все пуговицы. На ногах у доктора, вместо резиновых сапог, были кроксы с бахилами сверху. Пани Олёна была в чёрных туфлях.

— Нам очень жаль, пан Роберт, — сказали они в унисон.

Боб остановился.

— Какого чёрта здесь… Что за…

— Нам жаль, — повторили они. Извините.

— Ма… Марта?

— Она скончалась, — сказала пани Олёна.

— Мы не смогли ничего сделать, — добавил доктор. — Ничто.

— Примите соболезнования, — это они опять сказали хором.

Боб присел на корточки. Поправил волосы. Машинально щёлкнул замком машины. Он только сейчас заметил, что справа и слева от входа есть дефекты в кирпичной кладке, замазанные цементом, а разбитое подвальное окно заложено куском фанеры. На фанере Боб увидел размытые чёрные буквы, но не мог разобрать слова. On ne peut plus lire les noms éffacés. Они с Мартой познакомились во французском клубе. Она любила книги. Любила Пруста. А Бобу его книги казались нудными. И читал он, в основном, специальную литературу, где никаких надгробий со стёртыми именами.

— Надо заполнить бумаги, — сказал доктор. Мы связались со страховой, они пришлют агента.

— Агента?

— Для всех формальностей. Ещё раз, наши соболезнования.

— Погодите, нет-нет. Вы что-то путаете. У неё просто разболелась голова. Она… чёрт… вчера чересчур налегла на просекко. Конельяно Вальдоббьяндене, знаете, всё это… Мы так удачно забукировали отель в Вене, в старом городе, с видом на… Стойте, тут что-то не так.

— Нам очень жаль, — повторил доктор.

— Какого хрена? Что вы с ней тут сделали? Она была абсолютно здоровая, молодая женщина. Ей только исполнилось двадцать шесть! Она никогда ничем не болела!

— Покажите мне её! Куда вы её спрятали? Я хочу видеть Марту!

Доктор кивнул старушке. Та сделала шаг и взяла Боба за руку. Она вела его по сумрачным коридорам куда-то направо и налево, потом по ступенькам вниз. За железной дверью, где было ещё темнее и промозглее, она показала ему на узкую кровать, накрытую простыней.

— Стойте. Знаете что, я богат. Я дам вам много денег. Надо просто ещё попробовать. Дефибриляцию, реанимацию, что там ещё. Просто вы не всё попробовали. Или заморозить, креон. Мало ли как медицина шагнёт вперёд. Или уже шагнула, только не у вас… Пани Олёна слегка поклонилась и вышла, прикрыв дверь. Он бросился было за ней. — Постойте, не уходите. Но её шаги уже постукивали по ступенькам, потом по дощатому полу. Он не решался посмотреть на кушетку.

— Господи, это какая-то ошибка, нелепость, кошмарный сон! Сейчас всё разрешится, и это окажется другая пациентка, с онкологией или инфарктом.

Он сдёрнул простыню. Марта лежала со спокойным лицом, будто спала. На ней была больничная рубашка с косо поставленным клеймом на плече. Белая, в мелкий синий цветочек. Родинка на щеке выделялась необычайно контрастно. Он дотронулся до руки. Рука была холодная. Марта, очевидно, была мертва уже не меньше часа.

Какой же он дебил! На хера он попёрся в этот долбаный магазин! Колбаски ему захотелось? Вот тебе колбаска. Вот тебе хлебушек. Вот тебе пиво безалкогольное. На кладбище завтра будет Марта, к месту, мёртвая Марта. Заодно и помянем. Мамочка будет довольна. Она всегда довольна, когда всё складывается по её воле. Да, мамусь?

Боб выскочил из подвала, налетел на какой-то стул, опрокинул его. Доктор стоял в коридоре. — Вам надо подписать документы. — Какие ещё документы? — Для страховой. — Да я вас засужу, вы убийцы.

— Надо успокоиться, — строго сказал бородатый. — Всем надо успокоиться и делать своё дело. Вот у вас было дело вылечить её, а вы? — А мы не смогли. Так бывает, увы. Инфекция развилась молниеносно.

— Боже, инфекция, молниеносно. Средневековье какое-то. Антибиотики открыли вроде как пару веков назад. — Священник будет потребен? — это уже сзади спросила пани Олёна. — Да, давайте. Какое шапито без служителей культа? Уже по полной программе. Еже иси на небеси. Бог дал, бог взял. — Пани Олёна, — позвоните русскому, — тихо сказал доктор. Моментик, — певуче отозвалась старушка и исчезла в коридорах.

— Слушайте, я сейчас разнесу всю эту вашу халабуду. Пусть какой-нибудь нормальный вменяемый человек объяснит мне, что здесь происходит. Ему показалось, или бородач улыбнулся. — Пройдёмте в мой кабинет, присядьте. Чаю выпьете? Покрепче не предлагаю, вам ещё за руль. У нас с этим строго, а вам сейчас неприятности не нужны.

Боб положил руки на лоб и глаза, сжал, как во время практик по даосской йоге. Потом надо провести пальцами по направлению к ушам. Напряжение уйдет.

«А теперь упражнение „поднимаем небеса, раздвигаем облака“. Все свои страхи, все тревоги и сомнения, негативные эмоции поднимаем вверх и сбрасываем», — услышал он твёрдый голос инструктора.

— Фак! Факин шит! Блядь! Марта умерла.

Он плохо помнил, что было потом. Пил чай из кружки с надписью «мой лучший доктор», подписывал бумаги в отмеченных птичкой местах, давал паспорта для копирования, свой и Мартин. — Небольшая формальность, вот счёт за услуги, — доктор пододвинул к нему листок с распечаткой. — Можно сейчас оплатить картой, а потом страховая фирма всё пану вернёт. Из ящика стола был извлечён портативный терминал. — Можно эту карту? — доктор взял в руки пластиковый прямоугольник.

— Mar-ta Stas-sov. У вас был общий счёт? Чтобы, знаете, не было проблем…

— Ааааа! — Боб закричал, схватил терминал и бросил им в доктора. — Тиш-тиш-тиш… Надо было сразу подумать… — доктор как-то странно извернулся и воткнул Бобу в плечо шприц. — Тиш-тиш-тиш… добренько, ладненько, кто у нас молодец?

— Карта сближается? Отлично. Так… оплата прошла. Всё в порядке.

Боб обмяк на кушетке. Значит, касса появилась. И интернет нашёлся, судя по жужжанию терминала. Как говорила его воспитательница Алла Ивановна, всё в порядке, бобик сдох.

В дверь деликатно стукнули. В проёме показался статный человек в короткой осовремененной рясе. — Здравствуйте и мои соболезнования. Боб слабо приподнял руку в знак приветствия. — Какие-то проблемы? — этот вопрос уже адресовался доктору. — Я слышал шум. — Всё в порядке, отец Сергий. — Просто пан стрессует. Я вас оставлю, побеседуете?

Священник присел рядом с Бобом.

— Откуда вы родом?

— Родом? — переспросил Боб. — Из соседней страны, нашей общей страны, если можно так выразиться.

— А живёте, судя по всему, далеко?

— Далеко.

— Отпевать у себя будете?

— Зачем? — хмыкнул Боб. Он уже понемногу приходил в себя. — Её нет, не вернуть, всё кончено, какой смысл в ваших нелепых ритуалах?

— Мы не можем помочь её телу, — мягко сказал отец Сергий, — но мы в состоянии помочь её душе.

— Ах душе, хорошее клише, найс трай, только вот я материалист, святой отец. Марта померла. Испустила дух. Скапустилась, моя девочка. Через пару часов её прекрасное тело начнёт разлагаться. Ткани будут разрушаться, она засмердит, и пройдёт совсем немного времени, прежде чем она превратится в кусок гниющей плоти. Зачервивленного мяса. Её запаяют в гроб и привезут в крематорий. Там огонь её дожрёт, и Марта — молодой-специалист-по-культуре русского-зарубежья-первой-волны — первой! не второй и не третьей! — станет кучкой золы. Золу насыплют в урну и отдадут мне. Её мамаша будет рыдать и кидаться на меня. Её папаша возьмёт меня под руку и уведёт выпить в другую комнату. Моя маман наденет шляпку и будет выглядеть сногсшибательно в своём траурном прикиде. Через три дня мне позвонит старая подружка с соболезнованиями, а там уж как пойдёт. А Марты не будет нигде. Совсем. Абсолютно.

— Вы кто по образованию? — спросил отец Сергий. Боб махнул рукой: экономика, финансы… аналитика.

— Понятно. Молодой человек, вот я физик по первому образованию, философ по второму, теолог по третьему. Материя вечна, вы, как материалист, должны быть знакомы с таким утверждением.

— Вы хотите сказать, что мою Марту съедят червячки, а тех склюют птички, а птички…

— Нет, я о другом. Мы можем трактовать материю шире. Мы можем отталкиваться от такого свойства материи, как энергия. Поля, частицы. Кварки. Энергетические переходы… ну или совсем просто: представьте две частицы, которые несутся навстречу друг другу. Они сталкиваются и превращаются в другие частицы. С неслабым выделением энергии. Преобразования материи гораздо сложнее и разнообразнее, чем мы можем себе представить, даже с сегодняшним уровнем знаний. А хоть бы Хокинга почитайте, доступно пишет кстати.

— Нет, это точно холи шит. Боб хохотнул. — Вы такой до хера умный, учите меня жизни и приоткрываете мне тайны долбаной Вселенной. Что вы делаете в этой дыре? Доморощенный физик, философ и этот, как его… о! теолог!

— Живу, — коротко сказал священник. Должен же кто-то здесь жить, почему бы и не я.

— А зачем здесь кому-то жить, здесь же ничего нет, леса-волки-советские постройки, всё в разрухе, даже людей нет!

— Почему нет людей, почему волки, — отец Сергий слегка покраснел.

— Ну зайцы. Гигантские грибы. Здесь жить нельзя!

— После недавней войны, конечно, ещё не всё восстановлено, но у людей есть надежда. Им нужны духовники.

— Духовники? Не врачи? Нет, вы ответьте, — Боб старался говорить громко и уверенно, — только без этой вашей поповской витиеватости, честно! На фига все эти высокие материи, поля и тайные знания, если никому даже не известно, отчего умерла Марта!

— Почему никому? Мне известно. Ваша супруга умерла от менингита. Быстрое течение, позднее обращение. Так бывает. Кокковая инфекция может развиваться стремительно и вызывать сепсис. Не удивляйтесь, я ещё и медицину на досуге изучал. Посмотрел эпикриз, всё понятно. Лечение было назначено верное, если вас это волнует. Даже мини-следствие было, хотя что тут расследовать. Пан офицер подписал осведчение.

— Могу я?..

— Можете, но вряд ли поймёте, оно на местной версии языка, там много греческих букв. Я знаю, это сложно принять, но тут нет виновных. Я бы сказал, что такова Его воля, но вам это вряд ли придётся по душе.

Боб почувствовал, что соскальзывает по дерматину обивки, взмахнул рукой в воздухе, будто дирижируя невидимым оркестром. Священник подхватил его за плечо. — Вам бы на воздух, — сказал он.

— И что теперь, святой отец? — Бобу никак не удавалось глубоко вдохнуть. — Что бу-будет с материей?

— Будут хлопоты, — сказал священник. — Как говорят гадалки, казённый дом и хлопоты. В ваше купе, если я правильно определил тип кузова автомобиля во дворе, гроб не поместится. Нужно заказывать трансфер. Я могу провести обряд над покойницей, если вы пожелаете.

— Fuckin’ hell… блин, — булькнул Боб, — душно… на улицу…

Они вышли на крыльцо, отец Сергий деликатно поддерживал Боба одной рукой, другой держался за деревянные перила. Какое-то время постояли на ступеньках. Уже почти стемнело. Далеко за полями над лесом ещё вяло золотилась полоска закатного неба. Отец Сергий молчал, и Боб был ему за это благодарен. Он раньше думал, что в религии есть какие-то слова для утешения скорбящих. Но, видимо, таких слов нет, или есть не у всех. Иначе отец Сергий не стал бы говорить про трансфер. Кварки. Менингококковую инфекцию. Так бывает. Вдох-выдох. Представим падающий водопад. Вода смывает напряжение и боль. Мы сливаемся с природой. А теперь руки вверх: поднимаем небеса, раздвигаем облака. Все свои страхи, все тревоги, весь негатив поднимаем и отпускаем. Опустите руки. Вдох. Успокаиваемся, осознаём своё присутствие здесь и сейчас. Занятие закончено.