Пятнадцатилетняя Ферн живет в Лондоне, и для нее этот город не лучшее место. Она чувствует себя чужой даже в собственной семье и привыкла доверять только себе. У нее есть брат-близнец – их связывает не только родная кровь, но и взаимная… ненависть. Однако приходит день, когда все меняется: Ферн сталкивается с тайной прошлого своей давно умершей матери, и перед девочкой открывается чудесный мир, рожденный из сновидений и грез, – Аннун, находящийся под защитой древнего рыцарского ордена. Но этот мир хрупок, ему угрожают жестокие кошмары, и рыцарям становится все труднее одолевать их. Ферн узнает, что ее брат Олли должен присоединиться к ордену, и делает все возможное, чтобы доказать, что она тоже достойна этого. Постепенно Ферн понимает, что опасность, таящаяся внутри сна, более коварна и страшна, чем любой кошмар. Ведь умение влиять на чьи-то сны означает способность контролировать чужие мысли…
9
Иногда я так застреваю в каком-нибудь кошмаре, что, даже когда просыпаюсь, мне требуется масса времени для того, чтобы растолковать себе: это было не на самом деле. Но этим утром мне приходится делать нечто прямо противоположное. Всякий раз, когда я пробую усвоить, что сейчас побывала в другой реальности, у меня в мозгу что-то лопается. Мне приходится рассматривать все издали, как некую физическую теорию, идея которой настолько неуловима, что я не чувствую ее веса. Если я думаю обо всем именно так, мне ничто не грозит. Я трогаю свою щеку. Шрам от ожога снова на месте, сморщенная кожа толстая и неподвижная.
Первый утренний свет проникает в окно, но я не сдвигаюсь с того места на полу, где проснулась. Все мое тело чувствует себя как-то иначе, будто я надела старую пару джинсов после стирки.
— Хорошо спала, Ферни? — спрашивает папа, когда я спускаюсь вниз.
Он стоит возле орхидей, которые мы держим на подоконнике, и опрыскивает их водой, как положено.
— В общем да.
Это заставляет Олли оторвать взгляд от телевизора. Мне нравится, что у него на руках все еще видны красные отметины — в тех местах, где я впилась в него ногтями прошлым вечером. Я не могу дождаться, когда же наконец увижу его лицо — этой ночью, оказавшись в Тинтагеле.
Моя очередь готовить обед, так что я принимаюсь хлопотать в кухне. Я наслаждаюсь своей тайной — тем, что получила шанс стать рыцарем. Это особенно приятно потому, что мама хотела, чтобы я пошла по ее стопам, и многое для этого сделала.
— Мм, пахнет аппетитно, Ферни. Карри — одно из любимых блюд Клемми.
Папа зачерпывает ложку соуса из кастрюли. Несколько дней назад я, наверное, не проявила бы такой щедрости, но, вообще-то, я решила приготовить карри для Клемми как некую молчаливую благодарность за тот день, после сообщений Верховного мага. Если честно, я, вероятно, и в целом была бы с ней любезнее, если бы она не была такой серой. Но сегодня, когда Клемми приходит в облаке лавандового кашемира, я ее обнимаю как любезная хозяйка, я ведь и есть такая. Когда Клемми отмечает, как чудесно выглядят орхидеи, я не напоминаю ей о том, почему мы держим их — только потому, что они всегда были любимыми цветами мамы. Когда за обедом она называет меня «Ферни», я не огрызаюсь и не говорю, что только папа может называть меня так.
— Видела еще сны о твоем ангеле-хранителе? — спрашивает она, обмениваясь понимающей улыбкой с Олли.
— Ну да, прошлой ночью, — отвечаю я, на этот раз не беспокоясь из-за того, что она делает вид, будто она — часть нашей семьи. — Она водила меня в собор Святого Павла и в другие места.
— Как странно!
Олли пытается хихикнуть, но я вижу, что задела его.
— Да уж, — смеюсь я, меня охватывает азарт. — Интересно, что она устроит мне в следующий раз? Какое-нибудь испытание?
Клемми и папа слегка озадачены, но все же улыбаются, явно гадая, не свихнулась ли я окончательно. Но у Олли усмешка застывает на лице. Теперь он точно знает. Маленькая победа.
После обеда Клемми отводит меня в сторонку:
— Ферн, в тот день…
— Все в порядке, — быстро говорю я. — Это была просто дурацкая выходка.
— И ты выяснила, кто это был?
— Да, — вру я. — Они сознались. Так что я намерена просто забыть.
Клемми хмурится:
— Мне кажется…
— Все хорошо, — решительно заявляю я. — Но все равно спасибо.
Я удираю наверх и запираюсь в спальне, так что Клемми не сможет ко мне войти. Снизу доносится звяканье тарелок: Олли моет посуду и болтает с папой. Несколько мгновений спустя к ним присоединяется голос Клемми, и я облегченно вздыхаю. Я не могу допустить, чтобы она начала выяснять, кто такой Верховный маг. Но я пока и сама не могу это выяснить. Я оглядываю свою комнату, весь этот беспорядок. Что-то драгоценное. Так сказал лорд Элленби. «Что-то, чем я горжусь», — думаю я, передвигая груды бумаг из одного конца комнаты в другой.
Я вываливаю всё из ящиков комода. На дне одного из них — старая шкатулка для драгоценностей. В ней несколько спутанных цепочек, четки, подаренные каким-то дальним родственником, и — вот оно, серебряный кулон. У меня сжимается сердце.
Когда мне было восемь, я заметила его в витрине ломбарда — и он сразу заворожил меня. Серебряная филигрань изображала полумесяц, окруженный пятью бриллиантовыми звездами. Он уже тогда был старым — в одной оправе не хватало камня. Но изысканность тончайшей работы была невероятной. Я представила некоего викторианского ювелира, который много дней трудился над крошечными бриллиантами и тонкой серебряной проволокой, и только для того, чтобы его работа переходила потом из рук в руки и наконец оказалась в ломбарде в таком жалком состоянии. Большинство людей и глазом бы не моргнули при виде ценника, но это намного превосходило то, что допускали мои карманные деньги. Хотя папа никогда ничего не говорил мне об этом, я инстинктивно понимала, что не следует просить у него больше.
Я смотрела на этот кулон сквозь стекло витрины каждый день на протяжении двух недель. И если не считать желания выглядеть как все, я никогда ничего не хотела больше, чем этот кулон. Как-то раз я даже стащила немного денег из бумажника папы, но меня тут же обожгло стыдом, и я поспешила положить их на место.
Потом однажды Олли постучал в дверь моей спальни и сунул мне в руки бархатный мешочек. В нем лежал тот самый кулон.
— Подарок ко дню рождения, немножко заранее, ладно? — сказал брат, когда я уставилась на кулон.
Вблизи я могла рассмотреть, как сплетаются вместе серебряные нити луны.
— Как ты его раздобыл?
— А как ты думаешь, чокнутая? Купил.
— Но он такой дорогой.
Я даже представила, как полицейские стучат в дверь и уводят Олли, папа плачет, я плачу, а Олли оказывается навсегда в тюрьме.
— Ты его стащил?
— Не будь дурочкой.
— Я не дурочка.
— Тогда не болтай глупостей. Я умею копить деньги. Не то что ты, транжира.
Я носила этот кулон постоянно, каждый день, даже после того, как Олли меня разлюбил. Вплоть до того самого дня — дня костра. Он был на мне, когда меня привязали к дереву. И если внимательно присмотреться к местечку между моими ключицами, можно увидеть очертания кулона, там, где раскаленный металл впился в кожу. И на самом кулоне остались следы огня. Проволочки, державшие звезды, стали такими хрупкими, что одна из них сломалась. И осталось только три бриллианта. Полумесяц стал серым, оплавился. Наверно, мне следовало выбросить эту вещицу, но она была для меня драгоценной, даже теперь. Я ведь так любила прежде его изношенную красоту. А теперь кулон искалечен, как и я. Нас обоих погубил мой брат.
Когда стемнело и пришло время ложиться спать, я отогнала сомнения: то, что я могу не стать рыцарем; предостережения лорда Элленби; опасность Испытания. Я не могу предать Андрасту. Я не могу предать маму. Я не могу предать саму себя.
— Ты просто открой зеркало, — сказала та женщина в зеленой тунике, возвращая его мне, — и оно принесет тебя в Тинтагель.
Когда я наконец открываю зеркало, порталу требуется несколько мгновений, чтобы ожить. А потом сразу, как загорается конфорка газовой плиты, зеркало разогревается так, что начинает обжигать. Свет втягивает меня внутрь, бросает в темные воды, что окружают Итхр — реальный мир, — и выталкивает в Аннуне.
Выскочив из воды, я оказываюсь уже не рядом с «Тауэр-Хилл», а на круглой платформе в саду Тинтагеля, той самой, что прошлой ночью отправила меня домой.
— Привет! — чирикает кто-то. — Не думаю, что мы знакомы, а? Но я совершенно уверен, что помню твое лицо. Красные глаза. Вау. Хотелось бы мне представить себя таким же крутым, но, наверное, мы потом этому научимся.
Болтовня слетает с губ мальчика примерно моего возраста, с орехово-коричневой кожей и стрижкой, которая, наверное, была на пике моды лет двадцать назад. Я знаю таких людей. Фальшивая самоуверенность. Слишком разговорчивы. Пытаются производить впечатление, но напрасно. Я была бы такой же, если бы мне хотелось стать популярной.
— Я Рамеш, — говорит он, энергично протягивая мне руку.
— Хм… Ферн, — говорю я, но руки прячу в карманы.
Я всегда избегаю физических контактов, если это возможно.
Прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, я оборачиваюсь к платформе. Вспыхивают искры инспайра. Как зерна кукурузы на сковороде, они раздуваются, а потом взрываются. Но вместо попкорна на месте вспышек появляется кто-то. Еще один взрыв; возникает новая фигура. Вскоре платформа заполнена ими. Некоторые люди в обычной одежде, как я, некоторые в униформе танов — цветных туниках поверх легинсов и ботинок.
— Не пора ли нам? — говорит Рамеш. — Мы, может быть, и придем слишком рано, но это и неплохо, так? Никогда не знаешь, будет ли очередь.
И он идет куда-то, не дожидаясь ответа. Отлично. Мне предстоит компания болтуна.
— Как ты на все это смотришь? — трещит Рамеш, оглядываясь через плечо. — Я, если честно, думал, что схожу с ума, когда этот свет вспыхнул. Интересно, все ли что-то понимают, или некоторых это застало во сне или в кино?
Я понимаю, что нужно, наверное, что-то ответить, но боюсь, что это лишь поощрит его.
— А та вода, ну, когда ты сюда попадаешь, реально ужасная, правда? Я перепугался…
— Так ли ты перепугался, как я? — звучит мягкий голос за моей спиной.
Я оглядываюсь и вижу пухлую девушку с кроличьими глазами, она тащится за Рамешем и мной.
— Черт, ну да! — Рамеш усмехается, явно ничуть не обеспокоенный тем, что его монолог прервали. — Прошлой ночью ни на минуту не заснул. Такие жуткие сны снились.
Они смеются, как смеются незнакомые люди, когда им хочется подружиться.
— Ферн, Рейчел. — Рамеш кивает мне и девочке, знакомя нас.
За ней появляются все новые и новые люди, они обмениваются рукопожатиями и представляются друг другу, и я вынуждена отвечать им. Ох, нет. Я на такое не подписывалась. Я рассчитывала на одиночество. Я предпочла бы остаться сама по себе, бродить по этому миру, как брожу по Лондону после школы.
— А что ты здесь делаешь?
Наконец кто-то такой, с кем я умею общаться. Посреди группы стоит Олли. Было время, когда я завидовала тому, как он умеет явиться в какую-нибудь компанию — и все внимание тут же обращается на него.
— Особое приглашение.
Я одаряю его своей лучшей улыбкой, говорящей: «И что ты с этим поделаешь?»
— Откуда вы знаете друг друга? — спрашивает Рейчел-кролик.
— Мы близнецы, — поясняю я, прекрасно понимая, что Олли жутко не хочется признавать наше родство. — Ему досталась вся красота, а мне вся духовность.
Лицо Олли напрягается.
— Вау, — слышу я шепот Рамеша, обращенный к кому-то. — Если бы мне хотелось понаблюдать за семейной ссорой, я бы просто сказал родителям, куда я спрятал их виски.
— Ферн любит подчеркивать свою исключительность, — сообщает Олли своей свите. — Она кругом главная, вы знаете таких людей.
Он несется дальше, его компания топает следом. Когда Олли проходит мимо меня, я язвительно улыбаюсь. Мне бы уже следовало привыкнуть к его колкостям. Но когда все остальные тащатся к дверям замка, бросая в мою сторону оценивающие взгляды, я даю себе клятву. Я стану рыцарем, узнаю, что случилось с мамой, и никогда, ни при каких обстоятельствах даже думать не буду о том, чтобы подружиться с кем-то из этих людей.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Полночные близнецы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других